Текст книги "Моё прекрасное безумие (СИ)"

Автор книги: Софи Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Погода не предвещала ничего хорошего. Тёмные тучи наползали на город со всех сторон, закрывая хоть какие-то светлые участки неба. Начинал дуть резкий ветер, и всё вело к тому, что в ближайшие часы, а может быть, и минуты, пойдёт дождь.

Финник Одэйр ненавидел такую погоду. Он скучал по родному городку на берегу моря, по солнечным денькам, которых в году было намного больше, чем пасмурных, по голубым волнам и солёным брызгам. А здесь, среди этих серых бетонных коробок, «гробов», как называла их сестра Одэйра, молодой человек чувствовал себя не в своей тарелке. А ещё эта работа… Вот кто заставлял его поступать на психиатра? Нет ничего хуже, когда работаешь по нелюбимой профессии. Эти бесконечные коридоры, белые стены, осунувшиеся лица с безумными глазами заставят даже здорового человека сойти с ума.

Запищала сигнализация, и Финник открыл дверь своего серебристого «БМВ». Шикарная машина. Но всё же счастья от обладания таким авто Одэйр совершенно не испытывал. Как говорят, нет худа без добра, но в данном случае совсем наоборот. Всё то, что имели сейчас Финник и его сестра Миа, напоминало им о тяжёлой утрате. Их родителей не стало ровно три года назад. Страшная авиакатастрофа. Теперь дети стали наследниками довольно большого состояния, но какой ценой? Никому не нужны такие деньги.

Несмотря на погоду, город заполнен людьми. Они повсюду. Это раздражает Финника. Ему не нравится шум, топот, крики, которые всегда и всюду сопровождают любую толпу. Хотя на первый взгляд можно подумать, что этот молодой мужчина, даже ещё совсем мальчик, только полгода как университет закончил, является воплощением общительности, успешности и благополучия, на самом деле это не совсем так. Да, на работе или с друзьями Одэйр действительно само обаяние и дружелюбие, но дома в печальном и задумчивом юноше вы бы не признали того же человека, которого видели, например, веселящимся в клубе со своими однокурсниками.

– Отдыхать нужно иногда от развлечений, – так говорил он Миа, когда та замечала резкие перепады его настроения и припоминала, что вчера он был так весел в компании друзей, – а то так всю жизнь поразвлекаюсь и ни с чем останусь.

Девушки у Финника не было. Сколько его приятели-товарищи не знакомили с симпатичными особами, не было такой, которая могла бы зацепить душу Одэйра. Да, он не любил отказывать людям, из вежливости и приличия встречался некоторое время, чтобы не обижать, а потом они тихо и мирно расходились и больше никогда не пересекались в жизни. Вот и всё, как страницу неинтересной книги перевернул. Конечно, с девушками Финник умел обращаться и даже неплохо, и многие теряли голову от этого южного красавчика с ясными голубыми глазами, но его они не привлекали. Он искал ту единственную, которую смог бы полюбить всем своим сердцем. Не обязательно неземную красавицу, главное, чтобы не пустышку, чтобы с душой, с внутренним миром. А где такую найдёшь?

Предчувствие. Вот что сейчас ощущал Финник. Иногда было с ним такое, и обычно оно сбывалось. Но… странное какое-то это предчувствие. Не то чтобы чего-то хорошего, но и не плохого. Чего-то, скорее, нового, того, что что-то произойдёт и изменит жизнь Одэйра раз и навсегда. Правда, он пока даже не догадывается, что.

***

– Мистер Одэйр, в вашем блоке новая пациентка, – проинформировала его главврачиха, – будьте с ней осторожны. Поступила после попытки суицида. Вроде бы не буйная, но кто знает? Но это ваш, так сказать, профиль, так что не переживайте, похуже было.

Да уж, действительно, было. Не так давно лежал тут один товарищ, к нему в палату с ремнём в брюках нельзя было зайти, сразу бросался и пытался его снять. Сначала Финник думал, что, упаси Боже, этот ненормальный домогается, а потом оказалось, ему повеситься на чём-то хотелось. Хорошо, перевели в другую клинику, а то совсем никому жизни не давал.

С замиранием сердца Одэйр открыл дверь больничной палаты, ожидая увидеть нечто, чего уже успел насмотреться на последних курсах в универе и за полгода работы в психушке.

На кровати сидела девушка. Совсем юная, лет восемнадцати. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на неё – волосы. Светло-каштановые, почти рыжие, они рассыпались по плечам пациентки нежными шёлковыми волнами. Веснушчатое лицо, не то, чтобы красивое, но довольно милое. А вот глаза… В центре – небесно-голубые, почти как у самого Финника, а по краям темно-карие. Богатое воображение Одэйра сразу же представила ясное утреннее, ещё не такое яркое, голубое небо, просвечивающее из-за переплетения ветвей деревьев. Но что-то в этих глазах было не так. Что-то внутри них. Финник ясно видел страх, прячущийся за этой красотой. Хотя страх тут было бы странно не заметить – он читался в напряжённой позе девушки, чуть приоткрытых губах, бледной коже и тонких длинных пальцах, намертво вцепившихся в одеяло.

– Здравствуйте, – тихо прошептала пациентка.

– Здравствуй, – приветственно кивнул парень, скрепив в замок руки на груди, – для начала познакомимся. Меня зовут Финник Одэйр, и, как ты, наверное, уже поняла, я твой лечащий врач.

При слове «врач» она вздохнула и опустила голову.

– Ой, вы извините, что я так фамильярно, на ты сразу, – немного смутился Одэйр (и даже немного покраснел?), – простите меня.

– Меня зовут Энни Креста. И мне всего лишь девятнадцать, так что я согласна на такое обращение, – пожала плечами девушка.

– Тогда я просто Финник для вас… для тебя.

Так не полагается вести себя врачу с пациентами, но мы же с вами не в обычной больнице? И пациенты здесь ненормальные в прямом смысле этого слова, да и врачи некоторые, поработав в таком заведении, на грани того, чтобы слететь с катушек. Так что никаких правил.

– О’кей, – кивнула Энни и снова уставилась на свои руки, теперь уже не судорожно хватающие кровать, а лежащие у неё на коленях.

– Энни… – начал Одэйр, присев на стул напротив кровати Кресты, – Ты поступила сюда за попытку… навредить себе. Так?

– Так, – она снова кивнула и подняла голову, встретившись своими глазами с взглядом Финника, – это уже не первый раз происходит со мной. Мне ставили посттравматическое стрессовое расстройство, сказали, что под действием препаратов должно пройти, но оно не проходит.

В голове парня на автомате всплыли строчки из учебника:

Посттравматическое стрессовое расстройство

Возникает как отсроченный или затянувшийся ответ на стрессовое событие (краткое или продолжительное) исключительно угрожающего или катастрофического характера, которое может вызвать глубокий стресс почти у каждого. Предрасполагающие факторы, такие, как личностные особенности или нервное заболевание в анамнезе, могут снизить порог для развития синдрома или усугубить его течение, но они никогда не являются необходимыми или достаточными для объяснения его возникновения. Типичные признаки включают эпизоды повторяющихся переживаний травмирующего события в навязчивых воспоминаниях («кадрах»), мыслях или кошмарах, появляющихся на устойчивом фоне чувства оцепенения, эмоциональной заторможенности, отчужденности от других людей, безответности на окружающее и избегания действий и ситуаций, напоминающих о травме. Обычно имеют место перевозбуждение и выраженная сверхнастороженность, повышенная реакция на испуг и бессонница. С вышеупомянутыми симптомами часто связаны тревожность и депрессия, и не редкостью являются идеи самоубийства.

– А… Почему это всё началось? – чёрт, как же было трудно смотреть в её глаза.

Энни выдохнула и закрыла глаза.

– Полгода назад я шла по городу, возвращалась из кафе, в котором подрабатывала. И тут… Когда я проходила мимо автобусной остановки… – было видно, что ей трудно говорить об этом, – Там были люди. Много людей. А потом… Потом на полной скорости в них влетела фура. Там была кровь. Очень много крови. И трупы. Их тоже было… Очень много.

Одэйр понимал, о чём говорит девушка. Ту жуткую аварию показали, наверное, по всем Штатам. Погибли двадцать человек. Стать свидетелем такого ужаса… Да, от этого действительно можно тронуться.

– И после этого… Я не могу ездить на машине, находиться на остановке, чёрт, я даже по улице не могу спокойно идти, – продолжает Энни, нервно прикусывая губу, – и самое страшное, я не могу нормально спать, потому что мне всё это снится. День за днём, как будто бы я иду по той улице, и снова на моих глазах гибнут люди, и я не могу ничего сделать. Я… Пыталась покончить с жизнью, только чтобы этого не видеть. Я устала от кошмаров. Я устала бояться. До всего этого мне бы и в голову не пришло так с собой поступать, но теперь мне серьёзно кажется, что это единственный выход. Я не могу так больше жить. Я схожу с ума, наверное.

В этом мире все сходят с ума, дорогая. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.

***

Женский крик, раздавшийся в ночи, заставил Финника подскочить на своём посту дежурного. Откинув все предрассудки, страхи и мрачные истории о психушках, он решительно открыл дверь палаты №4 – ту, в которой была его новая пациентка.

– Ты в порядке? – взволнованно спросил он.

– Кошмар приснился, ничего, – хриплым голосом ответила девушка, сев на кровати и приложившись сухими губами к стакану воды, стоявшему на тумбочке возле кровати, – теперь ты понимаешь, как я живу все эти полгода. Точнее, почему я так хочу умереть.

– Но Энни, ты же такая юная, у тебя вся жизнь впереди…

– Должна была быть, – оборвала его Креста, – но чёртова фура мало того, что отняла жизни у двадцати человек, она разбила на кусочки и мою. Только не надо всего этого бреда про то, что мне ещё можно помочь. У меня не ангина и не перелом руки. И лучше бы я сама погибла под колёсами, чем так… существовать.

– Я принёс тебе лекарства, Энни, – Финник достал из кармана маленькую коробочку, – тебе станет лучше.

Девушка молча запила медикаменты с лицом, выражающим полное безразличие ко всему происходящему, несмотря на то, что творилось у неё внутри. А всё-таки, она не такая слабая, подумал Финник. Не плачет, не умоляет сделать что-нибудь, чтобы облегчить свои страдания. Но, может, это уже критическая точка? Может, она права? Ждать улучшения бесполезно? Или всё-таки нет?

Увидев, как его пациентка легла в кровать, Одэйр сделал несколько осторожных шагов к двери, но, как только он коснулся пальцами холодного металла ручки, раздался тихий голос, зовущий врача по имени.

– Останься со мной?

***

Несмотря на начало ноября, было довольно тепло. Но солнца на небе всё равно не наблюдалось – оно вообще в тех краях было редким явлением даже летом, а о поздней осени лучше вообще не вспоминать.

Финник подходил к воротам больницы с каким-то странным чувством внутри: как будто что-то изменилось. Но, с другой стороны, почему как будто? Действительно, с появлением в его жизни необычной пациентки что-то щёлкнуло и развернулось в другую сторону. Правда, никто не мог сказать, в плохую или хорошую.

В палате Энни не оказалось. Роуз, которую должен был сменить на дежурстве Одэйр, сказала, что та на улице. Действительно, ещё издали Финник заметил яркое пятно на фоне грязно-жёлтой сухой травы и уныло-коричневых деревьев. Энни в белой больничной куртке с каштаново-рыжими волосами, рассыпавшимися по плечам, как будто бы явилась из другого мира, яркого, весёлого, прекрасного мира, где не было ни аварий, ни смертей, ни психбольниц. Девушка сидела на скамье, положив руки на колени и прикрыв глаза. Одэйр решил не мешать ей – пусть насладится теми малочисленными минутами тишины и спокойствия. Наверное, ей в тот момент было хорошо, и даже казалось (а может, и нет), что она еле-еле улыбается.

Наконец, она открыла глаза и, к удивлению Финника, даже и не испугалась его, как будто бы чувствовала его присутствие с первой секунды.

– Здравствуй, Энни.

– Привет, – задумчиво и мечтательно произнесла девушка, смотря куда-то мимо него, как будто в другое измерение, – хорошая сегодня погода, не правда ли?

– Да, действительно, – Финник присел на скамью рядом с ней, – такое редко бывает в этом городе.

– Хорошее вообще бывает слишком редко, чтобы пренебрегать им. Потому что следующий хороший день ты можешь и не увидеть. – Казалось, это сказала не Энни, а кто-то другой, более глубоким и низкий голос, как у взрослой зрелой женщины, которая прожила жизнь и знала в ней толк. Но в следующую секунду как будто бы вернулась прежняя Креста:

– Финник, а здесь есть бумага и карандаш?

***

И с этого дня Энни ударилась в творчество. Даже главврач, которая иногда заходила проверить, как справляется Одэйр, отметила, что это прекрасное решение. Действительно, когда девушка рисовала, она как будто абстрагировалась от этого мира, реже звучали её мрачные слова об аварии, и даже кошмары посещали её реже. Финник всё время проводил с ней – больше в блоке не было никого, всех перевели в другие отделения или вообще в соседнюю психушку. И этот момент тоже положительно действовал на Энни – она даже один раз засмеялась! А всё потому, что Финник тоже решил попробовать себя в художестве и попытался скопировать ей рисунок. И тогда белые стены оживил недолгий, но ясный смех, как у маленькой девочки, которой рассказали что-то весёлое. Правда, потом он затих, и девушка снова углубилась в своё бумажное царство с прежней серьёзностью.

Однажды от её внимания не смогла ускользнуть то, что у Финника на лице присутвовала какая-то особенная радость. Возможно, за неимением других людей вокруг, за всё это время она изучила Одэйра до мелочей – как он улыбается, как хмурится, как разговаривает с ней, как с Роуз, главврачом и медсёстрами. И от Энни нельзя было скрыть никаких перемен в его настроении.

– Что за праздник? – осведомилась девушка.

– Праздник? Откуда ты узнала? – брови Одэйра поползли вверх от удивления.

– Узнала что?

– Что у меня сегодня день рождения.

– Правда? А я не знала, просто предположила, что случилось что-то хорошее, – сказала Энни, – но тогда от меня тебе поздравление.

Из прикроватной тумбочки она вытащила ещё один лист бумаги, и, когда Финник увидел, что на нём изображено, то из его рта вырвался радостный возглас:

– Ничего себе, Энни, ты талантище!

Там был нарисован портрет самого Одэйра. Во всех мелких подробностях и деталях, как будто бы он смотрел на своё отражение в зеркале или фотоснимок.

***

Действительно, хорошему всегда приходит конец. А иногда, на первый взгляд, хорошее таковым и не является.

В одно утро начала декабря, когда Энни, как обычно рисовала, а Финник находился рядом с ней, отворилась дверь. Вошла главврач, но Кресту и Одэйра удивило не это. А то, что за её спиной стояли два человека. Женщина и мальчик лет тринадцати.

Энни побледнела, и из её уст выпало только одно слово:

– Мама?

– И в это превратилась моя дочь, – миссис Креста тяжёлыми шагами прошла по палате. Финник отметил, что девушка совсем не похожа на свою мать. В голосе последней слышалась железная уверенность в своих словах, губы были поджаты и сухи, глаза холодны, и только волосы были такие же, как у дочери, – Я отдала девятнадцать лет своей жизни, чтобы ты оказалась здесь. Я пыталась сделать тебя сильной, но ты всё равно стала слабой и ничтожной. Люди проходили через войны, видели смерти ещё больше, чем ты, но почему-то не сдавались и жили дальше. Моя дочь эгоистка. Позор нашей великой семьи.

– Мама, зачем ты так говоришь? – к женщине подбежал мальчик и схватил её за руку, – Энни не виновата, что с ней такое случилось.

Миссис Креста собиралась что-то ответить сыну, но главврач твёрдым голосом произнесла:

– Вам лучше уйти.

Мать бросила злобный взгляд сначала на неё, потом на свою дочь, при это на Финника не обратив никакого внимания, как будто бы его и в комнате не было. Сжав губы ещё сильнее, таким же тяжёлым шагом она вышла из палаты, но мальчик остался.

– Энни, ты не должна злиться на маму. Даже если она так говорит, но всё равно тебя любит. И я тоже тебя люблю, сестрёнка.

– Джейкоб, быстро подошёл ко мне, – даже из коридора чувствовалось ледяное присутствие Кресты-старшей.

– Пока, Эннс, – мальчик улыбнулся, но как-то печально (хотя как ещё можно улыбаться в подобной ситуации?) и помахал на прощание. Но из коридора как будто грохотом колокола смерти раздались слова матери:

– Мы больше не вернёмся сюда Джейкоб. Считай, что твоей сестры больше нет.

Энни за всё это время не проронила не слова, ни на миллиметр не пошевелила телом. Но когда за главврачихой захлопнулось дверь, она не выдержала и зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Но плач длился не долго. Через несколько минут она подняла совершенно сухое лицо, не выражавшее совсершенно никаких эмоций и произнесла:

– Мама права. Я слабая.

***

С этого дня всё полетело к чертям. Энни забросила рисование, а все рисунки отдала Финнику в аккуратной папке, которую когда-то он принёс ей совершенно новой и чистой. Она снова часами сидела на кровати, уставившись в одну точку, а кошмары случались по нескольку раз за ночь. Финника это мучало. За то время до приезда матери Энни он успел не просто привязаться к девушке и поверить в то, что когда-нибудь её можно будет вылечить. Он смог полюбить её. Полюбить всем сердцем, как ещё никого в своей жизни.

По ночам, когда ему не надо было дежурить, он допоздна сидел в кресле у камина и смотрел на огонь. Миа заметила, что с её братом что-то не так. Несколько дней она добивалась объяснения, но потом Финник не выдержал. Рассказал ей всё. Об Энни, о рисовании, о том чувстве на букву «Л», которого ещё не испытывал ни к кому в своей жизни, о том дне, когда всё снова сломалось, и о том, что теперь всё очень плохо. Он понимал, что всё равно это бы ничем не закончилось, но надежда на лучшее всегда есть у людей, не правда ли? Всегда мы хотим чего-то невозможного, а потом, когда жестокая реальность обламывает крылья нашей мечте, что-то ломается и внутри нас.

***

Всё произошло слишком быстро и как в тумане. Финник даже не особо понимал, что происходит. Только какими-то отрывками. Вот в ночи звонит телефон и женский голос сообщает: «Смерть от передозировки лекарственными препаратами». Вот Одэйр подбегает к дверям больницы, входит внутрь и встречает заплаканную Роуз. Видит её тело в морге, такое маленькое, спокойное, как будто Энни не умерла, просто заснула, спокойно, мирно и без кошмаров. Кричит на приехавшую мать, что та во всём виновата, а она смотрит на него с каменным лицом, как будто бы только что не её дочь покончила с собой. Та телефонная трель ознаменовала конец мира, к которому так привязался Финник за два месяца, мира, который он полюбил.

На похороны Одэйр не пришёл. Он не хотел видеть людей. Никого не хотел видеть, а особенно миссис Кресту, хотя что-то всё равно подсказывало ему, что та не придёт.

Последним утешением для себя в тот день стала папка с рисунками Энни. После того, как они оказались дома у Финника, он не разу её не открыл – не до того было. Некоторые рисунки он уже видел, даже присутствовал при их создании, некоторые стали для него новыми. Но внезапно из общей кучи выпал один листок, меньше остальных по размеру. На нём не было рисунка, только строчки, написанные аккуратным, красивым почерком.

Дорогой Финник,

Да, именно дорогой, потому что в последнее время кроме тебя, у меня не осталось дорогих людей.

Я знаю, что ты прочитаешь это письмо, когда меня уже не будет в живых. До этого у тебя не будет для этого времени.

Может быть, взяв это в руки, ты подумаешь, что я виню тебя, но это не так. Я не виню тебя, Финник Одэйр.

Ты был самым прекрасным, что случилось в моей жизни. Моим прекрасным безумием. Потому что безумием было влюбляться в тебя, зная, что скоро всё закончится именно так, как сейчас.

Да, я влюблена в тебя, Финник. Но я не могла тебе этого сказать, пока была жива. Психиатр и пациентка не могут быть вместе.

Мне трудно уходить, но я должна это сделать, пока не стало только хуже. Хотя вряд ли есть куда.

Прощай, Финник Одэйр.

Любящая тебя до последнего вздоха,

Энни Креста