Текст книги "Светорада Янтарная"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Пусть едет, – сказал Лев. Его голос прозвучал сухо и холодно.
Да, своему брату базилевс позволял все – как разумное, так и неразумное.
Между тем уже дважды томительно и громко пропела труба, ипподром стихал, готовясь к волнующему зрелищу. Все головы как по команде повернулись в сторону кафизмы. И вот император поднялся и, приняв из рук препозита Зенона белое полотнище, взмахнул им, ознаменовав начало состязаний.
Громогласно ударил гонг. Ворота под бронзовой квадригой распахнулись, и колесницы загрохотали по беговому кругу. Четыре экипажа «голубых» и четыре «зеленых» неслись по беговой полосе, а на возничих, поверх специальных кожаных доспехов, развевались короткие накидки цвета той партии, за которую они выступали. На головах у них были кожаные шлемы с предохранявшими лицо нащечниками. К тому же возничих удерживали в колесницах специальные ремни, однако у каждого с собой был нож, чтобы в случае, если колесница перевернется, обрезать ремни и благополучно выбраться из нее. Оставаться в перевернутой колеснице было опасно, хотя каждый из управляющих квадригой надеялся, что он достаточно искусный возничий, чтобы избежать катастрофы. И когда копыта лошадей упруго били в песок бегового круга, никто из смелых ездоков не думал о возможных несчастьях, а только о победе.
С кафизмы было прекрасно видно, как квадриги начали заезд, причем столь стремительно, что спицы колес слились в один сплошной круг. Светорада сразу выделила четверку кесаря, лошадей темно– гнедой масти с белыми до колен ногами. Он сам стоял на колеснице, правя одной рукой этими бешеными животными, а другой погоняя их кнутом. И все же его лошади шли в общей группе квадриг, в то время как впереди всех, запряженная серыми в яблоках сирийскими лошадьми, неслась колесница прославленного Гаврилопула.
В таком же соотношении сил колесницы прошли весь большой круг ипподрома, о чем оповестил гонг, едва слышимый среди воплей толпы. Служащий снял со стенда посеребренный диск: первый круг был окончен.
На втором круге колесницы растянулись по дорожке, но серые Гаврилопула по– прежнему были недосягаемы. Зато теперь Светорада видела, как гнедые кесаря стали постепенно набирать темп. Александр пронесся мимо трибун под рукоплескания и рев толпы, упершись длинными ногами в основание колесницы; тело его было несколько наклонено вперед, за плечами полоскалась зеленая накидка, а его лошади, вытянув шеи и по– кошачьи прижав уши, упруго выбрасывали ноги, все больше и больше сокращая расстояние, которое ранее выиграла у них квадрига серых. Теперь Александр даже не работал кнутом, словно надеялся, что его четверка может пока обойтись без подбадривания. Было заметно, как он подвел квадригу почти к самой разделительной «спине», чтобы сократить расстояние при повороте, и его левая пристяжная Аврора послушно сделала поворот, увлекая за собой остальных лошадей. Это дало возможность выиграть пядь земли, сократило время, и на третьем круге квадрига гнедых обогнала основных соперников. Теперь впереди двигалась только четверка серых коней Гаврилопула и еще одна четверка вороных, которая всю гонку шла второй, не сокращая и не увеличивая расстояние.
Гаврилопул по– прежнему возглавлял гонку. Его голубая накидка развевалась, серые кони были в пене, и он погонял их с таким неистовством, что казалось, скорее запорет их, чем даст сократить выигранное в начале забега расстояние. Квадрига вороных по– прежнему шла за лидером, а вот гнедые Александра уверенно неслись вдоль «спины» третьими, хотя все видели, как постепенно сокращается расстояние между ними и первыми двумя квадригами.
Ипподром ревел от восторга. Квадриги пошли на третий круг. Казалось, сами кони, подбадриваемые понуканиями возничих и криками толпы, взволнованы происходящим; животные неслись, взметая копытами песок и со злобой косясь друг на друга. А тут еще, когда колесницы пошли на четвертый круг, гнедые кесаря вдруг сделали резкий рывок и успели протиснуться между «спиной» и поворотом, потеснив квадригу вороных. Это был опасный прием, колеса экипажей почти сцепились, полетели искры, и возничий вороных благоразумно ушел в сторону, уступив Александру. Квадрига гнедых вырвалась вперед.
Все огромное сооружение для скачек сотрясалось от криков. Светорада сидела, сцепив пальцы, и поражалась тем, насколько спокойно держатся присутствующие подле императора царедворцы. Они только переговаривались, а сам Лев казался невозмутимым. Но в какой– то миг, украдкой посмотрев на него, Светорада все же отметила, как побелели костяшки его пальцев под яркими перстнями – так крепко он вцепился в золоченых львов, украшавших подлокотники трона.
«Выходит, и божественному владыке ничто человеческое не чуждо, – мелькнуло в голове Светорады. – Ведь бега на ипподроме довольно опасное дело, а у императора там родной брат как– никак».
Гнедые кесаря опять пронеслись мимо кафизмы. Животные бежали, почти стелясь по дорожке, но Александр, в отличие от неистово нахлестывающего своих лошадей Гаврилопула, стоял неподвижно. Светорада невольно восхитилась им, дивясь его хладнокровию и умению сберегать силы для последнего, решающего, рывка.
Внезапно мчавшиеся следом вороные и еще одна квадрига почти сшиблись на повороте, одна из колесниц подскочила, и было видно, как с ее оси слетело колесо. Теперь квадрига почти пахала осью песок, резко кренясь набок. Возничий быстро срезал удерживающие его ремни, вывалился из экипажа, покатился под спасительную защиту «спины», почти взлетел на ее барьер между статуями, в то время как брошенная им квадрига пошла наискосок, задержав бег остальных колесниц.
Светорада в какой– то миг заметила, что кусает пальцы. Она поняла, что лишь по счастливой случайности обошлось без человеческих жертв, и ей стало страшно. Теперь только три колесницы возглавляли круг, причем вороные безнадежно отставали от несшихся впереди квадриг Гаврилопула и Александра.
Именно в этот момент Александр, казалось, проснулся. Его рука с хлыстом заработала, он неистово стегал лошадей, и те, став почти черными от пота, отчаянными рывками настигали квадригу серых. Теперь обе четверки почти сравнялись и ехали бок о бок, приближаясь к решающему, седьмому, кругу заезда. Лошади шли морда к морде, высокая фигура кесаря и коренастая, плотная Гаврилопула были рядом, так что создавалось впечатление, будто они даже смотрят друг на друга перед опасным поворотом.
Над ареной клубилась пыль, квадриги стремительно приближались к опасному месту. Гаврилопул не намерен был уступать. Наоборот, он так насел на лошадей, что смог вырвать какие– то мгновения и оказался у поворота первым, в то время как квадрига гнедых Александра, делая следом круг, почти встала набок, наклонилась на двух колесах…
Где– то рядом со Светорадой раздался испуганный женский возглас. Резко оглянувшись, княжна увидела привставшую с кресла богато одетую женщину и догадалась, что это жена Александра – София Дука. Но тут же забыла о ней, следя за состязанием. На седьмом круге гнедые Александра все отчаяннее рвались вперед, кесарь хлестал животных, заражая их своим желанием победы. Все видели, что у поворота он вырвался вперед, стал срезать угол настолько близко к «спине», что это грозило столкновением. Но Гаврилопул был упрям и не уступал. И все же гнедые кесаря просто оттеснили его лошадей, грохоча сцепленными колесами, и вскоре стало заметно, что Александр сумел срезать поворот и отчаянными усилиями послал свою квадригу вперед.
Над огромным зданием ипподрома стоял неумолкающий рев. Теперь обе колесницы, выйдя на прямую, шли голова к голове, расширенные ноздри лошадей выровнялись в одну линию. Все остальные квадриги отстали, но до них уже никому не было дела. Высокая фигура кесаря в зеленой накидке и плотная Гаврилопула в голубой опять были рядом. Колесницы приближались к финишу, толпа бесновалась, даже патриарх поднялся, а Самона подошел к балюстраде кафизмы. Вскрикнул, не сдержавшись, Агир, а Светорада, ерзая на своем табурете, совсем позабыла о том, что тут не принято бурно проявлять чувства. А хотелось. Все же в этих скачках было что– то упоительно волнующее! И она только дивилась спокойствию и выдержке императора, который сидел, не расцепляя пальцев на подлокотниках трона.
И все же с его уст сорвалось:
– Если они придут вместе, то победа будет у «зеленых». Они дважды были сегодня первыми.
Он еще мог спокойно рассуждать! И вдруг Лев тоже привстал, когда квадрига Гаврилопула вырвалась вперед. Однако силы державшейся все время впереди четверки серых были на исходе, и Александр сумел заставить своих лошадей сделать отчаянный рывок.
Звук гонга почти потонул в воплях ликующей толпы, когда квадрига кесаря, обогнав едва ли не на полкорпуса серых, первой пришла к финишу.
– Кесарь будет доволен, – упав в кресло, вымолвил Лев, и все кинулись к нему, спеша поздравить с победой брата.
– Для кесаря сдержите восторги, – почти церемонно отвечал Лев. И все же он был рад, даже повернулся и улыбнулся Зое. Почти по– семейному. – Давно я не получал такого удовольствия от скачек.
– Александр просто безумец, – отозвалась Зоя. Ее черные глаза счастливо сияли.
О Светораде все словно позабыли, даже патриарх о чем– то переговаривался с Агиром, а Анимаиса спешила выказать поздравления Софье Дуке. Княжна прошла к выходу и слегка потянула за край хламиды Зенона, привлекая его внимание, чтобы сказать несколько слов и спросить, как ей быть. Но сейчас Зенона волновало только одно – каким образом устроить чествование победившего кесаря, и он только замахал на нее руками.
Но Александр сам нашел способ насладиться своей победой. Он вывел свою усталую квадригу на арену и неспешно поехал по беговой дорожке с поднятой рукой. Зрители приветствовали его аплодисментами и громкими ликующими криками. В воздух взлетали белые голуби, пели трубы, на арену снегом летели цветы. Воистину брат императора получил на свой день рождения такой подарок, какой сам хотел.
Светорада так и стояла в стороне, когда, одолев круг славы, кесарь почти вбежал в кафизму, прошел мимо нее, едва не задев полой своей зеленой накидки. Он был высокий, тонкий, но широкоплечий, Светорада даже почувствовала запах его разгоряченного тела, смешанный с запахом кожи и ароматом благовоний. Окруженный восторженными царедворцами, Александр только сейчас отстегнул ремешок шлема и, отстранив столпившихся людей, почти рухнул перед базилевсом, опустив на обтянутые пурпуром колени Льва свою голову в спутанных, темных от пота локонах. Держался он куда менее церемонно, чем было принято в окружении автократора ромеев, и это умилило княжну.
– Ты видел? – спросил он, ловя унизанные перстнями руки Льва. – Ты видел!..
Лев улыбался покровительственно и в то же время снисходительно. Попросил Александра успокоиться и взять себя в руки. Но тот все еще пребывал в восторге.
– Владыко, вы видели! – Теперь он повернулся к патриарху, и строгий Николай почти по– отечески потрепал взлохмаченные волосы кесаря.
Светорада заметила, что при этом базилевс едва ли не поморщился. Да и она сама вдруг стала ощущать смутное волнение… почти напряжение. А тут еще Александра обступили царедворцы, каждый стремился сказать ему что– то приятное. Только жена Александра не стала его поздравлять, застыв в своем кресле с видом надменного идола. Александр мельком взглянул в ее сторону, но, не подумав даже приблизиться или позвать, повернулся к обращавшемуся к нему Самоне.
Лишь теперь Светорада разглядела лицо кесаря. Она судорожно сглотнула. А ведь она столько раз видела самбазилевса в соборах и процессиях, правда издали… как видела до сегодняшнего дня самого императора. Сейчас же она смотрела… и узнавала. Эти чувственные губы, разлет темных бровей, светлые голубые глаза, осененные длинными ресницами… Это был ее Тритон!
У нее ослабели ноги. Захотелось тут же убежать отсюда, но она не двигалась, даже прислонилась спиной к стене кафизмы. Брат императора Византии! Его соправитель и наследник! Самбазилевс Александр Македонянин, о котором молятся все ромеи империи!
Он с довольным видом выслушивал похвалы и восторженные отзывы, оглядывал всех и улыбался такой знакомой беспечной улыбкой. На миг его взгляд скользнул по Светораде, потом перешел на кого– то иного. Светорада смотрела на него, не смея дышать. Ей было страшно. Что, если он узнает ее? И что, если не узнает?..
Но вот его удивительно светлые глаза опять задержались на ней и… остановились. Он смотрел на Светораду, и его темные брови удивленно ползли к мокрым завиткам волос, прилипшим ко лбу. Улыбка застыла.
Все. Продолжая глядеть в эти светлые небесно– голубые глаза, Светорада стала уплывать куда– то. Звуки слились в единый гул, свет и тени закружились, и она лишилась чувств, осев на мраморный пол у стены.
Глава 7
Ее привел в себя неприятный запах, от которого она чуть не задохнулась и закашлялась. У ее лица кто– то держал дымящуюся эссенцию с обжигающим запахом. Светорада отвела руку с резким составом, повернулась на бок и застонала. А потом различила голос Ипатия:
– Она очнулась. Все, достаточно, Варда. Ты можешь быть свободен. И… спасибо, что помог принести ее сюда.
Княжна открыла глаза и приподнялась.
Оказалось, что она лежит в каких– то затемненных роскошных покоях, подле нее сидит, все еще держа смесь с резким запахом, ее враг Варда, а за его спиной стоят с озабоченными лицами Ипатий и Зенон.
– Где я?
Мысли еще были путаными, но все равно оставалось ощущение, что случилось нечто важное. Нечто невероятно важное и неожиданное. И еще Варда рядом. От осознания этого появилось неприятное раздражающее чувство.
Светорада видела, как Варда поднялся, видела его замкнутое лицо под золоченым ободом шлема, нахмуренные брови. На Светораду он теперь не смотрел, вышел, затворив за собой тяжелую дверь. Очень красивую дверь – позолота, мозаика из ценных пород дерева, даже самоцветные каменья.
– Где я? – вновь спросила Светорада, оглядывая роскошный полутемный покой, едва освещенный лучами солнца, проникающими из– за портьер на высоком окне.
– Ты в Кариане. Это личные покои Зенона.
Светорада вспомнила, что Кариан – один из дворцов Большого Палатия. Значит, она в Палатии? И вмиг все вспомнила. И кафизму, и ласково взиравшего на нее Льва, а главное… Главное, она поняла, что влюбилась в его беспутного брата, кесаря Александра. И он об этом знает. Не мог не понять по ее лицу, если, конечно, не догадался об этом раньше, когда она льнула к нему на морском берегу, пока он однажды не перестал приходить на их тайные свидания… Понятно теперь, отчего перестал. Кесарь империи не был волен в своих поступках, его могли увлечь иные дела. Разумеется, он видел, как она лишилась чувств, едва узнав, кто он на самом деле. Раньше он скрывал это. «Пусть мы останемся друг для друга стихиями, – говорил ее Тритон у моря. – Ветром, волной, небом, морем и… страстью».
Княжна попробовала приподняться, провела рукой по лицу. О Боже правый… боги! Она тупо смотрела перед собой, не зная, как ей быть. Как?.. Разве он не сказал ей ранее: «Ветер, волна, страсть…» И все. Ясно же, что с его вершин не спускаются до нагих наяд, так щедро и безрассудно отдающих свое тело.
Препозит Зенон, стоявший подле нее, что– то говорил Ипатию. Светорада заставила себя вслушаться. Оказывается, сейчас он был больше препозитом, чем братом, и, несмотря на просьбы Ипатия оставить их одних, настаивал, чтобы Ксантия шла выполнять поручение базилевса: давать разъяснения поварам насчет блюда, которое наисветлейший пожелал испробовать на сегодняшнем пиру.
– Разве ты не понял, что от нее будет мало толку, пока она не почувствует себя лучше? – резко прервал Зенона Ипатий. – Жара, шум, волнения. Немудрено, что бедняжка лишилась чувств. Ей надо передохнуть. Оставь же нас. Нам надо переговорить со Светорадой.
Полное лицо Зенона застыло, он смотрел на брата почти гневно. Наконец чуть заметно кивнул.
– Только недолго. Я пришлю за ней.
Опять открылась и закрылась роскошная дверь. Светорада осталась вдвоем с Ипатием. И если раньше княжна рядом с ним чувствовала себя защищенной, то сейчас она испытывала неловкость. Откинувшись на высокое изголовье ложа, она старалась не смотреть на него.
– Светорада, – позвал он, подсаживаясь на край ложа. – Светорада, взгляни на меня.
Она исполнила это через силу. Лицо Ипатия было бледным, он сутулился, его руки бессильно лежали на коленях, но глаза остро блестели.
– Ты понимаешь, пока я с тобой, ты еще в безопасности? И если ты сейчас уйдешь со мной… если позволишь увести тебя из Палатия…
– Ты решишься меня увести?
Взгляд его стал еще более острым, потом он опустил веки. И застонал.
– Моя маленькая Янтарная княжна… Моя любовь, моя невеста… Ты еще не знаешь, что, каковы бы ни были обычаи в Византии, каковыми бы ни были понятия чести и добродетели обычных людей, в Большом Палатии подчиняются совсем иным законам. Недаром я избегал проводить тут свое время, чтобы не касаться всего этого… чтобы не замараться. И я страшусь того, что приказано наивысочайшим. Я не хочу оставлять тебя тут. Даже несмотря на волю императора Льва Мудрого…
– Но базилевс повелел. Что мы можем сделать?
– Мы? Значит, для тебя еще существуем «мы»?
Его голос вдруг ослабел, словно из Ипатия стали уходить силы. Светораде даже стало жалко его. Но она старалась сохранять невозмутимость.
– А что изменилось, Ипатий? Я выполню наказ базилевса, попытаюсь выслужиться в Палатии и, возможно, добьюсь того, чего ты так хотел: получу разрешение на твой развод с Хионией, чтобы мы смогли наконец предстать перед алтарем.
Он крепко сжал кулаки и уперся в них лбом. Крупно задрожал.
– Если ты останешься… Мы… нас уже никогда не будет.
– Вот так? Твои понятия о добропорядочности до странности переменчивы. Или ты забыл, что твоя любовь не пошатнулась, даже когда я была выставлена на рынке рабов? Тогда я для тебя все еще оставалась золотой княжной. Ты поднял меня и приблизил. А ведь ты не можешь не знать, через что проходят невольницы.
Он вздохнул, невидящим взором смотрел перед собой.
– Княжна моя… ты всегда была для меня княжной, моей прекрасной мечтой, моей избранницей. С тобой я познал истинное счастье. И обвенчаны мы или нет – ты уже стала моей семьей. Я гордился тобой, я уважал тебя. Видел, что мое отношение к тебе сделало тебя уважаемой в глазах многих. Поэтому я добился встречи с латинскими священнослужителями, поклонился им и объяснил ситуацию с моим браком с Хионией. Я не говорил тебе об этом, хотел сообщить чуть позже, когда смогу объявить себя свободным и достойно просить твоей руки. И вот теперь… Зенон сказал мне, как на тебя смотрел Лев… и его брат Александр. И если ты останешься в Палатии… Пойми, все эти разговоры о твоем умении разнообразить блюда императорского двора только предлог. Ибо женщина, которую оставляют здесь без ее покровителя, предназначена для кое– чего иного. И если ты поступишь так, как от тебя ждут… Если достанешься иному мужчине… Я не уверен, что сочту тебя достойной носить имя Малеил. Это мои принципы, я не могу ими поступиться. Ты мне нужна вся, полностью, и я не желаю с кем– то делить тебя… подбирая остатки с чужого пиршества!
Он был очень гордым, патрикий Малеил. Всего его почтения к базилевсу было недостаточно, чтобы слепо покориться наисветлейшему. За это его и не любили в Палатии, и даже всего влияния препозита Зенона не хватало, чтобы продвинуть брата по служебной лестнице. И там, где иной с удовольствием поделился бы своей женщиной и достиг вершин, Ипатий видел только ловушку для себя. Для своей чести и любви.
Светорада вдруг поняла, что теряет его. Но почему– то не испытывала никакой грусти. Она так долго жила под его покровительством, так долго расплачивалась с ним собой за его любовь, что захотела уже чего– то другого. Она мечтала о свободе, о переменах и даже риске… Она мечтала о другой любви… Хотя понимала, что это приведет к разлуке с Ипатием, потому что он не простит измены.
Ах, если бы все дело было только в императоре!.. Но она думала об Александре. О том, что они встретились. И теперь… Что она для самбазилевса? С Ипатием же она всегда под защитой. Была… Ибо для себя княжна уже решила, что останется.
Светорада попыталась схитрить, стала говорить, что не может не выполнить приказ базилевса, что если ее стряпня расположит императора и двор, то это не повод считать ее изменницей. Но Ипатий только горько улыбался. Это рассердило княжну.
– Я ведь сказала тебе: уведи меня. Не обвиняй, а возьми ответственность на себя. И если сейчас ты позовешь меня – я последую за тобой. Ну же!
Она протянула ему руку.
Его опять стала бить крупная дрожь, глаза заметались, глубокая борозда залегла между бровей. Но он не двигался с места. И Светорада впервые испытала презрение к этому человеку. Ипатий хотел быть сильным, но сильным ее решением. Сам он уже ничего не мог. Даже не решился взять протянутую ему руку.
В дверь постучали, Светорада быстро поднялась, шурша длинным подолом, оправила на голове звенья янтарных подвесок и распахнула дверь. На пороге стоял китонит[86]86
Китонит – придворная должность, чин служителя внутренних покоев, обычно дававшаяся евнухам.
[Закрыть] – один из евнухов, каждая морщина которого свидетельствовала об его обширном опыте. Он прижал руки к груди, поклонился и обратился к Ипатию, велев прислать во дворец вещи и личных слуг госпожи Ксантии. Потом поклонился уже Светораде, попросив следовать за собой.
Она вышла, не оглянувшись на Ипатия. Следовала за китонитом по переходам Священного Палатия. Винтовые лестницы, арки, высокие анфилады великолепных дворцовых покоев; открывались одни двери, закрывались, еще переход, вновь дверь, подле которой стояли, словно вылитые из меди статуи, охранники. Роскошь, блеск, позолота, глянцевый мрамор полов и колоннад, снующие фигуры в длинных одеждах и вытянутые силуэты мозаичных святых на стенах. Вскоре евнух со Светорадой вышли на залитую солнцем террасу, откуда открывался вид на изумительные сады и синеющее вдали море. Китонит попросил не задерживаться замершую было в восхищении молодую женщину, провел ее в очередную арку. Наконец они миновали несколько дверей и оказались в небольшом помещении с панелями темного мерцающего мрамора в человеческий рост, но со светлым полом и светлыми посеребренными скамьями, на мягких сиденьях которых сидели женщины. Они торопливо встали и поклонились при появлении княжны и ее провожатого.
Евнух сказал, что они в приемной отведенных Светораде покоев, а эти особы (он кивнул в сторону склонившихся) будут ей прислуживать, пока Ипатий не пришлет ее служанок.
– Вы одеты как для пира. – Евнух уважительно покосился на роскошную одежду княжны. – Служанки проветрят и надушат ваше одеяние, а вам пока выдадут более соответствующую для пребывания в кухне одежду.
Оказалось, это было весьма кстати. Когда Светорада через некоторое время вошла в легком одеянии в огромную, как иной зал, кухню, ее так и обдало жаром и запахами яств, а светлая льняная далматика и головное покрывало стали влажными и липли к телу. Не обращая на это внимания, Светорада принялась обсуждать с поварами рецепт ее блюда, сама показывала, как растирать миндаль, сама отбирала гранаты для блюда, уточняла пропорции того или иного компонента. Она так увлеклась, что не сразу заметила сопровождавшего ее евнуха, который то и дело возникал на пороге кухни и выжидательно поглядывал на нее. Его морщинистое безволосое лицо было невозмутимо, но в конце концов он не удержался и направился к ней, с важным видом скользя между огромных печей и поваров, снующих с нашинкованными овощами и баночками со специями.
– Вам следует поторопиться, госпожа. Ибо вам еще надлежит совершить омовение и подготовиться к приему у императора.
– Я бы хотела сама проследить за готовкой, – возразила Светорада, и евнух скривился в унылой гримасе.
– Бесспорно, это ваше решение, но раз вы на службе, то должны все успевать. А ваше появление на пиру будет столь же желанно, как и подача вашего блюда.
«Я словно добавка к яству», – отметила про себя княжна, но решение уже было принято, и, отдав еще кое– какие указания, она пошла за китонитом. Тот, не умолкая ни на секунду, говорил, что ей нужно успеть посетить баню и массажиста, сделать прическу, а также выучить церемониал и обдумать, что отвечать, если император изволит почтить ее вниманием.
Евнух привел ее в дворцовые термы. И если ранее Светораду восхищали общественные бани Константинополя, более похожие на дворцы, то купальни Палатия просто ошеломили. Позолоченные, выполненные в форме огромных масок стены, мозаика из полудрагоценных камней, яркие порфировые колонны и потолки в виде фонаря, густой пар и тонкие ароматы – все это казалось чудным видением из снов. А обстановка в термах – ленивая, наполненная журчанием струй и плеском воды, – позволяла разнежиться настолько, что, когда Светорада полулежала в синем бассейне с теплой водой, она не сразу узнала в одной из прибывших сюда знатных женщин супругу проэдра Анимаису. Лишь когда та, вся во всплывающих в воде мокрых тканях и высоком льняном тюрбане на голове опустилась в бассейн подле княжны, Светорада с удивлением посмотрела на нее.
– Вот где удалось свидеться, – почти весело ответила она на церемонное обращение Анимаисы.
Та была непривычно мила, заискивала, давала маленькие рекомендации. Даже посоветовала, к какому из слепых массажистов лучше пойти, чтобы тело ожило и наполнилось новой силой. Однако все это не помешало Анимаисе, едва Светорада заняла место для массажа на топчане за ширмой, тут же покинуть баню и поспешить с донесением к Зое. Анимаиса была истинной придворной – она сразу поняла, что неспроста Светораде оказана такая милость, неспроста Лев оставил ее в Палатии, а его брат даже поднял ее на руки, когда та, словно кукла, осела у стены. Хорошо еще, что Варда так скоро принял эту славянку из рук кесаря, а то базилевс уже начал хмуриться, видя, как его младший брат смотрит на бесчувственную красавицу.
Но уже в покоях Зои Анимаиса делилась сомнениями, вопрошая, что такого находят мужчины в этой Янтарной? И роста она не столь царственного, как мать наследника Зоя, и нос у нее малюсенький по сравнению с истинно римским носом Карбонопсины, а губы… Мужчины сравнивают их со спелым плодом, но в них явно таится нечто греховное. Непривычные губы, одним словом, закончила она, и окружавшие Зою женщины согласно закивали, пока сама Зоя, хмуря густые брови, склонившись к зеркалу, старательно и ярко наводила кармином контур своего маленького упрямого рта. Что до Анимаисы, то она уже отступала к двери и кланялась. Ей еще следовало испросить совета у мужа, узнать, насколько заинтересовала Льва Ксантия, что означает покровительство ей патриарха и как теперь следует вести себя самой Анимаисе, чтобы и со Светорадой остаться в приятельских отношениях, и не потерять расположение матери наследника.
Светорада, еще не ведая, какой вызвала переполох в Палатии, готовилась к пиру. После массажа и купания, после всех обрушившихся на нее впечатлений она пребывала в некой полудреме, позволяя новым служанкам расчесывать свои длинные солнечно– золотые волосы. Ей бы сосредоточиться, еще раз все обмозговать… Но прибытие Дорофеи с горничными княжны, их суета и восхищенные возгласы не дали ей возможности обдумать все происходящее. Дорофея сперва ахала и восторгалась, разглядывая серебряные наличники большого, раздвоенного колоннами окна, затем что– то бормотала, оглаживая полированные темные стены, в которых она отражалась едва ли не как в зеркале, щупала голубое покрывало на широкой, похожей на раскрытую раковину кровати. А потом, заметив, как дворцовые служанки скручивают в тугой узел волосы Светорады, так и наскочила на них, потеснила, говоря, что кудри благородной Ксантии – это чистое золото и их не следует прятать, ибо они сами по себе украшение госпожи. А так как Ксантия незамужняя женщина, то можно их немного показать, добавила она, дивя своим заявлением Светораду, знавшую, насколько привержена Дорофея к соблюдению строгости нравов.
«Тоже готовится меня сторговать», – отметила про себя Светорада, понимая, что, в отличие от влюбленного Ипатия, Дорофея воспринимает внимание базилевса едва ли не как божественную манну.
Личные горничные Светорады уложили волосы княжны в высокую замысловатую прическу и только на висках выпустили пару прядей, завив их красивыми спиралями.
– Диадему с подвесками наденьте, – подала янтарный гарнитур Дорофея. – Вас в ней уже видели, но янтарей такой красоты нет и у самой Карбонопсины. Я это доподлинно знаю, сама у нашего соседа Макриана выведала. К тому же этот золотисто– бордовый наряд очень красиво оттеняет янтарь… а также ваши янтарные глаза и золотые волосы. Готова поклясться былой невинностью, на пиру вы будете прекраснее самой Зои!
Дорофея даже не заметила, как взволнованно переглянулись палатийные служанки, услышав столь непочтительные слова в адрес матери наследника, а Светорада решила, что ее наставница уж чересчур разошлась, раз не понимает, что в Палатии следует дважды подумать, прежде чем давать волю языку.
Вскоре за Светорадой явился китонит, чтобы отвести на пиршество. Пиршество в честь кесаря Александра… Покажет ли он, что они знакомы? И как ей теперь быть, если она по плану патриарха должна соблазнять императора, а появление Тритона совсем спутало ее мысли. Размышляя об этом, Светорада перестала разглядывать великолепные покои, по которым они шли, почти машинально переходила под высокими арками, когда китонит с поклоном отодвигал перед ней алые и багряные занавеси, расшитые золотой нитью и индийскими жемчугами. И все же она была княжной, ее воспитали не выказывать своих чувств при людях, и Светорада заставила себя вслушиваться в пояснения провожатого.
Китонит сообщил ей, что вечернее пиршество проведут в зале Хрисотриклиний, одном из красивейших помещений Палатия. Там еще до прихода базилевса соберутся важные сановники с супругами, прибудут священнослужители и иностранные послы. По церемониалу они должны явиться заранее, дабы препозит Зенон определил места – где их рассадить и в каком порядке. Госпожой Ксантией это время может быть использовано для того, чтобы осмотреться и пообщаться с иными царедворцами до момента выхода сладчайшего императора и его брата.
«Как поведет себя Александр?» – опять и опять взволнованно гадала Светорада. Ах, ей так хотелось, чтобы он вспомнил ее, чтобы те страстно– бредовые любовные отношения, толкнувшие их в объятия друг друга, что– то значили для него. А иначе… Что подумает Александр, если заметит, что его августейший брат Лев тоже проявляет к Светораде интерес? Да и как держаться ей самой?
