Текст книги "Маленькая опера"

Автор книги: Слава Сэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Слава Сэ
Маленькая опера

© Слава Сэ, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

В 2002-м я ушёл из директоров в сантехники. И сразу обратил внимание, насколько лживы немецкие фильмы об этой профессии. В кино промокшая клиентка срывает с мастера комбинезон чтобы овладеть им (мастером) на мокром кафеле. Я 15 лет ждал, когда с меня сорвут хоть что-нибудь. Зря. Если не считать планёрок по понедельникам, никакой страсти в работе сантехника нет.

В 2002-м я много ныл. Не знал ещё, что через шесть лет явятся разом кризис, развод, дети в школу и бедность. Я думал – вот и хорошо. Потому что хуже куда же. Дальше будет лучше. Не знал ещё, что впереди 2014-й, в котором я останусь без жилья.

Теперь, с вершины удивительного 2020-го, годы 02, 08 и 14 вызывают ироническую улыбку. Как молоды мы были! Как верили, что у сюрпризов есть дно!

Сегодня только пессимист живёт на всю катушку. Потому что, когда переедем на Марс, из еды останутся только камни.

Оптимист заматывается в маску с головой. Он верит, что климат, экономика, политика и микробы образумятся. Будто им заняться больше нечем, только как в норму приходить.

Я за этот год написал два фильма. Один будет снят в России, другой в Голландии. Так сказал один весёлый продюсер.

Другой продюсер грустный, посоветовал сделать из двух фильмов книгу. Чтобы однажды, сидя под землёй в бронированном бункере, было что почитать о наивных 20-х годах, когда люди ходили просто в масках, ещё не в скафандрах. И магазин посещали часто, каждую неделю, не выжигая перед собой километровую карантинную зону.

Нет сомнений в том, что всё будет хорошо. Но книгу лучше купите. Она будет вам как зонт в погожий день, гарантией что дождь не соберётся.

Всех люблю.

Ваш Сэ.

Маленькая опера

Что бы кухарка ни готовила – выходит борщ. Её зовут Вера, она откуда-то с востока. Дон Пепе велел сделать гаспачо. Вера сказала «хорошо», пошла на кухню, обжарила лук, морковь, свёклу, помидоры, отварила картофель в бульоне. Всё перемешала и подала на стол. Сказала, вот вам ваше гаспачо.

Дон Пепе утверждает, у неё такой авторский стиль. Зато Вера волшебным образом добывает продукты. Другие горожане варят кашу из полыни и охотятся на голубей. И только Вера на пятом году войны приносит реальные помидоры и чеснок с запахом чеснока. И её говядина точно не мяукала вчера на заборе. В сравнении с такими плюсами однообразие рецептов вообще не минус.

Блюдо символизировало Испанию, потому что ставили «Кармен». Никто не обольщался по поводу результатов. Только Паола Алерамичи сказала «хм». Она оперная дива, долго жила в Париже и отличала борщ от гаспачо.

Вечеринку устроили за день до премьеры. После горячего Паола захотела спеть. Она подошла к раскрытому окну и сказала:

– Какая гулкая в округе тишина! Какое в ней предслышание музыки!

– Паола, спой! – догадался муж певицы, известный дирижёр Бенедикт Фарнезе.

– Спой, Паола! – поддержал брат, уважаемый бандит Джузеппе Алерамичи.

– Спой, Паола! – подхватил Тони, молодой человек без фамилии, никому не знакомый и непонятно как проникший на закрытый семейный ужин.

Паола отнекивалась, ссылалась на общую измождённость. Мужчины не отступали. Никто не хотел прослыть негодяем. Паола сдалась на третьей минуте, как и положено оперной истеричке. Сказала «ну ладно» и запела в раскрытое окно.

Музыкой в Дорхольме считают любые весёлые звуки в сопровождении аккордеона и барабана. Свист, бубны и стекающий с музыкантов пот – вот надёжные критерии искусства. Хорошую музыку слышно за пять километров, под неё хочется плясать.

Паола пела заключительную арию Виолетты из Травиаты, но заработала только косые взгляды. Потому что ни ритма, ни юмора, ни барабанов, хотя бы. Ладно бы ещё эта сумасшедшая орала на мужа, её бы выслушали и поняли.

После войны, когда в магазины вернётся сыр, когда закончатся бомбёжки, осуждающий взгляд снова станет худшим, что может случиться с жителем Дорхольма. Паола была итальянкой и даже не поняла, насколько опозорилась.

Люди в комнате наоборот, получили огромное удовольствие. Больше всех восхищался муж певицы. Дурной характер любимой он считал неизбежной гранью её таланта.

– Ты невероятна! – сказал Бено, когда ария закончилась.

– Я знаю, – кивнула певица.

– Богиня!

– Не останавливайся, продолжай.

– Но есть замечание.

– Предупреждаю, я могу ударить!

– Это платье слишком красиво. Зрители забудут про музыку!

– Тогда я разденусь и буду петь голой!

Мужчины рассмеялись, стали аплодировать, говорили «браво» и «белиссимо». Все были милы и обходительны.

Потом Бено постучал ножом по бокалу и встал во весь свой невеликий рост. Он сказал:

– Друзья мои, пришло время для важного объявления. Я родитель нашей оперы, мне и сообщать эту весть. Дело в том, что…

Над столом, как вулкан из океана, поднялся Джузеппе.

– Я скажу тост!

Бено пожал плечами, заткнулся и сел.

– Да, конечно. Я – потом.

Джузеппе волосат, пузат и обаятелен. Он руководит отделением мафии. Таких людей всегда интересно слушать. А ещё он старший брат Паолы, делится деньгами, советами и кухаркой. Он сказал:

– Я поднимаю этот бокал за величайшего из музыкантов!

Бено смутился:

– Ну что ты, не надо.

– За того, чьё творчество украшает мир.

– Прекрати, мне не удобно!

– Я пью за мою сестру Паолу! Ты – чудо, родная!

– Просто с языка снял! – поддержал Бено.

– За премьеру! – Джузеппе указал бокалом на прибитую к стене афишу. – Завтра нас ждёт грандиозный успех!

– За меня и за премьеру! – воскликнула Паола.

Выпили. Бено снова постучал ножом по бокалу.

– Друзья, такое трудно говорить, но я должен…

Дон Пепе снова прервал:

– Помолчи! Пусть скажет наш дорогой гость… как там тебя?

– Тони!

– Пусть скажет Тони!

Молодой человек до сего момента мял узелок с тряпками, сидя в углу. Теперь же встал и покраснел.

Присутствие незнакомого деревенского бугая смущало дирижёра. Это была его квартира, места в ней не много, и еда тоже вся расписана. Согретый вином Бено спросил прямо:

– Простите, а вы кто?

Паола возмутилась:

– Как не стыдно! Это племянник Жанетты!

– А кто у нас Жанетта?

– Моя крёстная мать!

– Значит он – твой брат во Христе?

– Да. И он какое-то время поживёт с нами! – заявила Паола.

– Но у нас всего одна кровать!

– Где твоё гостеприимство?

Дон Пепе нахмурился.

– Бено, помолчи. Тони поздравляет Паолу с премьерой.

– Вообще-то я приехал к вам, дон Пепе – признался Тони.

– Ко мне?

– Тётушка велела записаться в мафию.

– Но мы в Голландии! Тут в лучшем случае сопротивление!

– Тогда я запишусь в сопротивление. Название не важно.

– Кем ты был в Палермо?

– Садовником. Потом началась мобилизация. Тётушка сказала лучше быть бандитом, чем трупом!

Последние слова Тони сказал голосом тётушки, для убедительности.

– Чудесно! – обрадовался Бено. – Раз ты мафиозо, то будешь жить у дона Пепе! А теперь позвольте сделать важное заявление!

– Здесь я решаю кто мафиозо, а кто нет! – отрезал Джузеппе.

Самого Бено приняли в семью потому что Паола хотела петь. Брак с директором филармонии увеличивал шансы. В обмен на руку, сердце и обязательства Бено получил красавицу жену со страшным характером, кредитную линию и доступ к кухарке.

– Молодец, Тони, хорошо сказал! – подытожил Джузеппе.

Юноша сел на место. Все выпили, потому что семья не должна ссориться.

– Вот теперь, говори!

– Дело в том, что… Оперы не будет, – буднично признался Бено.

Перед концом света, наверное, повиснет такая же пауза. Людям захочется остановиться и подумать, что они не так сделали, почему мир летит в тартарары. Паола велела повторить сказанное. Она не успела рассвирепеть с первого раза.

С лицом бесстрастным, будто каждый день перечёркивает год жизни и обнуляет семейный капитал, Бено повторил:

– Оперу запретили. Дорогая, хочешь кьянти?

Он сам наполнил свой бокал, выпил мгновенно, снова налил и снова выпил, как чистую воду.

Скандал – важная часть итальянского застолья. В нём есть ряд обязательных правил.

1. Жест важнее слова. Слова врут, жесты – никогда.

2. Обещания покалечить означают привязанность и уважение. Если кровь и прольётся, то немного.

3. Яркость аргумента важнее содержащегося в нём смысла. Например, «лучше бы я застрелилась, когда тебя повстречала» – бессмысленно, но ярко. Очень хороший аргумент.

4. Между признанием в любви и обещанием убить пауза не обязательна.

5. Грозить разводом можно бессчётное число раз, чем чаще, тем лучше.

Дон Пепе переспросил у Тони, тыча при этом пальцем в зятя.

– Что он сказал?

– Он сказал, что оперы не будет.

– Повтори! – снова потребовала Паола.

– Не волнуйся, – улыбнулся Бено, – мы поставим что-нибудь другое!

– Негодяй! – зашипела Паола. Её голос, горящий взгляд, формулировки – всё обещало интересный вечер.

Дон Пепе тоже захотел уточнить.

– Послушай, Бено. Я дал тебе десять тысяч. Ты обещал отдать двадцать. Ты же знаешь правила нашей организации?

Дон Пепе сделал жест, означавший муки и долгожданную смерть.

– Я не виноват! Кто-то сказал коменданту, что Кармен цыганка.

– И что?

– Правительство запретило цыган.

– И ты согласился? – взвизгнула Паола.

– А что я мог сделать?

– Застрелить коменданта!

– Я не убийца! Я дирижёр!

– Тогда подкупить!

– Ты знаешь, сколько стоит подкуп коменданта?

– Я знаю только, что ты – нищий! Мне это надоело. Я от тебя ухожу!

Бено вскочил и какое-то время носился по гостиной, размахивал руками, шипел и булькал.

– Тебе деньги дороже любви! И кто ты после этого?

– Бедняжка! Золушка! Белоснежка и красавица! – отвечала Паола искренне.

– Я бы назвал тебя иначе!

Женщина повернулась к брату.

– Ты слышал? Он назвал меня проституткой! Меня, примадонну парижской оперы!

Дон Пепе с радостью вступил в беседу.

– Послушай, Бено! Я отдал тебе самое дорогое – сестру и деньги! И теперь ты называешь её проституткой?

– Могу называть «примадонной»! – съязвил Бено.

Паола ткнула в мужа острым пальцем.

– У него всё звучит как «проститутка»! Пепеньелло, ты мой брат и должен защищать меня от мужа. Застрели его немедленно!

Дон Пепе развёл руками.

– Сначала пусть вернёт долг!

– Или завтра у меня будет опера, или вы все горько пожалеете! – твёрдо сказала Паола. И добавила такое слово, что мужчины вздрогнули. Потом проследовала в свою спальню и грохнула дверью.

– Послушай, Джузеппе. Давай поставим другую оперу! Травиату!

– Травиата тоже проститутка!

– Согласен. Но в современной музыке профессия вторична, куда важней национальность! Дай мне десять тысяч!

– Новый кредит? Сначала мне придётся переломать тебе руки.

– Зачем?

– Таковы правила организации.

– Ты будешь ломать родного зятя?

– Почему я? Тони сломает. Эй, малыш, ты хотел работу?

– Но я дирижёр! Я работаю руками! – Бено помахал для наглядности.

– Хорошо, тогда ноги.

– Ах, так? Я донесу на тебя коменданту!

– Доноси. Комендант мой друг!

– Это старый комендант твой друг! Новый тебя расстреляет! И вон из моего дома!

Джузеппе ухмыльнулся. Он подошёл и похлопал дирижёра по лысине.

– Теперь это мой дом! Здесь живут моя сестра и мой работник!

– Но здесь мои кровать и вещи!

– Верни долг и возвращайся в семью!

Дирижёр пыхтел и трясся, но сделать ничего не мог.

– Вот значит, как? Паола, мы уходим!

– Без оперы ты холостяк! – крикнула Паола из-за двери.

– Вы ещё пожалеете! Я вам покажу! – пригрозил Бено. Он забрал со стола бутылку и понёсся к дверям, опрокидывая по пути мебель.

После его ухода Джузеппе налил себе ещё борща и сказал, обращаясь к Тони:

– Типичный ужин в итальянской семье. Тихо, по-семейному. Не обращай внимания.

* * *

Штабные офицеры красивее фронтовых. Кители подогнаны, фуражки выгнуты. Снаружи они чисты, отглажены, всё в них блестит и поскрипывает, никаких признаков внутреннего скотства. Избыток одеколона можно объяснить высокой готовностью к химическим атакам.

Каждое утро работники штаба собираются у больших карт и побеждают противника силой мысли. Синие прямоугольники на карте хорошие, красные плохие. Синие движутся куда нарисовано, красные в ужасе отползают. Не война, а удовольствие. В свободное время адъютанты, секретари и начальники служб пишут стихи о любви к Родине. За красивую форму и общий романтизм их обожают женщины. Неудивительно, что штаб всегда голосует за продолжение войны.

Теперешняя бойня длится шестой год. Личный состав синих прямоугольников целиком состоит из стариков и инвалидов. Они хорошо выглядят только на картах.

(Был, например, в Голландии отдельный батальон бойцов с болезнями уха. Командовал ими единственный в мире майор, владеющий языком глухонемых. А дивизию № 70 целиком сформировали из людей с проблемами пищеварения. Дивизия дралась с яростью, необычной для здоровых людей, но вполне нормальной для язвенников.)

Проходя мимо штаба, Бено Фарнезе удивился безлюдию. Никто не курил на ступенях, не тёр лаковый сапог, никто не отпускал шуточки вслед красавицам. Зато во всех окнах белели лица майоров и лейтенантов. Штаб замер в ожидании нового командующего. Прежний застрелился при посещении борделя. Синяки на шее и лице самоубийцы следствие объяснило специфическими сексуальными пристрастиями. Он был добрым дядькой, служилось при нём легко.

От нового коменданта добра не ждали. Штабные сбежались в большой зал, чтобы волноваться вместе.

– Едет! Едет! – крикнул лейтенант, страдающий дальнозоркостью. Он первым увидел чёрный лимузин, вползающий на площадь. Офицеры зашумели.

– Если я погибну, напишите моей маме, а жене не надо! Знаю я вас, ловеласов.

– Интересно, какой он, новый командующий?

– Обычный полковник тайной полиции. Клыки, когти, кожистые крылья.

– Говорят, плохих людей он расстреливает сразу. Хороших сначала пытает.

– Надо срочно сделать что-нибудь плохое.

Лимузин подкатил к подъезду. Из авто вышел немолодой полковник и приветливо посмотрел вверх. Офицеры отхлынули от окон.

Кто-то сказал:

– Похож на моего дедушку.

– Так пойди и обними его!

Новый начальник прошёл по коридорам, поднялся по лестнице. Штаб как штаб, охрана, знамёна, портреты вождя в хорошо освещённых местах.

У встречающих сдавали нервы. Начальник транспортной службы открыл пузырёк с сердечными таблетками. Руки дрожали, пузырёк выпал, таблетки раскатились. Сочувствующие бросились собирать. В таком-то согбенном виде и застал подчинённых новый комендант.

– Ну, примерно этого я и ожидал, – сказал он. – Стадо!

Офицеры вскочили, вскинули руки. Командующий отмахнулся.

– Моя фамилия Бирке. Говорят, мой предшественник застрелился?

Неясно было, кому задан вопрос. Вперёд шагнул подтянутый капитан. Чёрная повязка на глазу указывала, что он был храбрее прочих.

– Так точно. Застрелился!

– Известны причины?

– По версии следствия, полковник Мёллендорф испугался вашего прибытия.

– Ничего. Скоро вы убедитесь в моей доброте. Мне понравился ваш городок. Очень милый. И народ такой непуганый. Вот вы, бойкий, расскажите, как тут всё устроено.

Полковник Бирке указал на отважного капитана.

– Адъютант полковника Мёллендорфа капитан Клаус Шнитке!

– В вашем глазу мне видится что-то вроде разума. Проводите меня в мой кабинет.

Капитан кивнул и пошёл за новым комендантом. Лишь только закрылась дверь, начальник транспортной службы грохнулся в обморок.

* * *

Половину рабочего времени работники штаба тратят на блуждание по коридорам. Это прекрасная возможность для интимных бесед.

– Ну что, капитан, есть в комендатуре честные люди?

– Так точно, господин полковник!

Бирке остановился и посмотрел Клаусу в глаз.

– Вы врёте мне в лицо?

– Никак нет!

– Молодец. Даже не моргаете.

Бирке погрозил пальцем и вздохнул, как вздыхают люди, глубоко разочарованные жизнью. Двинулись дальше.

– Знаете, зачем я здесь? – спросил полковник.

– Вы приехали ускорить нашу победу!

– Я приехал разорить гнездовье английских шпионов, которых вы тут вскормили. Радиста взяли?

– Нет. Но мы выяснили откуда идут передачи.

– Ну?

– Из борделя люфтваффе!

– Агент с повышенным либидо? Изящно. Обыскали бордель?

– Так точно! Ничего!

– Что значит «ничего»?

– Следователи не могут сосредоточиться на работе. Очень тяжёлая атмосфера.

– Радиограммы расшифровали?

– В сообщениях упомянуты зайчики, белочки и лисички. Новый шифр. Аналитики с таким не сталкивались.

– Это вы со мной не сталкивались. Белочки. Что у вас с воротником?

– Иголки, господин полковник.

– Зачем?

– Закрепляю выправку офицера!

Полковник остановился и внимательно осмотрел иголки, не дающие адъютанту опустить голову.

– Понятно. Больше в вас никаких устройств не встроено? Штык в заднем проходе?

Капитан хихикнул.

– Смешно сказали!

– Я не шучу. Почти.

* * *

В самом центре Дорхольма есть афишная тумба. Целый месяц на ней висел огромный плакат с анонсом оперы. Фотографии оркестра, самого Бено, отдельно – фото талантливой и вредной Паолы Алерамичи. Старый комендант, негодяй, сначала отменил оперу, а потом застрелился. Нет бы наоборот. Одна афиша и осталась. И ту вдруг замазал расклейщик. Бено даже не заметил, откуда он взялся. Одно движение – и поверх фото счастливых музыкантов красуется объявление о розыске преступника.

БЕРТРАН ПУАНКАРЕ, дезертир, мошенник, военный преступник.

Награда – 10 000 рейхсмарок.

– Немедленно отлепите эту мерзость! – возмутился дирижёр – Эй вы, с кисточкой! Я зять мафии! Вам крышка! Эй!

Расклейщик даже головы не повернул. Бено поддержала рослая женщина в старинной шляпе и в платье до пят. Она сказала:

– Такую красоту испортили!!

И стала отдирать фото преступника. Неудачно. На афише осталась рваная рана. Теперь оркестром управлял дирижёр без головы.

Бено бросился помогать, наступил на платье, в результате оба упали. С женщины слетела шляпа. Внимательный зритель уловил бы в лице дамы сходство с разыскиваемым типом. Опытный оперативник заключил бы, что это одно и то же лицо. Но людей на площади не было. А Бено запутался в тряпках. Когда поднял глаза, шляпа снова была на месте, и черт под этим карнизом не разобрать.

Обратно в афишу оторванная голова не вставлялась. Изображение преступника женщина разорвала в мелкие клочки.

– Всё из-за него! Каков негодяй! – сказал Бено, имея ввиду разыскиваемого.

– Почему негодяй? Может, он жертва обстоятельств?

Удивительно непоследовательны бывают женщины в своей доброте. Бено не склонен был прощать.

Он воскликнул:

– Типичный мерзавец! Ух и отделал бы я его, если бы встретил!

– А вдруг он здоровяк?

– Ради вас я сниму шкуру с самого Кинг-Конга!

Бено подмигнул. Когда мужчине негде ночевать, его обаяние вырастает втрое.

– Вы такой темпераментный! Заболталась я с вами. Прощайте!

Женщина игриво помахала пальчиками в перчатке. Она была вся задрапирована, несмотря на тёплую погоду. Видимо, стеснительная. И пошла себе, виляя задом. Лишь теперь Бено заметил, что повредил платье и в дыре мелькают не по-женски крепкие икры.

– Белла донна! – сказал дирижёр и причмокнул. Любая не рычащая на него женщина казалась в этот вечер немножко феей.

* * *

Далеко-далеко, в столице огромной империи полно было штабов любых размеров и уровней секретности. В самом секретном была потайная комната. В ней сидели двое: молодой телеграфист и его начальник, страшно раздражительный.

Начальник диктовал:

– 16-я и 41-я танковые дивизии выводятся из резерва и перебрасываются в район прорыва противника южнее города Нарва. Напечатали?

Телеграфист помогал себе, проговаривая вслух:

– вы-во-дятся из…

– Быстрей! Напечатали? Следующий приказ!

– пе-ре-бра-сы… о господи… ют-ся

– Группа армий «Северная Украина», генералу Вальтеру Моделю. Ваше прошение об отступлении отклонено.

– ГЕнерал или ГИнерал?

– Кто вас прислал?

– Бюро машинистов!

– А где Ганс?

– Отправили на фронт.

– Бардак! Следующий приказ!

– БАрдак или бОрдак?

– Этого не печатать!

– Простите.

– Постановка оперы Вагнера «Валькирия» должна быть готова ко дню рождения председателя партии…

– Помедленней, битте!

– Нет, это вы побыстрей! И пусть мне вернут Ганса! Следующий приказ! О снятии с должности коменданта города Дорхольм, полковника Мёллендорфа за провал в работе контрразведки, а также в связи с самоубийством…

– А чем закончилась история с оперой?

Начальник орал:

– Вы идиот! Я вас расстреляю! Следующий приказ…

Телеграфист вытирал пот, печатал всё подряд и отправлял куда попало.

* * *

В итоге, в комендатуру города Дорхольм пришла телеграмма. Капитан Клаус Шнитке расписался в получении и поспешил в кабинет командующего. Само место отправки требовало реагировать без промедлений.

Полковник Бирке сидел, положив ноги на стол. Со стороны казалось, что полковник бездельничает. На деле – капитан это понимал – мозг коменданта кипел от потрясающих по эффективности планируемых операций. Клаус отсалютовал и щёлкнул каблуками. Полковник не ответил. Все силы высосал проклятый интеллект.

– Господин полковник, срочная телеграмма! Гриф наивысшей секретности.

– Что там?

Клаус просмотрел текст одним глазом, что вовсе не значило «невнимательно». Обе его брови поползли вверх. Капитан перевернул бумагу – с другой стороны чисто. Прочёл ещё раз. Откусил краешек, пожевал, сплюнул. Пожал плечами.

– Зачем вы жрёте телеграмму? Что в ней? – спросил полковник.

– Я не могу это прочитать.

– Она на венгерском?

– Лучше бы была на венгерском! Очень странно.

– Мы объявили войну луне? Моисей оказался арийцем? Не знаю ничего более странного! Читайте!

– К нам едет вождь нации. Министерство пропаганды просит поставить в его честь оперу Вагнера «Валькирия».

Бирке вскочил.

– Совсем перепились! Дайте сюда!

Полковник выхватил бумагу. Сел, перечитал.

Потом ещё раз. Гнев сменился крайним изумлением. Комендант тоже изучил обратную сторону. Тоже откусил и сплюнул.

– Простите, господин полковник. Речь идёт о том самом вожде нации?

– Клаус!

– Да, простите. Просто сложно поверить.

В нашу глушь! Такая радость! Этот человек – мой кумир.

– Вы ополоумели? Никто никуда не едет. Это ошибка. Или подделка.

– Поддельная телеграмма из генштаба? Кто же на такое мог решиться? А если они нас проверяют?

– Проверка нашей исполнительности? Такое возможно. Наверху полно негодяев и провокаторов.

Бирке встал, прошёлся – руки за спину. Посмотрел в окно.

– А знаете – что? Мы поставим оперу! – сказал полковник.

– Как?

– Неважно. Опера – о тличная идея. Мы назовём её «операция мёд».

– Почему?

– Мухи и прочая дрянь слетаются на мёд.

Мы прихлопнем разом всех мерзавцев в этом городе!

– Мухи слетаются не только на мёд.

– Хотите назвать операцию иначе?

– Нет, пожалуй.

– В городе есть театр?

– Есть филармония.

– Прекрасно. Директора ко мне. Срочно!

* * *

Филармонический оркестр города Дорхольм играл два вида маршей – военные и похоронные. Третий вид, свадебные – были не востребованы. Женихи на войне. Опера могла привнести свежесть в культурную жизнь. Если бы только Бено учёл расовые тонкости в музыкальном контексте.

Он собирал певцов со всей Голландии. Несколько раз за год артисты ездили в Дорхольм, репетировали, тратили деньги и время. Каждому пришлось сообщить о закрытии проекта.

Реакцию Кармен вы уже видели.

Сержант Хозе, известный тенор, сказал, что не знает отныне дирижёра Бено Фарнезе, а при встрече даст в морду.

Тореадор Эскамильо поклялся зарезать при случае, хоть и был по природе мирным шведом.

Цыганки Фраксита и Мерседес подали на дирижёра в суд за испорченную молодость.

Неудивительно, что на репетицию оркестра Бено шёл без желания что-то репетировать. Он сильно опаздывал. Музыканты собрались уже и расселись. Кларнет курил, гобой дремал, альты рассказывали анекдоты.

– Симфонический оркестр идёт по вечернему Парижу, старательно перешагивая через дерьмо. И первым вступает тромбон!

Альтисты хихикали, косили в сторону полноватого тромбона.

– А вот ещё. Тромбонист сел за рояль, играет. И спрашивает у одного из гостей: – Вы любите хорошую музыку? – Люблю, но пусть это вас не смущает, играйте дальше!

Тромбонист обернулся на шутников, но промолчал.

– А вот ещё. Жена тромбониста поёт в опере. Он спрашивает у соседа: – Как вам пение моей жены? – Извините, не слышу вас! – Вам нравится пение моей жены? – Простите, ничего не слышу, эта дура орет как на пожаре!

Осмеянный снова повернулся, альты показали языки. Толстяк расстроился и достал бутерброд с колбасой, и откусил с большим удовольствием.

Альты сглотнули слюну. Один шепнул другому:

– Повезло Альберу. Его дочь вышла за лейтенанта тайной полиции. А моя дура вышла за банкира. Кому сейчас нужны банкиры?

– Всё равно что за музыканта выйти.

Где-то хлопнула дверь, в зал вкатился Бенедикт Фарнезе. Было видно по осанке, он сам себя считает гением. Музыканты не разделяли это мнение. Один альтист назвал дирижёра лысым апокалипсисом. Второй – итальянским индюком.

Все замолкли и выпрямились, кроме тромбона, увлечённого бутербродом. Он заметил дирижёра в самый последний момент. Испугался, вскрикнул невольно:

– О боже мой!

– Не преувеличивайте, – отмахнулся Бено – Для вас я просто дирижёр. И уберите эту дрянь!

* * *

Бено ударил по руке с бутербродом. Большой, всего пару раз откушенный обед улетел ровно под ноги альтистам. Те подхватили угощение, поделили и мгновенно проглотили.

– Со второй цифры! – скомандовал Бено и взмахнул палочкой. И грянул марш. Довольно энергичный для столь тощих музыкантов. Лишь начав, тут же и закончили.

– Стоп! – крикнул дирижёр. – Виолончель! Спросите у вашей супруги, что такое ритм! Это же марш, музыка победы! Чтоб они там все передохли со своими маршами. А валторна? Я не слышу валторну!

Первый альтист шепнул второму:

– Сегодня злой какой-то.

Дирижёр разглядел в группе медных духовых пустой стул.

– Я спрашиваю, где валторна?

– Жан-Жак потерял руку, – ответили из полумрака.

– Плевать на Жан-Жака, где валторна?

– Жан-Жак – валторнист.

– И что?

– Была бомбёжка, и ему оторвало руку.

– Это не повод пропускать репетицию! Вторая рука осталась! И губы на месте! Эй, вы, рядом сидите. Альт!

– Меня зовут Пьер.

– Неважно. Пойте за валторну!

– Как петь?

– Голосом. Вот так – пум-пу-рум.

– Но у меня другая партия.

– Партия у нас одна! А партитуры разные!

Сказав это, Бенедикт Фарнезе перекрестился на портрет отца нации, висящий теперь в каждом помещении.

– Короче, альт, руками играйте своё, голосом пойте за валторну. С третьей цифры!

И снова взмахнул руками. Хлопнула дверь. В зал вошла крупная женщина. За ней мужчины в кожаных плащах. Музыка стихла сама собой, оставив слуху лишь страшные эти шаги. Музыканты бросили играть. Плащи приближались.

Ни на кого не глядя, ничего не объясняя, вошедшие направились точно к альтисту, знатоку анекдотов. Без всяких «здрасьте» к носу музыканта приложили линейку. Стало видно, насколько этот нос горбат.

– Ну? Еврейская морда! Всю жизнь мне испортил! – крикнула большая женщина.

Альтист вспотел.

– Гертруда, что ты несёшь? Я жених твоей сестры!

– Вот именно! Впредь будешь выбирать невесту с помощью разума, а не по результатам интервью на сеновале!

Среди людей в плащах был один совсем невыразительный. Он сказал коротко:

– Взять!

Крепкие руки подняли альтиста в воздух.

– Подождите! – возмутился Бено. – Это моё!

– Господин дирижёр, в ваш оркестр пробрался еврей! – ответил старший.

– И что? Все альтисты евреи!

– Это точная информация? Кто ещё в вашем оркестре альтист?

Второй альт взял в руки валторну и приготовился дуть.

– Боже, какой идиот! – шепнул он сам себе.

Бено неопределённо махнул рукой в сторону оркестра.

– Второй альтист француз. Вы же знаете, эти проныры везде пролезут.

– В таком случае до свидания, господин дирижёр! – человек в плаще отдал честь.

– Подождите!

Бено догнал старшего, взял под локоток, заговорил тихо, чтобы никто не слышал.

– Скажите, а что вы будете с ним делать?

– Расстреляем.

– Полностью поддерживаю! За такое пиццикато следует расстреливать дважды в день! И это вы не слышали его тремоло! Это преступление против нации, а не тремоло! Но, видите ли, у нас ангажемент.

Бено достал из кармана мелкую купюру, аккуратно сунул собеседнику в карман.

– Понимаете, нам надо играть на параде. Мне нужен этот альт. То есть струнные для маршей не очень важны, просто их семьям надо что-то жрать. Хоть они и не заслуживают. Короче, оставьте мне винтовку, я сам прибью мерзавца сразу после выступления!

Человек в плаще никак не отреагировал. Кажется, у него не было мимических мышц, кожа обтягивала череп.

Бено продолжал тараторить.

– Хотя бы пистолет! Копьё, рогатку! Крысиный яд!

– Это невозможно.

– Я понимаю, фронту не хватает оружия. Хорошо, я задушу его голыми руками. Сразу после выступления! Или пришлите другого альтиста. У вас их полный концлагерь. Зачем вам столько альтистов! Кому они там играют? Немецким овчаркам?

– До свидания, господин дирижёр.

Невыразительный человек козырнул.

Женщина ушла, люди в плащах утащили альтиста. Дирижёр повернулся к портрету отца нации.

– Ну и что это такое, я вас спрашиваю?

Отец не отвечал. Судя по взгляду, он считал людьми только тех, кто марширует в парадных коробках. Бено повернулся к музыкантам.

– Я запрещаю вам спать с чужими сёстрами, становиться евреями, терять руки, хвосты или что там у вас ещё выросло. После выступления вытворяйте что хотите! Хоть в басовом ключе играйте! Но сейчас музыка превыше всего! Понятно?

Музыканты повесили носы.

– Чтобы завтра все обзавелись приличными национальностями! Не знаю как! Иначе вылетите из искусства! Репетиция окончена! Вы испортили мне настроение!

Снова хлопнула проклятая дверь. Снова вошли люди в плащах, не разберёшь те, или уже другие. Решительно направились к оркестру. Бено замахал руками.

– Опять? Остались только французы, итальянцы и голландцы! В худшем случае поляки! Это самый бестолковый оркестр в Европе! В конце концов, давайте меняться! Вы мне валторну, я вам барабанщика. На барабане любая обезьяна сыграет. Если только у вас нет расовых претензий к обезьянам!

Трое в плащах неумолимо приближались.

– Нет, нет и нет!! – отрезал Бено – Больше я никого не отдам! Я не собираюсь дирижировать квартетом!

* * *

В центре любого города есть площадь с церковью, занимающей большую часть пейзажа. Площадь обрамляют важные дома – ратуша, банк, филармония. В Дорхольме к церкви прилепилась пристроечка не по канону. Раньше там был церковный склад, потом ломбард, потом министерство финансов. Теперь расцвёл бордель военных авиаторов. На балансе министерства обороны.

Каждый солдат империи в месяц получал шесть талонов на любовь. В случае особо буйного либидо боец мог докупить талоны на свои деньги. Либо продать и купить пирожных. За талонами в офицерские бордели велась охота. Рядовым приходилось переодеваться и подкупать администрацию. Покорение офицерского борделя считалось бо́льшей доблестью, чем даже победа один на один в драке с русским танком.

Пехотные части обязаны были содержать по одной красавице на двести солдат. Только настоящие патриотки и открытые нимфоманки могли выдержать любовь роты пехотинцев. В авиации всё куда благородней, одна Белоснежка обслуживала всего двадцать лётчиков. Медицинская страховка, питание, пенсия, подарки. Неудивительно, что девушки массово стремились в авиацию.