Текст книги "Расплата (СИ)"

Автор книги: София Костогрызова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  В центре сюжета борьба за власть между родственниками правителя Золотой Орды Бату:сыном Сартаком, братом Берке и женой Боракчин. А также судьба матери Берке, пленной принцессы Хорезма Хан-Султан и дочери Сартака,ставшей женой белозерского князя Глеба. Основано на исторических событиях, легендах и фантазиях автора. Автор не ставит цель оскорбить чьи-то национальные и религиозные чувства, а пытается отобразить взаимоотношения между людьми разных этносов и религий в одном государстве. Описания расовых признаков используется для создания образа.

  Расплата

  По улицам города Сарая везли крытую двухколесную повозку, охраняемую всадниками. Из нее выглядывала немолодая женщина. Эта была не та повозка, в которой она привыкла путешествовать, – огромная, запряженная десятком быков. В маленькой повозке было разумнее совершать побег, не привлекая внимание. Женщина не подавала вида, что ее мучили жажда и голод, что ей больно. Во взгляде ее не было страха пойманного зверька, то был взгляд воина, готовившегося к сражению. Где-то глубоко в душе ей хотелось громко зарыдать не от страха, от того, что побег не удался, что проиграла своему врагу, но нельзя показывать свою боль, нельзя унизиться, надо быть сильной, ведь она монгольская женщина.

  Толпы зевак – разноэтничных жителей города проходи мимо, смотрели, кто с любопытством, кто с удивлением и перешептывались на разных языках. Стояла группа мужчин-монголов, стройного телосложения, невысокого роста с азиатским разрезом глаз в длинном халате без плечевого шва с запахом спереди и в маленьких круглых шапках с расширяющимися к низу клиньями, смотревших с сочувствием. Их головы были наполовину обриты, а из остальных волос заплетены косы. Рядом стояла группа кипчаков мужчин и женщин в колпаках, их рост был выше, чем у монголов, более широкий разрез глаз, некоторые из них выглядели совсем, как европейцы. Их мужские прически были похожи на монгольские – несколько косичек, заплетенные в одну косу. В их взглядах не было ничего, кроме любопытства. На противоположной стороне улицы из-за стен глиняных домов поглядывали бледнолицые и русоволосые выходцы из русских княжеств и смуглые и черноволосые армянские пленники. Когда они еще такое могли увидеть – стражники везли как преступницу саму Боракчин, старшую жену покойного правителя Кипчакского улуса Великой Монгольской империи Бату. Когда-то ее муж, продолживший дело своего деда Чингисхана и завоевавшего земли кипчаков, булгар, русских и венгров и построившего этот город на месте безлюдной степи, где течет река Ахтуба. Начали тогда строить и другой крупный город выше по течению реки Итиль – Укек. Там поселили жителей завоеванных земель: мусульман – булгар и хорезмийцев, православных жителей жителей русских княжеств, григориан – жителей Киликийского царства, иудеев-караимов, язычников-мокшан. По Великой Ясе Чингисхана состояние рабства не передалось по наследству, их дети станут свободными, но не будут стремились вернуться на земли предков. В поволжских городах удобно вести торговлю и сбыт ремесленных изделий, благо в монгольских улусах была организована безопасность торговых путей. Многие вчерашние пленники, занимаясь торгово-ремесленным делом, смогут сколотить себе неплохое состояние и обеспечить свои семьи сытой жизнью. Стали туда китайцы, уйгуры, бывшие тогда буддистами и несторианами, персы, арабы. Время разорения, похожего на Апокалипсис, сменилось временем мира и процветания. Люди разных вер жили в своих кварталах, но под мудрым монгольским руководством не смели ни словом, ни делом оскорбить религиозные чувства друг друга, как и завещал великий Темучин. Но все знали, как хрупок мир, одно неправильное действие, и он может рассыпаться, как стеклянная ваза. Первые жители городов, проклинавшие Бату, отнявшего у них родину и все, что было в прежней жизни, тревожились после его смерти. Что будет с ними при новом правителе? Каким он будет? Сможет ли сохранить этот мир? Когда пришел Сартак, ощущалась тревога в мусульманских кварталах, а сейчас – в христианских. Тревоги оказались напрасными: борьба между аристократами и их вероисповедания никак не сказалась на простых жителях. Ни Берке, ни Сартак не запрещали проводить ни христианские, ни мусульманские, ни языческие обряды. А пока строительство городов шло полным ходом: только закладывались фундаменты мечетей, церквей, устанавливались трубы для водопровода.

  Знал бы покойный муж, какие унижения испытает Боракчин в этом городе! Вдруг к повозке подбежала юная девушка лет пятнадцати и закричала дрожащим голосом 'Бабушка!'. Один из стражников – пожилой монгол преградил ее дорогу, строгим голосом, но без грубости и, не дотрагиваясь до нее, пытался объяснить девушке, что ей нельзя подходить к Боракчин. Боракчин посмотрела на нее, окликнула: 'Хулан!', громко и повелительным тоном сказала: 'Не плакать! Помни, ты из золотого рода!' Хулан глубоко задышала, чтобы остановить слезы, так и намеревавшиеся выкатиться из глаз. К ней подошла молодая женщина – половчанка, одетая в монгольский халат. Она взяла ее за руку и стала уводить. 'Юлдуз, принеси бокку!' – кричала Боракчин в след половчанке.

  Боракчин увели в юрту, окруженную стражниками, где она должна была ждать ханского суда. Этот неудавшийся побег в Персию и плен совсем покосили ее здоровье, страшно болели ноги, от жажды и усталости кружилась голова. Будь она лет на тридцать моложе, все бы выдержала! Упав на землю, она боялась уснуть потерять сознание, возможно, это последний день ее жизни...

  Хулан и половчанка Юлдуз привели к юрте Боракчин трех служанок. Один из нукеров, охранявших Боракчин, человек европейской внешности, но в монгольском халате и шлеме вышел вперед и преградил путь, вынув саблю из ножен. 'Отойди!' – приказала Хулан по-монгольски. А тот ответил на ломаном кипчакском:

  – Нельзя. Хан не велеть.

  – Я приказываю! Ты знаешь, кто я? Я – Хулан, дочь Сартака, внучка Бату-ака ! Я тебе приказываю пустить нас к Боракчин, мы принесли ей еду и воду! – сказала Хулан по-кипчакски, а он смотрел на нее молча.

  – Ты ни по-монгольски, ни по-кипчакски не понимаешь?

  – Да он булгар, – сказал другой подошедший стражник-монгол. – Нам приказано никого не пускать.

  – Позвольте только дать воду и еду, – заговорила Хулан уже другим – просящим тоном.

  – Простите, не могу, приказано не пускать, – ответил он с сожалением.

  – Или вы забыли, чья она жена? У вас нет почтения к Бату-хану?

  – Вы несправедливо нас обвиняете, мы почитаем Бату-ака, как отца! Кроме Чингисхана, я не знаю человека, более великого, чем хан Бату! Я сам ходил с ним в поход на западные земли, как в стране мадьяров он сам встал на пути отступающих воинов и заставил их вернуться на поле боя.

  – Поэтому вы не позволяете его жене увидеть внучку перед смертью? Поэтому не позволяете утолить ее жажду и голод? Вы все знали, как умер мой отец, но молчали! Вы знали, кто виновен в его смерти, но позволили этому человеку стать вашим ханом!

  – Не говорите это вслух, хатун! – произнес со страхом воин. – Хоть и не носил ату ханского титула, но подданным, у которых этот человек вызывал страх и трепет, а значит, уважение, язык не поворачивался называть его и членов Золотого рода по имени.

  – Иначе что? Казнят? Я, в отличие от вас, не боюсь смерти.

  – Не мы изменники, мы – простые нукеры и бессильны перед знатными. Не мы,а они предали вашу семью, они молча смотрели на смерть вашего отца, они выбрали нынешнего хана на курултае, – заговорил он полушепотом. – Мне больно смотреть на страдания семьи Бату-ака, но не могу нарушить приказ. Да если бы я был уверен, что полетит голова, только моя, Баира, я бы вас пустил, не задумываясь, но, наверно, со мной казнят воинов.

  – Идемте, – сказала Юлдуз, обняв ее на плечи.– Мы больше ничего не можем сделать.

  Вдруг Баир позвал их: 'Стойте! Ждите!' и куда-то ушел.Хулан с любопытством и проблеском надежды посмотрела в его сторону, и он ушел куда-то.

  В огромной ханской юрте, сделанной из войлока и лиственницы, на возвышении сидел человек, по внешности не очень похожий на монгола: более высокий рост, выступающий нос с небольшой горбинкой, более широкий разрез глаз говорили о южных корнях, и только разрез глаз выдавал в нем монгола. На голове у него была не монгольская круглая шляпа с козырьком – орбелге, а чалма, на правом ухе висела сережка. Ближневосточными элементами одежды он подчеркивал свое вероисповедание, рядом располагался трон, где так же сидела одна из жен с боккой на голове. В его хитром взгляде, улыбке с ухмылкой, было что-то притягательное. Для нойонов все собрания с ним казались пыткой, тому, как взгляды их жен были обращены только в сторону Берке. Его речь и голос, выдававшие южный темперамент, унаследованный от матери, тоже заставляли женские сердца биться чаще. Покойный Сартак тоже был красив, но слегка меланхоличен, молчалив и миловиден.

  К трону подошел нукер в круглом шлеме, преклонив колено, сказал: 'Хан, один нукер просит разрешения передать вам важное сообщение лично. Мы его прогнать, но он не уходит и говорит, что это очень важно, вопрос жизни и смерти'.

  – Кто он?

  – Стражник, что охраняет Боракчин.

  – Наверно, она просила что-то ему передать, пусть войдет.

  Баир зашел в золотой шатер и встал на оба колена, опустил голову и сказал:

  – Хан, я прошу приказать отрубить мне голову!

  Берке посмотрел на него с удивлением и немного растерянным голосом ответил:

  – Зачем ты это просишь? Или обезумел? Не пускайте больше всяких ненормальных! – с улыбкой сказал он.

  Стоявшие у ханского трона в двух рядах нойоны в орбелге смотрели на него и тихо посмеивались, жена хана тоже смотрела с изумлением на этого странного человека.

  – Я хотел нарушить ваш приказ никого не пускать к Баракчин, но это только моя вина, Баира, не нукеров, Баир этого хочет, а не они.

  – Но ты же только подумал, а не нарушил, – с улыбкой сказал тот.

  – Я заслуживаю смерти, что осмелился просить вас об этом.

  Улыбка спала с ханского лица, а голос зазвучал более жестко:

  – Ты настолько верен ЕЙ, что готов отдать жизнь, только чтобы ОНА увидела родных? Она изменница!

  – Не ради Боракчин, а ради детей и внуков Бату-ака, чтобы они могли увидеть ее перед смертью.

  – Так это они просили? Что же сами не пришли, а тебя послали?

  – Тот молчал в ответ.

  – А твоя верность Бату-ака не угасла даже после его смерти... Каким надо быть твоему новому правителю, чтобы ему были верны?

  – Не важно, хану всегда надо быть верным, его власть – воля Тенгри, отвечал спокойно Баир.

  – Правильный ответ, – его на лице снова появилась улыбка. – А каким надо быть новому Берке, чтобы ему были верны после смерти, как вы Бату-хану и готовы были пожертвовать головой за его семью? Таким же жестким и справедливым, как мой брат? – говорил тот снова с улыбкой, а в его взгляде можно было увидеть что-то хитрое.

  Баир смутился и не мог понять, зачем он задает такие вопросы: проверяет или просто издевается? Но нельзя было теряться, ему казалось, если он растеряется, то пропадет все.

  – Саин-ханом, как Бату – ответил Баир после недолгого молчния. 'Саин' – означало 'славный', именно этим именем называли Бату в последние годы жизни мусульманские жители Улуса Джучи.

  Хулан, Юлдуз и служанки долго стояли у юрты Боракчин в ожидании Баира. И.. он вернулся, сообщив, что они могут войти. Печальные глаза тоненькой хрупкой девушки засверкали о радости и безмерной благодарности этому человеку.

  – Я была с вами несправедлива, напрасно обвиняла, вы получите награды.

  – Мне ничего не нужно, хатун, ступайте скорее, Боракчин-хатун болеет.

  – Она не хатун. А мы -не ханы, когда уж наконец запомните?

  Лежавшая от бессилия Боракчин, поднялась, увидев Хулан, Юлдуз и служанок. Крепко обняв плачущую девушку и гладя ее по голове, Боракчин приговаривала:

  – Я же запретила тебе плакать. Как ты сюда попала? Ты ходила к нему? Умоляла его? – ее голос стал снова строгим.

  – Нет, бабушка, не я. Тот человек, что командует стражниками, попросили за нас. Попейте, бабушка, и принесли воду и кумыс, – сказала Хулан и поднесла к ней флягу с водой. Женщина жадно глотала воду.

  – Не торопитесь, – говорила Хулан, – мы еще кумыса принесли.

   – Кислого? – с улыбкой сквозь слезы спросила Баракчин.

  – Кислого.

  – Вот, что мне прибавит храбрости! – бодро сказала она.

  – И хурууд принесли, – сказала Хулан, взяв из рук служанки связку с шариками жесткого сушеного творога, похожими на белые камни.

  А сейчас наденьте мне боку! Надеюсь, вы принесли белила? Я не должна выглядеть жалкой, когда предстану перед Берке. Знаю, что меня казнят, но хочу умереть достойно.

  – Все принесли, хатун, – вмешалась в разговор Юлдуз. – Только поешьте сначала, вы совсем ослабли.

  – Пусть лучше Хулан ест, и так худая была, а сейчас совсем тощая стала! Не следишь за ней совсем! Зря тебе ее доверила! Твой орос, как там его... – обратилась она к Хулан.

  – Глеб, бабушка, Г-ле-б

  – Гэ-лэ-бе твой на тебя и глядеть не будет. Оросам тоже не нравятся худощавые. Как я раньше сердилась, а сейчас, думаю, это к лучшему, что ты уедешь далеко от Сарая.

  – Сейчас не время выходить замуж, когда творится такое беззаконие. Сначала мой отец, потом брат, потом ты... Кто следующий? Дядя Тукан или другие братья? не могу бежать, как трус, монголы не сбегают с поля боя, бабушка.

  – Не вздумай ничего делать! – строго, в приказном тоне сказала Боракчин. – Ты – не воин, ты – девушка. Что ты сможешь сделать?

  – Я не смогу спокойно жить на чужбине, пока Берке не сломают хребет за его преступления, как велит Великая Яса! – говорила тихо Хулан, чтобы не услышали стражники. Тех, кто стоял рядом, она не опасалась: в верности Юлдуз, кипчакской наложницы покойного отца, не сомневалась, а служанки – русские пленницы, привезенные пять лет назад, еще при жизни Бату, после похода Нюрына, не говорили по-монгольски.

  – Хулан, мы сделали все, что смогли. Только Хулагу нам мог помочь...

  – Надо писать в Каракорум великому кагану, полушепотом сказала Хулан.

  – Вспомни, кто посадил Мункэ на трон каган, – сказала Боракчин со скептицизмом.

  – Мункэ сам этого тяготился, он именно отца сделал ханом улуса, потом тебя регентом.

  – Даже если и так, не пытайся просить у него помощи. Твое письмо перехватят, а тебя казнят. У Берке свои люди по всему улусу.

  – А если через Масуд-бека? Он помнит, как хан Бату дал ему убежище, когда он с его отцом впал в немилость Дорегене-хатун.

  – Масуд-бек – наверно единственный мусульманин во всем Еке Монгол Улус , который был за нас. – Но мы не можем знать, за нас ли он сейчас. И Мункэ, похоже, согласился с решением курултая... , – говорила Боракчин, а в ее голосе слышалась безнадега. – Берке нравится многим людям: кипчакам – он их крови, мусульманам – он их веры. Он победил. Выходи замуж, уезжай, пока он не узнал, что ты мне помогала с побегом. В семье ороса тебе будет несладко: твой дед казнил его отца и деда, но там будет безопаснее, он обещал тебя защищать.

  Вдруг в юрту вошли стражники, и все поняли, что сейчас Боракчин поведут на суд. Теперь она была похожа на прежнюю Боракчин: красивую, с гордо поднятой головой, белилами на лице и черной краской на зубах, как делали женщины Дальнего Востока, чтобы скрыть изъяны зубов средневековья. Именно такой она предстала перед своим врагом и его нойонами в золотом шатре. Нукера пытался заставить ее склонить колени, но она его оттолкнула.

  Берке

  – Пусть стоит, сказал Берке. – Вы признаетесь в измене?

  – Нет, – твердым голосом ответила Боракчин. – Какой измене?

  – Покажите письма! – приказал он, и один из нукеров поднес к ней куски бересты, где был написан текст на монгольском языке уйгурским письмом. – Ты эти письма писала Хулагу! – стал он обращаться к ней теперь без почтения.

  – Писала. Так в чем измена? Хулагу – один из ханов Великого Монгольского государства, сын Толуя, наш родственник. Он – не иноземный правитель, как... Халиф Багдада!

  Лицо Берке побледнело от ее дерзости.

  – Молчи! Преступление – не письма, а то, что там написано! Клевета на хана и военачальников! Ты просила присоединить наш улус к его улусу. Сам Чингисхан сказал, что Кипчакские земли – владения Джучи и его потомков. Хотела нарушить волю Чингисхана?

  – Если бы Чингисхан знал, что ты и твой брат Беркечар отравили прежнего хана, чтобы он с вами сделал? За подобное преступление он приказал уничтожить ВСЕ мое племя!

  – Ты смеешь лгать здесь перед всеми! Ошибся великий хан, что приказал пощадить малых детей, а ты была среди них. Ты выросла в семье монголов, но в тебе кровь изменников, и никакое воспитание не помогло. Моего брата предупреждали, что не стоит жениться на такой девушке.

  – А ты, рожденный и воспитанный в Золотом роде, бросаешь на него тень!

  – Покажите ей те подарки! – приказал Берке нукерам, ни высыпали перед ее ногами из мешка золотые чаши и тарелки.

  – Таргутай, – обратился он к знатному человеку, одетому в халат, завязанный поясом с изображениями драконов и орбелге. – Это то, чем она пыталась вас подкупить, чтобы вы поддержали Тукана на курултае?

  – Да, хан, – сказал военачальник, отворачиваясь от укоряющего взгляда Боракчин.

  – Я не боюсь смерти, Берке, – сказала спокойно Боракчин. – Только в одном раскаиваюсь: что не смогла защитить от тебя свою семью.

  Всем и так было ясно, что этот допрос окончится казнью. Ей связали руки,посадили в телегу и повезли за город, чтобы утопить в Ахтубе. На улице стояла разноликая толпа, среди нее пробиралась Хулан и бежала за телегой, пока не устала и не упала на песок. Пожилая кипчакская женщина подбежала к ней и закричала на своем языке:

  – Так вам всем надо! Тысячи таких девочек, как вы, видели, как убивают их семьи по приказу вашего деда. Теперь ваш и род познал горе! Не лейте слезы, вы это заслужили!

  К сидящей на земле Хулан подбежала Юлдуз, стала помогать ей подниматься и закричала на женщину тоже на кипчакском:

  – Что несешь, старуха, совсем из ума выжила! Причем тут девушка?

  – Как разговариваешь со старшими, монгольская прислужница! – ругалась старуха. К ней подбежал мужчина и стал уводить. Поглядев со страхом на Хулан, он стал просить прощения, объясняя, что у старухи во время Западного похода погибла семья, и она обезумела.

  Хулан, посмотрев в глаза Юлдуз, сказала:

  – Может, на права... Отец, брат, бабушка и правда заплатили за то, что дедушка был слишком жесток на войне?

  – Знаете, Хулан, погибшие люди противились воле Неба, у них была возможность покориться, но они сами выбирали смерть.

  – Почему же тогда Небо нас наказывает?

  Как то ваш отец мне говорил, что по нашей вере каждый человек после смерти ответит только за свои грехи, так же говорят и мусульмане. Мы же не знаем, какая вера правильная: наша или их...

  Когда Боракчин увели, Берке остался в шатре со старым уйгуром с седой бородой который в детстве обучал его астрономии, математике, монгольскому и уйгурскому письму.

  Берке глубоко выдохнул и сказал:

  – Наконец-то, матушка, вы отомщены. И ваша мечта исполнена! Я, Берке, сын Джучи и хорезмийской пленницы, теперь правлю улусом.

  – Да, Хан-Султан была бы счастлива! Но не думайте, что это победа...

  – Как?

  – У вас пока немало противников, особенно среди христиан и буддистов. Они боятся, что вы силой будете обращать в вашу веру. Вам лучше их успокоить. Ведь ваш брат, Бату-ака, не давал предпочтение никакой вере, но все его считали своим: мусульмане говорили, что он принял ислам, христиане, что принял христианство... Он построил города, где живут люди разных вер и правил так, что между ними всегда был мир. Людибояться, что сейчас будет все по-другому.

  – Они зря боятся. Мой отец, вы, моя матушка учили уважать людей других религий. Никто в моем улусе не будет силой обращать в ни в какую веру. Вас же не заставил, – сказал он, улыбнувшись. – Но если несториане переметнутся к Хулагу, то будут наказаны за предательство, не за веру.

  – Хан, ой, забыл, что вы не хан, – засмеялся Учитель. – Думаю, вы настолько мудры, что сумеете их перетянуть на вашу сторону. Вы даже шейха Бохарзи, ярого ненавистника монголов, сделали нашим союзником, – говорил Учитель, прищурившись. – Скажите, от кого вы на самом деле приняли веру? От матушки или Бохарзи?

  Тот глубоко задумался. Действительно, не Бохарзи рассказывал ему сказки, не Бохарзи пел ему песни. Тоска по матери заставляла его изучать книги, которые она ему в детстве читала, слушать рассказы имамов о жизни Пророка, которые она ему рассказывала...

  Продолжение следует...

  1 Ака – старший в роду Чингизидов, это звание носил Бату. Титул хана Джучидв до Менгу-Тимура не носили (см. работы Р.Ю. Почикаева) 2 Великая Монгольская империя