Текст книги "Призрачный супруг"

Автор книги: София Берест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

И что я буду говорить, хотелось бы знать? Как мне вообще следует вести себя при встрече? Держаться естественно я уже не смогу, так как слишком взволнована. А что я обычно делаю, когда нахожусь в подобном состоянии? Совершенно верно – несу всякий бред и превращаюсь в полную идиотку!

Я так забеспокоилась, что даже вспотела. Но, к счастью, у меня было утешение. Какую же облегчительную радость доставила мне мысль, что человек, которого я жду, без всяких сомнений, неказист и жалок на вид! Безусловно, это придаст мне уверенности в себе и поможет вести себя достойно. Что и говорить, это был мой вечный страх в жизни: показаться легкомысленной или глупой. Увидеть себя такой я не могла позволить даже самому безобразному парню.

Между тем время шло, а мой кавалер все не появлялся. Во всяком случае, я не видела поблизости никого более-менее подходящего. Люди, шумя и весело переговариваясь, входили в парк и выходили из него. Подъезжавшие то и дело машины выпускали очередных посетителей и забирали уже отгулявших свое. А я все стояла у ворот, обхватив себя обеими руками, иззябшая, одинокая и беспокойная, как волк, отбившийся от стаи. Может быть, это и не очень удачное сравнение, но именно так я себя и чувствовала.

Я была растеряна. С одной стороны, меня дико раздражала вся эта ситуация, в особенности тот факт, что я ждала какого-то неизвестного наглеца, заставившего меня промерзнуть до костей, хотя вообще-то он должен был быть здесь задолго до меня, но уж точно не позже. А с другой стороны, я всем сердцем желала, чтоб он так и не появился. Это было бы, конечно, довольно унизительно, но зато до чего спокойно!

Кроме того, я и так уже унизила себя тем, что прождала целых десять минут, хотя должна была уйти сразу после того, как увидела, что меня никто не ждет. Вероятность того, что меня не заметили, была исключена. Я стояла на видном месте, у самого входа в парк, как и было условлено; к тому же, на мне была яркая огненно-коралловая блузка, которую просто невозможно было не заметить. И прическа у меня была та же, что и на фотографии в интернете, так что какая-либо ошибка была немыслима.

Если бы Рахманов был здесь, он бы немедленно узнал меня и подошел. А раз он не подошел, значит, еще не появлялся.

Это и оскорбляло и обнадеживало меня в одно и то же время.

А вечер между тем все стремительнее вступал в свои права. Колючий холод, усиливаемый приближающейся ночью, с каждой минутой царапал меня все глубже и беспощаднее.

Я стояла, вздрагивая от холода, на прежнем месте и проклинала себя за то, что не ушла сразу после того, как пробило семь вечера. Но так как роковая ошибка уже была совершена, я решила потерпеть еще несколько минут и уже тогда уйти с твердым осознанием того, что я сделала все, что могла, и моей вины в несостоявшемся свидании нет и быть не может.

Я решила подождать до семи двадцати, хотя здравый смысл подсказывал мне, что это было даже слишком много. Тот же здравый смысл шепнул мне, что я пустоголовая двадцатипятилетняя идиотка, которая ничего другого и не заслуживает, кроме как стоять здесь и мерзнуть в ожидании черт знает кого, а если быть точнее – убивать время на явного афериста. Все эти его изящные выражения, старинные словечки – так сейчас никто не говорит! Похоже, меня действительно развели. Я бы, если честно, совсем не удивилась, если б узнала, что прямо сейчас кто-то тайно за мной наблюдает и помирает со смеху.

Эта мысль не казалась мне такой уж маловероятной. И, странно, она совсем меня не разозлила. Хотя и была довольно обидной. Выходит, не я буду смеяться над кем-то в старости, а надо мной кто-то. Унизительно! До чего же унизительно!

Я нетерпеливо взглянула на часы. Еще две минуты, и можно будет отправляться домой. Неважно, пусть Артем насмехается надо мной, сколько ему угодно, главное, что я наконец-то буду в тепле и уюте. Скорее бы…

И в этот момент произошел неожиданный эпизод, мгновенно приковавший к себе всеобщее внимание, в том числе, конечно, и мое.

Возле парковой площади, чуть правее от входа, затормозил самый настоящий (а не декоративный) серебристо-белый роллс-ройс, длинный и могучий, как гребнистый крокодил. Зрелище это было до того небывалое для Тихого (как, впрочем, и для любого другого провинциального города), что все вокруг прямо-таки остолбенели от изумления. Я тоже была несколько шокирована. До сих пор мне приходилось видеть подобные автомобили исключительно в кино, в реальности же – никогда.

Но самое поразительное было еще впереди. Вместо ожидаемого мной почтенного старика в деловом костюме, сурового и морщинистого, как дон Корлеоне, из машины вышел человек, окончательно повергший толпу наблюдателей в благоговейный трепет. Во мне же он вызвал чувство, на которое я до сих пор не считала себя способной.

Надо сказать, несмотря на то, что мне уже давно исполнилось двадцать пять лет, я все еще хорошенько не знала, какие парни в моем вкусе. Брюнеты – блондины, светлые – смуглые, сероглазые – кареглазые – у меня никогда не было каких-то особых предпочтений. Все мужчины, которых я когда-либо видела, неизменно сливались для меня в одну сплошную, бесформенную массу, из которой никто никогда не выделялся. И даже если мне случалось встречать действительно незаурядного красавца, я никогда не могла понять, почему все вокруг им так восхищаются; я не видела в нем решительно ничего особенного. Но если я высказывала это мнение вслух, на меня смотрели, как на слабоумную.

Я никогда никем не восхищалась. Я даже не понимала, что это такое.

Но то чувство, которое овладело мной теперь, даже трудно было назвать восхищением. Это была скорее какая-то жуткая, восторженная боль, неистовое, но сладостное отчаяние, которое так ошеломило меня, что я едва не покачнулась от слабости. Моментально, в одну секунду, это чувство смешалось с лихорадочной паникой.

Никогда еще в жизни со мной не происходило ничего подобного! Я не могла контролировать свои эмоции! Не могла ясно мыслить и принимать логические решения! Я вообще ничего не могла! Мой внутренний мир впал в необратимый хаос! А все дело было в нем…

Попытаюсь описать его как можно явственнее.

Это был высокий худощавый брюнет примерно одного со мной возраста, одетый в черный деловой костюм. Три вещи в нем поразили меня до такой степени, что на какую-то неуловимую секунду я подумала, будто передо мной не человек, а некое мифическое существо из древней легенды.

В самый первый миг, когда я только-только увидела его, мой взгляд зацепили его волосы. Ни у кого прежде: ни у мужчин, ни женщин, я не видела таких волос. Необычайно густые, блестящие, они напоминали свежую смолу, вылитую на раскаленный асфальт в жаркий знойный день. Это был до того мощный чернильный цвет, что, кажется, и в безлунной ночи он бы выделялся из общего покрова непроницаемости, подобно тому, как более глубокие тени порой накладываются на более светлые. Несмотря на то, что стрижка у него была не очень длинная, его волосы неумолимо приковывали к себе внимание и поражали не только своей загадочной своеобразной красотой, но и той удивительной естественностью, которую они имели при всей своей необычайности. На голове любого другого человека такой цвет смотрелся бы вычурно и нелепо, но в данном случае трудно было бы представить более подходящий вариант. И это тоже в некотором роде было невероятно.

Следующее, что меня ошеломило в таинственном обладателе серебристого роллс-ройса, было его лицо. Если до сих пор я еще толком не знала, какие парни мне нравятся, то теперь все мои сомнения были развеяны. Вот такие. Вернее сказать, вот такой.

Стоило мне один раз взглянуть на его лицо, как оно будто вонзилось в мой мозг, отпечаталось в сознании, словно шрам от смертельного удара, так что каждый нерв во мне зазвенел и содрогнулся.

Ни одна живая душа во всем мире не смогла бы назвать этого человека смазливым. Несомненно, он был красив и красив незаурядно, но в его красоте было что-то мрачное, жесткое и бесконечно мужественное, так что никто не осмелился бы взглянуть на него с презрением. Кожа у него была очень светлая, но не болезненная, я бы сказала: аристократически бледная; губы тонкие, спокойные, неподвижные; на редкость правильный нос без малейшего изъяна: не слишком крохотный, но и не длинный – абсолютно идеальной формы; суровые, но не грубые скулы и выразительные черные брови, почти сливавшиеся с падающими на лоб волосами.

Во всем его облике было что-то невыразимо сильное и благородное, хотя и в равной степени пугающее. Думаю, пугающим было выражение его лица, до того серьезное и сосредоточенное, что можно было легко предположить, будто он явился сюда с целью убить кого-то. Мне бы очень хотелось узнать, что его так беспокоило, но я не успела хорошенько подумать над этим, так как мне вдруг со страшной отчетливостью удалось разглядеть его глаза.

Я и без того уже пребывала, мягко говоря, в неустойчивом душевном состоянии, но стоило мне со всей ясностью рассмотреть его глаза, как я едва не позабыла собственное имя, до того меня потрясло увиденное.

Это были не глаза, нет, это были огромные изумруды, омытые в кристально чистой ледяной воде и каким-то непонятным образом очутившиеся на его лице. Поверьте, это впечатление вовсе не было преувеличенным! Я действительно видела то, о чем сейчас говорю – мистические глаза-кристаллы с непроницаемыми черными зрачками.

Это зрелище оказалось для меня самым шокирующим. Оно было одновременно и прекрасным и ужасным, но в нем определенно не было ничего человеческого. Этот зловещий взгляд окончательно лишил меня власти над собой. Я все также стояла сбоку от ворот и, наверное, со стороны казалась совершенно банальной и ничем не примечательной, но в душе у меня творилось такое, что если бы я вдруг обрела возможность выплеснуть все это наружу в виде стихийного бедствия, Тихий в одно мгновенье оказался бы погребенным под многометровой массой земли.

Но поскольку я не могла этого сделать и, следовательно, город был защищен от подобной угрозы, я была вынуждена принимать весь ее удар на себя. И это – поверьте мне – было совсем нелегко!

Ведь я утратила над собой всякий контроль! Меня обуревали желания, которым не было никакого объяснения, но которые терзали меня так сильно, что я никакими способами не могла их подавить. Например, мне дико хотелось подбежать к этому странному незнакомцу, крепко обнять его и не отпускать до тех пор, пока это только будет возможно. И я действительно прилагала все усилия, чтобы задавить в себе этот безумный порыв!

Кроме того, я испытывала какую-то непреодолимую и совершенно бредовую тягу защищать его. Хотя мне самой было очевидно, что это редкостный вздор, я чувствовала неукротимое желание быть рядом с ним, чтобы в случае чего броситься ему на помощь. Спасти от неведомого врага, который может отказаться где-то поблизости. Загородить собой, если будет нужно…

Нет, это явно была не любовь с первого взгляда! Тяжелейшей формы умопомешательство, вот что это было такое! Я потеряла рассудок – похоже, что иного объяснения моему нынешнему состоянию не было и быть не могло.

Однако сути это не меняло. Ведь я все еще была здесь, и о моем критическом положении никто не знал. Я должна была любой ценой привести себя в чувство, но, к сожалению, все мои попытки достичь этой цели были тщетны. В полном смятении чувств я увещевала себя:

«Арина, успокойся! Успокойся, истеричная девчонка! Этот парень не твой! Он приехал забрать свою жену или девушку! Ты для него не существуешь и никогда не будешь существовать! Пойми это и возьми себя в руки! Этот мужчина не для тебя! Ты сама прекрасно знаешь, что он никогда на тебя не взглянет! Так о чем вообще переживать?»

Все это было разумно и обосновано, но абсолютно бессильно против той неудержимой бури чувств, что овладела моим сердцем и рассудком. Я ничего не могла с собой поделать. Мне чудилось, что этот парень – самый близкий и родной человек в моей жизни, просто ненадолго забытый. Я бы, наверно, точно также смотрела на Артема, если б не видела его несколько лет. Хотя, думаю, и тогда бы мое состояние не было таким хаотическим.

Я знала, что этот человек никогда меня не заметит, никогда не узнает о моем существовании. Но все же при мысли о том, что он сейчас подойдет к какой-нибудь посторонней девушке, поцелует ее и равнодушно уведет мимо меня, я готова была разрыдаться прямо посреди этой толпы, без всякого страха за неизбежный в таком случае позор.

И то, чего я боялась, свершилось.

Мой столь неожиданно обретенный кумир внезапно увидел кого-то в толпе и стал быстро подниматься на парковую площадь. Я обернулась и увидела в той стороне, куда он смотрел, роскошную длинноногую блондинку в ярко-алом платье. Что уж тут говорить, я бы не смогла с ней конкурировать. Но, странно, когда я ее увидела, мое отчаяние не только не ослабело, но напротив – многократно возросло. И дело было не в том, что она неизмеримо превосходила меня и по росту, и по красоте, нет, эта боль была вызвана не завистью и даже не ненавистью. Просто я точно знала, что она не может любить его так, как любила бы я.

Ей нужно было от него все что угодно, но только не то, чего желала я: иметь твердую уверенность в том, что он счастлив, и что его жизнь и душа находятся в полной безопасности. Она ничего подобного не чувствовала. При всех своих внешних достоинствах она стоила его не больше, чем я. А, скорее всего, гораздо меньше.

И, думая так, я ничуть себя не возносила. Просто я знала это. Знала так же, как и то, что мне двадцать пять лет, и что меня зовут Арина. Откуда-то во мне было это понимание, такое же чистое и неоспоримое, как вера древних христиан в Бога.

Но если бы я могла ненадолго преодолеть свое помраченное состояние духа и ума, если б я хоть на секунду обрела способность трезво мыслить, я бы наверняка спросила себя: какое я имею право судить, кто его достоин, а кто нет, если я решительно ничего о нем не знаю? В конце концов, мне даже имя его неизвестно!

Но такой вопрос не пришел мне в голову. Впоследствии я поняла, почему, но тогда мой разум не был способен на рациональные выводы.

Тем временем блондинка вышла на площадь и, чересчур подчеркнуто виляя бедрами, двинулась к дороге, прямо навстречу моему темноволосому кумиру. Я уже внутренне подготовилась к неминуемой сцене их страстного поцелуя (во всяком случае, попыталась подготовиться), как вдруг случилось нечто, чего я никак не могла себе представить.

Глава 3

ВСЕ УДИВИТЕЛЬНЕЙ И УДИВИТЕЛЬНЕЙ

Вместо того чтобы остановиться и обнять, брюнет хладнокровно обогнул блондинку и спокойно пошел дальше. Он даже не одарил ее ни одним взглядом! Почему? Да потому что он ее не знал. Я поспешила с выводами. Она была для него таким же пустым местом, как и я.

Несколько мгновений это открытие доставляло мне поистине сумасшедшую радость, которая, конечно, продлилась недолго. Ведь произошедшее все-таки ничего не значило. Не эта блондинка, так другая. Я-то все равно для него никто.

И вдруг он оказался совсем близко, чуть ли не в нескольких шагах от меня.

В этот же миг мой внутренний взор словно прояснился, с него будто спал невидимый покров умопомешательства, и я все поняла.

Мне вдруг открылось то, чего в своем душевном затмении я не могла осознать сразу. До меня наконец дошло, кого он высматривал, когда только вышел из машины. Дошло, что являлось объектом его пристального сосредоточенного взгляда, когда он стремительно шел сквозь гущу изумленных наблюдателей. Или, вернее сказать, кто. Он смотрел не на какую-нибудь сногсшибательную красотку, как я думала, и не на предполагаемую жертву. Нет.

Он смотрел на меня. И направлялся он в мою сторону.

В мою сторону.

Меня пронзил жестокий озноб. Если еще несколько секунд назад я всей силой своей души желала, чтобы все было так, как оно и было, то теперь я с той же силой мечтала, чтобы эта действительность оказалась обыкновенным сном или, в худшем случае, обманом психики. Но я не могла на это рассчитывать. Не могла идти против реальности.

А этот парень явно был реален, пожалуй, я еще никого в своей жизни не встречала реальней его. Это подтверждали не только многочисленные очевидцы, видевшие его также ясно, как и я, но и тот жуткий апокалипсис, который вызвало во мне его появление.

И тут он подошел ко мне вплотную и с каким-то непонятным выражением, то ли встревоженным, то ли разгневанным, уставился мне в лицо. Избежать этого взгляда я не могла, да и, честно говоря, не пыталась. Я только молча стояла перед ним, изо всех сил стараясь преодолеть охвативший меня трепет ужаса. Наверное, секунд пятнадцать он не говорил ни слова, напряженно и пытливо вглядываясь в мое лицо, а затем обеспокоенно спросил:

– Тебе холодно? Ты вся бледная и почти дрожишь.

У него был очень приятный, глуховатый баритон и весьма располагающие манеры: он держал себя просто и вместе с тем уверенно. Я была так ошеломлена его вниманием, что не осознала сути вопроса. Все, что я могла сейчас делать, это испуганно смотреть на него: на большее меня пока явно не хватало и меньше всего на поддержание разговора. Он, видимо, это заметил, потому что, ничего больше не спрашивая, взял в ладонь мою правую руку. Мне даже в голову не пришло ее отдернуть, хотя я понятия не имела, что у него на уме.

Неожиданно он посмотрел на меня с глубокой горечью и невыразимым сожалением во взгляде:

– Арина, пожалуйста, прости меня! Я не хотел опаздывать, честное слово. Это вышло невольно, я кое-чего не рассчитал по глупости, и из-за этого был вынужден задержаться. А ты все это время стояла тут и мерзла. Прости меня, пожалуйста! Даю слово, это было в первый и в последний раз!

Теперь при ближайшем рассмотрении я увидела, что его глаза были не такими уж страшными, как мне показалось вначале. Несомненно, их оттенок был крайне необычен; они были не зелеными, а именно изумрудными, и этот холодный чистый цвет невольно наводил на предположение о линзах, которое, конечно, еще предстояло проверить. В любом случае, они больше не казались мне пугающими. Наоборот, теперь я находила их исключительно красивыми, а благодаря той выразительности, которой они обладали, даже мистически прекрасными.

Я видела в них какое-то необъяснимое раскаяние, мольбу и подавленность. Я ничего не понимала. В моей голове, будто сонные черви, копошились тупые, бессмысленные вопросы.

Чем он так расстроен? Что его мучит? Он перед кем-то извиняется? Перед кем же? Кто осмелился его огорчить?

Тут мой внутренний голос, еще сохранивший кое-какие крохи здравого смысла, бешено завопил на меня:

«Да перед тобой он извиняется, тупица ты этакая! И, между прочим, по делу! Из-за него ты вся промерзла и теперь наверняка простудишься. Так что нечего растекаться! Давай, открывай рот и принимай извинения! Тупица несчастная!»

Как ни странно, эти безжалостные наставления помогли мне несколько прийти в себя. Я сглотнула и через силу попыталась исполнить приказ своего внутреннего «я», как вдруг мой нежданный собеседник решительно заявил:

– Я сейчас же все исправлю. Идем!

С этими словами он схватил меня за руку и настойчиво потянул к воротам парка. И тут во мне впервые за все это время блеснул разумный вопрос:

– Подожди! А ты вообще кто?

Он остановился и мягко взглянул на меня (это был взгляд учителя, удивленного глупостью ученицы):

– Я Влад. Влад Рахманов. Это мне ты назначила здесь встречу.

Другого ответа и быть не могло, но все же я отказывалась его принимать. Влад Рахманов? Какой Влад Рахманов? Я ждала совсем другого человека. Где мой уродец? Я хочу видеть моего уродца!

Но никакого уродца не было. Я ошиблась в своих предположениях. Человеком, которого я ждала все это время, оказался стоящий передо мной темноволосый парень – самый красивый и, во всяком случае, внешне удивительный мужчина, который мне только когда-либо встречался. Это был неоспоримый факт, с которым я ничего не могла поделать при всем моем желании.

– Арина, пожалуйста, идем, – сказал Влад, ненавязчиво подталкивая меня к воротам. – Тебе надо согреться.

Он был прав, и у меня не было никаких оснований возражать ему.

И мы пошли. Причем, надо заметить, с того момента, как он сжал мою руку, чтобы увести меня с площади, он ее больше не отпускал. Трудно сказать, почему я не пыталась ее высвободить. Ведь согласно моим старомодным принципам это было непозволительной вольностью, тем более недопустимой при первой встрече. Но я все же не пыталась ничего изменить.

Наверно, благодаря его крепкой надежной руке, заставлявшей меня идти гораздо быстрее, чем я была сейчас способна, мне было намного легче поддерживать такой темп, и, кроме того, я была почти уверена, что тепло его ладони незаметно просачивается в мою собственную кожу и быстро распространяется по всему телу. Несомненно, это была всего лишь выдумка моего помраченного ума. Я согрелась, потому что наконец начала двигаться, и его ладонь тут была не причем.

Но освобождать руку мне не хотелось не только в целях личной выгоды. Была еще одна причина. Я не хотела отстраняться от него… потому что не хотела. Эта связь не вызывала во мне ни раздражения, ни неловкости, ни досады. Напротив, я чувствовала себя естественно и спокойно, как никогда. Мне было совершенно легко на душе, и я точно знала, что этот контакт не представляет для меня никакой опасности.

Другие парни, с которыми я раньше встречалась, беря меня за руку, сразу же, хотя и негласно, предъявляли на меня какие-то непонятные права собственности, которые с их точки зрения были вполне объяснимы. Я же глубоко ненавидела это ощущение безволия и вынужденной покорности и незамедлительно прилагала все усилия, чтобы от него избавиться (что всякий раз приводило к неизбежному разрыву с нетерпеливым ухажером).

Но сейчас, хотя ситуация, по сути, была такой же, я не испытывала ничего подобного. Я не чувствовала себя безвольной или принуждаемой к чему-либо. Нет, моя душа была расслаблена и не взывала к столь ценной для меня свободе. Почему? Этого я не знала и могла только удивляться странному миролюбию своего обычно воинственного сердца.

Впрочем, нельзя было исключать и ту вероятность, что я все еще находилась под действием обрушившегося на меня эмоционального хаоса, и он-то и притупил мои душевные реакции. Это было вполне вероятно, однако что-то мне подсказывало, что на этот раз причина была в чем-то другом.

Как бы то ни было, до Коврика мы добрались, не рассоединяя рук, что еще совсем недавно представлялось мне чем-то совершенно немыслимым. Хотя в дороге я уже успела несколько обогреться, все же переход в теплый, ярко освещенный зал ресторана оказался для меня приятным событием. Я только теперь осознала, как сильно замерзла за время ожидания!

Не мешкая ни секунды, Влад отвел меня в уютный отдельный кабинет (один из тех, в которых мы частенько сиживали зимой с Артемом), бережно усадил на стул, сам сел напротив и принялся отрывисто диктовать заказ подоспевшему официанту. Я не слышала ни слова из того, что он говорил, хотя его голос, твердый и ясный, как драгоценный камень, обволакивал мое сознание, подобно легкому дурману, и мой слух с необъяснимой жадностью поглощал его звучание.

Правду сказать, тепло меня сильно разморило. Я чувствовала усталость, и в то же время мне было неописуемо хорошо в этой яркой светло-зеленой комнате, огороженной от основного зала плотной темно-коричневой занавеской. Я не знала, что будет дальше, и не строила никаких предположений. Меня почему-то больше не беспокоило, что я должна говорить, как вести себя – все это больше не имело никакого значения.

Я успокоилась. Вероятно, так на меня подействовало тепло или уютная обстановка, а может, та неясная энергия, которая проникла в меня через крепкую сильную ладонь этого парня. Я ничего точно не знала, но больше не испытывала ни тревоги, ни волнения. Я была собрана и невозмутима, хотя и не сомневалась, что предстоявший мне разговор обещал оказаться самым необычным, напряженным и странным из всех, которые я когда-либо вела в своей жизни.

Так оно и вышло, но тогда я еще даже вообразить себе не могла, какое огромное влияние окажет этот разговор на всю мою жизнь, и какие тотальные последствия вызовет! Тогда я еще ничего не знала.

После того, как официант ушел, Влад повернулся ко мне и виновато спросил:

– Ты согрелась?

Я кивнула.

– Точно?

– Точно. Мне теперь даже жарко.

– Вот и прекрасно. Я не дам тебе заболеть, можешь быть уверена. Снаружи ты уже прогрета, осталось еще протопить изнутри, и ты в полной безопасности.

Его тон, когда он говорил все это, был так серьезен и решителен, что я невольно рассмеялась. Рассмеялась и тут же пожалела об этом. Ведь он мог обидеться на меня, решив, что я насмехаюсь над его попытками добиться моего прощения!

Но я ошиблась. В ответ на мой смех Влад улыбнулся, и в этой улыбке сквозила немалая доля облегчения:

– Я не вижу в твоем взгляде ни гнева, ни неприязни. Значит ли это, что ты не сердишься на меня? За то, что я опоздал на целых двадцать минут?

Я прочистила горло и постаралась как можно внятнее произнести:

– Ни в коем случае. Разве я могу сердиться на человека, который так раскаивается, да еще и делает все, чтобы меня смягчить?

Эта фраза оказалась для меня слишком длинной. Под конец мой голос дрогнул и зазвучал тоненько и жалко, как писк новорожденного котенка (по крайней мере, мне так показалось). Хуже того, я вдруг решила, что брякнула какую-то глупость, и теперь меня одолевал страх, как бы мой собеседник не принял меня за манерную, ничего не соображающую курицу. Но и в этот раз я мыслила ошибочно. Влад не увидел в моих словах ничего глупого или смешного. Наоборот, они его заметно успокоили.

– Я рад это слышать. Не все девушки умеют прощать, в особенности пренебрежительное к себе отношение. В какой-то степени это, возможно, и правильно, но иногда бывает очень жестоко и несправедливо. Ведь в большинстве случаев ими пренебрегают не нарочно, а по воле неизбежных обстоятельств.

Мне кажется, я хорошо понимала, о чем он говорит, но не знала, что ему сказать на это. Но, как вскоре выяснилось, говорить ничего и не нужно было. Он как будто читал все по моему лицу. Я убедилась в этом, заметив, что его взгляд наполнился радостным удовлетворением, когда он, ища ответа на свои слова, внимательно посмотрел мне в глаза. Это было как-то странно. Я невольно смутилась и почувствовала непреодолимое желание срочно что-то сказать, чтобы нарушить эту странную, наэлектризованную тишину.

– А что ты заказал? – вымолвила я в болезненном стремлении произнести хоть что-то.

Между прочим, это был вполне обоснованный вопрос, так как он даже не соизволил осведомиться у меня, чего бы мне хотелось: сделал заказ, не спрашивая моего мнения. Но, с другой стороны, лучше бы я ничего не говорила. Ведь теперь он поймет, что я не слышала ни слова из его разговора с официантом, а значит, догадается, что какое-то время я находилась в полной прострации. Но даже если так и случилось, внешне он не выразил ни малейшего удивления:

– Не волнуйся, тебе обязательно понравится мой выбор.

– Откуда ты знаешь? Я ведь не рассказывала тебе о своих любимых блюдах.

– Не рассказывала, но я слышал, что в этом ресторане очень вкусно готовят. Что-нибудь ты непременно оценишь.

– Я не понимаю. Что ты заказал-то?

Он тихо рассмеялся и взглянул на меня с некоторой неуверенностью, как бы пытаясь определить, что я скажу в ответ на его следующие слова:

– Арина, дело в том, что я заказал… все меню.

– Чего???

– Ну да, – со смехом ответил он. – А что? Вышло всего двадцать четыре блюда, несколько десятков пирожных и семь порций мороженного.

Я вытаращилась на него с откровенным ужасом:

– Ты что, серьезно?

– Абсолютно.

– Нет, этого не может быть. Сейчас же скажи, что это шутка!

– Боюсь, я не могу этого сделать, – с притворным огорчением заметил Влад. – Заказ уже сделан.

И как раз в этот момент, наглядно подтверждая его слова, в комнату вплыли сразу три официанта, двое из которых несли восемь роскошно оформленных мясных блюд, а третий – поднос с тремя чайниками. Как я позже узнала, в одном было кофе, в другом зеленый чай, а в третьем горячий шоколад.

Вот теперь я действительно впала в прострацию. Никогда мне не забыть, какое мучительное чувство стыда я испытывала, искоса поглядывая на официантов, которые наверняка подумали, что это я, обжора, потребовала столько мясных блюд! К уже доставленным восьми вскоре присоединилось еще шестнадцать, и стол на четырех человек, который занимали мы с Владом, спустя двадцать минут превратился в стол на пятьдесят человек, но уж никак не меньше.

Мне было до смерти неловко, а мой спутник только весело посмеивался, глядя на мою несчастную, уничтоженную физиономию.

Когда, наконец, последнее блюдо было водружено на стол (не без труда, как можно с легкостью представить), и официанты окончательно нас покинули, я уставилась на Влада с нескрываемым возмущением, на что он только еще веселее засмеялся:

– Ты сумасшедший! – твердо заявила я. – Абсолютно ненормальный.

– Вовсе нет, – сказал Влад, мягко улыбаясь. – Я просто делаю все, что навсегда вытеснить из твоей головы воспоминание о моем опоздании.

– Ну, если так, то тебе это удалось – поздравляю! А теперь попытайся-ка вытеснить из моей головы тот факт, что целая толпа людей приняла меня за феномен переедания!

– Ничего такого они не подумали, ты напрасно беспокоишься. А даже если б и подумали, какое нам до этого дело?

– Может, и так, но это все равно безумие. Ты ведь понимаешь, что мы не сможешь съесть столько еды за один вечер?

– Конечно, понимаю. Но в чем беда? Попросим завернуть с собой.

– На зачем это вообще нужно?

– А разве ты не понимаешь?

– Нисколько.

– Я хочу произвести на тебя незабываемое впечатление.

– Вот уж действительно незабываемое, – сказала я с тяжелым вздохом. – Этот свадебный стол, накрытый для двоих человек, я уж точно никогда не забуду.

Влад с улыбкой покачал головой:

– Это всего лишь попытка удивить тебя. Я не хочу казаться банальным.

Я посмотрела на него с невольным недоверием, которое даже не попыталась скрыть. Мне бы очень хотелось спросить его кое-о-чем, но я не находила в себе храбрости задать интересовавший меня вопрос. Он сейчас же заметил мое замешательство, и его улыбка мгновенно погасла:

– Тебя что-то беспокоит, Арин?

– Нет, ничего, – пробормотала я неуверенно. – Я только хочу сказать, что если ты из тех парней, которые привыкли, чтобы половину ужина оплачивала девушка, то, боюсь, у меня нет с собой таких денег. Я даже четверть вряд ли смогу покрыть…

Лишь произнеся эти слова, я поняла, какую глупость совершила. Несколько секунд Влад смотрел на меня с какой-то удивленной растерянной усмешкой, видимо, считая, что я сказала все это в шутку, но поняв, что я и не думала шутить, он побледнел, и лицо его словно окаменело, черты, до сих пор казавшиеся мягкими и подвижными, обратились в твердый, непробиваемый мрамор.