Текст книги "Поезжай в Европу, сын мой!"

Автор книги: Синклер Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Оставаться здесь? Очень нужно!

Хмурый вошел он в гостиную клуба, которую уже освободили для танцев. Стайви Уэскотт, плывший в танго с девицей, разукрашенной, как рождественская елка, увидел у двери его мрачную фигуру и, бросив свою даму, кинулся к нему.

– Уит, старая собака, приехал наконец! Давай быстрей отсюда! Я кое-что припрятал в гардеробной. Верный джин стоит наготове!

По пути Стайв захватил Гила Скотта и Тима Кларка.

Молодость! Как она на самом деле застенчива, как далека от «попирания основ», как стесняется проявлять свои чувства и в глубине души боится того, что для нее дорого и привлекательно!

Уит сказал уныло:

– Ну, ребята, начинайте, что ли, подкусывать. Наверно, сейчас снимете с меня семь шкур: я ведь бездельничал, пока вы тут спасали родину, векселя учитывали!

Приятели воззрились на него с кротким, ласковым удивлением. Стайв проговорил мягко:

– Ну, сказал тоже! Да мы чертовски рады, что ты можешь заниматься чем-то интересным, а не корпеть над делами. Должно быть, здорово приятно взглянуть на настоящую Европу, на искусства там всякие. Мы все неплохо устроились, но каждый много бы отдал за то, чтобы посидеть на Елисейских полях и, не торопясь, подумать, что к чему!

Тогда Уит понял, что он среди своих.

– Стайв! – выпалил он. – Да вы что? Вы завидовали мне? Честное слово? Париж – город замечательный, это верно. И парни там есть замечательные. Даже такие, которые умеют маслом писать. Но из меня, из меня – то ничего не выходит!

– Ерунда! Слушай, Уит, ты не представляешь себе, до чего неинтересно заколачивать деньги. Да тебе повезло! И не вздумай остаться здесь! Смотри, чтобы доллары тебя не зацапали! Чтобы наши ребята не соблазнили тебя миллионами! Удирай обратно в Париж. Культура, вот чем сейчас увлекаются.

– Бр-р-р! – сказал Уит.

– Факт! – подтвердил Тим Кларк.

У Тима Кларка была сестра. Звали сестру Бетти. Уит Дибл помнил ее девочкой-подростком, которую вечно отправляли куда-то на Восток «завершать образование». Теперь это была молодая девушка двадцати с чем-то лет, и даже Уиту, с его искушенным глазом художника, показались интересными ее волосы, гладкие и блестящие, как недавно вычищенная плита. Они танцевали, по традиции глядя друг на друга со страстной неприязнью. Уит сказал:

– Бетти, голубка!

– Да?

– Пойдемте посидим в саду.

– Зачем?

– Я хочу узнать, почему вы меня не любите.

– Гм! В саду? Только занятия спортом в университете и живописью в Париже могут научить человека такой прямоте. Обычно начинают с приглашения посидеть на веранде – там такие стильные плетеные кресла! – и только потом приглашают в сад, а уж напоследок идет: «О Грета, как я счастлив, что познакомился с вами!»

Под аккомпанемент этих колкостей, ритмично двигаясь в такт музыки, они дошли до веранды с высокими колоннами и уселись вдвоем на обитом ситцем диване.

Уит сделал попытку «войти в ее юный мир», о котором знал главным образом из романов. Понизив голос, он сказал:

– Маленькая, почему я не встретил вас раньше?

С другого конца дивана потянуло холодком, как от длинной сырой площадки для гольфа. Молчание. Затем тоненький негромкий голосок сказал:

– Уит, дитя мое, вы отстаете от жизни. Вот уже год как никто больше не говорит: «Почему я не встретил вас раньше?» Я хочу сказать: никто из тех, с кем стоит поддерживать знакомство. Послушайте, дорогой. Хуже всего то, что человек, который посвятил себя искусству, всегда стесняется этого. Господи! Ваш почтенный папенька и книжная лавка «Вперед и выше» навечно зацапали себе искусство и культуру в этом городе! И все же…

И все же я верю, дорогой, что существуют люди, которые занимаются этими вашими искусствами, не стыдясь, как вы, дурачок, но и не считая, как ваш папа, что искусство – это красивенький, раззолоченный карниз на небоскребе. Будем же тем, что мы есть, – культурными людьми, или темными невеждами, или тем и другим одновременно. До свидания!

Она исчезла, прежде чем он успел изречь что-нибудь глубокомысленное в стиле Айседоры и Майлза О Селливэна или в более напыщенной манере Т. Джефферсона Дибла.

С раздражением снова и снова возвращаясь в мыслях к Бетти Кларк, Уит тем не менее отлично провел время в загородном клубе, построенном на земле, где его дед когда-то сеял кукурузу.

Что знают эти люди там, в Париже? Что знает Айседора или Майлз О'Селливэн о той неистребимой привязанности к родным местам, благоухающим пшеничными полями, которая жила в его крови? Впервые с тех пор, как он уехал из Парижа, Уит почувствовал, что и он способен что-то свершить.

В этот вечер он танцевал с многими девушками.

Уитни редко и только издали видел Бетти Кларк. Не от этого ли в нем все сильнее росло желание во что бы то ни стало заставить ее поверить в него?

Было время, когда Уит каждое утро слышал бодрый, зычный, негодующий голос Т. Джефферсона, вопрошавший: «Ты собираешься вставать или нет? Эй, Уит! Если ты сейчас же не сойдешь к завтраку, ты вообще завтрака не получишь!»

Он даже слегка встревожился, когда на следующее утро, проснувшись в одиннадцать часов, не услышал великолепного, нестерпимо справедливого окрика Т. Джефферсона.

Уит тихонько вылез из постели и спустился вниз. В холле сидела мать.

(К сожалению, в этом серьезнейшем повествовании о том, как мужская половина Соединенных Штатов Америки начинает приобщаться к культуре и искусству, невозможно уделить должное внимание миссис Т. Джефферсон Дибл. Она была добрая и довольно красивая женщина, но ничего более мы о ней не знаем, если не считать того, что она была женой Т. Джефферсона и матерью Уитни.)

– Ах, Уит, родной мой! Как бы отец не стал сердиться! Он так долго ждал, пока ты встанешь. Но, знаешь, милый, я очень рада, – он понял, наконец, что ты, может быть, не меньше его имеешь отношение к искусству и всему такому. Да, кстати, отец хочет, чтобы ты пошел с ним в три часа на заседание Общества Содействия Развитию Финской Оперы. О, там будет, наверно, очень интересно. Заседание состоится в отеле «Торнли». Уит, родной мой, какое счастье, что ты приехал!

Заседание Общества Содействия Развитию Финской Оперы было интересным. Более чем интересным.

В своем выступлении миссис Монтгомери Цейс заявила, что финны превзошли немцев и итальянцев, дав подлинно современную трактовку оперы.

Мистер Т. Джефферсон в своем выступлении сказал, что так как его сын Уитни имел счастливую возможность приобрести довольно авторитетные сведения о европейской музыке, то сейчас он (Уитни) им все объяснит.

Пространно объяснив собранию, что опера – это произведение искусства, а город Зенит – бесспорно, город ценителей искусства, Уит пробормотал какое-то извинение и выбежал из зала, провожаемый скорбным взглядом Т. Джефферсона.

В пять часов Уит сидел на веранде в загородном доме Стайва Уэскотта на озере Кеннепус.

– Послушай, Стайв, – пробормотал он сквозь зубы, – ты работаешь где-нибудь?

– М-да, пожалуй, это можно назвать работой.

– А ты не скажешь, сколько ты заколачиваешь?

– Тысчонки три в год. Пожалуй, через два-три года буду иметь шесть.

– Гм! Я тоже не прочь подработать. Кстати, – надеюсь, ты не обидишься, – кем ты работаешь?

– Агентом по страхованию, – ответил Стайв с меланхоличным достоинством.

– И уже загребаешь три тысячи в год?

– Да, в этом роде.

– По-моему, мне тоже надо что-то делать. Странно! В Европе считают шикарным жить на деньги, которые заработал кто-то другой. Не знаю, плохо это или хорошо, но факт остается фактом – большинство американцев считает себя лодырями и никчемными людьми, если не зарабатывают себе на жизнь сами. Может быть, европейцы правы. Может быть, мы, американцы, – беспокойный народ. Но пусть меня повесят, если я стану жить за счет моего старика и притворяться, будто я художник! Никакой я не художник! Слушай, Стайв! Как ты думаешь, из меня выйдет приличныи агент по страхованию?

– Потрясающий!

– Спасибо за поддержку! Всем спасибо! А что это за разговоры здесь пошли, Стайв, будто зарабатывать деньги самому неприлично?

– Вздор! Никто этого не считает, но ты не уловил нового веяния на Среднем Западе – нам тоже необходимо иметь искусство и культуру.

– Не уловил? Да я ни о чем другом здесь и не слышу! Могу сказать в пользу Парижа одно – там можно избавиться от ревнителей искусства: перешел в соседнее кафе – и все. Выходит, мне придется переехать в Париж, чтобы мне разрешили стать страховым агентом?

Стайва Уэскотта позвали к телефону. Уит остался на веранде один, любуясь прозрачным, чистым, залитым солнечной рябью озером, по берегам которого росли, нагнувшись над водой, березы, нежные ивы и темные ели. «Вот тут, – представилось Уиту, – может американец вновь обрести мужество своих предков, даже в наши времена, когда здания вырастают до восьмидесяти этажей, а манеры не идут дальше первого».

Взрезав зеркальную гладь озера, из воды выскочила вертлявая чомга, как всегда притворяющаяся уткой, и Уитни наконец понял, что он дома.

С шоссе позади домика сбежала к озеру Бетти Кларк, напоминавшая чомгу своими быстрыми движениями и невозмутимой самоуверенностью, и глубокомысленно заметила:

– Хелло!

– Я буду работать агентом по страхованию, – объявил Уит.

– Вы будете заниматься искусством.

– Правильно, я буду заниматься искусством страхования.

– Противно слушать.

– Бетти, дитя мое, вы отстаете от жизни. По крайней мере год уже никто – я хочу сказать: никто из тех, с кем стоит поддерживать знакомство, – не говорит: «Противно слушать».

– Ой! Противно слушать!

За обедом Т. Джефферсон сидел разгневанный. Он сказал, что Уит даже не представляет себе, как он обидел сегодня Оперный Комитет. Поэтому вечером Уитни пришлось пережить тягостные часы – присутствовать с отцом на приеме, устроенном зенитскими ревнителями и жрецами искусства. Только в одиннадцать, улизнув оттуда, сумел он усесться за покер в одном из дальних номеров отеля «Торнли».

Здесь собрались не только такие неопытные новички, как недавние студенты Стайв Уэскотт, Гил Скотт и Тим Кларк, но и несколько более солидных, более закоснелых в низменных пороках бизнесменов. Среди них был некий мистер Сейдел, заработавший миллион долларов на продаже земельных участков в новом районе Зенита на Университетских Холмах.

Два часа спустя сделали перерыв в игре и заказали горячие сосиски. Официанту было в очередной раз сурово приказано «немедленно тащить минеральной воды».

Держа стакан в руке, мистер Сейдел пробурчал:

– Значит, вы художник, Дибл? В Париже учитесь?

– Да.

– Поди ж ты, обставил меня на семь долларов, а у самого, оказывается, на руках всего две двойки было. И такой-то парень пропадает в Париже! Да из вас вышел бы первоклассный агент по продаже земельных участков!

– Вы предлагаете мне работу?

– Да как сказать… не думал еще об этом. А впрочем, да, предлагаю…

– Условия?

– Двадцать пять долларов в неделю и комиссионные.

– Идет.

Революция свершилась, и только Стайв Уэскотт молящим голосом простонал:

– Не надо, Уит! Не давай ты им соблазнять тебя миллионами!

Уит все еще побаивался Т. Джефферсона и только в одиннадцать утра решился наконец зайти к нему в контору и признаться в том, что вероломно превратился в истого американца.

– Так, так, молодец, что заглянул, мальчик! – приветствовал его Т. Джефферсон. – К сожалению, сегодня нам не предстоит ничего интересного. Но завтра мы едем на обед в Общество Библиофилов.

– Вот из-за этого я и зашел к тебе, папа. Ты извини меня, но я не смогу поехать туда. Я буду работать.

– Работать?

– Да, сэр. Я поступил на работу в компанию Сейдела.

– Ну что ж, это неплохо – поработать в летние месяцы. Когда ты уедешь в Париж…

– Я не поеду в Париж. У меня нет способностей. Я буду агентом по продаже земельных участков.

Звук, который вырвался из груди Т. Джефферсона в этот момент, можно было бы уподобить реву целого вагона бычков, привезенных на чикагские бойни. Недостаток места не позволяет нам привести здесь и сотую долю его высказываний о Жизни и Искусстве. Но вот некоторые из них.

– Я так и знал! Так я и знал! Я всегда подозревал, что ты не только сын своего отца, но и сын своей матери. «Во сколько раз острей зубов змеиных!» [20]20
  слова шекспировского короля Лира (1-й акт, сцена IV).


[Закрыть]Змея ты на человеческой груди! Всю мою жизнь я отдал производству Воздушных Вафелек, хотя сам мечтал заниматься лишь искусством, и вот теперь, когда я обеспечил тебе возможность… «Змеиный зуб!» Прекрасно выразил эту мысль великий поэт! Уит, мальчик мой, неужели ты думаешь, что у меня нет средств на твое образование! Через несколько дней я начинаю расширение цехов; я покупаю еще пять акров земли рядом с фабрикой. Выпуск Ритци-Риса в будущем году удвоится. А поэтому, мой мальчик… Или вы будете заниматься искусством, сэр, или я знать вас не знаю! Понимаете, я лишу вас наследства! Да, сэр, лишу! Гром и молния, я лопну, но сделаю из тебя художника!

В тот же самый день, когда его изгнали – и поделом! – из отчего дома, голодного и холодного, в метель и непогоду, Уит занял пять тысяч у отца Стайва Уэскотта, внес их как задаток за те пять акров земли, на которых его отец вознамерился строить новые цехи, с квитанцией явился к мистеру Сейделу, получил от этого презренного перекупщика пять тысяч, чтобы отдать долг мистеру Уэскотту, плюс пять тысяч долларов комиссионных, потратил двадцать пять долларов на букет и в шесть часов пятнадцать минут предстал с ним перед Бетти Кларк.

Бетти сошла вниз такая невозмутимая, такая прелестная, такая свежая, в платье по щиколотку и воскликнула таким невозмутимым свежим голоском:

– Уит, дорогой! Чем могу служить?

– Разве только тем, что поможете мне истратить пять тысяч долларов, которые я сегодня заработал. Двадцать пять я уже потратил на букет. Красивый, правда?

– Очень.

– Как, по-вашему, я не переплатил?

– Нисколько. Вот что, дорогой. Мне очень жаль, что вы попусту тратили время, зачем-то зарабатывая эти пять тысяч долларов. Рисовали бы лучше. Конечно, людям искусства свойственна тяга к неизведанному, я рада, что вы через это прошли и с этим покончено. Как только мы поженимся, мы уедем в Париж, снимем милую квартирку в богемном вкусе, и я сделаю все, чтобы вашим друзьям-художникам было приятно бывать у нас.

– Бетти, ваш брат дома?

– Откуда я знаю?

– Узнайте, пожалуйста!

– Хорошо. А в чем дело?

– Бетти, голубка, сейчас вы узнаете, какой я мерзавец. Странно! Вот уж не думал, что из меня выйдет мерзавец. Я даже не думал, что из меня выйдет плохой сын! Крикните Тимми, пожалуйста.

– С удовольствием.

Она крикнула. Весьма умело. Тим, сияя, сошел вниз.

– Ну, как? Объяснение состоялось?

– В этом-то все дело, – ответил Уит. – Я хочу внушить Т. Джефферсону, что из меня не выйдет художник. Я хочу… сам еще не пойму, чего я хочу!

С этими невразумительными словами Уит выбежал вон.

Он дал шоферу такси адрес Спортивного клуба, где проживал его шеф, мистер Сейдел.

Мистер Сейдел обедал, сидя на кровати в своем номере.

– Хелло, мальчик! Что случилось? – спросил он.

– Вы позволите мне заплатить за телефонный разговор, если я позвоню от вас?

– Ну ясное дело.

Уит попросил телефонистку Спортивного клуба:

– Соедините меня с Айседорой, кафе «Фанфарон», Париж.

Голос неизвестной красавицы переспросил:

– Простите, какой штат?

– Франция.

– Франция?

– Ну да, Франция.

– Франция, которая в Европе?

– Да.

– Кого вызвать?

– Айседору.

– А фамилия этой дамы?

– Не знаю… Вот что, вызовите Майлза О Селливэна, адрес тот же.

– Одну минуту! Я попрошу старшую телефонистку.

Невозмутимый голос осведомился:

– Будьте любезны сказать, с кем вы хотите говорить?

– Я хотел бы вызвать к телефону Майлза О'Селливэна, кафе «Фанфарон», Париж… Правильно. Большое спасибо. Пожалуйста, соедините нас как можно скорее. Благодарю вас… Я говорю из Спортивного клуба, счет нужно прислать на имя мистера Тибериуса Сейдела.

Когда его соединили, Уитни услышал голос русского метрдотеля кафе «Фанфарон»:

– Alio, alio!

– Позовите, пожалуйста, к телефону Майлза О Селливэна, – попросил Уит.

– Je ne comprends pas. [21]21
  Я не понимаю (франц.).


[Закрыть]

– C'est monsieur Dibble qui parle – d'Amerique. [22]22
  Это говорит мсье Дибл – из Америки (франц.).


[Закрыть]

– D'Amerique? [23]23
  Из Америки? (франц.).


[Закрыть]

– Oui, et je desire [24]24
  Да, и я хочу (франц.).


[Закрыть] поговорить с мсье Майлзом О Селливэном, как можно скорее tout de suite. [25]25
  Немедленно (франц.).


[Закрыть]

– Mais oui, je comprends. Vous desirez parler avec monsieur Miles O'SulIivang? [26]26
  Да, да, понимаю. Вы хотите поговорить с мсье Майлзом О'Селливэном? (франц.).


[Закрыть]

– Правильно! Давай живей.

– Oui, сию минуту.

Затем в трубке послышался голос О'Селливэна.

Мистер Сейдел с улыбкой следил за секундной стрелкой, а Уит ревел в трубку:

– Слушай, Майлз! Мне нужно поговорить с Айседорой.

Донесшись через четыре тысячи миль подводного мрака, над которым океан катил гряды валов и, борясь с волнами, шли корабли, голос Майлза промямлил:

– Айседора? А как фамилия? Джонс? Пейтер? Эглантин?

– Майлз, ради бога, это говорит из Америки Уитни Дибл! Попроси к телефону Айседору. Мою Айседору.

– О, ты хочешь поговорить с Айседорой. Кажется, она тут, за столиком на улице. Сейчас, дружище, попробую разыскать ее.

– Майлз, я уже наговорил больше, чем на сотню долларов.

– Значит, тебя зацапали люди, которые считают доллары?

– Да, черт тебя побери, зацапали! Пожалуйста, позови Айседору, скоренько.

– Ты хочешь сказать – поскорее?

– Да не все ли равно – скоренько или поскорее. Давай ее сюда!

– Ладно, старина.

Они объяснялись еще несколько минут, стоившие Уиту всего только 16 долларов 75 центов, и наконец раздался голосок Айседоры:

– Алло, Уит, дорогой мой, слушаю тебя!

– Ты могла бы выйти замуж за агента по продаже недвижимости в Зените, на Среднем Западе? Ты могла бы примириться с тем, что я буду зарабатывать десять тысяч долларов в год?

Через четыре тысячи миль Айседора проворковала:

– Ну, конечно!

– Тебе, возможно, придется оставить творческую работу.

– Милый! С радостью! Если бы ты знал, до чего мне осточертело втирать людям очки!

Взглянув на шефа, мистер Уитни Дибл попросил:

– Когда я узнаю, сколько мне стоил этот междугородный разговор, вы разрешите мне позвонить от вас домой?

Мистер Сейдел ответил:

– Сколько хотите, но прошу вас, назначьте мне пенсию, когда вы станете главой фирмы, а меня уволите.

– Непременно.

Уит позвонил в особняк Т. Джефферсона Дибла.

Т. Джефферсон проревел в телефон:

– Да, да, я слушаю!

– Папа, это я, Уит. Я хотел сказать тебе сегодня утром, что я помолвлен с одной очаровательной интеллигентной девушкой, писательницей – она живет в Париже, – с Айседорой.

– Айседора? А как ее фамилия?

– Неужели ты не знаешь, кто такая Айседора?

– Ах, да! Айседора! Писательница! Поздравляю тебя, мой мальчик. Прости, я тебя не понял сегодня утром.

– Я только что звонил ей в Париж, она обещала приехать сюда.

– Прекрасно, мальчик! Вот увидишь, наш Зенит обязательно станет очагом возвышенной культуры.

– М-да-а, обязательно.

Мистер Сейдел подвел итог:

– Этот разговор будет стоить вам пять центов сверх тех восьмидесяти семи долларов пятидесяти центов.

– Отлично, шеф! – сказал Уитни Дибл. – Послушайте, а вас не интересует загородный домик на озере Кеннепус? Две ванны, прелестная гостиная. Зачем вам мучиться в какой-то душной комнатенке в клубе, когда вы можете иметь свой собственный уютный домик?

1930