Текст книги "Роксолана. Ведьма Османского гарема"

Автор книги: Софья Бенуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 5
ВОИНЫ И ДВОРЦОВЫЕ ПАЖИ, или СЧАСТЛИВЫЕ РАБЫ НА СЛУЖБЕ СУЛТАНА

Власть султана, восседавшего в прекрасных дворцах Стамбула, укреплялась воинами, входившими в его армию. От их преданности, отваги и умения зависели не только жизнь и судьба султана, но и сила его империи, постоянно увеличившейся за счет удачных военных походов. Впрочем, силу падишаха укрепляли и придворные чиновники, часть которых, как и воины его армии, были рабами, обязанными всем в своей жизни лично владыке. Их судьба, их жизни полностью зависели от него.

С расцветом империи внутри нее происходили события, которые напрямую затрагивали институт рабовладельчества. Дело в том, что Коран предусматривал особую милость Аллаха, если хозяин даровал свободу своему рабу. Так со временем в угоду Всемилостивейшему многие мусульмане даровали свободу пленным и рабам; к тому же, согласно законам, все дети матерей-рабынь и господ-мусульман получали свободу автоматически. Чтобы не испытывать недостаток в свежих силах, нужно было пополнять количество рабов, покупая их на чужих территориях либо во время завоевательных компаний.

Макет дворца Топкапы

Известно, что из военных трофеев султану принадлежала пятая часть. Трофеями были и захваченные в плен «неверные», их делили по тому же принципу. Однако пленников-мусульман священный закон запрещал обращать в рабство. Когда в силу разных обстоятельств, среди которых не последнее место занимали длительные перерывы между военными кампаниями, возник дефицит с рекрутами, османские чиновники придумали и внедрили в систему общегосударственного строительства приемлемый для такой ситуации вариант. В случае надобности, производился набор рекрутов из владений султана, населенных христианами (в основном из Балканских стран, к примеру, таких провинций, как Румелия, Сербия, Греция, Албания). На воинскую службу отбирали крепких подростков и молодых неженатых парней в возрасте от 10 до 20 лет. Глашатаи под присмотром руководящего янычара [5]5
  Янычары (тур. yeniçeri (йеничери) – новый воин) – регулярная пехота Османской империи в 1365–1826 годах. Янычары вместе с сипахами и акынджи (конницей) составляли основу войска в Османской империи. – Примеч. ред.


[Закрыть]объезжали христианские провинции, где проводили осмотр детей, которые приходили вместе с отцами и деревенскими священниками. При себе священник обязан был иметь церковную книгу, в которой имелись записи о рождении и происхождении того или иного юноши. Понятное дело, что в османские войска отбирали только самых физически крепких, психически устойчивых, с привлекательной внешностью ребят. Ни детей-сирот, ни единственных сыновей у своих родителей не забирали. Отбирали, как уже говорилось, детей христиан, а также – для точности, детей боснийцев-мусульман.

Турецкий янычар

В подобном процессе есть две стороны: темная и… светлая. Темная заключалась в самом расставании с родным домом и близкими, а также в служении «басурманам»; светлой же стороной было то, что последующая подготовка молодых рекрутов открывала для них совершенно неожиданные перспективы продвижения по службе. Иногда карьера таких слуг приводила почти на самый верх власти! Вспомнить хотя бы близкого друга султана Сулеймана Великолепного грека Ибрагима-пашу. Впрочем, судьба у этого паши оказалась в итоге несчастной…

Набор рекрутов называли «девширме», т. е. «сбор». Молодых крепких парней, охраняемых и лелеемых денно и нощно, прямиком доставляли в город Стамбул. Здесь, в столице могучей империи им предстояло принять ислам. Процесс смены веры выглядел просто: рекруты поднимали правую руку и говорили вслух: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Его!». После этого они проходили обрезание. Судьбы их складывались по разному, шаблонной схемы не было. К примеру, самые способные юноши отбирались для службы во дворце, тогда как остальных передавали внаем турецким семьям Малой Азии и Румелии для сельскохозяйственных работ, а заодно изучения турецкого языка и национальных обычаев. Затем уже этих новых воинов ислама определяли на службу в корпус янычар, по праву считавшийся элитным подразделением. Некоторые же попадали на другую государственную службу. Но в любом случае все рекруты пожизненно были рабами султана, готовые жизнь положить за своего господина.

В османском обществе титул раба султана не был ни для кого зазорным, он считался почетным. Ибо многим оказавшимся на дворцовой службе удавалось добиться вершин богатства и власти. Вот как свидетельствуют некоторые историки об этих случаях: «Совершенно оторвавшись от прежней жизни и подвергнувшись суровой и всепоглощающей муштре, они одновременно полностью зависели от султана и обладали абсолютной компетентностью относительно требований своей службы. Многие из этих сыновей забитых и безграмотных родителей были настолько удачно отобраны и подготовлены к выполнению своих обязанностей, что становились высокообразованными и культурными, чрезвычайно одаренными людьми, на административном таланте которых держалась огромная и сложная империя».

Иностранные послы, разобравшись в системе девширме, констатировали: «Они подбирают людей, как мы подбираем себе лошадей. Именно поэтому они владычествуют над другими народами и с каждым днем расширяют границы своей империи. Нам такие идеи не свойственны; у нас способностями высокого положения не добиться; все определяется происхождением».

Как же проходило становление самых успешных, попавших в султанский дворец? Чему обучали их в главных покоях величественного Стамбула?

Одаренные красивые юноши, отобранные для службы во дворце, поступали туда в качестве пажей, их обучением руководил главный евнух. Евнух также опекал группу из десяти (обычно) человек дни и ночи напролет. Нужно также сказать, что султанские дворцы имелись не только в столице. Некоторые юноши попадали во дворцы в Бурсе, или Эдирне, или Галате. Обучение протекало в спартанских условиях, вместе с тем у них было все необходимое для полноценной жизни и внутреннего развития. Пажей обучали не только турецкому языку, но и языку Корана – арабскому, а еще языку культуры и юриспруденции – персидскому (на персидском написано большинство литературных произведений, книг по истории и религии). А еще, что весьма показательно для османского общества – рабов султана обучали профессиям! Чтобы те, оставшись без привычной работы, могли заработать себе на кусок хлеба новым умением. Причем, какой-либо профессии обучали и наследников, так что все османские султаны были профессионалами в своем деле. Благодаря сериалу «Великолепный век» все мы знаем, что султан Сулейман изготавливал превосходные украшения из золота и самоцветных камней для своих возлюбленных женщин и своих преданных высокопоставленных слуг. Кроме языков и профессиональных навыков, пажей обучали владению оружием, искусству верховой езды и воинскому делу.

Янычары патрулируют Смирну. Художник Александр-Габриэль Декан

Судьба юношей зависела не только от личных талантов, но и умения ладить со своим «надсмотрщиком» – евнухом, который докладывал обо всех достижениях учащихся наверх. Однако все же на первом плане стояли способности, трудолюбие и настойчивость молодого человека, которому в любом случае суждено было пройти свою карьерную лестницу. Наиболее способные прислуживали султану до 25-летнего возраста, после чего считалось, что они готовы начать самостоятельную жизнь, и тогда некоторых из этих юношей назначали на должности губернаторов в провинции. Другие поступали на службу в Почетную гвардию, третьи – отправлялись служить в сипахи [6]6
  Сипахи (спахи, от перс. sepāh – «войско», спахии во французской транслитерации) – разновидность турецкой тяжелой кавалерии. Наряду с янычарами вплоть до середины XVIII века были основным военным подразделением, используемым в Османской империи. – Примеч. ред.


[Закрыть], кавалерию регулярной армии (европейцы их называли «сипахи порты», или придворные сипахи). На торжественных церемониях выпуска учащихся всегда присутствовал султан, он поздравлял каждого с получением назначения и передавал подарок – искусно расшитый халат, коня и деньги.

Известно, что у каждого османского полка были своя форма и свой военный оркестр (впоследствии эту практику перенял Запад), который на марше играл торжественную музыку, а во время атаки – устрашающую. Говорят, от этой музыки у противника кровь стыла в жилах, а лошади шарахались в стороны, тогда как на янычар же эта музыка действовала воодушевляюще, и как только она смолкала, они готовы были бежать от врага.

Джейм Гудвин в книге «Величие и крах Османской империи» писал о процессе становления преданных слуг султана следующее: «Эти юноши и их старшие товарищи представляли собой своеобразное братство рабов под покровительством султана, своего господина. Поскольку ни одного человека, рожденного мусульманином, нельзя было обратить в рабство, их собственные сыновья к этому братству не принадлежали. А значит, в империи не могло быть должностей, передающихся по наследству, и у династии Великого турка не могло появиться конкурентов. Из тридцати шести великих визирей, занимавших этот пост после Халиля, тридцать четыре не были мусульманами по рождению. Из всех европейских государств в одной лишь Османской империи не было наследственной аристократии».

Продажа ребенка-невольника. Художник Василий Верещагин

Самым большим достижением в карьере раба султана был пост визиря – паши. Выше взлететь было уже невозможно. Сериал «Великолепный век» показал нам судьбу греческого рыбака, талантливого юноши, ставшего другом и соратником султана Сулеймана Великолепного – Ибрагима-паши. Трагедия этого человека, убитого в результате дворцовых интриг (считается, что к его гибели причастна Роксолана-Хюррем), не была чем то из ряда вон выходящим; можно сказать, что скорее всего она была обычной судьбой чиновника такого ранга.

Турецкий военный оркестр. Османская миниатюра. Художник Левни

Главный визирь, или паша считался представителем султана, главным министром, ответственным за все назначения в армии, столичной и провинциальной администрации. Великий визирь командовал армией во время войны, если султан сам не брал эти обязанности на себя. Он же отвечал за поддержание порядка и законности в Стамбуле. Его официальная резиденция «Баб-и Али» [7]7
  Дворец великого визиря назывался «Баб-и Али», «Высокие ворота»; по-французски «La Sablime Porte». Поэтому европейские дипломаты называли турецкое правительство «Высокой Портой». – Примеч. ред.


[Закрыть](«Высокие ворота») была, по сути, правительственной резиденцией Османской империи. Европейцы отождествили сначала это место, а затем и всю Османскую империю с эпитетом «Высокая Порта». Баб-и Али находился на другой стороне улицы от резиденции султана – дворцового комплекса Топкапы. В наши дни за этими некогда священными воротами находится резиденция стамбульского губернатора. Как говорят, преемственность налицо.

Великий визирь дает аудиенцию. Художник Жан-Батист ван Мур

Несмотря на могущество и почти беспредельную власть паша был таким же рабом, как и другие простые смертные, служащие интересам султана и его бескрайней империи.

Глава 6
КАК НАПОЛЕОН И МЛАДОТУРКИ УСКОРИЛИ ГИБЕЛЬ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ

Постепенно ослабевая, уже в конце XVIII века Османская, или как ее еще называли Оттоманская империя больше не страшила врагов своей мощью. Возможно, она продолжала существовать только благодаря великим державам, которые не желали, чтобы та развалилась, – ведь тогда пришлось бы предпринимать трудные шаги по переустройству мира и налаживанию иных взаимоотношений с часто меняющимися друзьями и соперниками. Но как бы набирающие вес на политической арене державы не пытались замедлить процессы, происходящие на османских территориях, перемены были неизбежны.

Турки почти прекратили завоевательные войны; на европейском континенте шли бои с другим противником – Наполеоном. Во времена наполеоновских войн Турция оказывалась вовлеченной в самые неожиданные союзы – то с Россией, то с Францией. Известно, что Наполеон негативно относился к туркам и их воинскому искусству, он пренебрежительно называл турок «азиатским сбродом».

Ворота Высокой порты во времена Османской империи

В 1807 году главные мировые игроки – русский царь Александр I и французский император Наполеон Бонапарт – встретились в Тильзите, чтобы поделить мир, они разделили на две части и Османскую империю, так и не определившись с Константинополем.

Затем следовали восстание янычар и роспуск этого некогда элитного корпуса. Были на протяжении века и другие негативные моменты во внутренней политике государства. Об этом времени можно словами историков сказать так: «XIX столетие не было милостиво к османам. На их города словно опустилась серая пелена, и не было уже ни великолепных зрелищ, ни грандиозных процессий, которые могли бы ее разогнать, поскольку средневековая цеховая система распадалась. Даже султанский двор стал менее ярким и более замкнутым, да и военные, одетые в хаки и фуражки, выглядели далеко не так эффектно, как когда-то».

Встреча Наполеона и Александра I на Немане 25 июня 1807 г. Художник Адольф Рох

Даже расходы османского султана были теперь вопросом международной политики. В 1854 году империя впервые разместила облигации займа на Лондонской бирже, и с того дня держать ответ за расточительство предстояло уже не перед османским крестьянином, а еврейскими банкирами Туманного Альбиона. Напомним, что в том же 1854-м был заключен Лондонский договор – соглашение между Великобританией, Францией и Турцией о военном союзе против России; подписано 10 апреля, в период Крымской войны 1853–1856 гг. вскоре после того, как Великобритания и Франция объявили войну России (15–16 марта 1854 г.). Янычар, которые могли бы возмутиться мотовством двора и хитроумными кредиторами, или достойно воевать, больше не было. В итоге в 1875 году империя объявить себя банкротом.

В марте 1877 года состоялось первое заседание турецкого парламента, а вскоре грянула война с Россией. 20 января 1878 года русские прорвались через перевал Шипка и взяли Эдирне. В 1878-м именно Россия спасла болгар от турецкого господства. В жестоких боях за Шипку и Шейново русские взяли в плен почти всю турецкую армию Вессель-паши. Столкнувшись с критикой со стороны депутатов, султан распустил парламент.

«Последние десятилетия умирающей империи были отмечены всплеском жестокости: наступление эры самодовольного торжества христианства вызывало у мусульман озлобление… Народные восстания вызывали у турок, привыкших к роли пастырей покорного стада, ужас и растерянность. Следствием этого сплошь и рядом была резня, и власти не предпринимали практически никаких усилий для прекращения кровопролития. Зверства, чинимые турками в те годы, по сей день остаются весьма щекотливой темой», – отмечает автор Дж. Гудвин. Всплеск жестокости проявлялся в массовой резне протестовавших или восставших народов. В истории остались сведения о резне турками азербайджанцев, армян и др. Эти больные вопросы нации поднимают до сих, так и не простив неоправданной жестокости далеким предкам современных турок.

Уже под занавес XIX века в стране появилось новое движение – младотурки [8]8
  Младотурки (тур. Jön Türkler) – политическое движение в Османской империи, основанное Мидхадом-пашой, которое начиная с 1876 года пыталось провести либеральные реформы и создать конституционное государственное устройство. – Примеч. ред.


[Закрыть]желали вершить новую историю своей страны.

Осенью 1908 года в Османской империи произошла младотурецкая революция, целью которой было свержение султана Абдул-Хамида II и установление конституции. Революцию возглавила младотурецкая организация «Единение и прогресс».

В 1909 году сторонники султана подняли мятеж, восстановив на какое-то время его абсолютную власть. Но он был подавлен прибывшими из Македонии воинскими частями. После этого случая парламент низложил Абдул-Хамида и избрал новым султаном Мехмеда V. Однако младотурецкое движение со временем теряло свою популярность, а после государственного переворота Энвер-паши 1913 года конституция утратила свое значение.

После армянских погромов Абдул-Хамида стали называть «кровавый султан». Карикатура из европейского журнала

Однако младотурки успели втянуть империю в Первую мировую войну. Турция вступила в войну, в которой ей предстояло сражаться на Кавказе и в Восточной Анатолии – с русскими, в Персидском заливе, Сирии и Палестине – с англичанами, во Фракии – с греками.

С приближением конца Первой мировой становилось все яснее, что империя, как державное образование, обречена.

1 ноября 1922 года Великое национальное собрание приняло закон, отделявший султанат от халифата, а вскоре султану Вахидеддину сообщили, что его должность упразднена.

4 ноября 1922 года последний султан принял у своих министров печати, а потом, испуганный и оставленный всеми, попросил британские оккупационные власти обеспечить ему безопасный выезд из Стамбула.

Уникальная империя, продержавшаяся шесть сотен лет, наконец рухнула.

Мехмед VI Вахидеддин – 36-й и последний султан Османской империи, правил с 4 июля 1918 по 1 ноября 1922 гг.

Часть II
СТАМБУЛ– ГОРОД ЛЮБВИ. ЗДЕСЬ ЖИЛА РОКСОЛАНА…

Глава 7
ОРХАН ПАМУК И ДРУГИЕ ПИСАТЕЛИ О ЛЮБИМОМ ГОРОДЕ

Пожалуй, никто так не расскажет о своем любимом городе, как турецкие писатели. Но это место столь экзотично и красиво, столь насыщено удивительной историей, что писать о нем принимались многие видные литераторы и путешественники. Обратимся за их свидетельствами. Может они совпадут с вашими впечатлениями или же просто подготовят к тому, чтобы вдохновиться на поездку в древний Константинополь, именуемый Стамбулом, и хранящий отпечатки разных эпох, верований и культур?

Итак, умышленно смешаем день сегодняшний, вчерашний и тот, что минул более столетие назад…

«…я как писатель сформировался именно благодаря этой неразрывной связи со своим домом, улицей, городом, видом из моего окна. Такая привязанность к Стамбулу накладывает на характер человека отпечаток судьбы этого города.

Ферит Орхан Памук – современный турецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе. Популярен как в Турции, так и за ее пределами; произведения писателя переведены на более чем пятьдесят языков

Флобер, побывавший в Стамбуле за сто два года до моего рождения, под впечатлением от его многолюдности и разнообразия написал в одном из своих писем, что он уверен: через сто лет Константинополю суждено стать столицей мира. Но Османская империя рухнула и исчезла с лица земли, и его предсказание сбылось «с точностью до наоборот». Когда я родился, роль Стамбула в мире была наименее значительной за все две тысячи лет его существования, он переживал свои самые печальные дни слабости, нищеты, заброшенности и изоляции. Воспоминания о былом величии Османской империи, бедность и заполонившие город развалины, навевающие тоску, – вот с чем всю жизнь ассоциировался у меня Стамбул. И всю свою жизнь я пытался побороть эту тоску или же, как все стамбульцы, наконец сжиться с ней. <…>

Порой я чувствую себя несчастном из-за того, что родился среди развалин и праха рухнувшей империи, в блекнущем и ветшающем от уныния, тоски и бедности Стамбуле. (Внутренний голос, впрочем, говорит, что на самом-то деле мне повезло.) <…>

Вид на Стамбул с высоты птичьего полета

Дом семейства Памуков находился в районе Нишанташи, на краю обширного земельного участка, на котором некогда располагался сад, прилегающий к особняку одного высокопоставленного паши. Эта местность получила свое название благодаря камням, установленным на этих холмах в конце XVIII – начале XIX века, во время правления Селима III и Махмуда II – султанов-реформаторов, сторонников европеизации. Камни служили для обозначения места, где устанавливались пустые кувшины, по которым султаны развлечения ради стреляли из луков, а иногда и из пушек; на камнях были выбиты несколько стихотворных строчек, объясняющих, зачем они здесь стоят. Когда султаны, возжелав европейского комфорта и вообще перемен в духе европеизации, а также опасаясь чахотки, перебрались из дворца Топкапы в построенные по их повелению дворцы Долмабахче и Йылдыз, на расположенном неподалеку холме Нишанташи стали строиться большие деревянные особняки министров, великих визирей и родственников султана. Лицей Ышык, где я закончил начальную школу, находился в особняке принца Юсуфа Иззеддин-паши, потом я ходил в школу Шишли Теракки, расположенную в здании, некогда принадлежавшем главному визирю Халилю Рифат-паше. Пока я там учился, пока играл в футбол на школьных дворах, оба этих особняка были уничтожены пожаром. Здание напротив нашего дома было построено на развалинах особняка вельможи Фаик-бея. Единственным старым особняком в нашей округе, находившимся в хорошем состоянии, было построенное в конце XIX века каменное здание, которое в свое время служило резиденцией великих визирей; когда Османская империя рухнула, а столица была перенесена в Анкару, оно перешло в распоряжение губернаторов Стамбула. <…>

Об этих погорелых и разрушенных особняках (они были связаны в нашем сознании с историями о принцах, сошедших с ума, о придворных, курящих опиум, о детях, запертых на чердаке, о дочерях султана, изменивших мужьям, об отправленных в ссылку или убитых пашах), напоминающих об упадке и падении Османской империи, у нас дома не говорили. Наша семья переехала в Нишанташи в 1930-е годы, когда с установлением республики все эти паши, принцы и сановники османских времен канули в прошлое, а их особняки, эти маленькие дворцы, оставшись без присмотра, начали пустеть, гореть и разрушаться.

И в то же время печаль этой погибшей культуры и канувшей в небытие империи чувствовалась везде. Стремление к европеизации, представляется мне, происходило в большей степени не от желания идти в ногу со временем, а от желания поскорее избавиться от оставшихся со времен империи вещей, навевающих грусть и пропитанных горькой памятью. Так после внезапной смерти любимой спешат выбросить ее платья, подарки, вещи и фотографии, чтобы спастись от невыносимых воспоминаний. Построить на месте развалин что-то новое, сильное и могучее, некий модернизированный мир, по западному образцу или нет, не получалось, так что все эти усилия помогали главным образом забыть прошлое. Результатом этого стало разрушение особняков, упрощение и оскудение культурной жизни, превращение домов в музеи неусвоенной, чужой культуры».

На улочках Стамбула все пропитано историей. Фото автора

Многие уже поняли, что овеянные грустью строки принадлежат популярному современному турецкому автору Орхану Памуку и взяты из его автобиографичной книги «Стамбул. Город воспоминаний». Перу выдающегося турецкого писателя современности Орхана Памука принадлежит еще один роман о любимом Стамбуле, в котором автор раскрывает образ города, погружаясь в притягательную прелесть воспоминаний о прожитом на берегах Босфора – в месте, где встречаются Европа и Азия. Книга называется «Турция. Биография Стамбула».

«Говорят, что Копенгаген, Дрезден, Неаполь и Константинополь – самые красивые города Европы. Я согласен с этим утверждением, но с одной оговоркой относительно последнего – этот город красив только тогда, когда смотришь на него со стороны Золотого Рога; что же касается его нутра, то тут несложно впасть в разочарование. Я вспомнил байку об одном английском лорде, о котором рассказывали, что он, якобы, прибыл в Константинополь на яхте, но не покидал корабля, а проплыл по всему побережью от Радоста на северном берегу Мраморного моря до Стамбула, зашел в Золотой Рог, вернулся в Босфор и прошел в Черное море, уверенный в том, что получил полное впечатление о городе. Если же углубиться в город, то попадешь в кривые извилистые улочки и переулки, которые и улицами-то нельзя назвать. Мостовые встречаются крайне редко. Дома построены главным образом из дерева и являют улице свои тыловые, без окон и дверей, стороны. На каждом шагу натыкаешься на злых, облезлых собак, которые здесь стали главной заботой дорожной полиции, и постоянно держишь ухо востро, чтобы не попасть под колеса мчащейся упряжки или не вляпаться в лошадиный или ослиный навоз.

Книга Орхана Памука «Стамбул. Город воспоминаний»

Так было и на нашем пути в Ай-Димитри. Улочки были завалены мусором – рыбными очистками, гниющими овощами, повсюду валялись дынные корки, рядом с мясными лавками в лужах стояла кровь; трупы лошадей, собак, кошек, крыс дополняли картину и источали такой аромат, что передать его составляющие просто невозможно. Стервятники и собаки были единственными санитарами на этой гигантской помойке. Изредка попадались рабочие и носильщики, ворочавшие грузы, иногда – осел и на нем толстый задумчивый мусульманин или повозка с женщинами, запряженная мулами…»

Таким видел город немецкий мистик Карл Май, написавший книгу «Из Багдада в Стамбул».

«Приезжающие в Стамбул гости с Запада чаще всего не ощущают ни этой печали, ни даже меланхолии. Даже Жерар де Нерваль, которого меланхолия в конце концов довела до самоубийства, был, по его словам, приятно возбужден красками города, напряженностью его жизни, пышностью церемоний и даже писал, что слышал, как женщины смеялись на кладбище. Возможно, это объясняется тем, что Нерваль побывал в Стамбуле в те дни, когда разрушение и утраты еще не вполне наложили на город свой отпечаток и Османская империя еще крепко стояла на ногах, но скорее всего – тем, что Нерваль, сочиняя свое пространное «Путешествие на Восток», наполнял его стереотипным «восточным колоритом», чтобы забыть о своей собственной меланхолии».

Конечно же, О. Памук, упоминающий французского путешественника, романтика де Нерваля, оставившего колоритные воспоминания о Востоке и Стамбуле.

Вообще путешественники прежних эпох, очарованные экзотикой Востока и сказками Шахерезады о проведенных в гареме султана тысячи и одной ночи, присматривались к Стамбулу с особой тщательностью, описывая город и его услады с фантастической любовью.

Итальянец Эдмондо де Амичис, побывавший здесь в XIX веке, оставил свой путеводитель по Стамбулу – книгу «Constantinople». Исходя из его текстов, можно понять, чего уж нет, а что еще узнаваемо… Автор восторженно писал [9]9
  http://stambul-i-more.livejournal.com/104555.html


[Закрыть]:

«О Константинополе не может быть сомнений, даже самый недоверчивый путешественник уверен в нем. Там всякий очарован, и вовсе не из-за великого прошлого или привычки восхищаться. У этого города есть своя универсальная и суверенная красота, изумляющая поэта и археолога, посла и торговца, принца и матроса, северянина и южанку. Это самое прекрасное место на Земле, весь мир так считает. Авторы путевых заметок, прибывая сюда, впадают в отчаяние. Пертусье заикается, Турнефор признает язык бессильным, Фонкевиль объявляет место другой планетой, Лакруа сбит с толку, Виконт де Марселлус впадает в экстаз, Ламартин благодарит Бога, Готье сомневается в реальности увиденного, и все вместе нагромождают один образ на другой; стараются придать стилю как можно больше изящества и изнуряют себя тщетным поиском точных выражений. Только Шатобриан описывает свой въезд в Константинополь в поразительно спокойной манере, но и он обращает внимание на красивые виды, называя их «самыми прекрасными в мире». Леди Мэри Уортли Монтегю использует то же выражение, но роняет слово «возможно», как бы намекая на первенство своей собственной красоты, о которой она много думала.

Карл Фридрих Май – немецкий писатель, поэт, композитор, автор книги «Из Багдада в Стамбул»

Есть еще один холодный немец, который говорит, что самые милые иллюзии молодости и даже чувство первой любви уступают силе того сладкого чувства, которое наполняет душу при виде этого чарующего региона; а один образованный француз признается, что Константинополь прежде всего внушил ему страх…

Знаменитых похвал нам оказалось мало, и мы пошли снимать свидетельские показания у матросов. Даже они, грубые бедные парни, в попытке выразить красоту искали необычные сравнения, таращили глаза, растопыривали пальцы, менялись в голосе и совершали медленные широкие жесты, как делают мужчины, потерявшие дар речи от изумления. «Входить в Стамбул ясным утром, – сказал главный рулевой, – поверьте мне, синьоры, это великий момент в жизни человека».

Одна-две минуты требуются, чтобы обойти дворцовый мыс, наполненный светом и красками. И вот мы увидели весь Константинополь! Великий, роскошный Константинополь, слава Создателю и человеку! Я и не мечтал познать такую красоту!

И я, слабый человек, должен сделать описание, иметь наглость осквернить своими жалкими дешевыми словами это божественное видение! Кому удалось это сделать? Шатобриан, Ламартин, Готье, что вы там мямлили? Мою голову все еще переполняют слова и образы, но они отказываются ложиться на бумагу».

Так звучит «путешествие по любви». И насколько отличается от него «путешествие по прихоти», предпринятое следующим претенциозным автором.

Эдмондо де Амичис – итальянский писатель XIX века, автор путеводителя по Стамбулу

«Мое желание попасть в Стамбул никогда не было желанием подлинным. Не уверен даже, следует ли вообще употреблять здесь это понятие. <…>

«Главная» эта причина представляет собой верх надуманности. Состоит она в том, что несколько лет назад в разговоре с одним моим приятелем, американским византинистом, мне пришло в голову, что крест, привидевшийся Императору Константину во сне, накануне его победы над Максентием, – крест, на котором было начертано «Сим победиши», был крестом не христианским, но градостроительским, т. е. основным элементом всякого римского поселения. Согласно Эвсебию и прочим, вдохновленный видением этим, Константин немедленно снялся с места и отправился на Восток, где, сначала в Трое, а потом, внезапно Трою покинув, в Византии он учредил новую столицу Римской Империи – т. е. Второй Рим. Последствия это перемещение имело столь значительные, что, независимо – прав я был или неправ, мне хотелось взглянуть на это место. В конце концов, я прожил 32 года в Третьем Риме, примерно с год – в Первом. Следовало – для коллекции – добрать Второй.

Много прекрасных писателей воспели в своих произведениях этот великий город…

Я прибыл в этот город и покинул его по воздуху, изолировав его, таким образом, в своем сознании, как некий вирус под микроскопом… Меня действительно немного лихорадит от увиденного; отсюда – некоторая сбивчивость всего нижеследующего…

Бред и ужас Востока. Пыльная катастрофа Азии. Зелень только на знамени Пророка. Здесь ничего не растет, опричь усов. Черноглазая, зарастающая к вечеру трехдневной щетиной часть света. Заливаемые мочой угли костра. Этот запах! С примесью скверного табака и потного мыла. И исподнего, намотанного вкруг ихних чресел что твоя чалма. Расизм? Но он всего лишь форма мизантропии. <…>

Как везде на Востоке, здесь масса чистильщиков обуви, всех возрастов, с ихними восхитительными, медью обитыми ящичками, с набором гуталина всех мастей в круглых медных же контейнерах величиной с «маленькую», накрытых куполообразной крышкой. Настоящие переносные мечети, только что без минаретов. Избыточность этой профессии объясняется именно грязью, пылью, после пяти минут ходьбы покрывающей ваш только что отражавший весь мир штиблет серой непроницаемой пудрой. Как все чистильщики сапог, эти люди – большие философы. А лучше сказать – все философы суть чистильщики больших сапог. Поэтому не так уж важно, знаете ли вы турецкий. <…>