Текст книги "Маровейне (СИ)"

Автор книги: Симон Вейзель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

МАРОВЕЙНЕ

Начинается ночь. Тёмный силуэт стены, змеёй проходящей через центры арабских городков, разделяющий на две части... жизнь в Иерусалиме. Никто и не спорит – развод – серьёзное и часто самое тяжёлое событие в жизни любого человека или города. Всем хотя бы да раз изменяли жены или мужья. Но водителю такси Симону Вейзелю – ни разу. В чём секрет?.. А секрета – нет: он был холост, любовницы – не в счёт. Он – бывший математик, занимавшийся в прошлом обработкой и анализом статистической информации. Но, после эмиграции, в Иерусалиме Симон был привязан к работе в такси – как шекель к доллару... Как склонность младенцев развивать привязанность к значимым взрослым. Как сумасшедший – к болезни. Случайные женщины тоже не в счёт. Какое им до него дело?

...Начинается ночная, дневная смена – заканчивается у таксистов.

– יש לך פוביה לחיי המשפחה, בדיוק כמו אינדיאנה ג'ונס לנחשים – У тебя фобия на семейную жизнь, прямо как у Индианы Джонса на змей, – переводит синхронно Симон , говорящего с ним сменщика – марокканца Игаль, и отвечает ему:

– Аз ох ун вейн!

– Ма? – слышит в ответ вопрос на иврите – Что? (оказывается Симон, не заметив, ответил Игалю на идиш).

– Я говорю: Осень в Иерусалиме оставляет свою мягкость, переходя к холодной дождливой поре.

– А в Марокко у нас говорят: «Хорошо слишком прекрасно, чтобы длиться» – переводит Симон.

Машина со сменщиком исчезает в городе, оставляя Симона Вейзеля у бывшего публичного дома на площади Сигма.

«Сколько же людей живут за стенами этих домов, – думает Симон, оглядывая здания по периметру площади, – и не знают, что с ними случилось вчера!»

Когда-то здесь были бордели, точнее – две двери в разные с подсветкой в стиле «Красных фонарей». Но это, пожалуй, единственная деталь, которая объединяет два таких места. Остальное – как река Маровейне в Южной Америке, разделяющая территорию на два государства. Но, если в знаменитом квартале Амстердама из витрин машут чуть ли не топ-модели, то недалеко от бывших борделей в Иерусалиме вас ожидают... «Девочки» в чулках сеточкой, которые работают прямо за углом напротив торгового центра с двухэтажными магазинчиками. «Русские» в основном... Белые. И только две из них с одинаковым именем Абигейл – чёрные. Это одна из них и рассказала Симону про реку, разделяющую два государства, два года назад. Тогда вдвоем с Абигейл они пересекали Маровейне два раза – из Суринама во Французскую Гвиану и Французской Гвианы в Суринам.

..."Очень необычная граница", – вспоминает Симон Вейзель, стоя у здания бывшего публичного дома. – После прохождения всех пограничных и таможенных формальностей их подвели к очень длинной пироге, в которую помещается человек двадцать-тридцать, и закинули сначала туда весь багаж. Потом... Он в первый раз в жизни видел, как на лодочке перевозят груду чемоданов первыми. Только затем отдельным рейдом – пассажиров. Так вот, от Суринама Французская Гвиана отличается только тем, что Французская Гвиана – настоящая Франция. А Абигейл – из неё. Она и другая с таким же именем девушка – единственные «чёрные» проститутки в Иерусалиме... Ах, как же Симон тогда соскучился по израильскому простому счетчику в такси! Таксисты в Гвиане такие же «гандоны», как и во Франции. Если заказывать такси по телефону, то оно приедет уже с включенным счетчиком. И там будет пять или десять евро. Также эти французы любят накидывать сверху к счету дополнительные услуги. Непонятно за что! Нет ничего хуже, чем французский таксист!.. Но французская проститутка в Иерусалиме – это не совсем стадное млекопитающее с проблесками разума, впрочем, не ярко выраженными – настоящая Франция. Однако, так или иначе, все от Симона уходят. Даже – Абигейл.

– Абигейл работает сегодня? спрашивает Симон у пары, дожидающихся клиентов проституток.

– Абигейл? – переспрашивает одна из них – еще совсем молодая девушка, выглядящая как чёрно-белый уральский рекс – котёнок, который не только плачет, но и кричит. Она наконец узнаёт Симона и меняет тон голоса, – А это ты?! Абигейл работает, но не для всех.

В каждой кошке сидит затаившаяся львица.

– А ты? – спрашивает Симон.

– Что я?

– Ты пойдёшь со мной?

Язык телодвижений у этой кошечки – довольно изощренный. О её готовности дать в жопу можно судить по подергиванию копчика, по тому, как она поджимает то место, где должен быть хвост – или поднимает вертикально его... По взъерошенности волос на голове... По положению мочек ушей. Как известно, люди, которые умеют двигать ушами, встречаются достаточно редко.

– Я – тоже нет! – отрезает она.

– Маровейне, – говорит на это Симон Вейзель.

– Что?

– Маровейн, говорю, – река, которая разделяет два государства, – напоминает «Аз ох ун вейн!» – непереводимая идиома на идиш, но буквальный перевод: «Когда „охи“ и плач!»

– А я-то тут причём? – возмущается то ли «уральский рекс», то ли «львица», и отходит в сторону.

По понятной причине – Симону проще помастурбировать дома. По непонятной – зачем его Абигейл наговорила своей Абигейл, а та – девочкам «лишней» информации? После окончания экранизации их «круто сваренного» криминального романа в духе Джона Пассоса, где главным героем выступает сыщик, но он же и лицо, непосредственно вовлечённое в преступление, а вовсе не распутывающее историю со стороны прошёл уже целый год.

– Ни при чём! – беспомощно соглашается Симон Вейзель и идёт домой вдоль стены, змеёй проходящей через центры арабских городков, разделяющий на две части...

Этот криминальный роман закончился сразу после их возвращения из Французской Гвинеи в прошлом году. Откуда Абигейл вернулась беременной. Тогда то она и попросила Симона:

– Спроси меня, почему у меня утренняя тошнота и потемнение ореолов сосков на груди!

– Этот вопрос я задам тебе завтра.

– Почему завтра?

– Любой вопрос должен быть задан в благоприятное время.

В конце концов каждый имеет для другого лишь то значение, какое тот имеет для него. И потому завтра Симон заехал Абигейл на такси и отвёз её к подпольному «русскому» врачу – сделать аборт. Но, по версии следствия, иммунитет Абигейл после перелета был так снижен, что от инфекции она не спаслась, а все медикаменты после операции оказались бесполезными. Когда же эта инфекция развилась, заражение привело к общему заражению крови – сепсису и Абигейл умерла.

... «Маровейне...Маровейне... – повторял сейчас Симон Вейзель по дороге домой. Он шёл вдоль стены, змеёй проходящей через центры арабских городов, разделив из на две части... – Маровейне...Маровейне...»

В постели Симон вообразил как какая-то старшеклассница, напялившая лифчик, пыталась продемонстрировать размеры своих...своих...своих...своих...своих... своих...

Симон заснул с членом в руках. И верой в душе – он всегда верил: те вещи, которые ты не выбираешь, делают тебя тем, кто ты есть: твоя рука, твоя машина, твоя проститутка... твоя Маровейне.

«Маровейне...Маровейне...Маровейне...Маровейне...» – Симон Вейзель доманстурбировал утром. Без старшеклассницы, лифчика и своих острых, как лисья мордочка, раздвоившихся грудок.

...Попил кофе и пошёл обратно вдоль стены, змеёй проходящей через центры арабских городков к бывшему публичному дому на площади Сигма. Заканчивалась ночная смена мароканца, начиналась дневная...

По дороге Симон Вейзель подбадривал себя: «Пойми, дружище Вейзель, если кто-то депрессует от того, что он скучает без кого-то, значит, он в этом ком-то нуждается. А нужда – это, в общем-то, временное чувство... А время у нас... Вот тут!» – и он с силой стукнул себя в грудь.

Тут! Здесь у Симона находился «черный ящик» статистики. Он оборудовал его ещё когда учил на кафедре статистики «Статистические методы обработки данных».

«...В прикладных исследованиях, – вспоминал он, – используют статистические данные различных видов. Это связано, в частности, со способами их получения. Например, есть цензура временем...»

..."Цензура времени у нас тоже... Тут!" – Симон снова с силой стукнул себя в грудь.

«Это если испытания некоторых технических устройств продолжаются до определённого момента времени, то получают так называемые цензурированные данные, состоящие из набора чисел – продолжительности работы ряда устройств до отказа, и информации о том, что остальные устройства продолжали работать в момент окончания испытания»... Он посмотрел на часы: «07:50 АМ». Точно.

И... успокоился. Может быть, впервые с момента смерти Абигейл. Ровно за десять минут до начала рабочей смены он понял – уже никто не сможет установить – это была смерть от обшего заражения крови или убийство. И никогда – дополнительного расследования не будет, пока сам Симон Вейзель не объявит, что это – математически точно продуманное убийство, совершенное уже после операции «русского» врача.

Тот умрёт позже. Заметно для следствия. Кто сказал, что математика и детективы несовместимы? "Привет, я – математик! И сегодня мы с вами приготовим... уравнение убийства. Что для это нужно? Берем одну жертву и добавляем несчастный случай. Щепотку загадочных обстоятельств и, для пикантности, исчезновение доктора, испытывающего угрызение совести за неудавшуюся операцию. Все это тщательно перемешиваем. Подаем с приторным вкусом выскабленного выкидыша, на котором есть капельки спермы... Не его! Не Симона! Какого то друга детства из Французской Гвианы. Убитого ещё там... Они так похожи на кровь.

..."Осталось 9..8..7 минут до начала смены. – Симон сверяет часы, оставшееся время и количество шагов от дома до публичного дома на площади Сигма – должно быть 10003 шагов"

...Кажется, что Симон Вейзель – сумасшедший, решающий в уме уравнение с тремя неизвестными? Совсем нет! Это уравнение с известными. Но!.. Нерешаемое, если не раскрываются аргументы. Симону пришлось придумать уйму переменных, чтобы спрятать в них аргументы тройного преступления. В каждой переменной – своя улика. И только часть аргумента. И пока Симон «переписывает» в «чёрный ящик» алгоритм приготовления уравнения комплексного преступления, другой, Симон – свидетель его идёт вдоль стены, змеёй проходящей через центры арабских городков, разделив их на две части...

Подойдя к сменщику в машине, он замечает ему, что кончилась весна, а осень въехала в Иерусалим как царица на осле.

– Ма? – переспрашивает на иврите Игаль (Симон, не заметив, сказал, видимо, на русском).

– Я говорю (впрочем, и это – тоже): Ночь прошла, осталась осень, кто сказал, что эта экранизация «круто сваренного» криминального романа, изображающий похождения «внутреннего» сумасшедшего сыщика навсегда?