Текст книги "Остров"

Автор книги: Сигридур Бьёрнсдоттир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

ГОЛОДНЫЙ ДОМ

Темнота поглотила меня, окружила, как смоляные лужи, вязкая, и поблескивает. Пытаюсь освободиться, наладить дыхание, но смола растекается по лицу и подавляет сознание, не могу двинуться.

Я не собираюсь умирать.

Мысль обретает форму и проникает в подкорку, пробуждает к жизни слова и проталкивает их в горло, к языку, я кричу и внезапно просыпаюсь от собственного голоса.

Больше нет темноты, нет зимы. Солнце пробивается сквозь тусклое стекло и светит прямо мне в глаза, я отворачиваюсь; спальник мокрый от пота, сознание затуманено.

Поднимаюсь на дрожащих ногах, от температуры меня трясет, и рана дергает. Я должен добраться до ручья и набрать себе воды; лекарств, черт возьми, никаких.

Ковыляя, спускаюсь, беру котелок и открываю дверь на улицу. Собака, обогнав меня, выскакивает из влажной полутьмы. Весна пошла в атаку, сугробы тают, и муха жужжит на катышках навоза во дворе. Подволакивая ногу, добираюсь до ручья и ложусь на берегу, опустив лицо в омут и подставив его холодному течению. Затем переворачиваюсь на спину и вглядываюсь в небесную синеву. Морской песочник, принарядившись, похоже, озабочен строительством гнезда. А ты молодец, воображала.

Если я умру, жизнь здесь продолжит свой привычный ход, все останется как прежде. Небо будет ясным или грозовым, дягиль и лесная герань скроют мои следы, баклан и крапивник на своем посту, а лиса рыщет по камням и отмели в поисках добычи. Овцы меня мало замечают; пощипав траву на берегу, поднимаются выше в горы; только бы их не занесло снегом. Ничто из этого на самом деле не имеет никакого значения.

Тира тычется в меня мордой и тихо воет, знает, что это лучше, чем лизать лицо. Возможно, ты и будешь по мне скучать, бедолага.

Я сажусь и опускаю котелок в ручей, лучше взяться за дело, чем лежать, мучаясь от слабости и приступов жалости к себе. Плетусь домой, развожу огонь и ставлю воду, черт с ним, с дымом, на этот раз.

Я снимаю бинты с раны и морщусь от боли, они черные от крови, гноя и грязи. Прокипятив тряпку, пытаюсь прочистить рану, но меня едва не рвет от боли, приходится до хруста стиснуть зубы. Заставить себя снова перевязать рану не могу, пусть лучше дышит.

Поднимаюсь наверх, ложусь в постель и забываюсь в беспокойном сне; в сновидениях только горе и утраты, любимые и давно пропавшие лица, слишком короткие и полные боли жизни. Тьма накрывает меня снова.

Лидеры правительственной оппозиции лишены депутатской неприкосновенности

РЕЙКЬЯВИК, 15 мая. – Пятеро руководителей Коалиции избирателей были задержаны и заключены под стражу сегодня утром, после того как парламент лишил их депутатской неприкосновенности. Их подозревают в преступлениях против государства и представителей власти. Среди арестованных Видар Мар Йонссон, председатель Коалиции, его заместитель Астрид Эйнарсдоттир и Вигнир Видарссон, секретарь Коалиции и сын Видара Мара.

Обвинения еще не сформулированы, но под преступления против государства подпадают, в частности, теракты, призывы к свержению государственного строя, лишение жизни президента или лица, исполняющего его обязанности. Обвиняемым грозят длительные тюремные сроки вплоть до пожизненного заключения.

«Ведется следствие, информация будет публиковаться по мере прояснения обстоятельств дела», – говорится в заявлении столичной полиции.

«В наше неспокойное время, когда только государство может выступать гарантом безопасности и интересов граждан, власти, по мнению парламента, вправе применять такие временные меры, – заявил в своем сегодняшнем выступлении председатель альтинга. – Мы проголосовали за лишение неприкосновенности четырех депутатов, чтобы полиция смогла начать в отношении них следственные действия».

Аресты в альтинге

Аресты в день слияния министерств

Аресты произошли вскоре после того, как было объявлено о том, что все министерства объединяются в одно под руководством премьер-министра.

Правительственная оппозиция выступила против этого слияния.

Коалиция избирателей образовалась в феврале текущего года, когда три оппозиционные партии объединились с целью продвижения своей избирательной кампании. Она поддерживала радикальную оперативную группу «Избиратели», обвиненную в весенних беспорядках, в разжигании протестов и вражды.

И хотя руководство Коалиции отрицает свою причастность к этим преступлениям, наши источники в полиции утверждают, что Коалиция является политическим крылом «Избирателей» и стоит за организацией их мероприятий.

Адвокат Видара Мара заявил в интервью, что считает произведенные аресты нарушением конституции и международных норм по правам человека. Он намерен подать жалобу в Верховный суд.

Адвокат назвал своих подзащитных политзаключенными.

ХЬЯЛЬТИ

Бьярки встает из-за письменного стола, все еще держа в руке телефонную трубку, его глаза искрятся надеждой. В «Бонусе» на набережной точно есть рис и картофель.

– А не сделать ли нам об этом новость? – Он смотрит сначала на Ульвхильд, затем на главного. – Это ведь означает, что в портовых складах еще не все запасы исчерпаны. Разве не прекрасная новость?

Бьярки – хороший товарищ и наивная душа. Он легко адаптировался к изменившимся приоритетам главного редактора и делает познавательные новости о домашнем огородничестве и разведении кур, на днях подготовил отличные материалы о возрождении больших семей и стариках, довольных тем, что после закрытия домов престарелых они получили возможность провести последние годы жизни в окружении родных.

– Да-да, дорогой, поторопись, – соглашается главный, и Бьярки бежит разыскивать фотографа и пригодный велосипед с прицепом, чтобы переправить домой то, чем заодно удастся обзавестись.

– Я думаю поехать с ними, – говорит Хьяльти, и Ульвхильд строго поднимает глаза.

Он ведь должен готовить материал об экспериментах с электромоторами на маломощных судах, однако там что-то пошло не так и на сюжет не тянет. Но она не возражает, связь Хьяльти с Министерством сделала его неприкосновенным, никто на работе не комментирует его решений.

И вот они едут на другой конец города, дорога идет вниз, а ветер дует им в спину, дождь хлещет по плащам, но они в солнечном настроении; он, Бьярки и фотограф Эйнар, три мальчика в поисках клада. Рис, то и дело повторяет Бьярки, и Хьяльти представляет себе, как четверо его детей едят рисовую кашу, а сам Бьярки гордо восседает во главе стола; иногда крупно везет даже и на такой работе. Его жена была учительницей, и теперь ей остается только пилить мужа и детей, выискивать товары по сниженным ценам и вязать.

Молва о рисе долетела не только до них, на запад устремился людской поток: одни на велосипедах, другие толкают магазинные тележки или детские коляски, группа женщин впряглась в большой автомобильный прицеп и тащит его за собой, как быки плуг. Перед магазином царит хаос, некоторые стоят в очереди, но кто-то пытается прорваться, расталкивая локтями стариков и родителей с маленькими детьми на руках. Повсюду раздаются крики: послушай, дорогой, иди в конец очереди, мы ждем дольше твоего. Широкоплечий бугай лет двадцати кричит на мужчину средних лет в круглых очках под зонтом: заткнись, или я тебя ударю. Очкарик, однако, оказывается не из пугливых, складывает зонт, зацепляет плечо обидчика ручкой и тянет изо всех сил. Парень с рыком оборачивается и, добравшись до противника, хватает того за плечи и бодает в лицо, и когда журналисты протискиваются сквозь толпу, размахивая пропусками, мол, мы здесь по работе, ничего не будем покупать, им открывается жуткое зрелище из смеси крови и разбитых очков.

Под недовольное бурчание толпы они заходят внутрь. В магазине ситуация не лучше, там почти ничего не осталось, кроме молока, только немного мяса в холодильнике и безграничный выбор соусов для гриля, которые, похоже, никогда не закончатся. В самом дальнем углу ящики с рисом и картошкой, там толпа теснее.

Женщина, забравшись на какое-то возвышение, кричит в толпу:

– Он кончился, рис кончился!

Ее заглушает протестная волна, люди орут, свистят и еще быстрее пробираются к ящикам. Эйнар влезает на прилавок и направляет камеру на толпу, смотрит вниз на своих коллег и кивает, рис действительно кончился. Бьярки от разочарования совсем сникает: давайте, что ли, выбираться из этого безумия? Но Эйнар уходить не хочет. «Подождите, отличные кадры», – приговаривает он, щелкая без остановки. Шум у дверей усиливается, большие и крепкие мужчины расчищают себе путь в магазин.

– Все вон! – орет один из них. – Это полиция, магазин закрыт. Все вон!

Они не в форме и мало похожи на полицейских. Начинают выталкивать людей из магазина против течения, над толпой разносится громкий детский плач. Раздавшийся выстрел меняет все, у одного из них оказывается дробовик, и он стреляет в воздух, к таким аргументам народ прислушивается. Толпа бросается на улицу, люди застревают в дверном проеме и пытаются никого не раздавить.

Человек с ружьем направляет ствол на Эйнара, спускайся, парень, вместе с камерой. Это бородач с длинными волосами, собранными в жалкий хвост, в оранжевой куртке дорогого бренда, зрачки расширены.

Подняв свободную руку, Эйнар откладывает камеру и спускается с прилавка. Затем человек с ружьем протягивает ладонь. Карту памяти, отдайте мне карту памяти. Эйнар собирается возразить, но, передумав, достает из камеры карту и кладет ему на ладонь. Мужчина ждет с протянутой рукой, пока фотограф копается в своих карманах и достает еще две карты.

– Послушайте, вы же не заберете их, – говорит Хьяльти. – Это наши фотографии. Для выпуска новостей.

– Теперь не ваши, – отвечает ему бородач. – Они в распоряжении полиции. – Он засовывает карты в карман.

– Так вы из полиции? – спрашивает Хьяльти. – И удостоверение у вас есть?

– Я из команды спасателей. И ты не можешь у меня ничего требовать. Пошли вон.

Он толкает их ружьем, и они убираются прочь, униженные и разъяренные, даже фотографий нет, ехали почем зря через весь город.

Люди, подавленные, по одному разбредаются под дождем; перепуганные работники магазина запирают двери, задвигают ставни и засовы.

– Они совсем обнаглели, – бурчит Бьярки, надвигая на лоб капюшон дождевика. – Это не настоящие спасатели.

Хьяльти смотрит на него. Бьярки сделал сюжет об изменениях в командах спасателей после того, как их вооружили и объединили с особым отрядом полиции, откуда к ним пришли новые люди и быстро заняли руководящие посты; маленькие мужчины с большими мускулами и с огромной жаждой мести. Он привез свидетельства и фотографии жестокого обращения с людьми, связанного с этими командами, но новость так и не появилась. Бьярки вызвал к себе главный, и у них состоялся долгий разговор, после чего Бьярки почти перестал критиковать.

– Ну, по крайней мере, на этот раз они предотвратили жертвы в магазине, – говорит Хьяльти. – Так что и от них есть какая-то польза.

– Только не надо думать, что они пришли сюда для этого, – Эйнар показывает на вход в магазинную подсобку в торце магазина.

Работники выносят мешки с рисом и картошкой и грузят их в грузовик, а несколько спасателей стоят рядом и ждут.

Верзила в куртке следит за журналистами, он закинул ружье на плечо и ухмыляется, похлопывая рукой по карману, в котором лежат карты памяти из их камеры.

– Черт возьми, остаться без таких кадров! – вздыхает Эйнар.

Он завернул камеру в черный полиэтиленовый пакет. Теперь их ждет лишь поездка по мокрому городу, длинный подъем при встречном ветре.

На обратном пути Хьяльти понимает, что пора искать новую работу.

Он звонит по тайному номеру Элин, но она не отвечает. Отправляет сообщение и ждет ответа. Им овладевает беспокойство и неприятное осознание собственной несостоятельности. Они не разговаривали с праздника. Его не приглашают на встречи с Координационной группой. И он уже начал считать, что выполнил свою задачу и Элин в нем больше не нуждается.

Ульвхильд проходит мимо его стола с чашкой чая в руках, останавливается и смотрит на него с любопытством.

– У тебя все в порядке? – спрашивает она.

Он кивает:

– Да, все отлично.

– Дозвонился? – спрашивает она.

Он трясет головой.

– Постарайся взять у нее интервью, видео для Сети. Мы должны подробно расспросить ее о правительственной оппозиции, об отношении правительства к арестам.

– Попробую, но она не отвечает. На твоем месте я бы не был слишком оптимистичным.

– Ты отлично справишься. И помни – никакой зависимости.

И в этот момент звонит желанный номер; он делает Ульвхильд знак удалиться и отвечает, в трубке тишина.

– Алло, – повторяет он.

Элин тяжело вздыхает:

– Привет, давненько мы с тобой не общались.

Хьяльти чувствует, что краснеет до ушей, рад, что между ними полгорода.

– Да, ужасно давно, – вторит он, не упомянув, что пытался ей дозвониться, дрожащей рукой в тяжелом похмелье после праздника набирал ее номер, но в ответ получил только смайлик.

Он все еще немного обижен на такое легковесное продолжение их маленького приключения, однако рад ее слышать.

– Чего ты хочешь? – спрашивает она.

Всего так много, что он не знает, с чего начать. Правительственная оппозиция, вспоминает он, руководители Коалиции. Что с ними будет?

– Это дело полиции и дознавателей, я не могу об этом говорить.

– Но ты ведь в курсе.

– Да, но рассказать могу только строго конфиденциально, и ты не сможешь это использовать.

Она повторяет старую речь о беспрецедентных обстоятельствах и вызовах, с которыми столкнулась страна, ему это все известно, сам помогал ей сочинить текст; и теперь нетерпеливо стучит по столу, слушая, как она упоминает отсутствие президента и премьер-министра, апатию и страх в январе. И за кого она его принимает?

– Мы не можем провести выборы сейчас, – продолжает она. – Не можем спрыгнуть с борта в океан, нам нужно привести корабль в порт. А тогда и выбирать. Но правительственная оппозиция отказалась проявить терпение, отвергла наше предложение о сотрудничестве. В создавшейся ситуации это попросту равносильно государственной измене. А потом, – она понижает голос, – полиция вдруг узнает, что они готовят теракт. Неизвестно, что именно они собирались сделать: взорвать здание альтинга или захватить правительство в заложники, или все вместе, но полиция считает вполне возможным, что приняли какое-то решение еще до перерыва в работе парламента и спешили претворить его в жизнь.

– Невероятно, – Хьяльти не скрывает удивления. – Они, возможно, не всегда объективны, но чтобы учинить такое насилие – верится с трудом.

– Послушай, – говорит она. – Насколько я понимаю, полиция сейчас расследует причастность «Избирателей» к взрыву в концертном зале.

– А разве это не классифицировали как несчастный случай?

– Официально да. Мы… Полиция сочла, что целью было вызвать страх и панику в обществе. Единственный путь помешать достижению запланированного эффекта – замять дело.

– Это нужно опубликовать, – произносит Хьяльти после некоторого молчания. – Шестьдесят четыре человека погибли. Такое нельзя замалчивать. Какой бы ни была ситуация в обществе, – продолжает Хьяльти, хотя она пытается его перебить, – власти не могут распространять неверные сведения о подобных делах.

Она не желает давать ему интервью, не хочет ничего добавить к тому, что уже сообщила конфиденциально.

– От этой информации мне нет никакого проку. Раз я никак не могу ее использовать.

– Твоя проблема. Эта информация off the record, ты давал подписку.

Они оба молчат, в нем закипает гнев.

– Послушай, – вдруг начинает она. – А что ты делаешь сегодня вечером? Хочешь встретиться?

Он не знает, откуда ветер дует. Встретиться? Зачем?

– Поговорить о делах, обсудить ситуацию. Мы так давно не виделись.

– Приглашаешь меня на ужин?

Элин смеется своим глубоким смехом.

– Нет, на такое я не способна. Ты можешь встретиться со мной в министерстве, в моем кабинете, около девяти.

Она кладет трубку, а он остается сидеть, совсем сбитый с толку. Она охладела к нему, а теперь снова зовет вернуться в тепло, приглашает к себе в кабинет, к кофе и шампанскому, а может быть, и дальше – к своему горячему и сильному телу. Он смотрит вокруг себя, на пыльную редакцию, забитую бумагами и устаревшим оборудованием, на его худых и отчаявшихся коллег, и думает о том, что было бы неплохо их покинуть, перебраться поближе к раскаленному добела ядру власти, выйти на орбиту Элин Олафсдоттир и совершить посадку.

МАРИЯ

Мария вытирает руки и оценивает проделанную работу. Спина горит, ноги не гнутся, но она довольна, вся в земле с головы до пят и страшно довольна.

– Смотри, Элиас, – кричит она в сторону балкона, и он отрывает глаза от книги.

Рядом с ним стакан с водой, и он, как Маленький принц, прищуриваясь, всматривается в огород.

– Здесь мы посадим картошку, а здесь будут репа, редис и листовая капуста, – объясняет ему мать, указывая на квадратные грядки. – Потом посадим здесь белокочанную и краснокочанную капусту. Как тебе?

Элиасу нравится огород, но перспектива ждать урожай его не вдохновляет.

– Мама, я хочу есть, – откликается он, и радость сменяется знакомым страхом, что овес и картошка уже заканчиваются.

– Я уже иду, дружок, подожди, только уберу лопату.

Мария поднимается пешком, лифт не работает, и никто, похоже, не знает, как его отремонтировать. Стучит к соседке.

– Здравствуй, Торни, я буду кормить ребят, не хочешь с нами перекусить?

– Спасибо тебе за заботу, дорогая. Ко мне сегодня зайдет племянник, приехал сегодня утром, обещал что-нибудь принести.

Мария улыбается, ей трудно скрыть свою радость, пожилая женщина ест мало, но сейчас каждый рот на счету.

Она стряхивает с себя землю и ставит на плиту кашу. С теплотой думает о рассаде, которая прорастает в прачечной, тянет сильные зеленые линии жизни к небу; спасибо тебе, Господи, за повседневные чудеса садоводства.

Мария осеняет себя крестом и стыдится этого, детская вера подкрадывается к ней в самый неожиданный момент; воспоминания о витражах, в которых преломляется свет, приятном запахе влажности в исповедальне, аромате воска и фимиама, громогласный отец Мигель, «радуйся, Мария, благодати полная». С католичеством она попрощалась, когда переехала сюда, на север, наряду с коварной и высокомерной риторикой женоненавистничества, похотливыми и насмешливыми окликами мужчин на улице, и, хотя их называли комплиментами, она всегда чувствовала себя так, словно ее закидывают собачьим дерьмом.

И вот она стоит здесь, на этом скалистом острове в Северной Атлантике, в квартире на окраине города, возможно последнего города в мире, помешивает кашу и считает картофелины, три Элиасу, четыре Маргрет, себе достаточно двух, тогда на выходные хватит. Она старается больше не думать о картошке, чтобы не вернулся этот ужасный страх высоты над пропастью неопределенности и пустоты, которая с этой зимы разверзлась под ее ногами. Однажды вдруг.

Иногда она звонит домой, набирает до боли знакомый номер и ждет сигнала, связи нет, но она сидит на кровати, приложив трубку к уху, и шепчет: «Алло, мама, у тебя все в порядке? Я только хотела тебя услышать, я хотела бы звонить чаще, чаще ездить к тебе в гости, пригласить тебя в Исландию». И плачет, маленькая, стойкая Мария плачет в телефон и в одеяло, затем кладет трубку.

Они едят овсянку и картошку, мать с дочерью жуют медленно, чтобы сэкономить на порции, Элиас быстро поглощает и просит добавки, мать отдает ему свою картошку. Сливочного масла, однако, им всегда хватает.

Мария ставит тарелки в мойку и берет в руки щетку для мытья посуды, но в этот момент слышит звонок в дверь. Приоткрывает, не снимая цепочки. На пороге стоит высокий бородатый мужчина, краснощекий и слегка сутулый, не знает, куда девать руки.

– Я вам кое-что привез, – говорит он, протягивая полиэтиленовый пакет. – Это сайда. Я племянник Торни.

Она снимает цепочку и приглашает его войти, но тот отказывается, торопится, ему нужно возвращаться на судно.

Мария стоит со слезами на глазах, держа в руках рыбу; вот они, пути Господни, шепчет старый католический призрак. Ой, замолчи, отвечает она самой себе.

МАРА

Она лежит на полиэтилене и смотрит в темноту, сердце отбивает тяжелый такт, который эхом отдается в груди, ей кажется, что она медленно парит по кругу, раньше ей не приходилось пить.

– Все в порядке? – спрашивает он, и она мотает головой, но только чтобы его подразнить.

– Что-то не так? – спрашивает он озабоченно, и она смеется.

– Да ничего, дурачок.

И он тоже смеется, так они и лежат, смеясь, бок о бок, совсем без одежды. Однако ей ничуть не холодно, она прижимается к нему, а он такой теплый, как печка.

– Тебе было хорошо? – спрашивает он снова, и она, подумав, отвечает, что хорошо, хотя на самом деле было плохо, намного хуже, чем ей думалось. Ведь в фильмах, которые она смотрела и какие любят мальчики, девочкам всегда хорошо; наверное, плохо бывает только в первый раз.

Сейчас ей все равно, она с ним, а он с ней; рад, когда она приходит в гости, обнимает, просит разрешения поцеловать. Никто еще не рисковал поцеловать ее после бедного Сьонни. Она вынимает у него изо рта сигарету и делает вид, что курит, отбрасывает волосы назад и помигивает ему, ну, подходи, раз такой смелый.

С ним она взрослая, сильная и сексуальная, а не худой испуганный ребенок. Она больше не может ждать, когда перестанет быть маленькой, и знает, что здесь может повзрослеть.

Он тянется за одеждой и начинает одеваться, она на ощупь ищет брюки, под ней что-то липкое, похоже на кровь.

– Храфн? – Голос нерешительный, неуверенный, голос испуганного ребенка.

Он мягко улыбается, поглаживая ее по бедру, закуривает. Все в порядке, сладкая моя. В первый раз часто бывает кровь. Он протягивает ей сигарету, она берет, втягивает в себя дым и с кашлем выпускает обратно, в сигарете явно не только табак. Надевает брюки и футболку, встает; надувной замок ходит у нее под ногами, и она, не удержавшись прыгает, надувной потолок хватает ее и снова бросает. Ему никак не удается подняться на ноги, и он, ругаясь, катается по матрасу с брюками в руках, а она все прыгает, смеясь, крича от радости, с болью в промежности и сигаретой между пальцами, она свободна, стала взрослой.