Текст книги "Додо"

Автор книги: Сильви Гранотье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

17

Я далеко не самая пугливая, но логово Робера нагоняло такой страх, что волосы вставали дыбом вместе с кожей. Начнем с того, что улица служила помойкой всей парижской наркоты и была усыпана таким слоем шприцов и окровавленных ваток, что тротуар под ними можно было угадать только в приступе оптимизма. У дома номер 18 решетка была приоткрыта, открывая проход к импровизированной стоянке, на которой обретались две или три колымаги на ходу и несколько тщательно ободранных остовов. Стены были разрисованы во много слоев, а вокруг царила кладбищенская тишина.

Я пробиралась между кузовами, тщательно нащупывая проход то одной, то другой ногой, чтобы не наткнуться на препятствие, которое не рисковала увидеть, поскольку муниципальное освещение полностью игнорировало этот район.

Мой левый башмак наткнулся на что–то твердое и чуть рыхлое, я поддела это носком и отбросила подальше, но, очевидно, недостаточно далеко, потому что оно налетело на другую штуку и упало назад на какую–то неровную поверхность, та дернулась, заставив меня потерять равновесие. Я шлепнулась животом на лежащее тело, прижавшись щекой к холодной руке, которая шевельнулась и крепко вцепилась в меня.

В панике я попыталась подняться, опершись рукой прямо о лицо, и почувствовала, как под моим весом хрустнул носовой хрящ. Мне удалось прислониться к дверце, которая еще чудом держалась, и я принялась шарить в кармане куртки, нащупывая «беретту». Послышался шорох ткани, и я направила оружие в сторону цели, которая вяло пробормотала: «Занято», прежде чем громко захрапеть.

Я задрожала от отвращения к самой себе: еще немного, и я застрелила бы несчастную пацанку, которая никому, кроме себя, вреда не сделала.

Когда ко мне вернулось подобие самообладания, слово «страх» было вычеркнуто из употребления, и дальше я двинулась, как космонавт, то есть – не давая воли воображению.

Мне не понадобился код, которым снабдил меня Робер, потому что входная дверь была так же раздолбана, как и спящая на мостовой девица.

Это было странное здание, все из белых кубов с большими садовыми террасами – абсурдная попытка стильной модернизации вонючего квартала, как если б мне сделали пластическую операцию носа, прежде чем отмыть в ванне. Впрочем, их дело, я не занимаюсь градостроительством.

Дальше начинался длинный коридор, и мои башмаки застучали по бетону. Свет не желал зажигаться, несмотря на все мои мольбы, и я шла на ощупь до следующего кодового замка, который позволил мне отворить застекленную дверь. Еще через несколько километров я обнаружила дверь в подвал. Приотворенную, и на сей раз я не стала искать выключатель. Темнота очень удобна, когда не хочешь видеть. Спустившись по лестнице, я тихонько позвала Робера. Они наверняка все спят как убитые.

Я перебрала в памяти указания нашего радиофага, повернула налево, пересчитала двери кончиками пальцев. Толкнула пятую по счету, она открылась, и я прошептала:

– Не бойтесь, это я.

Тишина.

Тогда я встала на четвереньки и прежде всего наткнулась на фонарик Робера. Это было и полезней, и менее рискованно, чем споткнуться о чье–то грязное копыто. Я включила фонарик.

Устроился Робер просто здорово. Маленькая газовая плитка на пластиковом кухонном столе, кресло в приличном состоянии, этажерка с ящичками и матрас, на котором по–царски раскинулась на спине Салли, перекинув одну руку через Робера и приплюснув ему нос, что не мешало хозяину спать.

Я пнула их пару раз ногой, потому что от вида этих бездельников, мирно спящих в то время как я всю ночь не сомкнула глаз, во мне взыграл спортивный дух.

С садистским удовольствием я заорала, что это я.

– Додо, как дела? – спросила Салли, открывая глаза.

Я проглотила все рифмы, которые просились на язык, и удовольствовалась тем, что поприветствовала влюбленных, заявив, что буду спать с Квази, кстати, где она?

– Хе–хе–хе–хе, – разразилась Салли, прежде чем пояснить: – Шутишь, она ж с тобой.

Тут мне открылось, что отдохну я не скоро.

– Блин, проснитесь, наконец. Почему она должна быть со мной? Я вас посадила в такси, всех троих. РОБЕР. Я тебе их доверила. Что вы сделали, мать вашу за ногу?

Салли принялась размахивать руками, причитая, что теперь у нас есть настоящий дом, и не надо ругать Робера, он очень милый, Робер.

Я испытывала горячее желание разорвать ее в клочки – хоть убийце будет меньше работы, – но тут освобожденный Робер смог подняться. Он немедля врубил свое радио, и я не стала возражать. Робер понял ситуацию и пытался успокоить себя привычными действиями.

– Было ж еще рано, – оправдывался он, поздно осознав свою вину. – Вот мы и решили выпить по первой на вашей скамейке, а потом уж ехать сюда. Квази пошла за горючим, а тот араб, что продает розы, ну как его…

– Жерар.

– Да, он самый. Жерар сказал, что ты ждешь ее одну в сквере за Сакре–Кёр. Мы все сделали, как ты велела. Ведь так, Салли?

– Робер милый, – повторила Салли.

К тому ж это было правдой. Он здорово переживал.

К счастью, я не успела сесть, потому что встать мне было бы сложно.

– Я пошла, – очень устало сказала я. – А если в ваших дырявых котелках еще осталась крупица мозгов, может, вас заинтересует, что послание было не от меня.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Робер.

Я ответила нет, не надо, попросила, чтобы он запер дверь в подвал и не открывал никому, кроме меня или Квази, и чтобы не верил никаким посланиям, если их не принесу лично я.

Понятно?

Робер с серьезным видом отдал мне честь на военный манер, и это было трогательно. Особенно, если окажется, что это в последний раз. Завтра сменю наряд. Хватит.

На этот раз я двинулась по стоянке вдоль стены. Достаточно с этого мира и моих невзгод. Я не хотела нарушать единственную передышку, которая способна их облегчить – сон. Что до меня, я пошла дальше пешком.

Самая длинная ночь. А значит, возможность подольше сохранить надежду. Ведь Квази врет, как дышит, поэтому я могла предположить, что она просто соскучилась по Жеже. Их маленький дуэт накануне вполне мог служить тому подтверждением. А Жеже – он засыпал по расписанию метро. Говорят, по холодку спать вредно. Поэтому до пяти утра он пил, а когда вмазать было нечего, он вмазывал Квази или приятелям, и снова пил. До пяти часов, пока не открывалось метро.

Но он, наверно, уже в сквере на Анвер, дожидается, пока откроют решетки.

Точно! Он был там, вместе с другим ветераном подземки, седобородым старцем, который вечно сидел, опершись на палку и разглядывая землю между своими башмаками. Впрочем, если б он смотрел по сторонам, ничего нового он все равно б не увидел. Итак, Моисей восседал на скамейке, а Жеже страстно обнимал ближайшее дерево.

Издалека я громко и с придыханием заорала:

– Квази не с вами?

Моисей лишь потряс головой, даже не приподняв ее, а я принялась трясти Жеже:

– Ты видел Квази? Не дури, это важно.

Мне пришлось его предупредить, потому что он скулил, как побитая собака, а это не предвещало ничего хорошего.

– Дрянь… она меня отвергла.

– Я тебя спрашиваю, ты ее видел или нет?

– Чтоб она сдохла.

Обычно я не люблю насилия, но тут я здорово озлилась. Развернула его лицом к себе, занесла руку, и этого оказалось достаточно. Как все забияки, Жеже боится побоев, и мне стоило труда не засмеяться, когда ему удалось все связно рассказать, даже не путаясь в слогах.

Он действительно ее встретил. Насчет времени от него толку не добиться, но точно уже ночью. Квази парила, аки птица. Он спросил, когда они смогут встретиться, как прежде. Она заявила, что в следующий раз он увидит ее на большом экране, причем крупным планом. А потом трижды обошла вокруг него, повторяя:

– Отвергаю тебя, отвергаю тебя, отвергаю тебя, вот, теперь все в порядке, – и пошла было прочь, но он окликнул ее:

– Ты куда?

По его рассказу выходило нечто душераздирающее – она ответила:

– У меня встреча с продюсером. Я пошла сниматься в кино.

И случилось это на улице Коленкур.

А я пошла в другую сторону.

Последней моей надеждой был Фредди, наша круглосуточная справочная.

В ту ночь все шансы были на моей стороне, но жизнь словно показывала мне нос, отказывая в том единственно важном, который мог бы помочь Квази.

Фредди не нашел лекарства от одиночества, и потому дрых один у своего въезда на паркинг площади Клиши. Я чуть не надорвалась, пока его разбудила. Он наверняка здорово погулял накануне. Стоило ему меня увидеть, как он полез обжиматься, и я влепила ему такую плюху, что он чуть снова не отключился, но, как утопающий отталкивается от дна и всплывает, так и его нокаут выпихнул из спячки, и благодаря этому усилию он окончательно пришел в себя.

Он тут же выложил весь свой словарный запас, а я сделала вид, что извиняюсь. Не надо на меня злиться, я очень беспокоюсь за Квази. Оказалось, что и Фредди не чужд сентиментальности: странная это была ночь. Он все понимал, но, к сожалению, Квази не видел, хотя решительно все понимал, потому как у него тоже есть друг, самый настоящий.

Ну вот, пошло–поехало: Фредди с другом – это все равно, что заяц с лорнетом.

– И дай–ка я тебе расскажу, ты только послушай, этот мой кореш, он классный, а уж надрались… приволок полный короб бутылок, чуешь?.. И тебе, верно, икалось, говорили–то мы о тебе…

Вот с этого момента я насторожилась, потому как кореша Фредди в полку не знали.

– Как там его имя?

– Я ж тебе говорю, он мой кореш. На фига настоящему корешу имя?

– А на вид он какой?

– Высокий, в черной шапочке, и морда вся черная.

– Негр?

Он уставился на меня с шокированным видом.

– Да нет, просто черная, вроде трубочиста.

– Молодой, старый?

– Откуда я знаю, и мне плевать.

– Вы еще увидитесь?

– А, тебя зацепило. Он тоже тобой интересовался, и твоими подружками, и прочим. Я ему сказал что ты феминистка, к тебе не подступись.

Это был мой убийца, я уверена. Мы оба воспользовались услугами одного и того же первоклассного осведомителя. Фредди мог бы работать уличным репортером, если б кто–то ему предложил. Он знал все обо всех. Даже если это «все» на самом деле было парой пустяков. Но убийца задавал правильные вопросы. Потом я успокоила себя: даже Фредди не знал, где спит Робер. А вот Квази была дитем природы и, возможно, окончательно с природой воссоединилась. Несмотря на свои ухарские повадки крутой девицы, она была так наивна.

И я цедила эту ночь каплю за каплей до первых проблесков зари, обшаривая каждый куст в каждом сквере, каждую подворотню, каждую скамейку. Настоящий марафон. Мне встречались и другие марафонцы, которые стирали подошвы в поисках своих дилеров с заложенными за щеку дозами крэка. Денежные мешки разъезжают в такси. Бедняки топают на своих двоих. Денег у них только на дозу, поэтому они все ходят, ходят, и иногда находят. А вот я Квази так и не нашла.

18

Я дотащилась до улицы Бельвиль и пошла бодрее, повторяя себе, что Квази, наверно, вернулась, ждет меня с остальными, и сейчас я вздую ее, как воздушный шарик, за то, какую ночь она мне устроила.

Решетка была широко распахнута, и я сразу увидела ночную зомби, которая горько расплачивалась за вчерашний перебор. Может, вид сверху и был сногсшибательным, но вид снизу и гроша ломаного не стоил.

Она еще выглядела на свой возраст – то есть, лет на семнадцать самое большее, – хотя кожа уже выцвела, став совсем блеклой. Она клацала зубами, весь ее хрупкий скелетик выпавшего из гнезда птенца содрогался, глаза провалились в самые глубины черепа. Меня она не замечала, пока я с ней не заговорила. Я знала один центр неподалеку, где воспитатели не были монашками с моралью в зубах, и хотела дать ей адрес… Она выслушала меня, зрачки у нее сузились, она прорычала «АХХХХХХРГ» или что–то вроде, толкнула меня так, будто место для нас двоих не хватало и исчезла в черноте улицы, а я, несмотря на усталость, и тревогу, и панику, знаете о чем подумала?

Скажу правду. Я подумала о свидании с Ксавье и устремилась к ближайшему зеркальцу заднего вида, чтобы проверить, не превратилась ли я окончательно в Медузу Горгону, которая обращает в бегство любого, кто с нею столкнется. Я повернула зеркальце, чтобы свет падал прямо в лицо. Мне нужно было безжалостное отражение. И я его получила, потому что еще до того, как в зеркальном квадратике появилось мое лицо, я увидела в нем маленькую стоптанную туфлю Квази, потом ногу Квази в ее дырявых колготках, и я обернулась, но не увидела ничего, кроме земли, покрышек и старых кузовов, и заметалась между этими кузовами, заглядывая даже в такие уголки, которые никак не могли отразиться в зеркале, и в конце концов нашла ее там, где она не должна была быть, при ясном свете безоблачной зари, на животе, как куча старых костей или старых обносков, выброшенных на свалку за ненадобностью. Она лежала совершенно неподвижно. На спине крови не было – вообще никаких следов, кроме обычной грязи этой жизни. Я позвала ее по имени, склонилась над ней и перевернула, чтобы взглянуть в лицо, вот только лица у нее больше не было. Оно было исполосовано ножом, и полоски кожи, как ободранная шкурка, обнажали плоть, а ниже она была вся наружу, одна зияющая рана от горла до щелки.

Такого я не ждала. Не такого. Даже самое черное воображение не способно предвосхитить подобное зрелище. Я шла всю ночь, чтобы избежать его, а оно ждало меня в конце пути.

Я тихонько перевернула ее обратно на живот. И все же она внушала мне отвращение, Ужасно говорить это, но ее тело было заражено ненавистью убийцы. В нем еще пульсировало бешенство.

Словом, это я сейчас так все анализирую, а тогда, как помню, мне пришлось сделать над собой гигантское усилие, просто чтобы прикоснуться к ее телу, хотя моим единственным желанием было уйти, отринув ее в очередной раз вместе со всем остальным миром.

Горе и жалость мне удалось ощутить намного позже.

Я выскочила на улицу, но пацанка уже исчезла – да и что она могла рассмотреть, когда у нее все плыло перед глазами, как в калейдоскопе?

Задрав голову, я обвела взглядом этажи. Слишком рано. Все окна были еще темными.

Я прошла через стоянку, сделав большой крюк, пробежала по коридору до двери с кодом, потом до двери в подвал и стучала, стучала, размеренно и не очень громко. Едва услышав осторожные шаги с той стороны, я проговорила:

– Это я, Доротея, – и дверь наконец приоткрылась.

– Ну что? Ты нашла ее, – спросил Робер с восковым лицом и вытянувшимся от беспокойства носом.

– Надо уходить. Нельзя терять время. Потом объясню.

Увидев нас, Салли попыталась подняться своими силами. Она не храпела. Она не издавала свое «хе–хе–хе–хе» и не размахивала руками. Ее мягкая серьезность напоминала грустную безмятежность мадонны. Она ни о чем не спросила. Мы поставили ее на ноги, каждый подобрал две–три самых необходимых вещи, рюкзак, радио, фонарик. В какой–то момент Робер задел ногой сумку Квази, и ее кастрюли мрачно зазвенели, сделав молчание еще тягостнее.

Робер и я прикрывали тылы позади Салли, подпихивая ее под ягодицы, чтобы помочь взобраться по лестнице.

Робер закрыл дверь своим ключом и аккуратно спрятал его в карман. На меня снова не ко времени нахлынули чувства: в его жесте было нечто от священнодействия. Это был его дом, его дверь и его ключ, неприкосновенный личный мир. И я понимала, почему он эгоистично его защищает. Пусть это был всего лишь угол сухого подвала, где он даже не имел права жить, но это было «у него дома». Защищенное от пересудов, любопытства и комментариев королевство, где он – король.

Салли выразила это на свой манер:

– У Робера красиво.

Момент был не тот, чтобы заявлять им, что сюда они вернутся нескоро. Следовало максимально увеличить дистанцию, отделяющую нас от трупа Квази.

Я повела их вдоль стены, игнорируя вопросительный взгляд Робера.

У решетки я замялась. Такое ощущение, что убийца следовал за нами по пятам, оставаясь совершенно невидимым. Велико было искушение свалить все на призрака, потустороннюю месть и прочие прибамбасы. Я спросила Робера, нет ли другого пути наружу, но его не было. Я говорила шепотом, будто вокруг подстерегали чужие уши, и не осмеливалась додумывать свои мысли даже в голове, словно убийца мог забраться и туда.

Я сделала им знак подождать и вышла на улицу, глянула во все стороны, даже спустилась до перекрестка, перешла на другую сторону. Не могла же я…

А почему бы и нет? Я нагнулась, легла на живот и проверила, не виднеется ли какая–нибудь фигура в зазоре под машинами: так пугливая старушка, забаррикадировавшись у себя дома, заглядывает под кровать, прежде чем улечься. Лично моя кровать все больше напоминала пыточное ложе. Кто мог вызвать такой панический ужас?

Я жестом подозвала остальных и со вздохом подумала, что единственная толпа, где мы могли бы затеряться, – это собрание ярмарочных уродцев.

Обычно мы смахиваем на негров – в том смысле, что нас трудно отличить один от другого. Но наша фольклорная группа, к сожалению, выбивалась из этого правила.

Я было приняла решение отправиться дальше одной, но не могла предоставить Салли самой себе.

Лучшим решением было запихнуть их в какую–нибудь гостиницу с достаточным количеством звезд, чтобы отпугнуть посторонних. Но я тут же прикинула, что врагу будет достаточно снять номер по соседству. И еще сообразила, что никакая гостиница, достойная этого названия, не примет моих попутчиков в их теперешнем виде.

Все это время стрелки продолжали свой ход, и моя встреча с Ксавье была конечным пунктом обратного отсчета.

Впервые я прокляла отсутствие у меня часов, потому что возникший в голове план требовал поминутной точности.

Мой взгляд упал на радио Робера, и он включил его по моей просьбе. Утром передают точное время каждые пять минут. Я только взмолилась, чтобы он переключился с длинных волн из–за рекламы.

Радио «Франс–Интер» постоянно повторяло номер своего телефона, и я решила, что пришла пора ударить в набат.

Для придания храбрости я напомнила себе, что убийца действует только ночью, так что на данный момент мы ничем не рисковали.

Мы дошли до бань на улице Менильмонтан. Я заплатила за двоих, а когда ротик Салли приоткрылся в скорбной гримасе, я в качестве превентивной меры облаяла ее, твердо заявив, что ей придется раздеться догола, иначе я сама ею займусь, и пора ей избавиться от своих мудацких предубеждений, вроде того, что жир защищает от микробов, и в любом случае я сама проверю, так что она может зря не трудиться, одеваясь до моего прихода.

Она затрясла головой, мол, нет и нет, а когда я снова раскрыла пасть, она мягким движением взяла мое лицо двумя руками, поцеловала в нос и сказала:

– Квази умерла.

В следующий момент она укачивала меня своими толстыми отвратительными руками, а я рыдала между ее дряблыми грудями, и поскольку дама за конторкой начала проявлять нетерпение, милый Робер перепрыгнул через стойку, ухватил ее за нейлоновую кофточку и преподал урок уважения к горю других людей, заткнув ей пасть парой махровых полотенец. У него развито чувство уместности – стопка чистых лежала прямо на стойке.

Это было так неожиданно и мило, что я разрыдалась того пуще, но едва дама, которая и не такого навидалась, пригрозила выставить нас вон, причем не откладывая в долгий ящик, я пришла в себя, услышала, как диктор объявляет, что впереди у нас будущее и скоро восемь часов, принесла коллективные извинения, взяла на себя полную ответственность за временный беспорядок, сунула надзирательнице пятисотфранковую купюру в качестве гарантии моих хороших манер и удалилась по–французски, то есть дважды расцеловав каждого.

Действие первое: телефонная кабина. Я позвонила на «Франс–Интер», нажимала на повтор, пока не услышала на том конце трубки голос, и произнесла свою самую длинную фразу:

– Я только что обнаружила третий труп бомжа, женщины, которой, как и двум предыдущим, вспороли живот и изрезали в кашу лицо, и прошу вас предупредить журналистов о появлении серийного убийцы на улицах Парижа. Труп находится на стоянке во дворе дома номер 18 по улице Бельвиль. Меня зовут Сара.

И только тут вспомнила, что это настоящее имя Квази. Скорее всего, это имя появится в газетах – посмертно осуществившаяся мечта.

Я повесила трубку, не дожидаясь вопросов. Мне нужна была помощь, так что проявим сдержанность, и пусть полиция пошевелится и начнет делать свою работу. И пусть преследователь почувствует себя преследуемым, разнообразия ради.

Я отправилась на почту заглянуть в «Минитель», нашла телефон отеля «Холидей Инн» на площади Республики и зарезервировала номер на двоих с ванной – тут мелочиться не следовало. У нас все номера с ванными, ответил господин с присущей всем холуям надменностью.

Я повесила трубку, прислонила голову к стеклу и попросила прощения у Квази, Жозетты, у той незнакомки, у Поля, я даже попыталась помолиться, чтобы там, наверху, их приняли по–доброму, но слова не шли, да и на самом деле во мне не было и капли жалости, а только ненависть к жизни, которую так извратили люди.

Потом я дождалась открытия больших магазинов. Знаю, мне бы тоже не помешало сначала принять душ, но время поджимало.

Я полагала, что по крайней мере в большом магазине я смогу все выбрать так, чтобы ко мне никто не лез. Размечталась! Ни одна клиентка не собирала вокруг своей немытой персоны столько продавщиц, старших и младших, рассыльных, сторожевых ищеек и прочей шушеры. Сначала они хотели выставить меня вон, но я улеглась на пол. Тогда они доволокли меня до лифта, но тут я наконец вытащила свою пачку банкнот и стала умолять позволить мне купить чистую одежду, обещая ничего не трогать, а потом, словно прокаженная, должна была пальцем показывать – это, это, и это – в окружении охранников, стоявших вокруг санитарным кордоном, дабы уберечь население от опасности заражения, и правды ради должна признать, что из–за усталости, волнения, унижения, а главное, из–за хронического перебора с цветом хаки, я уделила недостаточно внимания цветовой гамме.