Текст книги "Ресурсное государство"

Автор книги: Симон Кордонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Мифологема социальной стабильности как форма легитимации расхищения ресурсов

Расхитители становятся главными героями эпох депрессий, растаскивая государственные ресурсы в свои личные или корпоративные заначки. Они формируют уменьшенные подобия ресурсного государства – олигархаты, представляющие собой социалистическое государство в миниатюре, с его вертикалями и горизонталями власти, потоками ресурсов и со своими расхитителями: внутрикорпоративными ворами, бандитами и удельными князьями.

Олигархаты формируются по отраслевому и региональному принципу, наследуя советской структуре организации управления ресурсными потоками. Хорошо известны нефтегазовые, металлургические и химические олигархаты федерального масштаба. Субъекты федерации после изменения процедуры выборов губернаторов постепенно превращаются в региональные олигархаты. Практически в каждом административном районе и каждом городе есть свои олигархи, без санкции которых невозможно распределение ресурсов.

Однако есть неразрешимое противоречие между формами распоряжения ресурсами и складывающейся практикой огосударствления ресурсопользования. Обладающие финансовыми ресурсами, властные и распоряжающиеся сырьем граждане понимают, что если концентрация ресурсов государством продолжится, то они неизбежно подпадут под социалистические регулирующие мероприятия, чистки и репрессии. Прежде всего, потому, что их богатство сформировано на основе похищенных у государства ресурсов. Вопрос о том, как остаться богатыми и сохранить свободу, служит предметом бесконечных дискуссий внутри элиты нашего общества. Богатые всевозможными способами пытаются конвертировать часть своего богатства во властные статусы, в надежде на то, что принадлежность к новой номенклатуре или членство в очередной «партии власти» защитит их от неизбежных репрессий. Но опыт показывает, что трансформировать уворованные ресурсы в собственность и капитал весьма непросто.

Вложения в отечественные землю и недвижимость уже не гарантируют сохранности ранее уведенных у государства ресурсов и не дают возможности для конверсии их в реальные капиталы. Активная часть населения осознала, что любое частное распоряжение ресурсами в нашем государстве эфемерно. Люди всеми способами выводят собранное в эпоху приватизации за границы государства. Как говорят, нет предпринимателя с капиталом более 10 миллионов «у.е.», который бы не обзавелся иностранным гражданством и недвижимостью за рубежом. Экспорт ресурсов, конвертированных в товары и деньги, из сел в города, из городов в столицы, из столиц за границы стал постоянным занятием социалистических предпринимателей. Перемещения присвоенных ресурсов, по мнению агентов этих процессов, уменьшают риски, связанные с возможностью новой их мобилизации государством.

Озабочены не только богатые и властные. Расхищенное у государства за 15 лет трансформировалось в ресурсы десятков миллионов людей, которые не намерены их отдавать обратно. И попытки «наведения порядка» в этой нише вызовут неизбежное сопротивление. Многим людям есть что терять. «Кулацкие восстания» начала 20-х годов показывают, что бывает в таких случаях.

Власть озабочена тем, чтобы обеспечить преемственность в распоряжении ресурсами. Отсутствие преемственности чревато для тех, кто «в процессе», известными всем рисками, в том числе потерей богатства и статуса. Власть стремится удерживать «социальную стабильность», то есть зафиксировать и легализовать финансовые ресурсы, распоряжение сырьем и принадлежность к властной группе за теми функционерами государства, которые «заслуживают доверия». «Дачная амнистия» и принятие закона о наследовании, отменяющего налоги при передаче собственности наследникам, – лишь часть шагов в этом направлении.

Возможно, уже близко время, когда государство скажет, что все нажитое не суть важно каким путем, остается у владельца, но впредь распределение ресурсов будет осуществляться справедливо, то есть так, как сочтет нужным государство. Для этого нужна идеологическая оболочка, позволившая бы социально близким людям легализовать их право распоряжаться присвоенными ресурсами и, в то же время, ввести основания для мобилизации ресурсов, которыми сейчас распоряжаются социально не близкие граждане.

Мировая экономика и ресурсная организация государства

В ходе депрессии, одним из этапов которой был распад СССР, в России сформировалась особая реальность, опосредующая отношения между ресурсной организацией государства, оставшейся в наследство от СССР, и мировой экономикой. Внешние наблюдатели не без оснований считают Россию страной с рыночной экономикой. И эта точка зрения отражает реальность – с точностью до конкретных инвестиционных действий, когда инвесторы сталкиваются с ресурсными стереотипами управления, административным рынком, сохранившимися распределительными механизмами социальной справедливости.

Упорядочение использования ресурсов в постсоветских государствах при желании можно сравнивать с процессами выхода из экономических депрессий в обычной экономике. Сходство позволяет наблюдателям с реформистским умонастроением говорить применительно к российской реальности о темпах экономического роста, ВВП и прочих экономических индикаторах. Однако похожесть остается похожестью. Нынешнее восстановление народного хозяйства вряд ли имеет полные аналоги в обычных экономиках. Подъем в ресурсной организации государственной жизни происходит в основном потому, что государство начало концентрировать ресурсы и планировать их распределение, а вовсе не благодаря мифической рыночной экономике[17]17
  См., например: А. И. Рыков. Положение промышленности и меры к ее восстановлению (http://www.magister.msk.ru/librarv/politica/rvkov/ryka012.htm); Н. А. Вознесенский. Военная экономика СССР в период Отечественной войны (http://mililera.iib.ru/ri/voznesen_skyn/14.html).


[Закрыть]. Не случайно внешние инвестиции в страну сейчас принимают формы, аналогичные тем, которые использовались в конце 20-х годов XX века, – импорт производств, технологий, идей по организации производства. Тогда СССР переживал подъем после масштабной депрессии ресурсной организации государства, приведшей, в частности, к распаду Российской империи. Похожий подъем сейчас происходит в России. Известно, чему предшествовал «экономический рост» в СССР в конце 20-х годов: 30-м годам с их коллективизацией, индустриализацией и репрессиями.

По большому счету, российский капитализм существует только в той ячейке ресурсного государства, в которой «у.е.» и рубль конвертируются без ограничений. Эта ячейка пока велика, хотя и уменьшается, что вызывает озабоченность прогрессивных экономистов.

Некоторые романтичные политики намерены расширить зону капитализма и сделать рубль полностью конвертируемым, что прямо противоречит другим декларируемым задачам ресурсного государства. Если власть будет последовательна в упорядочении ресурсных потоков, то область свободной конвертации рубля в у. е. должна быть сужена до весьма ограниченных пределов.

Устройство корпоративных систем управления все больше приближается к устройству государственных организаций. По видимости капиталистические, производства самоорганизуются скорее как социалистические предприятия, чем традиционные бизнес-единицы. Сами отечественные «капиталисты» превратились в ресурсопользователей на доверии у государства и «руководителей главков» возрождающихся отраслей народного хозяйства России. Те из них, кто не оправдывает высокого доверия, жестоко расплачиваются. Государственное рейдерство стало основным способом ревизии результатов приватизации и во многом эквивалентно выборочным репрессиям.

В стране восстанавливается ресурсная организация государства – вопреки общераспространенному мнению о развитии рыночной экономики и практике отечественного бизнеса, никак не способного принять тот факт, что «поляна сужается». Бизнес пока не хочет верить очевидному. Он не намерен, несмотря на уже всем известные риски, отказываться от нормы в 80 % годовых при конвертации государственных ресурсов в товары и деньги. Он пытается сохраниться или приспособиться, вписываясь в государственное ресурсоустройство, инициируя все новые и новые «либеральные законы» и продавливая формирование особых зон (экономических, рекреационных, технопарков, научных центров и пр.), в которых государственные ресурсные интенции смягчены или нейтрализованы. Однако успех таких попыток маловероятен.

Застои и депрессии как фазы государственной жизни

Аналитически можно выделить такую последовательность фаз государственной жизни:

1) сильное государство – застой,

2) оттепель, перестройка, смута, распад государства,

3) восстановление народного хозяйства,

4) сильное государство.

Эти фазы в ресурсном отношении принципиально различаются. При застоях накопление ресурсов, их импорт и экспорт, а также распределение среди граждан монополизированы государством. Государство само определяет, кто, сколько и какие ресурсы имеет, как и где их хранит, как использует-потребляет. Материальные потоки полностью регулируются государством. Всякое внегосударственное движение ресурсов или обладание ими является противозаконным.

Государство при этом все усилия направляет на достижение какой-либо цели: победы в войне с идеологическим противником, строительства социализма, создания атомного или ракетного оружия и пр. Административный рынок унифицирован, пронизывает все отношения между элементами государственного устройства и людьми, компенсируя неизбежные просчеты планирования и распределения ресурсов. Перераспределение ресурсов общепринято, репрессии по отношению к тем, кто использует ресурсы нецелевым образом, мягки.

Периоды стабильности характеризуются также слитностью экономики с политикой и жестким ограничением политической самодеятельности населения. Расхитители ресурсов либо включены в административно-рыночные отношения (заняв позиции в торговле, распределении и разного рода силовых структурах), либо вытеснены на обочину жизни. Потенциальные удельные князья (в разные времена – главы администраций, губернаторы, секретари парткомитетов) знают свое место в административной иерархии и предпочитают не рыпаться – себе дороже.

Это не означает, что удельно-княжеская, воровская или бандитская суть не проявляется. Болтовня о самоопределении и этнокультурной специфике регионов, нецелевое расходование бюджетных средств и административные гоп-стопы составляют теневое содержание жизни и регионов, и столиц даже в стабильные времена.

Доступ к ресурсам у граждан возможен только сообразно их государственному статусу и нормативным, приписанным к статусу потребностям. Распределение ресурсов по социальным группам централизовано. Сами социальные группы описаны в терминах места в социальной системе, учета и контроля. Есть полновластные органы распределения ресурсных потоков. Все элементы народно-хозяйственного устройства, в том числе и люди, определены в терминах социального учета и ранжированы в порядке важности для достижения великой государственной цели. Руководители важнее, чем подчиненные, инженеры важнее рабочих, военные важнее гражданских чиновников.

В зависимости от важности члены групп обеспечиваются пайком, получают допуск к распределителям и прочим жизненным благам. Потребности сведены до нормативного минимума, выход за пределы нормативного потребления карается. Расхитители ресурсов вытеснены на периферию социалистической жизни, перераспределение ресурсов в быту ограничивается обменом утаенными или крадеными мелочами. Дефициты пропагандируются как жертвы, необходимые для достижения великой цели.

В следующей фазе, при депрессиях, наоборот: увеличиваются политические и экономические свободы, но расхитители ресурсов при этом захватывают существенную часть социального пространства. Мобилизующий потенциал основной идеи уходит в никуда, сама идея становится темой политических анекдотов, государственная машина начинает работать в значительной степени бесцельно. Унитарность государства ослабевает, усиливается роль регионов, которые фрондируют и зажимают ресурсы. Роль государственного регулирования ресурсной политики уменьшается, дефициты воспринимаются населением как следствие плохой работы отдельных чиновников или государства в целом. Потребности людей выходят за пределы нормативных, определенных статусами, им хочется получать больше ресурсов. И они получают их, «нарушая порядок управления» и «противоправными методами», так как в рамках ресурсной организации государственной жизни легальных способов присвоения ресурсов нет. Начинается расхищение ресурсов. От времен стабильности остаются одни воспоминания о том, что «при Сталине был порядок».

Государство начинает борьбу с преступностью. При этом сама борьба с преступностью становится способом перераспределения ресурсов от одних отраслей к другим, от одних силовиков к другим. Так было в 1980-е годы, когда МВД и КГБ схлестнулись, деля доступ к контролю за ресурсами. Репрессированных оказывается десятки и сотни тысяч, иногда миллионы, как после знаменитых сталинских указов «о колосках» 1934 и 1947 годов.

Если смутные времена не обрываются репрессиями, то депрессия усугубляется, государство фактически растворяется в отношениях между формально определенными статусами, которые остаются статусами только потому, что включены в административные рынки времен распада государственности, на которых происходит обмен ресурсами – бартер. Регионы отвязываются, унитарное государство по факту превращается в федерацию.

Граждане государства, в том числе и чиновники, уже не скрывают своих расхитительских амбиций, мотивируя их тем, что они снимают остроту всеобщего дефицита. В стране возникают условия для капитализации ресурсов, превращения их в экономические реальности, появляются деньги и товары, начинает складываться видимость рынка, возникают миражи бирж, банков, акционерного капитала, адаптированные к задачам расхищения ресурсов. Государство теряет монополию на репрессии. Новые распорядители ресурсов вместе с ресурсами получают право на репрессии против тех, кто нарушает порядок их распределения и использования. Репрессии приобретают форму отстрела нарушителей порядка управления ресурсами. Жизнь наполняется приключениями, вплоть до распада государства. Таковых было в течение XX века два. Оба раза государство – с большими издержками – вновь собиралось, ставило удельных князей на место, вытесняло одних расхитителей на социальную периферию, а других втягивало в себя, обеспечивая соответствующий статус. Ведь неизбежно в эпохи перемен наступает момент, когда ворам нечего красть, бандитам некого грабить, а в удельных княжествах возникли свои сепаратисты и автономисты.

Для смутных времен характерен расцвет квазиполитической жизни. Великие идеи подвергаются публичному разоблачению и осмеянию в кампаниях типа «гласности», теряя остатки своего мобилизующего значения. Возникает множество якобы политических организаций с самоназваниями, извлеченными из всегда актуальной истории. Легализованные расхитители ресурсов охотно их финансируют.

Совместными усилиями расхитителей и их пособников из числа удельно-княжеской интеллигенции создается иллюзия политической жизни и «настоящей рыночной экономики». Эти муляжи необходимы прежде всего для того, чтобы конвертировать расхищенные ресурсы в товары и деньги. Кроме того, существование квазирынка дает возможность расхитителям выйти из игры, то есть обосноваться за пределами государства. При этом удельные князья растаскивают страну на части. Распад выгоден, так как при нем возникает огромное количество бесхозных ресурсов.

В следующей фазе, когда невозможность мобилизации ресурсов оказывается критической, наступает период восстановления народного хозяйства. Сохранившийся госаппарат, уже в значительной степени лишенный возможности распоряжаться ресурсами, вынужден вступать в компромиссы с одними расхитителями ресурсов против других, чтобы получить возможность отмобилизовать ресурсы для локализации чрезвычайной ситуации. Подобное произошло в Чечне, когда удельно-княжеские амбиции советской автономии переросли в масштабную войну, для ведения которой катастрофически не хватало ресурсов.

Цена такого рода компромиссов всегда одна: ликвидация возрождающимися силовыми структурами государства одних расхитителей в пользу других и перераспределение ресурсов в пользу ситуативных союзников. Подобным образом преодолеваются автономистские и сепаратистские тенденции. Государство монополизирует право на репрессии и становится снова унитарным, как это произошло в 2000–2005 годах.

Государство при этом ведет поиск масштабной идеи-цели, которая бы позволила вновь вернуться к консолидированному состоянию, когда все ресурсы подконтрольны, расхитители ресурсов, получив государственный статус, ликвидированы как класс.

Государство – пока идет поиск идеи – приступает к переделу собственности и частичной национализации, в ходе которой ресурсы наиболее ушлых людей превращаются из товаров и денег в ресурсы других людей. Перераспределение мотивируется тем, что у новых собственников ресурсов более государственническое мышление, чем у прежних. Расхитители ресурсов получают в принципе ограниченную временем возможность конвертации накопленных ресурсов в статус в новой, еще только становящейся системе отношений управления ресурсами. Некоторые, самые умные успевают такой возможностью воспользоваться, другие попадают в жернова самовосстанавливающейся репрессивной системы. На этом цикл завершается, вновь возникает сильное государство, начинается очередной застой.

Сегодня можно сказать, что путь построения капитализма, начатый в 90-е годы XX века кандидатами наук – специалистами по политэкономии социализма, привел в тупик, к новому социализму. Страна, пережив депрессию – перестройку, вступила в начале XXI века в фазу ресурсного роста и начала новый этап специфически российского социалистического строительства. Как и в советские времена, социальная стабильность ресурсного государства основана на стремлении к справедливому распределению ресурсов. Однако новые критерии справедливости не выработаны и не признаны нашим обществом, так что любой результат распределения ресурсов представляется населению несправедливым и генерирует социальную напряженность. Кроме того, как показывает советский опыт, каждый распределяемый ресурс с высокой вероятностью может стать дефицитным. Дефицит денег как ресурса может перерасти в потерю контроля за инфляцией. Дефицит сырья как ресурса может стать из потенциального актуальным, если взятые государством экспортные и внутренние обязательства по энергетическому сырью не будут подкреплены ростом добычи и приростом запасов. И, наконец, статусность как ресурс может стать дефицитной в силу общего кризиса системы власти.

Каждый из этих кризисов дефицита в отдельности вряд ли представляет серьезную опасность для ресурсного государства в целом. Государство, в очередной раз ограбив население, преодолеет инфляцию и обеспечит, мобилизуя репрессиями «трудовые ресурсы», необходимый уровень добычи сырья. Государство сможет, если дефицит денег и сырья не выйдет за некие рамки, стабилизировать систему власти и сохранить определенность властных статусов даже в отсутствие государственной идеологии и при неизбежной неопределенности в процессе передачи власти в ходе выборов. Однако если дефициты синхронизируются и кризис власти совпадет по времени с сырьевым и финансовым кризисами, то можно ждать обрушения ресурсного государства, сравнимого с тем, что произошло с СССР в 1991 году. Очередной цикл нашей истории тогда завершится. Или начнется.

О политике и политической системе

Конфликт между собственно мировой экономической реальностью и реальностью ресурсной организации государственной жизни России не может быть разрешен стандартными методами. Стремление руководства страны вписаться в мировую экономику ограничивается ресурсными интенциями государственных институтов и социальных групп. Удовлетворение растущих аппетитов осваивателей ресурсов вполне может «съесть» все преимущества централизованного управлении ими. И после как всегда неожиданного стечения обстоятельств и синхронизации кризисов дефицита у власти уже не будет выбора в дилемме: полный возврат к ресурсной организации государства или столь же полный отказ от нее и переход к обычной экономике.

При любом выборе неизбежны огромные социальные и политические издержки, совершенно неприемлемые для власти. Укрепление государства, то есть его доминирование в сфере контроля за ресурсами, будет означать государственные репрессии расхитителей ресурсов. Либерализация будет означать расширение области специфической свободы для расхитителей ресурсов. Так что в принципе выбор крайних точек невелик. Это выбор между государственным террором и разгулом воровства, бандитизма и сепаратизма. Такой маятник – прямое следствие ресурсной организации государства. Сегодняшнее промежуточное состояние не может быть вечным. Ресурсное государство, с высокой вероятностью, либо будет разворовано, разграблено и растащено на части, либо превратится в ходе репрессий в какой-то аналог СССР.

Предположим, что искусство политики будет таково, что удастся сохранить промежуточное состояние, когда только часть ресурсов контролируется государством и есть большая зона того, что внешними наблюдателями считается рыночной экономикой. Вполне вероятно, что политически это может быть своеобразная диктатура, при которой чрезмерное расхищение ресурсов пресекается, в то же время государство не отягощено необходимостью достигать великие цели и потому не полностью централизует доступ к ресурсам, оставляя нашему весьма специфичному бизнесу возможность конвертировать их в товары и деньги. Однако это состояние заведомо нестабильное.

Сегодня содержание текущей политики определяется стремлением удержать ситуацию и как можно дальше оттянуть время, когда надо будет делать выбор. Может быть, если выбор будет в пользу укрепления государства, концентрация управления ресурсами на этот раз обойдется без массовых репрессий. Но это маловероятно, так как сопротивление новых хозяев жизни попыткам национализации будет весьма ожесточенным. Может быть, если выбор будет сделан в пользу очередной либерализации, страна ее переживет, и ее не растащат на фрагменты удельные князья.

Все может быть, но мне кажется, что в рамках существующей политической и идеологической системы нет выхода из этой колеи. У чиновников, политиков и обычных граждан, вопреки очевидному, сохраняется иллюзия существования экономики и традиционного государства, как и многие другие иллюзии. Сохраняется и иллюзия демократии, хотя всеобщие выборы манифестируют только интересы фрагментов социалистического мироустройства (в том числе и людей как членов социально-учетных групп) при распределении ресурсов.

Совокупность этих иллюзий делает невозможным рациональное обсуждение безвыходной ситуации. Поэтому доминируют иррациональные обсуждения, такие как навязшие в зубах экономические и политические дискуссии между сторонниками разных вариантов реализации социалистической идеи. Ясно, что никакие экономические новации не дают возможности уйти от ресурсной организации государства, так же как и действия в сегодняшнем политическом пространстве, образованном представителями жаждущих ресурсов групп.

Это значит, что независимо от того, какая политическая сила придет к власти в результате всеобщих выборов, она вынуждена будет отчуждать ресурсы для их последующего распределения. Колея, в которой находится страна, не имеет обычного выхода. Путь, по которому идут сейчас чиновники, занимающиеся укреплением государства и формированием политической системы, – чисто советский. «Суверенная демократия» означает хорошо знакомые по, казалось бы, ушедшим в прошлое временам «выборы сверху». Это значит, что чиновники сами выбирают тех граждан, которые могут представлять народ в законодательных собраниях и других органах власти. Способ формирования Общественной палаты продемонстрировал направления этой мысли: часть назначается, часть выбирается самими членами представительского органа, часть комплектуется по разнарядкам в регионах.

И это не по недомыслию, а потому, что, если руководствоваться предпочтениями народа, органы власти будут состоять только из демагогов и расхитителей ресурсов. И даже такие выборы сверху лучше, чем всеобщие и прямые.

В стране сейчас есть подспудное ощущение общего кризиса, хотя это ощущение трудно верифицировать. Вроде бы «все хорошо»: рублей много, сырья много, вертикаль власти крепка, как никогда, а темпы роста экономики почти китайские. Мне кажется, что ощущение кризиса имеет идеологическую природу. Наша страна идеоцентрична, и дефицит идей переживается не менее остро, чем дефицит сахара и соли. Дефицит идей не случаен. Он свидетельствует о том, что колея настолько глубока, что из нее уже ничего не видно. То, что рождается штатными идеологами власти и их столь же штатными оппонентами, носит служебный характер и не имеет ни объясняющей, ни мобилизующей силы. Спектр этих идей расположен между крайними точками нашего маятника: «всех посадить» и «всех освободить».

Идеи энергетической сверхдержавы и либеральной империи вряд ли смогут оправдать необходимые для консолидации жертвы. Ресурс, даже энергетический, не может быть самоцелью, он должен обслуживать иную, действительно великую цель. Стремление стать такими, как США или Китай, тривиально. Мобилизовать на борьбу с фашизмом или терроризмом вряд ли удастся, да и борьба сама по себе – без позитивного компонента – не привлекает граждан.

Чтобы начать обсуждать проблему выхода страны из ресурсного тупика, надо прежде всего подумать о среде, в которой можно было бы хоть что-то обсуждать. Такой средой не могут быть кухонные и ресторанные посиделки статусных интеллигентов. Это должна быть институализированная и участвующая в политике часть населения. Не исключаю, что для перехода от болтовни о несправедливом распределении ресурсов к собственно политическим и идеологическим дискуссиям необходимо отказаться от иллюзий демократии v всеобщего избирательного права и дать возможность тем гражданам, которые этого захотят, выделиться из социалистического народа в особую группу избирателей. Ведь совокупность сегодняшних сословий, объединенных только идеями справедливого распила ресурсов, не может считаться народом. Представительство интересов этих сословий не является демократией. Следовательно, руководствоваться мнениями народа и их выбранных представителей, если обсуждать возможность выхода из этого бесконечного тупика, по меньшей мере не рационально.