Текст книги "Полосатая спинка. Рассказы"
Автор книги: Софья Радзиевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
И вот, наконец, по-настоящему хрустнуло. Кажется, лыжи шуршат. Наши? А кто его знает… Мальчугана как ветром сдуло вниз, в землянку.
Скоро в землянке снова стало тесно. Вместе с партизанами тётка какая-то пришла и с ней мальчишка, Манюшки поменьше. Мать она ей, что ли?
– Манюшка!.. – только и сказала мать, да так и приникла к ней, руками обхватила.
А Манюшка проснулась и спросила:
– Мамынька, это ты, а тятя-то жив ли? Ой, вижу, тятя, живой ты!..
– Живой, – ответил Степан и, как был в полушубке, поднял Манюшку с нар и прижал к себе. – Спасла ты меня, доченька, ведь я к немцам прямо в лапы шёл!
Манюшка крепко обхватила шею отца, отстранилась и посмотрела ему в глаза.
– А мне с тобой можно остаться? – спросила она. – Вон у тебя какой-то мальчишка чужой. И ещё дразнится: по косичке с ленточкой, говорит, нашли.
Степан потрепал её по щеке:
– Уж и с ним поцапалась, бедовая! И мать с Ваняткой, и ты тоже тут останетесь. Теперь немцы, если опять к нам домой наведаются, никого не помилуют. Мы им там жару дали. Только ты с Сенькой не вздорь, вы у нас оба вроде связные будете.
– Пусти Манюшку, – попросила мать. – Вот, оденься, дочка, всё я тебе принесла. Нельзя ей было одеться. В кофтёнке пошла. Не думала я её живую увидать…
– Зато с ленточкой! – засмеялся отец и ласково потянул за косичку. – Ишь распустилась. Мать, ты ей опять завяжи.
– Не надо, – заговорил вдруг один партизан и протянул руку. – Дай-ка, мать, ленточку. Мы по кусочку себе на рукава пришьём. На память, как дочка отца спасла.
Манюшка вся вспыхнула и за мать спряталась.
Кто-то тихонько потянул Манюшку за руку. Она живо обернулась: Сенька! И уж совсем собралась было показать ему язык, а он говорит:
– Ты мне тоже кусочек дай. Ладно? Я больше дразниться не буду, как мы оба с тобой теперь связные.
ПЛАТОЧЕК
Рыжий большеголовый мальчишка держал в руках ворону. Одной рукой он прижимал её к груди, а другой щёлкал по носу. Ворона изо всех сил мотала головой, пытаясь освободиться. Перья на загривке стали у неё дыбом, а глаза были злые и испуганные. Она тяжело дышала, широко раскрыв клюв, и пыталась каркнуть. Но каждый раз при этом мальчишка щёлкал её по носу и взвизгивал от удовольствия:
– А, ты так? А, ты так? А я – вот так!
Мальчишка, как нам показалось, был сильный и сердитый. Его рыжие волосы блестели, хитрые серые глаза тоже, а редкие зубы так и оскаливались при каждом щелчке.
Мы с сестрёнкой стояли, взявшись за руки, держа в свободной руке по корзиночке, полной земляники. На глазах у нас были слёзы жалости к бедному воронёнку и страха перед его мучителем. Нам обеим хотелось убежать домой или хоть спрятаться за кустом. Но вместо этого мы, дрожа и не сводя глаз с загорелой веснушчатой руки мальчишки, подходили к нему всё ближе и ближе, точно кролики к удаву. А он, не замечая нас, сидел на пне, широко расставив босые ноги, и всё щёлкал и щёлкал воронёнка по раскрытому беспомощному клюву.
– А я – вот так! – повторил он и вдруг, подняв голову, увидел нас, перепуганных, жавшихся друг к другу. На минуту он остановился и даже опустил руку. Его глаза обшаривали кусты вокруг нас, убеждаясь, что мы единственные свидетели его развлечений. Успокоившись, он сдвинул брови.
– Вы чего тут потеряли? – спросил он нас, по-прежнему крепко держа воронёнка левой рукой. Воронёнок хрипло пискнул.
Мы вздрогнули, посмотрели друг на друга и обе почувствовали, что страх куда-то пропал, жалость к воронёнку сделала нас храбрыми.
– Отдай воронёнка! – проговорили мы разом и сделали шаг вперёд, тяжело дыша от волнения и держась за руки.
Мальчишка удивился. Серые глаза его снова забегали по кустам – не близка ли нам неожиданная помощь. Затем, прищурившись, он высунул длинный язык и вдруг засмеялся.
– А что дашь? – спросил он меня и снова щёлкнул воронёнка по носу.
Мы переглянулись и одновременно протянули ему корзиночки с ягодами.
Мальчишка покачал головой.
– Ягод я и сам наберу, вишь – удивили. Нет, вы платки свои давайте, обе, тогда отдам. – И он показал на наши яркие платочки. Их нам сегодня надели в первый раз с приказанием не запачкать и не потерять.
Мы опять посмотрели друг на друга.
– Живо давайте! – прибавил мальчишка, заметив наше колебание. – Сейчас давайте, а то задушу. Вот! – И он стиснул воронёнка так, что тот замотал головой и жалобно пискнул.
Это решило дело. Мы быстро развязали новые платочки и протянули ему.
– Давай ворону! – решительно сказала я, стараясь смотреть мимо веснушчатой руки.
Одной рукой мальчишка по-прежнему крепко держал воронёнка, другой быстро схватил добычу и принялся засовывать её за пазуху в расстёгнутый ворот рубашки.
Мы следили за ним, затаив дыхание.
Вот один только кончик торчит, голубенький, словно цветочек, но вот и он исчез.
– Спрятал, – прошептала сестра, и голос её дрогнул.
– Держите вы, сами вороны!
Мальчишка бросил воронёнка мне прямо в лицо, рассмеялся и, выхватив у меня из рук корзиночку с ягодами, быстро побегал под горку, перепрыгивая через пни.
Я еле успела поймать воронёнка, чтобы он не оцарапал меня судорожно растопыренными лапками, и осторожно прижала к груди.
И воронёнок понял ласку. Он рванулся было у меня из рук, но вдруг притих и задышал ровнее. Пёрышки на голове у него опустились, и клюв закрылся. Озлобленное выражение пропало, из злого драчуна он вдруг превратился в измученного и усталого детёныша.
Мы уже забыли о платочках.
Мы стояли и гладили его кончиками пальцев, заглядывала ему в глаза и радостно смеялись.
– Понесём скорее домой, – сказала Катя. – Покормим его, он и приручится. Ведь приручится, а?
– Он уже приручился, – уверенно заявила я. – Смотри, он не боится, понимает, что мы не позволим его мучить.
До дома было недалеко. Он стоял на краю вырубки, где мы собирали землянику, и издали было видно, как мама развешивала мокрое бельё на кольях забора.
– А платочки-то унёс, – тоскливо прошептала Катя уже перед домом. – В чём мы теперь ходить будем?
– Старые наденем, – храбро отвечала я, стараясь не показать, что и у меня губы задрожали. – Мама не рассердится, она добрая, мы всё расскажем.
Мама и правда не рассердилась, даже улыбнулась, хоть и покачала головой.
– Эх вы, защитницы, – сказала она. – Теперь будете ходить в старых платках. Ну, хорошо, несите свою птичку в сарай, отдохнёт она там. Только смотрите, чтобы цыплят не таскала.
И воронёнок поселился в сарае. Приручать его не пришлось. Осмотревшись на новом месте, он подскакал к нам и, раскрыв рот, с криком стал махать крыльями.
– Это он просит есть, – сказала мама. – Намочите хлеба в молоке и дайте ему немного, чтобы не обкормить, а потом воды с ложечки.
Но обкормить его было нельзя. Он ел целый день всё, что угодно: хлеб, мясо, картофель. Сам есть он ещё не умел. Мы запихивали ему пищу прямо в горло, так что иногда он кашлял и задыхался. Но, проглотив, он опять скакал за нами по сараю и кричал ещё громче.
Мы были в восторге. Кормить его нам нравилось так же, как ему – есть. Мы сидели на полу с чашками в руках и громко смеялись, когда он хватал нас за пальцы.
На третий день мы решились выпустить его из сарая.
– Вот увидишь, что он приручился, – уверяла я сестру, хоть сама и боялась немного: а вдруг улетит?
Воронёнок на минуту остановился на пороге, оглянулся и… поскакал за нами по дорожке, будто собачонка. А мы смеялись и прыгали от радости.
– Иди, иди! – звали мы воронёнка. – Иди, мы тебя ещё покормим. Иди, Платочек!
Платочком мы назвали его в память о том, что мы отдали за него.
Воронёнок остался во дворе, а мы побежали домой – принести ему чего-нибудь вкусненького.
Вдруг на дворе поднялся скандал. Куры кричали так, словно увидели ястреба.
– Катя, скорей! – закричала я. – Наверно, ястреб цыплёнка схватил. – И мы бросились назад.
Никакого ястреба не было, за него отдувался наш бедный Платочек. Он тоже кричал, но от боли, голос его тонул в общем гаме, а куры клевали и щипали его, только перья летели по воздуху.
Мы со слезами ринулись в бой и выхватили воронёнка чуть живого. Он весь дрожал.
– Противные, гадкие! – кричала Катя и плакала. – Бедный Платочек, за что это они тебя?
– За цыплят, – сказал отец, который тоже пришёл на шум. – Вороны часто таскают цыплят, и куры это знают. Смотрите, чтобы ваш Платочек за это не принялся!
Весь день воронёнок не ел, сидел в углу сарая и так жалобно смотрел на нас, что казалось, будто он умирает, и ночью мы горько плакали в подушку.
Но на следующий день он встретил нас как ни в чём не бывало: махал крыльями и ел за два дня сразу.
Пришлось продержать его в сарае до тех пор, пока он не научился летать.
К этому времени он стал удивительно красив. Питался Платочек у нас, вероятно, лучше, чем на воле, поэтому был крупнее других ворон, и пятно на голове было тоже чуточку больше.
– Правда, наш Платочек в платочке? – говорили мы.
И забавно же было смотреть, как он дразнил кур в отместку за первую встречу.
Сядет на забор, невысоко, но так, чтобы его достать было нельзя, и смотрит. Куры соберутся, кричат, сердятся, а он нагнётся и отвечает им:
– Карр! Карр!
За сестрой и за мной Платочек бегал, как собачонка, прыгал на колени и заглядывал в глаза.
Мама наша целый день хлопотала по хозяйству, а папа уходил на работу очень рано, так как жили мы на окраине и идти было далеко. Но мы только радовались этому: раздолье, свобода.
За огородами нашего пригородного посёлка текла речка и начинался лес, тот самый, в котором мы собирали ягоды в где нашли воронёнка.
Ходили мы туда всё лето и близкую его часть знали хорошо.
Но дальше, за весёлой, болтливой речкой Незванкой, начинался старый еловый лес, тёмный и таинственный. И жил в нём один лесник, про которого ходили странные слухи, и была у него чёрная с белой кисточкой на хвосте собака, громадная и злая, по кличке Волк.
– У неё кисточка, знаешь, зачем? – шёпотом говорила мне Катя, и её большие голубые глаза делались совсем круглыми от страха. – Эта кисточка, чтобы её леснику было и ночью видно. Они вместе ночью охотятся. Собака зайцев ловит, леснику носит. А раз мальчика маленького собака в лесу загрызла. Как за горло схватит… он и крикнуть не успел! А лесник мальчика в реку бросил. Это тётка Дарья маме рассказала. А мама засмеялась и говорит: «Всё это глупые выдумки. Если бы мальчик действительно пропал у кого, мы бы знали. Да и кто пустит ребёнка ночью в лес?»
В тот вечер мы долго сидели на печке и шушукались. За окном гудел ветер, и, когда мама открывала дверь, он вырывал её из рук и хлопал ею так сильно, что весь дом вздрагивал.
– А ты веришь? – спрашивала я, замирая от страха и желания, чтобы это и в самом деле было правдой.
– Конечно, верю! – убеждённо отвечала Катя. – Мальчик-то был чужой, заблудился, потому его и не искал никто. Вот как тётка Дарья говорила, – закончила она и торжествующе посмотрела на меня.
Я была побеждена. Долго, прижавшись друг к другу, сидели мы на печке. Лампа под зелёным абажуром ярко освещала стол, а в углу сгустились полутени.
– Ну, запечные жители, – весело сказал наконец папа, отодвигая книгу, – пожалуйте ужинать и марш спать, а то за день-то набегались. Смотрите, ваш Платочек уже третий сон про белые булки видит.
Мы засмеялись и соскочили с печки. На столе стоял чугунок с кашей и кринка молока, а мама возилась около печи, вынимая горячие пироги.
Ворона и правда спала, сидя на спинке кровати – на своём любимом месте, под которым мы с Катей аккуратно расстилали лист бумаги… Совершенно приучить к чистоте нашего воспитанника нам не удавалось.
Услышав возню за столом, Платочек сейчас же сорвался с места и перелетел на спинку отцовского стула. Здесь он всегда сидел и высматривал, нет ли на столе чего по его вкусу. Завидев пирог или белую булку, он прыгал на стол, хватал кусок побольше и перелетал на подоконник или, если окна были открыты, улетал в сад и там съедал добычу. Иногда прятал её в свой заветный «сундук» на крыше сарая, под дранкой.
В этот вечер окна были закрыты.
Платочек быстро наелся и стал сердито стучать в стекло носом, положив недоеденный пирог на подоконник.
– Ффффф, – шипел он. Окно не открывалось, а пирог надо было спрятать непременно: вдруг кто соблазнится и утащит.
– Не выпускайте его, – сказала мама. – Потом опять стукаться начнёт, – впускай его, а всем уже спать пора, завтра рано вставать.
Как ни сердился Платочек, пришлось остаться дома. Взъерошенный и злой, он караулил на подоконнике кусок пирога и неблагодарно ущипнул меня за палец, когда я подошла погладить его.
– Ну и сиди! – рассердилась я и пошла умываться.
– Девочки, – через минуту позвал нас отец и тихонько засмеялся. – Посмотрите, что ворона выделывает!
Платочек сидел на кровати и с сердитым бормотаньем запихивал пирог под подушку.
Готово! Он с торжествующим видом отошёл и, подозрительно покосившись на нас, взлетел на спинку кровати.
– Молодец, ловко спрятал! – смеялись мы и вперегонки прыгнули на кровать – устраиваться на ночь.
«До моего пирога добираются! Э, нет! Не позволю!»
Разъярённая ворона в одну минуту оказалась на подушке и ринулась в бой.
Рраз! – и Катя с криком схватилась за щеку.
Два! – закричала и я от сильного щипка за ухо.
А Платочек, весь взъерошенный, широко расставив лапки и распустив крылья, боролся за своё достояние.
Тут уж вмешался папа и перенёс пирог на пол, в уголок, под газеты.
Мы были незаслуженно обижены, щека и ухо болели.
– Из-за противного пирога, – плакала Катя, – из-за пирога на нас бросился, на своих матерей!
И мы успокоились только тогда, когда придумали жестокую месть: заведём какую-нибудь другую птицу и будем любить её больше, чем неблагодарную ворону.
Уже засыпая, я почувствовала, как Катя дёргает меня за руку.
– Знаешь, я боюсь, что даже нарочно не смогу другую птицу полюбить больше Платочка. Правда, обидно?
Но у меня уже не хватило силы ответить.
Утро выдалось ясное и такое тёплое, что мама вынесла самовар на столик перед окнами.
За ночь обида прошла, мы сидели за столом весёлые, а Платочек клевал хлеб с творогом.
– Чего он только не ест! – удивлялась наша квартирная хозяйка, толстая ворчунья Мария Яковлевна. – На, Платочек, Что ты с этим делать будешь? – И, смеясь, подала ему большую конфету.
Платочек вежливо взял конфету и огляделся – есть не хочется, на крышу лететь лень. Куда же спрятать? А, догадался! Слетев на землю, он положил конфету на песок и несколькими ударами клюва закопал её.
Мария Яковлевна опять засмеялась и палочкой выковыряла конфету.
Хорошо, что палке не больно. Здорово же её клюнули!
Ворона рассердилась и задумалась. «Неужели всё-таки лететь на крышу?»
Около конфетки крепко спал щенок Урсик. Ворона осторожно, с видом доктора на операции, шагнула к нему и, потянув пушистый хвост за самый кончик, раскрутила его и закрыла им конфетку.
Вот это чистая работа!
С довольным видом ворона отступила, и вдруг перья на её голове так и встали от негодования: хвост мгновенно пружиной закрутился на спину, а конфетка так и осталась лежать на виду.
Скорый на расправу, Платочек в ярости щипнул собачонку и уже без всякого стеснения опять потянул за хвост. Бедный Урсик спросонья страшно перепугался, вырвал хвост из вороньева клюва и на этот раз крепко прижал к животу.
Ворона зашипела, как гусак, и, долбанув Урсика в живот, снова вцепилась в несчастный хвост. Щенок не выдержал и с отчаянным визгом побежал к дому, а Платочек летел за ним и ещё несколько раз успел тюкнуть его клювом за непослушание.
Вернувшись назад, он потащил конфетку на крышу сарая и долго разбирал там своё имущество.
Мы все просто умирали от смеха.
– Надо как-нибудь заглянуть в его запасы, – сказал папа. – Вороны, как сороки, любят таскать самые неожиданные вещи, особенно всё блестящее. Ну, мне пора, будьте умницами, девочки!
И папа ушёл. Мама занялась шитьём, а мы, послонявшись по огороду, пошли домой за корзиночками.
– Мама, мы в лес за ягодами. Можно?
– Только далеко не ходите, – ответила мама обычной фразой и занялась своей работой.
А лес с нашего пригорка виден был далеко-далеко. Вблизи солнечный и весёлый, а дальше – нерубленый, густой в таинственный.
Я вдруг расхрабрилась.
– Катя, давай возьмём ворону и хлеба и пойдём вон туда, далеко, хочешь?
Катя робко посмотрела на меня.
– Да, а лесник-то, помнишь? И собака у него…
Но я была неустрашима.
– Ну, и пожалуйста, не хочешь – не надо, одна пойду. Это прежде девочки были трусихами и мальчишки над ними смеялись, а теперь у нас разно… разноправие, – и я гордо взглянула на Катю.
Катя посмотрела на меня с уважением.
– А что это – разноправие?
– Это… это… вот когда тебе будет девять лет, тогда и узнаешь, теперь не поймёшь!
– Ещё два года ждать, – с грустью сосчитала Катя.
Положив в корзиночки по большому куску хлеба с маслом, мы вышли из дома. Перебежали по шаткому мостику речку Незванку и зашагали к вырубке.
Ворона и Урсик, как всегда, увязались за нами. Урсик весело бежал впереди, а Платочек по-прежнему никак не мог приспособиться к нашим шагам. Крылья уносили его слишком быстро вперёд. Приходилось поджидать нас на какой-нибудь ветке и скучать. А если бежать по земле – коротенькие ножки не поспевали за нами.
И вот Платочек, залетев метров на двадцать вперёд, опускался на землю и принимался бежать что есть силы, спотыкаясь и оглядываясь – скоро ли его догоним.
Утомившись, он садился ко мне или Кате на плечо, но спокойно ему не сиделось, и он снова принимался за свои фокусы. Платочек сердился и шипел, а мы смеялись до упаду и незаметно всё шли и шли извилистой тропинкой между пнями и громадными старыми соснами.
Наконец ворона придумала такое, что мы от удивления даже смеяться перестали и чуть не выронили из рук корзинки. Поднявшись кверху, она опустилась Урсику на спину и запустила крепкие когти в его пушистую шкурку. Урсик взвыл и заметался.
Ворона сидела как в цирке, покачивалась, но держалась.
Однако Урсик не собирался сдаваться. Он бросился на землю, перекатился на спину и чуть не подмял ворону под себя.
Своенравная птица не выдержала. И славно же отделала она непослушного щенка: долб в спину, долб в загривок, цап за ухо! «Что, теперь будешь слушаться?»
И Урсик, поджав хвост, бросился бежать, а ворона опять уселась ему на спину, слегка распустив крылья для равновесия, очень довольная своей выдумкой.
Но вот тут-то она и просчиталась.
Урсик, покорившись силе, далеко не примирился со своим унижением и придумывал план мести вороне.
Случай представился неожиданно.
Мы давно уже свернули с вырубки в густой старый лес и совсем неожиданно вышли к незнакомой речке.
Мы остановились было и оглянулись назад. Вдруг мимо нас пулей пронёсся Урсик с вороной на спине и прыгнул прямо в речку. Сознательно он это сделал или нет, но водой ворону сшибло с его спины, и наш бедный Платочек с криком закружился в быстром течении. Пёрышки его намокли, он бился, а вода несла его всё дальше.
С плачем мы кинулись бежать по берегу, продираясь сквозь кусты. Корзинки с ягодами бросили – не до них было. А Платочек кричал всё тише и уже несколько раз окунался в воду с головой.
Не помня себя, я прыгнула в речку. Протянутые вперёд руки вцепились в растопыренные крылья Платочка, но я сама в ту же минуту пошла ко дну. О том, что не умею плавать, я и не подумала.
Вдруг кто-то схватил меня за шиворот, потянул кверху, и я оказалась на берегу, всё ещё судорожно держа в руке полуживого воронёнка.
Круглая веснушчатая физиономия со знакомыми рыжими вихрами весело смотрела на меня.
– Вот те на!.. – протянул мальчишка. – Я тебе ворону подарил, а ты её в речке топишь!
– Я не топлю, – задыхаясь, ответила я, – это её Урсик утопил.
Тут с плачем прибежала и бросилась мне на шею Катя.
– Я думала, ты утону-у-ула! – плакала она.
– И хорошо бы сделала, – отозвался мальчишка, и лицо у него стало злое-злое. – Она мне все удочки перепутала и рыбу распугала. Возьму вот тебя и её тоже (он показал на Катю) и утоплю опять, а вороне шею сверну!
Мы прижались друг к другу. День был полон слишком сильных впечатлений, и нам нестерпимо захотелось домой.
– Мы не знали ведь про рыбу! – дрожащим голосом сказала я. – Отпусти нас, пожалуйста!
– То-то, отпусти! – смягчился довольный нашим испугом мальчишка. – А чего вы мне за рыбу-то дадите?
Мы тоскливо переглянулись.
– Ничего у нас нет, – жалобно сказала Катя. – И платочки старые. А корзиночки мы потеряли. Отпусти так!
В эту минуту в кустах что-то зашумело и на поляну выскочила… громадная чёрная собака с белой кисточкой на кончике хвоста. Меня забила лихорадка, и не только от купания.
– Испугались! – подмигнул мальчишка. – Ну, ладно, ничего вам не будет. Дорогу-то домой знаете?
– Не знаю, – призналась я и неожиданно горько заплакала. Катя вторила мне.
У мальчишки нрав был озорной, но сердце доброе. Увидав, до чего мы испуганы, он почувствовал жалость и раскаяние.
– Ладно, – совсем уже ласково сказал он. – Бежим, что ли, на дорогу вас выведу. Вороны вы мокрые, все три! – И, воткнув удилища в землю, он пошёл вперёд, указывая дорогу.
Мы с Катей нерешительно переглянулись.
– Давай убежим! – шепнула я.
– Да, а дороги мы не знаем, – печально ответила Катя и, совсем уже не стыдясь, вытерла слёзы. – И собака нас догонит.
Держась крепко за руки, мы последовали за моим спасителем. Его босые ноги так проворно перескакивали через пни, что мы почти бежали, спотыкаясь и задыхаясь. Свободной рукой я крепко держала ворону, тоже мокрую и испуганную. Она дрожала, но не пробовала вырываться.
– Волк, эй, Волк! – крикнул вдруг мальчишка, и громадный пёс так и кинулся к нему.
Мы боязливо прижались к дереву, а он одним прыжком перемахнул через высокий пень и остановился перед хозяином.
Страшная догадка наполнила моё сердце ужасом.
– Катя, – прошептала я, – слышала, как он собаку звал? Это того лесника собака, он сын его, наверно.
Ну тут мальчишка схватил сломанную ветку, высоко подкинул её в воздух и свистнул. Пёс прыгнул, ловко поймал ветку и, став на задние лапы, подал её хозяину.
– Учёный! – восхищённо прошептала я, забыв о страхе.
– Видали? – торжествующе оглянулся на нас мальчишка. – Он и не то ещё умеет. – И, глубоко засунув руку в карман штанишек, вдруг остановился и пристально посмотрел на нас. Мы крепче схватились за руки: уж не придумал ли он чего…
– Есть-то, небось, хотите, воронята? – спросил он, но не по-обидному, как раньше, а почти дружелюбно, так что мы почувствовали к нему доверие.
– Хотим! – быстро ответила Катя и тут же вопросительно покосилась на меня.
В загорелой руке мальчишки оказался кусок ржаного хлеба, посыпанный крупной солью. Правда, кроме соли, он был облеплен ещё соринками из кармана, но мы на это не обратили внимания.
Как пахнет-то! Руки сами тянутся.
– Карр! – нетерпеливо крикнул Платочек.
Мальчишка вздрогнул.
– Ишь ты! – воскликнул он. – Это он чего?
– Есть хочет, – с гордостью ответила я. – Он всегда с нами ест. – И, присев, я поставила ворону на землю и отломила кусочек хлеба от своей порции.
Платочек вырвал его у меня из рук и принялся уплетать. Мальчишка удивлённо следил за ним.
– И не боится! – воскликнул он. – И не летит никуда!
– Ещё бы лететь! Ты попробуй, руку протяни, он тебе покажет! – вмешалась повеселевшая Катя.
– А то не протяну?
И рука рыжего мальчугана приблизилась к вороньему завтраку.
– Ффф! – Платочек так и налетел на обидчика и щипнул его, да преизрядно. Перья на голове у воронёнка поднялись он положил хлеб между лапками и готов был драться дальше.
Но мальчишка, вскрикнув было от боли, так и покатился по траве с хохотом и задрыгал босыми ногами.
– Как хватил-то! – заливался он. – Ой, не могу! Вот умора!
Засмеялись и мы. И вдруг почувствовали, что страх наш куда-то пропал. Наш знакомый оказался совершенно обыкновенным мальчишкой, да ещё и весёлым. Катя совсем разошлась и дёргала его за руку.
– А ну, протяни, протяни ещё! – кричала она.
Мы все трое дружно уплетали хлеб, а Платочек уже наелся, обсох и с прежним важным видом ходил около нас. Он нашёл большого червяка, полакомился им и был очень доволен.
Урсик получил корочку, и огромный чёрный пёс тоже. Но теперь он уже не казался нам страшным.
– Тебя как зовут? – расхрабрилась я.
– Мишкой, а тебя?
– Соня, а она Катя. А у тебя собака эта откуда?
– Отцова. Охотничья. Зайцев гоняет – страсть!
Весело разговаривая, мы двинулись дальше.
Платочек сначала перелетал с ёлки на ёлку, а потом, спустившись на дорогу, побежал перед нами, торопясь и оглядываясь. На Урсика он больше садиться не решался: видно, холодная ванна пришлась ему не по вкусу.
Потешаясь над ним, мы и не заметили, как перебежали мостик, вырубку, огороды и оказались перед нашим крыльцом.
На ступеньках стояла мама, сильно взволнованная. Она уже собиралась идти искать нас.
Увидев её, Мишка вдруг замолчал и попятился. Но мы дружно схватили его за руки.
– Мама, он меня из речки вытащил, – сказала я.
– Мы заблудились, он нас домой привёл! – добавила Катя.
– И он ворон теперь по носу не щёлкает!
– И у него, собака не страшная вовсе, вот! – И мы одновременно положили руки на спину лохматого Волка.
Мама улыбнулась.
– Ну, спасибо тебе, мальчик, – ласково сказала она. – Идите все лепёшки горячие есть. А в лес я вас одних больше пускать не буду. Видите, гроза собирается. Что бы вы одни в лесу делали?
– Мы теперь с Мишкой ходить будем, – уверенно сказала Катя и потянула его за рукав. – Видишь, мама не сердится, идём лепёшки есть!
Мишка сначала немного дичился и упирался. Но не выдержал и вместе с нами принялся за лепёшки. Очень уж они были вкусные. А потом мы нарвали травы для кроликов, пришёл с работы отец, и мы не заметили, как стемнело.
Первым спохватился Мишка.
– Мне пора, – сказал он, – идти надо.
– Куда ты пойдёшь в эдакую темень? – сказала мама. – Оставайся ночевать. Вот разве отец беспокоиться будет!
– Отец-то беспокоиться не будет, – отозвался Мишка. – Я как на рыбалку пойду, иной раз по две ночи дома не ночую. А может, – сказал он, пораздумав немного, – и остаться?.. – И он состроил нам такую забавную гримасу, что мы так и покатились со смеху.
Мишке мама постелила постель тут же, на полу, и мы ещё долго перекликались и болтали.
– Спите вы, воронята! – окликнул нас отец. – Анюта, а ты долго ещё будешь возиться?
– Сейчас, – отозвалась мама. – Я на завтра, на выходной день, всем вам одежду чистую приготовила. Скоро всё в доме успокоилось.
Утро было чудесное. Мама вынесла самовар на улицу, и мы сидели за столом, чистые, принаряженные Мишка так и сиял вымытыми веснушками и приглаженным рыжим хохолком.
Мама уже выведала у него, что мать его умерла два года тому назад, что живут они одни с отцом в лесу. Накануне она успела выстирать ему майку, утром немного постучала швейной машиной, и Мишка оказался в чистой майке и новых трусах.
Мы перемигивались с ним и толкали друг друга под столом ногами. Папа и мама обещали пойти с нами в лес за ягодами и зайти к Мишкиному отцу – леснику. На столе стояла вкусная каша с молоком, а над столом и на наших лицах сияло солнце.
Даже Платочек был особенно весел. Он скакал по комнатам, таскал куски булки на крышу и только один раз подрался с Урсиком из-за каши.
И вдруг – всё переменилось.
Из дома выбежала Мария Яковлевна, наша квартирная хозяйка. Её лицо было красное. В руках она держала пустую коробочку.
– Анна Михайловна, – закричала она злым, визгливым голосом. – Вот вы всегда так, с вашей добротой. Приваживаете всяких проходимцев, а у меня брошка пропала золотая. Никто как он стащил! – И она рукой показала на Мишку.
Мы с Катей сразу перестали болтать ногами и взглянули на него.
Вся краска сбежала с его лица, и веснушки резко выступили на побледневшей коже. Обеими руками он схватился за стул и, не отрываясь, смотрел на злосчастную коробочку, дрожавшую в жирных руках Марии Яковлевны.
– Сейчас же пускай отдаст! – продолжала визгливо кричать Мария Яковлевна. – Пускай сию минуту отдаст, а то я в милицию пойду! В тюрьму тебя засажу, негодяй! – И, бросившись к Мише, она схватила его за плечо.
– Не брал я вашей брошки! – крикнул вдруг Мишка и оттолкнул Марию Яковлевну так, что она даже пошатнулась. – Не брал! – и вскочил с места.
– А кто брал? Кто? – наступала Мария Яковлевна.
Но тут вмешался отец.
– Вы, Мария Яковлевна, успокойтесь! – строго сказал он. – Брошку надо поискать, а набрасываться так на мальчика не годится.
Мы стояли около Миши и держали его за руки.
– Он не вор, вы не смеете! – кричала я вне себя.
Мама подошла к нему.
– Миша, – сказала она спокойно, – я тоже не верю, что ты взял брошку. Не огорчайся.
Мишка стоял, опустив голову и крепко стиснув кулаки. Потом вдруг тряхнул головой и подошёл к маме.
– Штаны мои отдайте, – сказал он глухо, смотря в сторону. – Домой я пойду. Не надо мне ваших!..
– Не пускай жулика! – визгливо кричала Мария Яковлевна. – Я и на вас в суд подам! Да я…
Она в ярости взмахнула руками и уронила на землю хорошенькую красную коробочку от злосчастной брошки.
– Карр! – выступил на сцену Платочек. Он один до сих пор не принимал участия в скандале и спокойно сидел на спинке стула. Коробочка привлекла его внимание. Он мигом слетел, подхватил коробку и, взмахнув крыльями, отправился приспосабливать её в своё хозяйство на крышу под дранкой.
Все невольно притихли и следили за его полётом.
– Коробочку!.. – взвизгнула Мария Яковлевна и метнулась за ним. – Птицу и ту научили воровать!
– Мария Яковлевна! – вдруг воскликнул отец. – Постойте-ка, брошка у вас где лежала?
– На окне, где же ей ещё лежать? На окне зеркало. Я одевалась да на минуту отошла. А негодяй этот с окна-то…
– Анюта, – воскликнул отец, – помоги мне переставить лестницу!
– Да тебе-то зачем на крышу? – недоумевала мать. – Неужели за её коробкой полезешь?
– Подожди. За чем надо, за тем и полезу, – отвечал отец уже на бегу.
Мы все бросились помогать отцу, и через минуту он оказался на крыше.
– Да что это за день такой, все точно с ума посходили! – воскликнула мать.
А отец оторвал оттопырившуюся дранку и просунул руку в отверстие.
Напрасно Платочек шипел, каркал и бросался на него.
– Держите! – крикнул отец, и на землю полетело… Батюшки! Чего тут только не полетело!
– Коробочку свою держите! – крикнул отец.
– Ложка, ложка моя чайная! – удивилась мама.
Мы с визгом подбирали пёстрые лоскутки и разноцветные обломки.
– Да ты долго в игрушки играть будешь? – всё ещё не понимала мама. А Мишка стоял и косился на забор. Ему хотелось убежать, да мешали чужие штаны, а своих не доискаться.
И вдруг… Папа вскрикнул и торопливо полез вниз.
– Миша! – скомандовал он весело. – Садись за стол пить чай. Сейчас Мария Яковлевна у тебя прощение просить будет. – И торжественно подал удивлённой хозяйке блестящий маленький кружочек с красным камешком посредине.
