Текст книги "Голиаф"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 35

Лилит была дочерью Завена – революционера, с которым Алек и Дэрин сдружились в Стамбуле. С другой стороны, Кизлар-Ага был не кем иным, как личным советником султана. Бедняга Завен погиб, сражаясь за дело революции и свержение правительства султана. Так что же эти двое врагов делают здесь в Нью-Йорке… вместе?

– Мистер Шарп! – лианой обвилась вокруг Дэрин Лилит.

Какой-то момент Дэрин опасалась, как бы девица не припала к ней с поцелуем, как при их прошлой встрече – точнее, перед расставанием. Но Лилит вовремя отстранилась, ограничившись лишь понимающей улыбкой.

– А, воздухоплаватель с признаками воздушной болезни, – радушно протянул для пожатия руку Кизлар-Ага. Он был одет в строгий вечерний костюм, ничем не напоминающий его помпезный османский мундир. При этом на плече у него по-прежнему сидела механическая звукозаписывающая сова, часовой механизм которой был сейчас включен. – Рад снова вас видеть.

– И я вас тоже, обоих, – сказала Дэрин и, покачав головой, добавила: – Хотя, признаться, несколько неожиданно.

– Я думаю, неожиданно для всех нас, – сказала Лилит, глядя вслед Алеку, который возвращался сейчас к компании Теслы. Дэрин с трудом сдержалась, чтобы не пойти за ним следом. Быть может, война в самом деле скоро закончится, и они увидятся снова. Но пока всякая мысль об Алеке будет лишь осложнять ей жизнь, саднить и мучить так, что невмоготу.

– А я думал, ты будешь по горло занята правлением Оттоманской республикой, – обратилась Дэрин к Лилит.

– Я и сама так думала, – ответила та и совсем не по-светски выругалась. – Да только в Комитете сказали, что я больше гожусь для повстанчества, чем для управления. А потому и сослали меня сюда, с глаз долой.

– Что едва ли можно считать наказанием, – с улыбкой заметил Кизлар-Ага. – Во всяком случае, я так не считаю, поскольку и сам нахожусь здесь.

– Алек, кажется, сказал, что вы посланник, сэр? – поинтересовалась Дэрин.

– Посол Оттоманской республики в Североамериканских Соединенных Штатах, – расправив плечи, старательно выговорил бывший султанский советник. – Ужас, сколь длинное название для столь скромных заслуг.

– Ну, не таких уж и скромных, – с поклоном возразила Дэрин. Помнится, в ночь Османского восстания Кизлар-Ага умыкнул султана на воздушной яхте – иными словами, похитил своего собственного монарха. Благодаря этому восстание завершилось за одну ночь. – Надеюсь, вы спасли несколько тысяч жизней.

– Я просто выполнил свой долг по защите султана. Он теперь вполне счастливо живет в Персии.

– Он-то? – спесиво фыркнула Лилит. – Вы хотели сказать, счастливо строит козни против республики. Его шпионы решительно везде!

– Не у него одного, – заметила Дэрин, – как выяснилось прошлой ночью.

– Это точно. – Кизлар-Ага потянулся выключить механическую сову; жужжание колесиков внутри ее прекратилось. Сам он заговорил вполголоса: – Как вы, возможно, помните, мистер Шарп, кайзер был близким другом моего бывшего властителя. У меня по-прежнему среди германцев есть множество связей.

Лилит подступила на шаг:

– Не так давно мы выведали у них кое-какие секреты – те, что правительство республики не может передать британцам. Во всяком случае, официально.

– А неофициально? – спросила Дэрин.

– Если только никто не знает, откуда они исходят. – Кизлар-Ага осмотрительно огляделся. – Быть может, вам двоим не мешало бы прогуляться, вспомнить старое. Пережить, так сказать, заново бурные события революции!

– Шикарная мысль, – согласилась Лилит, приобнимая Дэрин за плечо.

– Мне нежелательно отлучаться, не поставив в известность доктора Барлоу.

– Зачем лишняя суета, – тихо сказала Лилит. – Мы уже и так через час вернемся. И обещаю: то, что я тебе расскажу, стоит некоторой непунктуальности по отношению к начальству.

* * *

Сбежать незамеченными оказалось совсем не трудно. Доктор Барлоу вела оживленную беседу с группой ученых шишек в котелках, а Лилит, похоже, знала в консульстве все входы и выходы. Она провела Дэрин через кухню, подсобки и вывела через заднюю дверь наружу, где на них удивленно воззрилась пара полицейских, но, очевидно, у них не было приказа задерживать кого-либо на выходе.

При быстрой ходьбе по асфальтированным улицам Манхэттена Дэрин опять ощутила боль в своем утихшем было колене. Оно не болело весь день, но теперь из-за осенней прохлады и спешки Лилит снова начало зудеть. Когда Дэрин стала сильнее опираться на трость, Лилит удивленно спросила:

– Так это у тебя не для маскировки?

– Какая там маскировка. Брякнулся на крыльях скольжения. Надо бы нам идти помедленней.

– Пожалуйста. – Лилит чуть замедлила ход. – Но драться-то ты по-прежнему можешь?

– А, я вижу, ты особо не переменилась, – хмыкнула Дэрин.

– Так ведь и мир не изменился. – Лилит сунула руку в дерзкий разрез своего платья и вынула подвязанный к ноге крохотный маузер. – Эх, жаль, что на тебе эта авиаторская форма. В глаза бросается.

Дэрин огляделась. На улицах бурлил людской поток, звенели паровые трамваи, постукивали ручные тележки. По дороге то и дело доносились обрывки иноязычной речи; несколько магазинных вывесок были на немецком языке.

– Я авиатор, – пожала она плечами. – И это моя униформа.

– Уж лучше бы на тебе была турецкая одежда, – сказала Лилит. – Нам, пожалуй, надо убраться с улицы куда-нибудь, где потемнее. Как тебе сеанс в синематографе?

– А что, ничего, – сказала Дэрин. После вдохновенных рассказов Алека эта тема вызывала у нее живое любопытство. – А что, он где-нибудь здесь, поблизости?

– В Нью-Йорке-то? – улыбнулась Лилит. – Думаю, найдется.

На ближайшем повороте они свернули направо, и через квартал Дэрин очутилась перед громадной афишей в обрамлении крохотных электрических огоньков, перемежающихся таким образом, что казалось, свет сам бежит по этой рамке. Гигантские буквы по центру гласили:

«СИНЕМАТОГРАФ ЭМБАССАДОР – СВЕЖАЯ ХРОНИКА КАЖДЫЙ ДЕНЬ».

Возле билетной кассы Дэрин сунула руки в карманы: понятное дело, хоть бы монетка была.

– Лилит, извини, конечно, но у меня нет американских денег.

– Что ж, – сказала девушка, доставая из потайного кармашка сложенную банкноту, – ты рисковала ради революции жизнью. Думаю, Оттоманская республика может разориться для тебя на билет в кино.

* * *

Синематограф во многом напоминал обычный театр: те же ряды кресел, покато идущие вниз к авансцене. Только вместо сцены здесь был натянут серебристо-белый прямоугольник. Время было фактически дневное, а потому зрителей в зале сидело всего ничего. Как раз когда Дэрин с Лилит рассаживались в задних рядах, газовые лампы начали гаснуть.

– А чего мы, собственно, шифруемся? – спросила Дэрин, когда они уселись. – Ты что, боишься рассердить германских шпиков?

– Османы долгое время пользовались щедростью кайзера. И нам по-прежнему нужны его инженеры, которые бы обеспечивали работу машин и механизмов.

– А, ну да. – Помнится, в Стамбуле каждая пядь была перевита паровыми трубами и всякими механическими прибамбасами.

– Германцам сейчас ужас как нужны какие ни есть союзники, – подавшись ближе, сказала Лилит. – Австро-Венгрия разваливается. Пару недель назад они отразили наступление русских, но бойцовые медведи лишь рассеялись по лесам. А ведь им, сволочам, что-то жрать надо.

Дэрин поежилась при воспоминании об этих голодных тварях в Сибири. В населенных же местностях они могут оказаться куда опасней. Все равно что жить в каком-нибудь заколдованном лесу, населенном чудовищами.

– Поэтому мы делаем вид, что якобы подумываем присоединиться к жестянщикам, – пояснила Лилит. – Пока эта уловка довольно выгодна.

Откуда-то сзади послышалось внезапное стрекотание, и Дэрин, обернувшись, увидела в конце зала большую машину с горящим глазом. На машине что-то вращалось, а из глаза на экран шел пыльный сноп света.

Изображение на экране, как и говорил Алек, поначалу было неразборчивым и размытым, но уже вскоре глаза Дэрин привыкли к темноте, и перед ней предстал задымленный зрительный зал с рингом, на котором под немое буйство толпы карикатурно метелили друг друга двое призрачно-бледных боксеров.

Лилит сидела, откинувшись на спинку кресла, влажно блестя в темноте распахнутыми глазами.

– Хотя германцев тревожит не только слабость Австрии. Они опасаются, как бы не заработал этот самый «Голиаф».

– Еще бы не опасаться. Ты бы видела, что он понаделал в Сибири: ни одного целого дерева в округе. А сама округа в сотню миль.

– Я видела. – Лилит указала на экран. – Мистер Тесла делал в Сибири съемки. Первые, выпуски появились уже две недели назад. Может статься, один мы сегодня посмотрим. Ты насчет этого в курсе?

– Я, да еще бы не в курсе! – возмутилась Дэрин. – Он ведь чуть не свалил к чертовой бабушке наш корабль! Забрался на борт со всеми своими камерами-шмамерами, со всеми своими научными причиндалами.

Однако теперь во всем этом просматривался смысл. Как без устали твердил Алек, назначение такого оружия, как «Голиаф», – поселить в мире страх, чтобы о его применении не было и речи.

За боксерскими маневрами Лилит наблюдала, подергивая плечами, словно сама мысленно наносила удары. Тем не менее говорила она без умолку:

– На той неделе наш посол сказал своим германским друзьям: «Как мы можем теперь принять вашу сторону? Ведь мы не хотим, чтобы Стамбул превратился в груду пылающих развалин». А те ему – дескать, не беспокойтесь. Насчет господина Теслы у нас есть планы.

– Ну, да, – видимо, та ракетная атака.

– Это было лишь так, предостережение. – Лилит обвела взглядом зрителей. В нескольких рядах сидела пара школьниц, а больше никто их слышать не мог. – И если Тесла учтет это, они намереваются уничтожить «Голиаф» раз и навсегда. Если надо, то и путем вторжения.

– Вторжения, сюда? Так ведь американцы пойдут на них войной!

– Лучше враг за океаном, чем их города в руинах. – Лилит понизила голос до шепота: – На пути сюда находится некий «вассервандерер». Это все, что нам известно.

– Вассер… ван…дер… Водный шагоход, что ли?

– Посол думает, это что-то вроде подводной лодки, но с функциями амфибии.

Дэрин нахмурилась. Слово «амфибия» применительно к машине она слышала впервые, хотя в этом была своя логика. «Голиаф», по словам мистера Теслы, находился на острове неподалеку от Нью-Йорка, то есть на коротком от моря отрезке суши. Быть может, изобретатель и позаботился оградить себя от диверсантов, но от бронированного шагохода, который нежданно-негаданно выскочит из воды…

– Он нападет без предупреждения, однажды ночью, – сказала Лилит, – а затем ускользнет обратно в океан, оставив после себя лишь тайну и запустение. Американцы, скорее всего, так ни о чем и не догадаются.

– Вы предупредили об этом Теслу?

Лилит покачала головой:

– Он лишь начнет попусту болтать об этом перед прессой. Содержать же при себе частную армию ему не по силам. И американцам говорить об этом бесполезно: не слать же им для защиты собственности одного человека боевой корабль! Особенно если человек этот проходимец, возомнивший себя эдаким демиургом: дескать, захочу – весь мир пожгу!

Дэрин кивнула. Некоторые газеты уже задавались вопросом, допустимо ли позволять Тесле владеть такой мощью. Ведь, в конце концов, если «Голиаф» действительно обладает таким потенциалом, этот выскочка-сумасброд может в одночасье стать властелином мира.

– То есть вы хотите нашей помощи?

– Называя вещи своими именами, вы сами себе поможете. – Лилит отвернулась от экрана. Поединок боксеров на середине прервался, а пока перезаряжался проектор, две школьницы наперебой щебетали о мальчиках. – «Левиафан» достаточно силен, чтобы остановить шагоход, и одновременно достаточно небросок, чтобы караулить в засаде, пока Тесла заканчивает свои испытания. И позволь тебе напомнить: его успех всецело в британских интересах.

– Собственно говоря, да.

– Ты можешь доставить это сообщение, не открывая, кто тебе его передал?

Дэрин кивнула. Надо только поставить в известность ученую леди. Теперь, когда Тесла сошел с корабля, ей ничего не помешает снова взять бразды правления в свои руки.

– Я знала, что смогу на тебя положиться, – улыбнулась Лилит. – А ты, я так поняла, по-прежнему о нем воздыхаешь?

Дэрин открыла было рот, но тут сзади снова застрекотал проектор, заполняя кинозал своим помаргивающим светом. Не находя слов, она кашлянула, в горле внезапно пересохло.

– Мне кажется, он слегка подрос, – поделилась наблюдением Лилит. – Так бывает, когда в жизни появляется цель.

– Ну, да, – обрела, наконец, голос Дэрин. – Он внушил себе, что ему предначертано положить конец войне. Такой у него частично план.

– План? Видно, он забыл важнейший постулат войны.

– Это который?

– Что там ничего не бывает по плану. А твой секрет он все же распознал, да?

Дэрин поперхнулась: вот ведь бесова кукла, проницательней любого лори!

– Да. Но от этого между нами все только запуталось.

– Не надо никакой путаницы. Ты теперь прямо можешь ему сказать, чего ты хочешь.

– Сказать-то могу, – задумчиво заметила Дэрин. – Только для этого я должна знать, чего хочу.

Какая-то ее часть более всего хотела остаться здесь, в Америке с Алеком, но это означало конец карьере. Можно было принять предложение ученой леди о работе на Лондонское Зоологическое Общество или даже остаться на воздушной службе, но при этом над ней неизменно будет висеть опасность разоблачения, что чревато потерей всего. Чертова неразбериха.

Под взглядом Лилит она перевела внимание на следующий фрагмент хроники…

А вот, кстати, знакомая картина: «Левиафан» парит над холмистым пространством пустыни. Бесцветный образ на экране смотрелся тускловато, но живо и энергично отзывался в памяти. Вот точка обзора начала смещаться, и до Дэрин дошло, что съемка осуществляется с камер, установленных на воздушных мантах генерала Вильи.

Затем вид на «Левиафан» открылся сверху – оттуда, где камера глядела с крутого утеса, а воздушный корабль снижался в каньон Панчо Вильи. Букашками суетились по палубам люди и зверье, блестели на солнце стальные когти мелькающих вокруг корабля боевых ястребов.

Внезапно в поле зрения возник крылатый силуэт: воздухоплаватель, крупным планом в камере. Дэрин моргнула, с трудом веря своим глазам: на экране было ее собственное лицо.

Лицо сменила надпись: «Храбрый авиатор пробует свои крылья».

– Пробует? – произнесла она вслух. Это как будто она забавляется, а не предотвращает непоправимую беду! С исчезновением надписи две девчонки, шушукнувшись, захихикали, указывая пальцами на экран.

– Они, похоже, считают, что ты симпатичный парнишка, – сказала Лилит, – сорвиголова. А что, так оно и есть. Ты когда, кстати, отбываешь?

– К вечеру сутки у нас истекают.

– А жаль. Ну а Алек, я так понимаю, остается?

– Да. Он теперь работает у Теслы.

– Бедняга Дилан. – В эти секунды моргающий экран показывал Алека лицом к лицу с массивными боевыми быками Панчо Вильи. – Дилан – это же не настоящее твое имя?

Дэрин тряхнула головой, но ничего не ответила. Лилит, похоже, угадывала насчет нее решительно все, а что не угадывала, то интуитивно домысливала.

– Ты так и думаешь оставаться мужиком?

– Похоже, не получится. Слишком много людей уже знает. – Дэрин поглядела на школьниц; девочки были без сопровождения, но их это, похоже, ничуть не смущало. – Да и кто знает, надо ли мне это. Женщины здесь свободно летают на шарах, могут водить шагоходы. Доктор Барлоу говорит, с окончанием войны женщины в Британии смогут голосовать.

– Ха, – Лилит с печальным сарказмом покачала головой. – Когда мы только еще готовили восстание, Комитет обещал то же самое. Но теперь, когда революционеры у власти, торопиться с этим, похоже, никто не собирается. А когда я поставила им на вид, меня отослали за тридевять земель.

– Да, но я рада, что ты здесь, – тихо сказала Дэрин.

Прежде она никогда не заговаривала об Алеке вслух, никогда и ни с кем (кстати, вот вам одна из проблем тайной двойной жизни). Все эти неуставные мысли насчет вожделения предназначались исключительно для ее ушей, если не считать того краткого мгновенья на хребте корабля.

– Я его как-то раз поцеловала, – шепнула она.

– Вот молодчина. А он что?

– Э-э… – Дэрин вздохнула. – Он проснулся.

– Проснулся? Ты к нему что, в каюту прокралась?

– Да нет. Он упал и ушибся своей дурной башкой. Это была, как бы сказать, медицинская необходимость!

Лилит прыснула, пытаясь сдержать смех, а Дэрин, отвернувшись, мрачно уставилась на экран. Может, ей и вправду лучше сознаться всему свету, кто она такая. Тогда, глядишь, и секреты исчезнут сами собой.

Но причина, отчего сделать этого нельзя, была перед ней – вот, прямо перед глазами, на помаргивающем свету. Авиация есть авиация, и каждая минута на «Левиафане» стоит жизни, прожитой под этой вот лживой личиной.

– Ты любишь его?

Дэрин, сглотнув, кивнула на экран:

– У меня рядом с ним как раз такое вот ощущение. Как от полета.

– Ну, так тебе надо ему об этом сказать.

– Я же говорю, я его поцеловала!

– Это не совсем то. Я вон тогда тоже тебя поцеловала. Но это ж не любовь была, мистер Шарп.

– Да? А… а что тогда?

– Любопытство, – улыбнулась Лилит. – К тому же, как я и сказала, ты симпатичный парнишка.

– Но я уверена на все сто: Алеку симпатичный парнишка без надобности!

– Ты не можешь быть уверена, пока не спросишь.

– Тебя-то, я понимаю, растили бомбометательницей, – Дэрин изобразила это жестом, – но меня-то – нет.

– А тебя что, растили носить штаны и служить солдатом?

– Может быть. Но не будем путать одно с другим, черт возьми! – Одна из школьниц рассерженно зыркнула в их сторону, и Дэрин понизила голос: – Надо, не надо – дело не в этом. Просто он наследник австрийского трона, а я простолюдинка.

– Тот трон к концу войны может уже и упраздниться.

– Спасибо, обрадовала.

– Ну, так война же. – Лилит вынула карманные часы и в неверном прыгающем свете экрана глянула время. – Все, нам пора обратно.

Дэрин кивнула, но когда пробиралась следом за Лилит к выходу из кинозала, напоследок оглянулась на экран. «Левиафан» с починенными двигателями величаво всплывал над пустыней.

В эту минуту она пообещала себе, что в следующий раз, когда окажется наедине с Алеком, непременно внесет в их отношения ясность. В конце концов, она же поклялась, что не будет держать от него секретов.

Хотя момент этот, понятно, может не представиться вплоть до самого конца войны – то есть еще годы и годы, за которые мир еще неизвестно как изменится.

ГЛАВА 36

Следующие две недели для Алека пронеслись в водовороте светских приемов, пресс-конференций и научных демонстраций. Требовали своего денежные сборы, жадные до развлечений репортеры и дипломаты, что спешили заручиться знакомством с юным принцем, имеющим смутные виды на австро-венгерский престол. Все это так не походило на ритм жизни на «Левиафане» с его размеренной чередой вахт и сигналов к работам и приему пищи. Алеку не хватало вибрирующего рокота двигателей, нежного покачивания палубы под ногами. Не хватало ему и Дэрин – пожалуй, еще больше, чем в те ужасные дни, после того как между ними вышла размолвка в связи с ее секретом. По крайней мере, тогда они ходили по одним коридорам, а вот теперь, с убытием «Левиафана», всякая связь с его лучшим другом и союзником прервалась.

Вместо Дэрин у него теперь был Никола Тесла, на редкость неподходящий для долгого совместного пребывания человек. Одержимость тайнами Вселенной не мешала ему часами привередливо выбирать для обеда сорта вин. Сетуя на ежедневные потери в горниле войны людских жизней, он тем не менее со смаком расходовал долгие часы, самозабвенно красуясь перед репортерами и посвящая каждую минуту славы кино– и фотообъективам. Он как будто жил в душных объятиях неких странных страстей – не менее странных, чем, скажем, его любовь к голубям. Эти сизые воркующие создания – наглые, прожорливые, роняющие всюду свою пачкотню – обитали в гостиничных апартаментах Теслы, причем не где-нибудь, а в роскошной «Уолдорф-Астории». После месяцев своей добровольной сибирской ссылки встрече с ними Тесла был неимоверно рад (кстати сказать, все это время персонал отеля добросовестно, хотя и небесплатно, за ними присматривал). Тем не менее Тесла каким-то образом безошибочно знал, как превратить свою разнузданную эксцентричность в обаяние, стоило в его присутствии появиться инвесторам. Он устраивал электрические светопреставления в Манхэттенской лаборатории, председательствовал на роскошных обедах и ужинах в «Уолдорф-Астории» и достаточно быстро собрал средства на усовершенствование своего оружия. Но прошли, казалось, века, прежде чем Тесла с Алеком все-таки добрались до Лонг-Айленда.

В бронированном шагоходе охранной службы, оплаченном кинокомпанией «Херст-Пате», изобретатель, наконец, доставил Алека с его людьми в огромную башню, гвоздем торчащую над небольшим приморским городком Шорэмом.

* * *

«Голиаф» вздымался подобно небоскребу, эдаким гигантским кузеном султановой башни Теслы в Стамбуле. Центрального исполина окружали четыре башни поменьше, а на нем самом короной горела в солнечных лучах облицованная медью полусфера. По ней, словно муравьи, лазили работники, делая последние приготовления к предстоящему нынче вечером испытанию. Внизу у башен среди дымящих труб располагалась кирпичная электростанция. На огороженную территорию пинкертоновский шагоход попал через высокий забор колючей проволоки. Для защиты от туристов и случайных нарушителей этого заслона вполне хватало, но не видно было, что могло бы остановить, скажем, штурмовой шагоход. Спустя два дня после отлета «Левиафана» прибыл курьерский орел с письмом от Дэрин. В письме она передавала сообщение от Лилит, а также обещала, что «Левиафан» будет барражировать вдоль побережья, по возможности высматривая подводные лодки или какие-нибудь там «водоходы», как говорилось в послании. Лично Алека Дэрин просила о германской угрозе никому не распространяться. Однако, глядя на двух беспечных сторожей, что, прислонив к караулке свои допотопные ружья, закрывали сейчас ворота, Алек подумал, что при данном раскладе неразглашение не такая уж здравая мысль. Если он со своими людьми оказывается здесь, на пути у беды, то немного поделиться информацией, скорее всего, не мешает. Алек толкнул сидящего рядом Клоппа, который в данную минуту клевал носом:

– Мастер Клопп, приехали!

Клопп сонно уставился на Голиафа:

– Похоже на вундеркинда, который повернут на механических игрушках.

– Вундеркинда, надо сказать, с очень богатыми почитателями, – желчно заметил Фольгер.

Граф возился с прихваченной обильной кладью, вес которой он пытался распределить между Хоффманом и Бауэром.

Алек глянул на Теслу, который ехал рядом с пилотом, и, понизив голос, спросил:

– Мастер Клопп, вам никогда не доводилось слышать о штуковине под названием «водоход» – что-то вроде подводной лодки, способной вылезать на сушу?

– Водоход, – повторил Бовриль.

Старик тут же проснулся окончательно и нахмурил брови:

– Видел действующую модель, в четверть размера. Только она, юный господин, устроена как раз наоборот.

– В каком смысле?

– Водоход – это не подлодка с ногами, а вполне сухопутная машина, только водонепроницаемая. Может пробираться по дну реки или озера, вроде металлического краба.

Теперь нахмурился уже Алек:

– Но ведь такая машина не может пересечь целый океан?

Клопп поглядел на Хоффмана, который дал за него ответ:

– Нет, конечно, господин. Ее бы раздавило всмятку уже через сотню метров.

– Всмятку! – подчеркнул Бовриль.

– Получается, угроза пустая, – со вздохом облегчения сказал Алек, обращаясь сам к себе.

– Конечно, пустая, – согласился Хоффман, а затем добавил: – Правда, ее можно переправить и на корабле. Переправить, а затем скинуть на континентальном шельфе.

Клопп рассудительно кивнул:

– Ну, да. Скажем, метрах в пятидесяти. А уж до берега она доковыляет.

– Посмотрим, – буркнул Алек.

В целом маловероятно, чтобы германцы сумели провести сколь-либо крупный корабль через британскую морскую блокаду, но ведь этот самый водоход можно протащить и на какой-нибудь подводной лодке.

– Что именно вы собрались смотреть? – насторожился граф Фольгер. – Откуда вы об этой машине узнали?

– Из газет. – Алек поймал себя на том, что с некоторых пор врать ему удается все легче и искусней. А вообще, качество это, несмотря на всю предосудительность, несомненно, полезное. – Там муссировались возможные угрозы кайзера в адрес Теслы.

– И что той грошовой газетенке было известно о секретном оружии Германии? – резонно усомнился Фольгер.

– Да пока только слухи, – пожал плечами Алек.

Фольгер в тот момент, когда машина остановилась, сидел подозрительно сощурясь. Открылась дверца, и Алек выпрыгнул наружу, чтобы помочь спуститься Клоппу. Из авто, что ехало вслед за шагоходом, высыпали репортеры, направляя свои объективы на «Голиафа». Воздух здесь был с заметным привкусом соли. Открытое море находилось с той стороны на расстоянии с два десятка километров, но пролив Лонг-Айленд находился совсем рядом, в пешей досягаемости. Алек успел свериться по морским картам: пролив мелкий, водоходу переправиться ничего не стоит.

Алек посмотрел в небо. А впрочем, понятно: «Левиафан» сейчас слишком далеко, тайно зависает над узким перешейком между океаном и проливом. Хотя, возможно, с вершины центральной башни «Голиафа» из морского бинокля можно будет заметить… Под скептическим взглядом Фольгера Алек опустил глаза и заспешил вперед. Тесла уже размашисто шагал к башне, готовый осуществить доводку оружия окончательно. Если «Голиаф» с учетом усовершенствований сработает, как ожидалось, сегодняшние испытания изменят цвет восхода над Берлином – недвусмысленное предупреждение о том, что может произойти. Уж тогда германцам, в случае чего, несдобровать.

* * *

Аппаратная «Голиафа» смотрелась чем-то вроде жестянщицкой версии мостика «Левиафана». Она выдавалась вперед от крыши электростанции, а ее просторные окна давали обзор всех башен и темнеющего неба. По центру комнаты была встроена большая консоль с обилием рычагов и приборных шкал; вокруг громоздилось скопление покрытых светящимися трубками и стеклянными сферами черных ящиков на колесиках. Тесла отдавал своим людям распоряжения по множеству телефонных трубок, обеспечивающих связь с остальными зданиями комплекса. Через считаные минуты дым из труб электростанции повалил с удвоенной силой. Аппаратную наполнило электрическое жужжание, и у Бовриля шерсть встала дыбом.

– Поистине завораживающее зрелище, не так ли, ваше высочество?

Обернувшись, Алек не без удивления увидел возле себя Аделу Роджерс. Последние две недели репортерша Херста была на него в обиде за то, что сведения о папском письме он выдал не ей, а Малоне. Однако теперь ее пленяла важность момента, и глаза мисс Роджерс искрились в такт зажигающимся повсюду сферам и трубкам.

– Во всяком случае, это облегчение, – сказал ей Алек. – Быть может, мы в кои-то веки приближаемся к окончанию этой бойни.

– Никаких «может»! – категорично возразил у своих рычагов и ручек Тесла. – Этим вечером, ваше высочество, ваша вера в меня воздастся сторицей!

Мисс Роджерс бросилась писать в блокнотике:

– Мистер Тесла, что мы, по-вашему, сможем понять о вашем эксперименте отсюда, из этой комнаты?

– «Голиаф» представляет собой наземную резонансную пушку, в качестве конденсатора использующую саму планету. Вы увидите не что иное, как путь чистой энергии, которая исходит непосредственно из-под земли и устремляется в тропосферу!

– А это не опасно для воздушного судна? – насторожился Алек.

– При данном испытании нет. – Руки Теслы лежали на рычагах управления. – Но если я выпалю из «Голиафа» как следует, мы предупредим их отойти подальше. Километров, я думаю, на десять в любом направлении.

– Будем надеяться, сэр, что этого не произойдет, – сказала мисс Роджерс.

– Действительно, – буркнул Алек, про себя решив написать об этом в следующем письме Дэрин.

Бовриль у него на плече нервно заерзал, пытаясь пригладить свой мех. Алек, поглаживая зверка, ощутил потрескиванье статики. В воздухе пахло электричеством – примерно как тогда на хребтине летуна, над пучиной Тихого океана, когда они с Дэрин наблюдали приближение шторма. Когда она его, Алека, потом поцеловала.

– Кайзер, насколько известно, персона крайне сварливая и неуступчивая, – напомнила мисс Роджерс. – Сколько времени вы даете ему на обдумывание, прежде чем он пойдет на попятную?

– Это зависит от нынешнего эксперимента. – Тесла с улыбкой оглядел свою машину. – Если «Голиаф» сработает как надо, думаю, единственной демонстрации будет достаточно, чтобы его убедить.

Даже пробный эксперимент требовал изрядного количества энергии, и на пополнение конденсаторов оружия должны были уйти часы. Поэтому пока трубы дымили, а стрелки приборов понемногу поднимались вверх, в изящном обеденном зале, как раз под аппаратной, мистер Тесла подал своим гостям ужин.

Изобретатель сидел во главе стола, как всегда заказывая несколько блюд и сортов вин кряду, несмотря на поздний час. Алек был уже сыт этими лабораторными демонстрациями в Манхэттене, продолжавшимися глубоко за полночь.

– Видно, это опять займет всю ночь? – обреченно спросил он у сидящего рядом Фольгера.

Бауэр через стол, откашлявшись, сказал:

– Сэр, вообще-то в Берлине восход в семь. То есть по-здешнему в полночь.

– Разумеется, – спохватился Алек. – К месту сказано, Ганс.

– А вы думали, он закончит войну щелчком пальцев? – спросил Фольгер.

Алек не ответил, принимая подачу первого блюда, консоме с черепаховым супом. Хоффман с Бауэром на поданный им изящный фарфор поглядывали с некоторой робостью. Манхэттенские пиры Теслы обходили их стороной, а здесь, в глуши Лонг-Айленда, ввиду нехватки репортеров и инвесторов, их нежданно повысили до звания гостей. Присутствовали также старшие инженеры Теслы, в своих форменных куртках столь же безупречные, как в белых фраках.

Фабрикатные звери за столом изобретателя были, как всегда, запрещены. Алек поймал себя на том, что скучает по весу Бовриля у себя на плече и по его бессвязному говорку, в особенности с имитацией шотландской напевности речи Дэрин.

– Что с вашим настроением, ваше высочество? – с язвительной проницательностью поинтересовался Фольгер. – Может, полезна прогулка по взморью после трапезы?

– Да нет, что-то холодновато.

– Видимо. Да еще столько неприятных вещей в воде.

Алек вздохнул. Зря он столько наговорил в присутствии этого титулованного репейника о водоходе. Будет теперь цепляться, пока не выяснит.

– Я вот думаю насчет визитеров, – сказал негромко Алек. – Германцев.

– А они разве приглашены? Я что-то не в курсе.

– Да сами хотят навязаться.

Фольгер глянул на другой конец стола, где Тесла развлекал горстку репортеров разглагольствованием о том, как должны располагаться столовые приборы. Он всякий раз настаивал, чтобы ложки, ножи и вилки клали в ряд по три. В «Уолдорф-Астории» к выходкам эксцентричного постояльца уже привыкли; здесь же, в Шорэме, слугам еще лишь предстояло приноровиться к нравам эксцентричного хозяина.