Текст книги "Прошу, найди маму"
Автор книги: Син Гёнсук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Собачья конура у пристройки была пуста. Цепь лежала на земле. Только сейчас ты вспомнила, что, заходя в дом, не слышала лая. Оглядываясь в поисках собаки, ты подошла к матери. Она лежала неподвижно. Похоже, она только что нарезала кабачок, чтобы высушить его на солнце. Рядом с ней была разделочная доска, нож и кабачок, а в старой большой корзине лежали ровные нарезанные ломтики. Сначала ты подумала, что мама спит. Но ты прекрасно знала, что она никогда не спит днём. Ты внимательно посмотрела ей в лицо. Положив руку на лоб, она будто мучилась от сильной боли. Её рот был открыт, а лоб так сильно нахмурен, что между бровей образовалась глубокая морщина.
– Мамочка!
Ты позвала, но мама не открывала глаза.
– Мама! Мамочка!
Встав на колени, ты начала сильно тормошить её, и та приоткрыла глаза. Глаза были красными, на лбу выступили маленькие капельки пота. Казалось, что она не узнаёт тебя. От сильных мук её лицо перекосилось. У неё было такое выражение лица, будто что-то невидимое отчаянно било её по голове. Она опять закрыла глаза.
– Мама!
Ты не успела опомниться, как уже сидела на лавке, положив голову матери себе на колени. Ты придерживала её за плечо, чтобы голова не соскальзывала. Как можно было так оставить мать одну? В твоём сознании мелькнула досада, как будто кто-то намеренно оставил её в амбаре. На самом деле любой человек эгоист и первым делом обвиняет других. Ведь в тот момент ты с недовольством возмутилась, будто и вправду был какой-то конкретный человек, который бросил мать в одиночестве, но на самом деле ты и сама причастна к тому, что она осталась одна. Часто в подобных ситуациях человек теряется, не может ничего предпринять. Так было и с тобой. Вызвать «скорую»? Перенести маму хотя бы в комнату? А куда ушёл отец? В голову беспорядочно приходили разные мысли, но в реальности ты была не способна сделать ничего и только смотрела на мать, положив её голову себе на колени. Ты никогда не видела такого перекошенного муками маминого лица. Её рука, которая была с силой прижата ко лбу, вдруг соскользнула вниз. Напряжение ушло, и мать глубоко задышала. Руки и ноги распрямились, и было заметно, что неимоверная боль отпустила. Мамочка! Твоё сердце выпрыгивало из груди, ты хотела обнять её. Ты впервые подумала, что она была на грани жизни и смерти. Мама потихоньку открыла глаза, и её зрачки остановились на тебе. Она должна была удивиться, увидев тебя, но её зрачки были неподвижны. Она была настолько слаба, что даже не могла ни на что реагировать. Только спустя какое-то время мама сухо и тихо произнесла твоё имя. Потом чуть слышно пробормотала что-то. Ты наклонилась к ней.
– Когда умерла твоя тётя, я даже не могла плакать.
Бледное лицо матери выглядело настолько опустошённым, что ты ничего не могла сказать в ответ.
Похороны тёти были весной. Ты не смогла на них приехать. Не то что на похороны, ты не смогла даже навестить тётю, когда она почти год лежала в больнице. Но чем же ты была занята? В детстве она была для тебя второй мамой. На летних каникулах ты жила у тёти, чей дом располагался по другую сторону горы. Из племянников она больше всех любила тебя. Скорее всего потому что ты была похожа на маму. Тётя говорила: «Ты как две капли воды похожа на свою мать». Тётя кормила с тобой кроликов, заплетала тебе косу, заботилась о тебе, как о твоей матери в детстве. Всем она варила перловку и только для тебя готовила белый рис. Вечером она клала твою голову к себе на колени и рассказывала сказки. Она подкладывала тебе под голову свою руку. Ты до сих пор помнишь тётю молодой, хотя сейчас её уже нет на этом свете. В пожилом возрасте она воспитывала ребёнка своей двоюродной сестры, которая содержала булочную. После того как тётя упала на лестнице с ребёнком на руках, её отвезли в больницу, где выяснилось, что у неё рак в запущенной стадии и что спасти её уже нельзя.
– Бедняжка, – сказала мать, сообщая тебе эту новость.
– Неужели она не знала о болезни?
– Она никогда не обследовалась.
Мать периодически навещала тётю, носила ей диетическую кашу и кормила с ложечки. Когда мама рассказывала тебе: «Вчера была у сестры», «Я приготовила кунжутную кашу, она ей понравилась», ты лишь молча слушала. О том, что тётя умерла, мама тебе первой сообщила по телефону.
– Тётя умерла.
– …
– Можешь не приезжать на похороны, тебе своих забот хватает.
Ты и вправду не приехала на похороны, но не из-за слов матери, а из-за того, что тебе нужно было срочно закончить и сдать в печать текст. Старший брат, вернувшись с похорон, рассказывал тебе: «Я боялся, что мама будет убиваться, но она даже не плакала и сказала, что не пойдёт на могилу». – «Мама так сказала?» Брат ответил, что поддержал её решение, хотя это и выглядело странным. И вот сейчас, лёжа в амбаре, как только с лица матери исчезли следы мук, мама рассказала тебе, что, когда умерла тётя, она не могла даже плакать.
– Почему? Надо было плакать, если хотелось, – сказала ты.
Лицо матери по-прежнему не выражало никаких эмоций, но начало приобретать знакомый тебе облик, и ты стала успокаиваться. Она несколько раз моргнула.
– Я теперь не могу плакать.
– …
– Голова болит, прямо раскалывается.
Голова матери лежала у тебя на коленях. Ты рассматривала её лицо, залитое лучами заходящего солнца, будто видела его впервые. Разве мама страдала головными болями? Такими, что даже не могла плакать? Её большие чёрные глаза, которые раньше блестели, как у коровы, когда та вот-вот должна была отелиться, стали маленькими и почти полностью спрятались среди морщин. Бледные губы высохли и растрескались. Ты не знала, что она страдала от головных болей, настолько сильных, что не могла даже плакать, когда умерла твоя тётя. Ты подняла мамину руку, которая бессильно лежала в стороне, и положила ей на живот. Ты молча смотрела на тёмные пятна на тыльной стороне ладоней её рук, которые всю жизнь трудились. Ты подумала, что теперь уже не можешь сказать, что хорошо знаешь свою мать.
Ты вспомнила случай, который произошёл, когда был жив её брат.
После долгих скитаний по стране он вернулся в уезд Ч. и каждую среду наведывался к вам домой. У него не было к ней никаких особых дел, он приезжал на велосипеде, чтобы просто увидеть сестру. Иногда он даже не заходил в дом, а звал прямо с улицы: «Сестра! У тебя всё в порядке?» Твоя мать даже не успевала выйти во двор, как он говорил: «Ну тогда я поехал!» – разворачивал велосипед и уезжал. Насколько тебе было известно, мама с дядей были не очень дружны. Когда-то давно – ты этого времени не помнишь, а может, ты тогда ещё и не родилась, – дядя вроде бы взял у твоего отца в долг приличную сумму денег и не вернул. Иногда, рассказывая тебе об этом, мать каждый раз осуждала дядю, из-за которого ей приходилось постоянно чувствовать себя виноватой перед твоим отцом и его сестрой. Она очень переживала из-за всей этой истории. Около пяти лет от дяди не было ни слуху ни духу, мать постоянно вспоминала его, ворча: «И где его носит?» Ты не могла понять, беспокоилась ли она за своего брата, или винила его. Это было ещё в старом родительском доме до того, как его перестроили. Тогда вход был повёрнут в сторону ворот. Однажды, когда ты как раз была дома, послышалось, как кто-то вошёл через ворота и спросил: «Сестра, ты дома?» Услышав этот голос, мать, которая чистила и ела с тобой мандарины в комнате, подскочила и стремглав выбежала во двор. Кому же это мама так обрадовалась? Из любопытства ты тоже вышла за ней. Мама на секунду остановилась на крыльце и посмотрела в сторону ворот. «Братик!» – закричала она и выбежала ему навстречу, кое-как обувшись на ходу. Это был твой дядя. Подбежав к нему, она повторяла: «Как же так! Как же так!» – и стучала ему в грудь кулаком. Стоя на крыльце, ты наблюдала за ними. Ты впервые услышала, чтобы мама назвала кого-то братом. Упоминая о нём, мама раньше всегда говорила «твой дядя». Ты вскоре поняла, почему растерялась, увидев, как мама радостно бросилась навстречу брату. Ты будто впервые осознала: «Оказывается, у мамы тоже есть брат!» Иногда ты улыбаешься, вспоминая, как мама, твоя пожилая мама, выпрыгнула во двор и с детским «Братик!» бросилась к воротам ему навстречу. В тот момент мама будто стала девочкой младше тебя. Тот момент врезался в твою память. Тогда ты впервые осознала очевидное: да, у матери, как и у тебя, есть брат. Раньше для тебя мама всегда была просто мамой. Ты никогда не представляла себе, что и она когда-то сделала свой первый шаг, когда-то ей тоже было три года, двенадцать, двадцать лет. Ты с самого рождения воспринимала её только как маму. Как человека, который сразу родился матерью. Так было до того момента, пока ты не увидела, как мама в тот раз побежала навстречу дяде. Ты осознала, что у мамы тоже есть такие же чувства, которые ты испытываешь к своим братьям, и что она тоже когда-то была ребёнком. Кажется, именно с тех пор ты иногда стала рисовать в своём воображении то, какой она была, когда родилась в 1936 году (пусть даже в документах записано 1938-й), каким были её детство, юность, первые годы замужества и то время, когда она родила тебя.
Ты не могла уехать домой, оставив мать лежать здесь одну. Она сказала, что отец уехал в Сокчхо с группой из Центра корейской народной музыки и вернётся только через два дня. Приступ прошёл, но голова продолжала болеть, и мать оставалась лежать с открытым ртом, не в силах даже улыбаться. Она не только не могла плакать, она и улыбаться не могла. Мама даже не поняла тебя, когда ты предложила ей поехать в больницу. Ты помогла ей перебраться в дом. Она ступала очень медленно – видимо, у неё всё ещё гудело в голове. Прошло ещё довольно много времени, прежде чем ты смогла с ней заговорить. Мать сказала, что голова у неё болела всегда, а такие сильные боли случаются время от времени и что когда они проходят, то становится терпимо.
Знают ли братья о головных болях матери? Знает ли отец?
Ты подумала, что, вернувшись в город, надо будет рассказать всё братьям и отвезти её на обследование в крупную клинику. Когда мама наконец пришла в себя, она первым делом спросила, действительно ли ты сможешь остаться сегодня ночевать. С какого-то времени ты стала приезжать на полдня и сразу возвращаться в город. Ты вспомнила о намеченной на завтра встрече, но сказала: «Да, сегодня я останусь». Мать расплылась в улыбке.
Вы обе не знали, как готовить осьминога, которого ты купила живым на рыбном рынке города П., поэтому оставили его нетронутым и накрыли скромный стол из того, что нашлось в холодильнике, как в былые времена. Вы молча съели рис с кимчхи в рассоле, тушёным соевым творогом, жареными анчоусами и поджаренными на огне листами из водорослей. Иногда мама заворачивала рис в лист из водорослей и протягивала тебе. Ты, как в детстве, молча открывала рот и кусала. После еды вы решили прогуляться вокруг дома. Это был уже не тот дом, в котором прошло твоё детство, но, как и прежде, передний двор был соединён с боковым и задним. Перед задним забором в ряд стояли горшки. Раньше они были наполнены соевым соусом, солью, перечной и соевой пастой, но сейчас они стоят пустые. Когда вы прошли несколько кругов вокруг дома, в какой-то момент мать, будто опомнившись, спросила, почему ты вдруг приехала домой.
– Я была в городе П.…
– П. же отсюда далеко.
– Да.
– Оттуда же, наверное, дольше было добираться, чем из Сеула.
– Ну да.
– Не понимаю. То тебя не дождаться, то ты приезжаешь аж из П.?
Вместо ответа ты взяла в темноте пухлую мамину руку, которая по-прежнему была слабой. Просто ты и сама не знала, как объяснить то, что чувствовала. Ты сказала маме, что рано утром ездила читать лекцию в библиотеку, где собраны книги, написанные шрифтом Брайля, в город П… «Брайля?» – «Шрифт Брайля – это азбука для слепых, которая изображается выпуклыми точками». Мать кивнула. Пока вы ходили кругами по двору, ты рассказала матери о своей поездке в город П. Директор этой библиотеки уже несколько лет подряд приглашал тебя приехать, но из-за других дел поездка не складывалась. В начале этой весны тебе опять позвонили. Это было, как раз когда вышла твоя новая книга. Директор сказал, что хочет издать твою книгу на азбуке Брайля. Азбука Брайля. Ты практически ничего о ней не знала. Ты сама знала ровно то, что потом сказала маме, – это азбука для слепых. Когда ты услышала о намерении издать твою книгу на шрифте Брайля, у тебя было очень смутное представление о том, как это будет. Такое же смутное, как представление о ещё не прочитанной книге. Директор просил у тебя разрешение на издание. Если бы он не произнёс слово «разрешение», возможно, и на этот раз у тебя так и не сложилось бы поехать в библиотеку для слепых. Это слово тронуло тебя. «Надо же – он просит разрешение, чтобы переиздать ту же книгу на шрифте, понятном среди слепых, чтобы они могли прочесть её». Подумав так, ты почувствовала, что не в силах отказать, и ответила: «Хорошо». Директор сказал, что книга будет готова к ноябрю, а в ноябре отмечают День азбуки Брайля. Он просил, чтобы ты в этот день приехала на церемонию передачи книги в библиотеку. «Почему оно всё так повернулось?» – подумала ты, но уже не могла отказаться от данного ранее согласия. К тому же тогда было только начало весны, и ноябрь казался ещё очень далёким. Но время бежало неумолимо, прошла весна, лето, пришла осень, и вскоре наступил ноябрь, тот самый день.
Большинство событий в жизни можно предвидеть заранее. Даже если кажется, что что-то случилось неожиданно, на самом деле, если задуматься, станет понятным, что всегда случается то, что должно было случиться. И если с кем-то часто случается что-то неожиданное, то это значит лишь то, что этот человек не задумывается о последствиях своих действий. Поэтому всё, что случилось в твоей поездке в библиотеку Брайля, вполне можно было предвидеть, если бы у тебя было время поинтересоваться или задуматься над тем, что из себя представляет библиотека для слепых. Но ты была слишком занята всю весну, лето и осень. Даже в тот день, когда ты уже ехала туда, ты не столько думала о людях, с которыми встретишься, сколько нервничала, как бы не опоздать к десяти часам, на которые была назначена встреча. Едва успев на самолёт, который вылетал в восемь утра, ты прибыла в город П. и села в такси. Добравшись до библиотеки, ты вошла в приёмную. Директор с помощью волонтёра подошёл к тебе и сел рядом. «Спасибо, что приехали к нам», – он вежливо поздоровался и протянул руку. Скрыв волнение, ты весело ответила: «Здравствуйте», – и пожала руку директора. Его ладонь была мягкой. Он начал делиться впечатлениями о твоей книге. Ты только улыбалась и кивала головой незрячему библиотекарю, который, конечно же, не мог увидеть ни твоей улыбки, ни твоего кивания. Это был День азбуки Брайля. Ты вошла в аудиторию. Там было около четырёхсот человек, ещё несколько в этот момент как раз заходили в зал с помощью волонтёров. Среди слушателей были женщины и мужчины средних лет, старики и молодёжь, не было только детей. Началась официальная часть мероприятия, несколько человек по очереди вышли на сцену и выступили с приветственной речью, потом прошла церемония вручения благодарственных грамот. Когда объявили твою книгу, переведённую на азбуку слепых, ты тоже вышла вперёд. Издание на азбуке Брайля, которое ты получила из рук директора библиотеки, было в два раза толще обычной книги, но очень лёгким. Послышались аплодисменты, и с книгой в руках ты вернулась на своё место. Мероприятие продолжалось. Пока вручали грамоты самым активным читателям, ты заглянула в книгу, написанную азбукой Брайля. Вдруг у тебя будто потемнело в глазах. Белый лист пестрел огромным количеством точек. Казалось, будто ты проваливаешься в какую-то чёрную дыру или, спускаясь по давно знакомой лестнице, задумавшись, вдруг оступаешься и кубарем летишь вниз. Это был бешеный танец точек на белом листе, похожих на дырочки от иголки. Ты не могла прочитать ни одного предложения. Ты рассказала матери, как перелистнула одну страницу, вторую, третью, потом закрыла книгу. Мать внимательно слушала, и ты продолжала. В заключение мероприятия ты должна была выступить с рассказом о новом романе. Ты сидела, положив книгу на колени, а когда назвали твоё имя, вышла вперёд и положила её перед собой на кафедру. Взглянув в зал, ты невольно выпрямилась. Оказавшись перед аудиторией более четырёхсот незрячих, ты была в растерянности, не зная, на кого смотреть.
– И как ты справилась? – спросила мама.
Ты ответила, что отведённые тебе пятьдесят минут показались очень длинными. Ты привыкла всегда смотреть собеседнику в глаза. В зависимости от того, что в них написано, ты решаешь, рассказывать до конца или остановиться. Иногда, глядя в чьи-то глаза, невольно начинаешь рассказывать то, о чём никому раньше не говорила. Знает ли мама об этой привычке? Оказавшись перед четырьмя сотнями незрячих, ты была в замешательстве, на ком остановить взгляд, чтобы начать свой рассказ. У одних глаза были закрыты, у других приоткрыты, на некоторых были тёмные очки, а кто-то как будто пристально смотрел на тебя, как ты волнуешься. Перед устремлёнными в твою сторону, но не видящими тебя глазами ты почувствовала себя одинокой. Ты засомневалась, есть ли смысл рассказывать им о своём произведении. В то же время говорить о чём-то другом – например, о жизни – тоже было неуместно. Тебе показалось, что о жизни не ты им должна рассказывать, а наоборот, они тебе. В раздумьях ты произнесла в микрофон первую фразу: «О чём бы вам рассказать?» Слушатели засмеялись. Может быть, они подумали, что этим ты хочешь сказать, что готова рассказать им всё, что угодно. А может, они засмеялись, чтобы подбодрить тебя и разрядить обстановку. Мужчина лет сорока с лишним отозвался: «Вы же приехали, чтобы рассказать о своей книге». Глаза этого человека были будто направлены на тебя, на кафедру, но были закрыты. Глядя на эти закрытые глаза, ты начала рассказывать о своём романе, о том, что побудило тебя написать его, что ты пережила в душе во время работы над ним, о надеждах, появившихся у тебя в связи с этой книгой после её написания. Ты была удивлена. Эти люди слушали тебя внимательно, как никто до этого тебя не слушал. По их движениям было видно, что они сосредоточены на твоём рассказе. Слушая, кто-то кивал, кто-то сидел, выдвинув одну ногу, кто-то – наклонившись вперёд всем телом. Ты не могла расшифровать ни одного предложения, написанного на их азбуке, а они, прочитав твой роман, задавали тебе вопросы, делились впечатлениями. Ты сказала матери, что ещё никогда раньше не встречала людей, которые бы так хорошо отзывались о твоём произведении. Мама, которая до этого молча слушала твой рассказ, вдруг сказала: «Даже они смогли прочитать твою книгу!» Разговор ненадолго прервался. Потом мама попросила рассказать ещё. Когда ты закончила своё выступление, один из них поднял руку и попросил разрешения задать вопрос. Ты согласилась. «Мама, он ничего не видит, но он сказал, что его хобби – путешествовать». Мать опять стала внимательно слушать. Куда же он, незрячий, путешествует? На мгновение ты растерялась. Он сказал, что в одном из твоих давних произведений местом событий является Перу. Главный герой едет в место под названием Мачу-Пикчу, и в книге говорится, что поезд там идёт задним ходом. Человек сказал, что, прочитав роман, загорелся мечтой побывать в Перу и проехаться на том поезде. Он спросил, ездила ли ты сама на нём. Речь шла о произведении, которое ты написала более десяти лет назад. Память часто подводит тебя – нередко, открыв дверцу холодильника, ты забываешь, что хотела достать, и, подставив лицо под струю холодного воздуха, долго так стоишь в раздумьях, после чего закрываешь дверцу, так и не вспомнив, зачем открывала её. Но, тем не менее, к собственному удивлению, ты начала вполне уверенно рассказывать о поездке в Перу десять лет назад, перед написанием книги. Ты рассказывала о столице Перу Лиме, о Куско, который называли «пупом Вселенной», о станции Святого Петра, куда ты отправилась рано утром, чтобы сесть на поезд до Мачу-Пикчу. О поезде, который больше десяти раз проезжает то вперёд, то назад, после чего отправляется в Мачу-Пикчу. «Названия стран, местностей и гор просто отлетали от зубов», – сказала ты матери. Это были глаза, которые ты ещё никогда не видела, глаза, которые, казалось, поймут и простят любой твой недостаток. Чувствуя, как они принимают тебя, ты рассказала о произведении то, чего никогда до этого не рассказывала. Ты сказала об этом матери. «А что именно?» – спросила она. «Я сказала, что если бы повторно взялась писать эту книгу, то написала бы её по-другому», – ответила ты. «Что в этом такого?» – опять спросила она. «Я ведь этими словами перечеркнула то, что сделала, мама!» Почувствовав тоску, ты нашла мамину руку и сжала её в своей ладони. В темноте мама задумчиво посмотрела на тебя: «А почему ты это скрываешь? Надо всегда говорить то, что чувствуешь», – мать высвободила свою руку и погладила тебя по спине. Ощущение от прикосновения её руки было таким же, как когда в детстве она мыла тебе лицо своей большой ладонью. «Ты так хорошо рассказываешь», – похвалила мама. «Я?» Она кивнула: «Да, ты очень интересно рассказала». – «Тебе понравился мой рассказ?» – «Да… Понравился». – «Понравился мой рассказ?» У тебя защемило в сердце. Ты поняла, что дело не в том, что ты рассказала ей какие-то интересные факты, а просто после поездки в библиотеку для слепых ты начала разговаривать с ней по-другому. Вспомни, как ты разговаривала с матерью после того, как переехала в город? Ты всегда злилась на неё, огрызалась, что она тебя не понимает. «Ты же мама, как ты можешь так говорить?» – спрашивала ты с обвинением в голосе. «Зачем тебе это знать?» – спрашивала ты с пренебрежением. После того как ты поняла, что у мамы уже нет сил ругать тебя, на мамин вопрос, зачем ты ходила туда-то, ты коротко отвечала: «Надо было». Если тебе приходилось лететь за границу, когда твою книгу переводили на иностранный язык или на семинар, мама спрашивала: «Зачем ты туда летишь?», ты сухо отвечала: «Есть дела». Мама как-то сказала: «Хватит тебе летать на самолётах. Случись чего – по двести человек сразу погибает. Зачем тебе эти самолёты?» – «У меня там дела, вот я и лечу». – «Почему у тебя вечно много дел?» – опять спрашивала мама. «Так получается, мама», – безразлично отвечала ты, не утруждая себя пояснениями. Тебе было трудно рассказывать матери что-то о себе. Тебе казалось, что твои дела не имеют никакого отношения к её жизни. Но когда ты рассказывала о растерянности, которую испытала, увидев шрифт Брайля, о том, как готова была провалиться сквозь землю перед четырьмя сотнями незрячих, мать внимательно слушала, будто у неё как рукой сняло всю головную боль. Ты уже не помнишь, когда в последний раз подробно рассказывала маме о том, что происходит у тебя в жизни. С каких-то пор твой разговор с матерью стал коротким. Всё, что ты говорила, это в основном: «Ты поела?», «Как здоровье?», «Как отец?», «Осторожно, не простудись», «Я выслала деньги». Мама же обычно говорила: «Я отправила тебе кимчхи», «Мне приснился плохой сон», «Выслала рис», «Выслала соевую пасту», «Выслала отвар пустырника», «Тебе будут звонить из службы доставки, так что не отключай телефон».
Один экземпляр твоей книги, переведённой на язык слепых, состоял из четырёх томов. Когда ты попрощалась с аудиторией, держа в руках бумажный пакет с книгами, до обратного рейса оставалось ещё два часа. Ты вспомнила, как, стоя у кафедры, отвела взгляд от аудитории, посмотрела в окно и неожиданно для себя увидела порт, где было пришвартовано несколько больших и маленьких кораблей. Ты подумала, если тут рядом порт, значит, должен быть и рыбный рынок. Ты села в такси и отправилась туда. Бродить в свободное время по рынкам незнакомого города было твоим хобби. Жизнь на рынке кипела, несмотря на то что был будний день. Уже перед входом на рынок ты увидела, как два человека разделывали рыбу-луну размером с легковую машину. Увидев огромную рыбу, ты спросила, не тунец ли это. Торговец ответил, что это рыба-луна. Ты вспомнила, как читала в каком-то романе – названия ты не помнила – про девушку, которая родилась в деревушке у моря, а потом уехала жить в город. Загрустив, она каждый раз шла к огромному аквариуму и разговаривала с рыбой-луной. Девушка была в обиде на свою мать, которая забрала её сбережения и сбежала в город с молодым любовником. Но потом девушка признаётся: «Всё равно я скучаю по ней. И ты, рыба-луна, – единственная, кому я могу об этом сказать». Да, это была та самая рыба-луна, о которой говорилось в книге. Довольно необычное название для рыбы, поэтому ты переспросила: «Рыба-луна?» – «Да, её ещё называют мамбо». Как в песне: «Эй, мамбо!» Ты почувствовала, что только в тот момент полностью ушло то напряжение, которое ты всё время чувствовала с тех пор, как вошла в библиотеку. На прилавках лежали живые осьминоги, головы которых были больше человеческих, свежие морские ушки, рыба-меч, скумбрия и крабы, которые были как минимум в три раза дешевле, чем в Сеуле. Ты вдруг вспомнила о матери. Может быть, из-за рыбы-луны. Раньше ты не вспоминала о матери на рыбном рынке, но тут в памяти отчётливо всплыла картина, как зимой вы с мамой чистили у колодца ската для поминальной церемонии. Оледеневшими руками мама счищала шкурку грязно-чёрного цвета, вместе с которой снималась и мякоть. В одной лавке был выставлен варёный осьминог размером с немаленького ребёнка. Ты остановилась и купила там живого осьминога за 15 тысяч вон. Ещё ты взяла морских ушек. Они хоть и были выращены искусственно, зато, как сказала продавщица, их вскармливали морской капустой и ламинариями. Когда ты сказала, что повезёшь это в Сеул, хозяйка предложила заплатить ещё две тысячи, за которые она положит всё в коробку со льдом. Даже когда ты уже вышла с рынка с пенопластовым ящиком, где лежал живой осьминог и морские ушки, до самолёта оставалось ещё много времени. Держа в одной руке книги, которые тебе дали в библиотеке, а в другой коробку, ты опять села в такси и на этот раз поехала к морю. Дорога от рыбного рынка до морского побережья, где можно было пройтись по песку, заняла всего три минуты. Был ноябрь, и на берегу не было никого, кроме двух влюблённых пар. Пока ты шла через широкую песчаную полосу к воде, ты два раза споткнулась. Ты села прямо на мелкий песок, перед твоими глазами простиралось море. Ты неподвижно смотрела на морскую гладь, потом обернулась и увидела высотные дома и магазины, смотревшие на море. Они стояли ровно через дорогу от того места, где ты вышла из такси. Ты подумала, что люди, которые живут здесь, в жаркую летнюю ночь могут в любой момент выйти окунуться, а потом дома принять душ. Ты смотрела на море, а потом в какой-то момент достала из бумажного пакета книгу для слепых и открыла её. Белые точки, которыми была усыпана каждая страница, блестели на ноябрьском солнце.
Сидя под лучами солнца на морском берегу, ты водила пальцами по непонятным тебе буквам и пыталась вспомнить, кто же научил тебя читать. Это был средний брат. Ты лежала рядом с ним, уперевшись локтями в пол в передней части старого дома. Рядом сидела мать. У среднего брата был спокойный характер. Он лучше всех детей в семье слушался родителей. Не смея перечить матери, – хотя по его выражению лица было заметно, что это скучное занятие, – он заставлял тебя по несколько раз писать арабские цифры, гласные и согласные буквы корейского алфавита. Ты была левшой и всё время пыталась перехватить карандаш в левую руку. Каждый раз при этом, по указанию матери, брат ударял тебя по кисти бамбуковой линейкой. Тебе было удобнее писать левой рукой, но мама говорила, что тот, кто делает всё левой рукой, накликает на себя беду. Если ты на кухне накладывала рис левой рукой, мать забирала лопатку и совала её тебе в правую руку. Если ты всё равно брала её левой рукой, она забирала у тебя лопатку, била ею по руке, приговаривая: «Ты почему не слушаешься?!» На руке оставался красный след. Стоило брату отвернуться, как ты быстро перекладывала карандаш в левую руку и, чтобы написать восьмёрку, рисовала два кружка один над другим, после чего быстро перехватывала карандаш обратно в правую. Брат сразу догадывался, что ты написала восьмёрку из двух отдельных кружков, – заставлял тебя подставить ладони и ударял бамбуковой линейкой. Каждый раз, когда брат учил тебя писать, мама, штопая носки или очищая чеснок, смотрела, как ты, лёжа на полу, пишешь буквы. Ещё до школы ты могла написать имя, своё и мамино. Когда ты открывала книгу и начинала с запинками читать, лицо матери расцветало. Ты будто видела эту картину сейчас, поверх страницы, пестревшей точками азбуки для слепых, которую ты не могла прочитать. Ты встала с песка. Даже не отряхнувшись, ты повернулась спиной к морю и пошла быстрым шагом. Ты решила не возвращаться в Сеул, а села в такси, доехала до города Л., где пересела на поезд до уезда Ч., думая о том, что вот уже полгода ты её не видела.
Тебе вспомнился школьный класс. Это было давно.
В тот день шестьдесят с лишним учеников шестого класса писали заявления о поступлении на следующую ступень обучения – среднюю школу. Не написать заявление в тот день означало, что на этом учёба в школе закончится навсегда. Среди детей, которые не написали заявление, была и ты. Ты ещё до конца не понимала, что означало бросить учёбу. Тебя больше беспокоило, что мать вчера вечером накричала на отца, который лежал больной. «Мы и так живём в глуши и не можем ей ничего дать. А если ещё не пустить её учиться – что с неё станет?» – вопила мать на больного отца. Отец встал и вышел за ворота, а мать схватила обеденный столик и вышвырнула его во двор. «Проку от всего этого барахла, если мы дочку не можем в школу отдать? Разобью всё напрочь!» – кричала она. Ты про себя думала, что не нужна тебе эта школа, лишь бы мама успокоилась. Вышвырнув столик, мать не остановилась, она начала хлопать дверьми кладовой, срывать развешенное на верёвке бельё, комкая и бросая его во двор. Ты стояла у колодца и молча смотрела на неё. Она подошла к тебе, сняла со своей головы полотенце и поднесла к твоему носу. «Дуй!» От полотенца резко пахнуло потом. Ты не хотела сморкаться, тем более в это вонючее полотенце. Но мать не отступала: «Дуй сильно!» Ты медлила. Мама сказала, что надо высморкаться, чтобы не плакать. Наверное, у тебя было такое выражение лица, будто ты вот-вот расплачешься. Мать просила тебя высморкаться, чтобы ты не заплакала. Ты решила не упрямиться и высморкалась в это пропахшее потом полотенце. Завтра, с тем же самым грязным полотенцем на голове, мать появилась в твоём классе. Она о чём-то поговорила с классным руководителем, после чего тебе дали заявление на зачисление в среднюю школу. Вписывая своё имя, ты подняла голову и увидела, как мать смотрит на тебя через окно класса, выходившее в коридор. Встретившись с тобой взглядом, она сняла с головы полотенце, замахала им и широко улыбнулась. У мамы было единственное украшение – жёлтое кольцо, которое она носила на среднем пальце. Когда пришло время вносить оплату за поступление в среднюю школу, на пальце вместо кольца остался только глубокий след.
