Текст книги "О Мартине Бубере"

Автор книги: Шмуэль Йосеф Агнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шмуэль-Йосеф Агнон

О Мартине Бубере

 

Перевод с иврита и комментарии – Зои Копельман

Израильский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Шмуэль Йосеф Агнон (1888, Бучач, Восточная Галиция – 1970, Израиль) познакомился с Мартином Бубером в Германии, куда в 1913 году приехал из Страны Израиля учиться и завоевывать свое место на литературном небосклоне. Еще раньше, в Стране Израиля определились литературные интересы Агнона как современного автора, обильно черпающего из сокровищницы еврейских религиозных книг, в том числе хасидских. Как известно, дед Бубера, Шломо Бубер (1827-1906), религиозный еврей и ученый, занимавшийся текстологией мидраша, тоже был родом из Восточной Галиции, а в зрелом возрасте проживал в Лемберге (Львове). Увлеченность хасидизмом и сходные биографические истоки – Мартин Бубер в детстве подолгу живал у деда – сблизили Агнона и Бубера, и после Первой мировой войны они вместе работали над книгой хасидских историй под условным названием Corpus Hassidicum, рукопись которой сгорела в июне 1924 года, когда в доме Агнона вспыхнул пожар. В том же году Агнон переехал в Страну Израиля, тогда как Бубер прибыл туда лишь в 1938 году. Оба они жили в Иерусалиме, но если Бубер уверенно шел по академическому пути и стал профессором в Еврейском университете в Иерусалиме, то Агнон к тому времени сделался одним из ведущих еврейских прозаиков. Несмотря на различие поприщ и взглядов на многие вопросы современной им истории еврейского народа, эти двое великих пристально следили за деятельностью друг друга и участвовали в обоюдных юбилейных чествованиях.

Предлагаемые ниже три выступления Агнона в печати посвящены Мартину Буберу в разные периоды его жизни, а итог им подводят мемуарные заметки писателя. Все эти материалы, написанные на иврите, публикуются на русском языке впервые.

Мои воспоминания о Бубере

Я делю свои воспоминания о Бубере на две части. В одной расскажу о Бубере, которого я еще лично не знал, в другой – о Бубере, с которым общался лицом к лицу. Как заведено у мемуаристов, так и я поступлю и расскажу о том, что говорил Бубер и что говорили о нем другие. И несмотря на то, что я пишу воспоминания, не стану утруждать вас рассказами о самом себе, разве только для большей ясности понадобится припомнить и мое имя.

Имя «Бубер» я услышал еще в юности. Староста главного дома учения в Бучаче купил у заезжего из другой страны книгопродавца мидраш «Шохер тов». Книга эта предназначалась для дома учения, но староста благоволил ко мне и дал мне ее на время, пока не появится переплетчик и не переплетет ее наново. С радостью и душевным трепетом я взял незнакомый мне дотоле мидраш и поспешил домой, где встал у окна и погрузился в чтение. То были псалмы с пояснениями, преданиям и притчами, псалом – и мидраш к нему, псалом – и мидраш. Когда я дошел до псалма «У рек вавилонских...», встали вдруг пред моими глазами левиты, повесившие на ивах свои арфы, когда злодей Навуходоносор потребовал от них спеть ему песни Сиона. Я увидел, как они протягивают вперед руки – пусть лучше им отрубят пальцы, только б не петь сионских песен на земле чужой. Зашел ко мне приятель, увидел, что глаза мои залиты слезами, и сколько я ни утираю их, они льются вновь и вновь. Взял у меня книгу, поглядел на титул и прочел вслух имя Шломо Бубера, напечатавшего этот мидраш. А потом сказал мне буквально так: Рабби Шломо Бубер усыпляет нас старыми мидрашами, но зато его сын Марчин Бубер (он произнес Марчин, как принято в Польше) пробуждает нас новыми словами. И не долго думая, мой товарищ принялся с жаром пересказывать мне те новые слова, что прочел недавно в одной из статей Бубера, переведенной на польский язык. Но печаль, охватившая меня из сострадания к левитам у рек Вавилонских, помешала мне вникнуть в содержание той статьи.

Вскоре после того случая мой сосед, покойный Хаим Готфрид, большой человек, мудрец и знаток, сказал мне: Идем, покажу тебе нечто новенькое. Протянул мне газету, как кажется «Ди цайт», а там история, приключившаяся в еврейской общине Никельсбурга, о том, как каббалист изгонял дибука из тела девушки. А возможно, то была история о том, как рабби Йоэль баал Шем изгонял стадо бесов, облюбовавших подвал некоего еврея. То, о чем я сейчас пишу, случилось пятьдесят пять лет назад, и не удивительно, что я могу перепутать истории. Зато я отчетливо помню, как веселился рабби Хаим Готфрид. А позабавил этого ученого мужа тот факт, что то, над чем насмехаются в Бучаче, всерьез печатают в Вене, в столичной газете, да не просто печатают, а за подписью доктора Мартина Бубера, молодого ученого, проживающего в Берлине.

Не прошло и года, как я сделался завсегдатаем палестинофильского общества нашего города. Как-то раз попалась мне в руки брошюра, которую выпустил Мартин Бубер с двумя товарищами – Хаимом Вейцманом[1]1
  Хаим Вейцман (1874, Мотоль, Гродненская губ. – 1952, Реховот), первый президент Государства Израиль, президент Сионистской организации, химик.


[Закрыть] и Бертольдом Файвелом[2]2
  Бертольд Файвел (1875-1937), немецко-еврейский публицист. Помимо упомянутой брошюры, автор очерка о Кишиневском погроме 1903 г.


[Закрыть], а в той брошюре предложение основать в Иерусалиме университет. Должен признаться, я многому готов поверить, и тем более это верно было в дни моей юности, однако мне легче было представить себе, что я сижу и учу Тору из уст Машиаха, чем вообразить, что в Иерусалиме есть еврейский университет. Чтобы лучше понять, как далека была идея еврейского университета в Иерусалиме от жителей нашего города, расскажу о незначительном происшествии, случившемся десятью годами позже, в те дни, когда я скорбел о кончине моего благословенной памяти отца. Пришли меня утешать знатные евреи Бучача. А было это после того, как я вернулся из Страны Израиля. Сказал мне один талмудист: Слыхал я, в Яффе есть ивритская гимназия, да не могу себе представить, какова она. Положим, историю на иврите преподавать можно, поскольку Кальман Шульман[3]3
  Кальман Шульман (1819, Старый Быхов, Могилевская губ. – 1899, Вильна), ивритский писатель и переводчик, сторонник просветительства среди евреев.


[Закрыть] уже изложил нам на иврите историю мира. Но другие-то науки – как же?

И еще несколько раз приходилось мне встречать имя Бубера. В журнале «Вельт», где он был первым редактором, и в журнале «Ост унд вест», и среди первых опытов молодежи в журнале «Еврей». И фотографию его я видел в сборнике сионистских статей. Я не любитель читать статьи, оттого и тот сборник не читал тоже. Признаюсь честно, статьи, что я прочел за всю свою жизнь, малышка колибри легко унесет на своих крыльях. Но из опасения, как бы не увлечься рассказом о самом себе, позабыв о Бубере, я перейду теперь ко второй части.

Около шести лет прожил я в Стране Израиля и уехал оттуда в Берлин. Будучи в Берлине, я неоднократно слышал имя Бубера, а порою – рядом со своим именем. Как дело было? Когда я рассказывал что-нибудь о хасидах или приводил хасидское изречение, кто-нибудь из присутствующих замечал: Жаль, Бубер вас не слышит.

Как-то раз, накануне зимы я поехал к Буберу в Целендорф, по соседству с Берлином. Кто-то, Шломо Шиллер[4]4
  Шломо Шиллер (1870?, Михайловка, близ Белостока – 1925, Иерусалим), публицист, сионистский деятель, директор ивритской гимназии в Иерусалиме (с 1912), писал по-польски и на иврите.


[Закрыть] или Рабби Биньямин[5]5
  Рабби Биньямин (псевдоним Иегошуа Радлера-Фельдмана1880, Зборов, Галиция – 1957, Иерусалим), журналист, эссеист и общественный деятель; писал в основном на иврите. Активный член религиозно-сионистской партии Мизрахи.


[Закрыть] или Яаков Тахон[6]6
  Яаков Йоханан Тахон (1880, Львов – 1950, Иерусалим), сионистский общественный деятель.


[Закрыть], написал мне для Бубера рекомендацию.

Приехал я к Буберу. Служанка, едва говорившая по-немецки, провела меня в полутемную комнату. Картины, развешанные на стенах, и книги, поблескивавшие сквозь стекла шкафов, словно играли со мной в прятки. Но я думал о хозяине этого дома и не размышлял ни о доме, ни о его содержимом. Тем не менее мне показалось, что все вещи в этом доме к месту и на месте, и я, прибывший сюда с кратким визитом, тоже оказался к месту.

Вскоре появился хозяин. Ростом чуть ниже среднего, с аккуратной бородкой и складно одетый. Если б он не вышел с непокрытой головой, я сказал бы, что уже встречал его в Иерусалиме, у Западной Стены. Он приветливо глянул на меня и спросил, как меня зовут, потому что служанка назвала меня не Агноном, а Аароном. Услышав, кто я, он стал еще приветливее и сказал, что днем раньше был у него... великий еврейский писатель, проживавший в Берлине, и особо хвалил ему мой рассказ «И стала кривизна прямизною». Мне было приятно снова услышать о похвале того писателя, особенно потому, что он уже хвалил меня в письме к рабби Биньямину.

Я собирался рассказать Буберу хасидские истории, но до этого дело не дошло. Поскольку я приехал из Страны Израиля, он начал расспрашивать меня о Стране Израиля. А коль скоро вспомнили при мне о Стране Израиля, я начал говорить и не мог остановиться. Из замечаний Бубера я понял, как дорога и близка была ему та страна и как много он знал о ней, хотя не бывал там. Среди прочего, он сказал мне, что две вещи удерживают его от переезда в Страну Израиля: первая, что там нет музеев изобразительного искусства, а вторая, что там всякий может явиться к тебе в дом без предупреждения.

По прошествии месяца или двух прибыл в Берлин Рабби Биньямин, кажется, по поручению сионистской организации. Бубер относился к Рабби Биньямину с большой симпатией, как и многие берлинские сионисты. В один из дней Рабби Биньямин пригласил меня вместе с ним навестить Бубера. С тех пор Бубер сам меня приглашал, и я сделался постоянным гостем в его доме.

Вижу я, что одно цепляется за другое, и воспоминания мои расплываются. Поэтому постараюсь покороче и расскажу лишь о двух вещах, о хасидских историях и о языке.

Как я уже много раз сказывал, стоило мне заговорить о хасидах и рассказать какую-нибудь хасидскую байку, тотчас кто-нибудь говорил: Жаль, Бубер вас не слышит. Однажды, будучи у Бубера и беседуя с ним о хасидизме, я рассказал ему хасидскую историю. Когда я закончил рассказ, Бубер достал тетрадку, заглянул в нее, тут же взял непереплетенную еще книгу и показал мне мой рассказ в напечатанном виде. И так было с большинством историй, которые я ему рассказывал. Однако мне все-таки немножко посчастливилось, потому что не все стороны хасидского учения и не все истории, рассказанные мною, были ему известны, либо он знал их, но в несколько ином виде. А Бубер записывал все хасидские истории, и во всех вариантах. Мне же это было в диковинку: и порядка такого я не знал, и вдруг увидел множество томов с хасидскими историями, записанными одним человеком. До того времени мне не приводилось видеть хасидские истории в печатных сборниках, я привык узнавать их со слов рассказчика. Только про хасидское учение я читал в книгах.

А теперь о языке. Бубер пригласил меня заниматься с его сыном ивритом. Когда мы обсуждали с ним, каким учебником воспользоваться, Бубер сказал: Я не прошу, чтобы мой сын знал, как на иврите «кофе», я прошу, чтобы он знал все слова Священного Писания и их значения. Признаться, речь его меня удивила. Мы, жители Страны Израиля, всякий день изобретаем новые слова, чтобы обозначить все материальное, а он отказывается от этого ради языка Торы, пророков и прочих библейских книг. Мы, жители Страны Израиля, вот-вот позабудем, что есть Тора и вообще Писание, а ему важны именно значения библейских слов.

Поскольку я не собираюсь писать книгу изречений Бубера, пропущу несколько лет и остановлюсь на том периоде, когда я особенно с ним сблизился, когда мы вместе собирались упорядочить все хасидские истории и распределить их по частям. Напомню, что первая часть – истории Бешта – уже была составлена и готова к печати, и выпустить ее собиралось издательство «Двир»[7]7
  «Двир», ивритское книгоиздательство, первоначально – собственность ивритского поэта Хаима Нахмана Бялика (1873, Рады, близ Житомира – 1934, Вена; похоронен в Тель-Авиве).


[Закрыть], но в моем доме в Бад-Гомбурге разразился пожар, и эта книга сгорела вместе со всем, что мною написано, включая роман-трилогию «Среди живых», о выходе в свет которого успел известить читателей журнал «Ѓа-ткуфа», том 4.

Как-то раз Бубер оказался в Бад-Гомбурге. Ахад Ѓа-Ам[8]8
  Ахад Гаам (псевдоним Ушера Гинцберга, 1856, Сквира, Малороссия – 1927, Тель-Авив), еврейский писатель-публицист и философ. Писал на иврите.


[Закрыть] и Бялик захотели его повидать. Оттого и получилось, что в закатный час сидели на балконе моей квартиры, лицом к заросшему деревьями саду, три вождя поколения и обсуждали дела нации. Зашла речь о Декларации Бальфура[9]9
  Декларация о доброжелательном отношении Великобритании к сионистским стремлениям евреев, была написана Артуром Джеймсом Бальфуром, британским министром иностранных дел, 2.11.1917.


[Закрыть]. Ахад Ѓа-Ам сказал: Если упустят момент, другая такая возможность не представится, ибо все сроки прошли, и это – последний шанс на Избавление. Содрогнулся Бубер и сказал: Я представляю себе Избавление народа Израиля иначе. Опустил Ахад Ѓа-Ам голову на грудь и умолк, и легчайшая улыбка тронула его лицо при мысли об этом разумнике, романтические мечты которого лишают его здравого смысла.

В другой раз навестили меня в Иерусалиме Ахад Ѓа-Ам и Бялик. За беседой я рассказал им, что Бубер назначен профессором в университете Франкфурта. Бялик пожал плечами, как человек, у которого подобное назначение вызывает сомнение. А Ахад Ѓа-Ам сказал: Вижу я, что ты недоволен. Был бы назначен такой-то, стал бы читать лекции об ивритской филологии, был бы назначен сякой-то, стал бы читать о другом в том же роде. Но Бубер, поверь мне, человек ответственный, он свою роль исполнит лучше, чем кто-либо другой из еврейских ученых.

Я стар годами и многих людей знавал на своем веку. Мудрецов, и литераторов, и всевозможных деятелей. Но кажется мне, что никто из них не был столь благожелательным, как Бубер. Он в любую минуту готов был помочь стоящему человеку. Этой душевной щедростью он привлекал к себе молодежь, в которой видел задатки таланта.

А вот и пример. Приехал к нам молодой лектор из западной страны и не нашлось никого, кто бы ему посодействовал. Его оттеснили, и он упал. Когда об этом рассказали в присутствии Бубера, тот сказал: В другом обществе о таком человеке постарались бы позаботиться с самого начала и не дали бы ему упасть, а упал бы – поспешили его поддержать, чтоб поскорее поднялся снова.

Коль скоро я упоминал об Ахад Ѓа-Аме, добавлю, что Ахад Ѓа-Ам высоко ценил Бубера. Среди наших ивритских литераторов Ахад Ѓа-Ам был, пожалуй, единственным, кто понимал величие Бубера. Когда я перебираю в памяти свои беседы с пишущими на иврите, складывается впечатление, что они не разглядели исходившего от Бубера света, не удосужились глубже вникнуть в его слова. Слишком близко от них находился Бубер, слишком был велик, чтобы обозреть его, чтобы понять его своеобразие и оригинальность. Им казалось, что главная его особенность заключается в том, что он пишет по-немецки.

Среди литераторов назову Моше Гликсона[10]10
  Моше Йосеф Гликсон (1878, Голинка, Польша – 1939, Тель-Авив), сионистский общественный и культурный деятель, мыслитель, первый редактор газеты «Га-арец», исследователь истории культуры. Доктор философии от университета Франкфута.


[Закрыть], который признавался мне, что жаждет перевести на иврит книгу Бубера «Царство небесное», да не может найти издателя. Нашел бы, была бы у нас на иврите эта книга.

Бялик высоко ставил Нордау[11]11
  Макс Нордау (псевдоним Симхи Меира [Симона Максимилиана] Зюдфельда, 1849, Будапешт – 1923, Париж), немецко-еврейский философ, писатель, публицист и общественный деятель, один из основателей Сионистской организации.


[Закрыть]. Он видел в нем далекого брата, ставшего нам ближе, когда он прославился благодаря своим чуждым нам по языку и культуре произведениям. Но Бубера, который прославился у нас благодаря еврейскому содержанию своих книг, особенно о хасидах, Бялик не понял и по достоинству не оценил.

Покойный Аарон Элиасберг, друживший с Бубером еще с юности, сказал мне: Встречали вы другого такого человека, который как Бубер, готов длить беседу с неистощимой энергией? Он рассказывал мне, что Бубер способен ночь напролет просидеть с друзьями или противниками и обсуждать с ними вопросы духовного содержания, а утром и днем как ни в чем не бывало выполнять свою работу, тогда как остальные либо спали, как убитые, либо сомнамбулически передвигались в пространстве.

Да, Бубер был редким собеседником. Боюсь, в новом поколении не найдешь собеседника, подобного Буберу. Собеседника, умеющего говорить и умеющего слушать.

Рукопись из архива Агнона. Опубликована в томе его наследия «От себя к себе»

О Бубере
К 50-летию Бубера

Уподоблю Мартина Бубера тем дорогим моему сердцу евреям, что открывают заезжий двор вдали от еврейских городишек, чтоб если случится кому-то из сынов Израилевых забрести неведомо куда, нашел бы себе кров и утолил голод кошерной пищей. Так и Мартин Бубер – он пишет на чужом языке, но насыщает страждущую душу чистой еврейской мыслью.

Говорят, мол, у Бубера новый хасидизм. Нет, вовсе это не новейшая выдумка, просто хасидизм наполняет сердце Бубера всякий день новой радостью.

Пусть он – учитель, но преклоняет ухо, вслушиваясь в хасидские побасенки, словно ученик.

А как часто Бубер проникает в такие тайны мысли, которые были неведомы и высказавшим ее.

А как часто его собственные мысли выражены с такою простотою, словно он сам из первых хасидских учителей.

Бывает, возьмет Бубер нечто малое и возвеличит его, и возвысит на недосягаемую высоту. Так возвысил он беседы хасидов и поставил в один ряд с легендами народов мира.

Газета «Давар», 10.02.1928.

Тем, кто должен познакомиться с Мартином Бубером и все еще не знаком с ним
К 80-летию Бубера

1

Много раз я хотел написать о Мартине Бубере, и не ради того, чтобы выказать свое к нему уважение, но ради тех, кто должен бы знать, кто такой Мартин Бубер, и все еще не знаком с ним. А почему следует знать о Мартине Бубере? Потому что Бубер – учитель многих и наставник избранных. Он учит нас на письме и изустно, в компании друзей и в большом собрании слушателей, и в беседе один на один. Не было в нашем поколении в Германии человека, оказавшего бóльшее влияние на сионистски настроенную молодежь, чем Мартин Бубер. И пусть иные отдалились от него – воспринятое от Бубера учение определяло многие их поступки. Сегодня, когда Мартину Буберу исполнилось 80 лет, попробую и я совершить поступок. Удастся ли мне воплотить задуманное – боюсь, не вполне. Как бы то ни было, я пишу о том, что задумал, хоть обрывочно, но и связно, порою внятно, а порой намеком.

2

Бубер родился в межвременье. Между еврейским просветительством и национальным возрождением. Возрождением еврейства и возрождением всего человечества.

Его колыбель стояла на чужой земле, но над ней уже звучали песни Сиона. Мужание его духа совпало с мужанием сионизма.

Бубер был еще очень молод, когда принялся за дело. Мы находим его статьи в давно позабытых и исчезнувших журналах, которые когда-то читались с волнением и надеждой. Не было важного вопроса современности, который прошел бы мимо него. Иногда он очерчивал такой вопрос глубже и значительнее, иногда предлагал свой ответ. Случалось, что глубина велика, а ответ скромен. Но никогда его ответы не препятствовали деяниям. Ведь задача разъяснения – наставление, а деяние – цель наставления. Бубер – человек мысли, привыкший к действиям. Он не чурается дела, приводящего к размышлениям, и мыслей, зовущих к действию.

3

Я упомянул тут о возрождении еврейства, напомню и о его стремлениях.

Эти сокровенные стремления к возрождению, становлению и провиденциальному Избавлению Бубер выразил в благородных и возвышенных духовных категориях философии и тем позволил нам ходить с гордо поднятой головой и свысока взирать на тех евреев, которые заявляли, будто миссия еврейства себя исчерпала, и на тех иноверцев, которые утверждали, будто Израиль утратил последнюю свою надежду. Вы скажете, что стремления требуют действия и свершений, а если так, что толку в философских категориях, пусть и самых возвышенных? Но таковы уж все стремления, что пока они не воплотились, милы нам и греют душу, а при воплощении что-то в них портится и нарушается и порой даже приводит к горьким последствиям. В том-то и проявилась великая заслуга Бубера, что он исследовал устремления прежде, чем они обернулись действием, и исследовал такие деяния, что не посрамили самих себя.

4

Бубер взрастал под сенью возрождения Израиля, которое не вторгалось в пределы мировых чаяний, вроде космополитизма. Однако обе эти сферы подпитывали друг друга. Идея гражданина мира не имела общего с политикой, она понималась как неизменная гармония между нацией и личностью, меж народом и человечеством. В те годы, когда мужала душа Бубера, люди еще не изверились в прогрессе на благо всего человечества, в усовершенствовании мира и тому подобных идеях. Эту веру Бубер унаследовал от просветителей, и идеалы Просвещения много способствовали формированию его души.

Щедро оделило Бубера еврейское просветительство. Иные из этих щедрот себя исчерпали, а иные по нашему постыдному нерадению вот-вот канут в небытие. Потомки наши, что придут вслед за нами, будут рассказывать о них как о преданьях старины. Бубер, возможно, – один из немногих, кто и ныне верен идеалам Просвещения, ведь этот мудрец порой наивен, как семеро младенцев.

5

В этой главке остановлюсь подробнее на сказанном выше, на просвещении.

На просвещение Бубера повлияли все премудрости человечества. Китай и Египет, Индия и древние цивилизации, и народы, о которых я даже не имею представления, обогатили его знанием. К сему добавилось западноевропейское образование и наследие еврейских поколений, и все это переплавилось в тигле его мысли и выплавило его собственный стиль мышления.

Его стиль был отличен от стиля поколения. Его высказывания и идеи не повторяли того, чем жили его современники. И потому он должен был самостоятельно выпестовать свой новый стиль и найти свои новые слова и словосочетания, которые нередко бесили наших евреев, ревниво следящих за чистотой немецкой речи, как если бы эта чистота осквернилась его нововведениями. Но и нас сердило его словотворчество, хоть и по другой причине. Уж слишком многие немецкие нечестивцы уснащали ими свои выступления. И когда злодей Геббельс хотел восславить злодея Гитлера, он величал его «Kunder», тем самым словом, которым Бубер назвал библейских пророков, когда вместе с Францем Розенцвейгом[12]12
  Франц Розенцвейг 1886, Кассель – 1929, Франкфурт-на-Майне), немецко-еврейский философ. Главный философский труд – «Звезда спасения» (1921). Совместно с Бубером переводил еврейскую Библию (успел лишь до книги Исайи; 1925). После его смерти Бубер завершил перевод в Израиле.


[Закрыть] переводил на немецкий Священное Писание.

6

Из любви к Священному Писанию я припомню здесь то, что написал Буберу по получении его перевода Книги Бытия, перевода, который одновременно был и толкованием.

Тогда я написал ему примерно так: всякое поколение, не истолковавшее Тору, словно было обделено и Тору не получало. А вот что я добавлю теперь: первый перевод Писания на чужой язык – перевод семидесяти толковников, называемый Септуагинта[13]13
  Древнегреческий перевод всех книг еврейского канона Библии с добавлением ряда апокрифов; по преданию, выполнен в III в. до н. э.


[Закрыть], был сделан в начале нашего Изгнания, а последний перевод Розенцвейга и Бубера сделан в начале нашего Избавления.

Страшно Изгнание, во всех поколениях и во всех языках порабощающее народ Израиля переводами. Благословенна Тора, озаряющая жизнь Израиля во всех изгнаниях и на всех наречиях.

7

Язык и слова нуждаются в форме. Придашь им форму, они живут, не придашь им форму, они, считай, мертвы. Бубер – умелый формотворец. Что бы он ни писал, все облекал в ласкающие душу формы. Из вящей приязни к форме, Бубер нередко позволял ей господствовать над материалом; бывает, формы много, да с материалом скудно, а то форма искусна, да материал простоват. И поскольку я пишу эти слова на берегу моря, в Ашкелоне, поясню примером, внятным морю. Мило нам глядеть на красивую морскую раковину, но не хотелось бы обнаружить в ней живого трепещущего моллюска.

8

Я кончил прежнюю главку притчею, притчею и начну. Однако прежде приведу слова Ахад Ѓа-Ама из его статьи «Духовное возрождение»:

«Со стыдом приходится признать, что если мы захотим найти хотя бы отголосок подлинно еврейской литературы нашего времени, нам следует обратиться к хасидским книгам, где наряду с тем, что не стоит и гроша, найдется немало глубоких суждений, отмеченных печатью истинно еврейской неповторимости; их там наберется во сто крат больше, чем во всей литературе нашего Просвещения».

А теперь расскажу мою притчу. Чудная жемчужина затерялась в куче отбросов. Люди проходили мимо, люди ее топтали. Шел мимо Бубер и ее заметил. Склонился долу и поднял, и очистил от грязи, пока не засиял ее блеск во всей красе. А коль скоро засияла жемчужина дивным блеском, утвердили ее в венце поэзии. Жемчужина – это хасидизм. Отбросы – это небрежение, которым пытались перечеркнуть хасидизм. Попирание ее и топтание – это презрительные насмешки, которыми осмеивали хасидизм. Пришел Бубер... – это язык, которым он выразил хасидизм по-немецки.

9

Бубер не был первым. Еще в эпоху Просвещения, за сто лет до Бубера, нашелся верный чистосердечный человек по имени Яаков Шмуэль Бек[14]14
  Яаков Шмуэль Бек (1841, Словакия – 1899, Прага), раввин, опубликовал по-немецки книги по истории еврейства и его духовной литературы, а также несколько книг на иврите, в т. ч. сборник стихов.


[Закрыть], распознавший светоч хасидизма. Если вы хотите узнать о Беке, прочтите статью Элиэзера Меира Лифшица, опубликованную в альманахе «Хермон» за 1906 год и перепечатанную в его собрании сочинений издательства «Мосад рав Кук».

А после Бека был Элиэзер Цви Цвейфель[15]15
  Элиэзер Цви Цвейфель (1815, Могилев, Белоруссия – 1888, Глухов, Малороссия), еврейский писатель и публицист. Писал преимущественно на иврите. В 1853–1873 преподавал Талмуд в раввинском училище в Житомире. Автор истории хасидизма в 4 тт. «Шалом ал Исраэль» («Мир Израилю», 1868–73), в прозе – родоначальник стиля, совмещающего библейский и талмудический иврит.


[Закрыть], ученый муж энциклопедических знаний. А за ним – Михаэль Леви Родкинзон[16]16
  Михаэль Леви Родкинзон (1845, Дубровна, Могилевской губ. – 1904, Нью-Йорк), автор книг «Толдот баалей Шем Тов» (4 тт., т. 4 – «Амудей хабад», Кенигсберг, 1876), «Адат цадиким» (Лемберг, 1897). В Нью-Йорке (с 1899) переводил Талмуд на английский язык.


[Закрыть]. А за ним – Семен Дубнов[17]17
  Семен Маркович Дубнов (1860, Мстиславль, Могилевская губерния, – 1941, Рига), еврейский историк, публицист и общественный деятель, автор «Всемирной истории еврейского народа» (10 тт. на иврите), «Истории хасидизма» (Тель-Авив, 1930–31, иврит).


[Закрыть]. А за ним – Шмуэль Аба Городецкий[18]18
  Шмуэль Аба Городецкий (1871, Малин, Киевская губ. – 1957, Тель-Авив), историк еврейского мистицизма и хасидизма. Его труд «Хасиды и хасидизм» печатается в журнале «Лехаим» начиная с марта 2008 года.


[Закрыть], но, возможно, Городецкий был прежде Дубнова. А за ними – Авраам Кахана[19]19
  Авраам Кахана (1874, Скомороха, близ Житомира – 1946, Тель-Авив), исследователь и комментатор еврейского литературного наследия – Танаха, апокрифов и псевдоэпиграфов, автор ряда книг, в т.ч. «Рабби Исраэль Бааль Шем Тов» (Житомир, 1901).


[Закрыть] и р. Гиллель Цейтлин[20]20
  Гиллель Цейтлин (1871, Корма, Могилевская губ. – 1942, на пути в Треблинку), религиозный писатель, поэт, философ и публицист. Писал на иврите и идише. Автор ряда книг о хасидских лидерах и хасидизме.


[Закрыть], Господь отомстит за кровь праведника.

10

Что же сделали эти мудрецы? Рабби Яаков Шмуэль Бек сделал великое дело. Он провозглашал достоинства хасидизма и не побоялся ни просветителей, ни религиозных противников хасидов. Рабби Элиэзер Цви Цвейфель написал книгу из четырех частей – «Шалом аль Исраэль» – антологию хасидских историй, выдержек из хасидских книг и прославлений хасидизма. И когда он писал ее? В поколении, когда слепота поразила людские очи, и они не видели света хасидизма. Из-за ненависти рационалистов к хасидизму, его обвинили в лицемерии и угодничестве. И еще есть у него заслуга, потому что ему принадлежит создание литературного стиля, называемого стилем Менделе Мойхер-Сфорима[21]21
  Менделе Мойхер-Сфорим (псевдоним Шолома Якова Абрамовича, 1835?, Копыль, Минской губ. – 1917, Одесса), писатель, основоположник новой идишской литературы.


[Закрыть], как справедливо заметил в своих воспоминаниях Паперна [22]22
  Авраам Яаков Паперна (1840, Копыль, Минской губ. – 1919, Одесса), первый на иврите литературный критик. В русском варианте его мемуаров «Из николаевской эпохи» (в кн.: В. Кельнер. Евреи в России, XIX век. М.: НЛО, 2000) Цвейфель не упомянут.


[Закрыть].

Михаэль Леви Родкинзон был знатного происхождения. Сын дочери автора книги «Аводат Галеви»[23]23
  Элиэзер Галеви.


[Закрыть], ученика автора «Тании»[24]24
  Шнеур Залман из Ляд (1745, Лиозно, Польша, ныне Беларусь, – 1812/1813, похоронен в городе Гадяч, Полтавской губернии, ныне Украина), раввин, основатель движения и учения хабад.


[Закрыть]. Он издавал хасидские книги и служил старостой в доме учения рабби Исроэла Дова, цадика из Виледников[25]25
  Цадик Исроэл Дов-Бер из Виледников (1789-1850), ученик цадика из Чернобыля.


[Закрыть], и писал хасидские истории. Если не ошибаюсь, книга «Адат цадиким» им написана. Он составил две книги о хасидизме – «Толдот Бешт», жизнеописание основателя учения, и «Амудей хабад». Другие его деяния, к хасидизму не относящиеся и добродетелями не являющиеся, тут поминать не к чему. Эти книги, «Толдот баалей Шем Тов» и «Амудей хабад», представляют собой истории о чудесах и чудотворцах, но никак не научное исследование.

Исследованием хасидизма занимались Дубнов и Городецкий, Авраам Кахана и Гиллель Цейтлин. Дубнов собрал в своей книге известные и неизвестные материалы. Но узнать об учении и практике хасидизма из его книги нельзя, как не познал этого и сам автор из собранных им сведений.

Иное дело – труд Городецкого, ставший основополагающим в историографии хасидизма. Городецкий был потомком цадиков и вырос при дворах цадиков. Он рассказывает о том, что сам видел и слышал, и обильно цитирует хасидские сочинения. Только вот цитаты-то хороши и поучительны, да не всегда говорят о том, что подразумевает приводящий их Городецкий. Что ж касается его видения и слышания, тот, кто не имел возможности узнать о хасидах из другого источника, несомненно пополнит тут свои знания.

И иное дело – Авраам Кахана. Он взял хасидские предания и составил из них историческое сочинение. Да только предания не для истории нам дадены. Если бы Кахана умел изящно писать, досталась бы нам книга для чтения. А так, все им добавленное – незначительно, а все им переписанное не нуждалось в добавлениях.

У вклада Гиллеля Цейтлина свои достоинства. Цейтлин своей гибелью освятил Имя Всевышнего, а своей жизнью воплощал хасидизм. Оттого его книги проникнуты духом хасидизма, и хасиды читают их.

11

И на немецком языке у Бубера был предшественник. Таков рабби Аарон Маркус[26]26
  Аарон Маркус, торговец, немецко-еврейский писатель, исследователь, публицист. Жил в г. Подгорцы, близ Лемберга. В дневнике Т.Б З. Герцля есть запись о том, что хасид Маркус обещал ему поддержку галицийских хасидов в деле сионизма.


[Закрыть], еврей из Гамбурга, который родился и воспитывался в Германии и получил немецкое образование, а потом снял немецкий сюртук и облачился в одежды хасидов. И не только одеяние переменил он, но и самую душу. Помню, рассказывал мне Давид Фришман[27]27
  Давид Фришман (1859?, Згреж, предместье Лодзи – 1922, Берлин), писатель, критик, переводчик. Писал на иврите и на идише.


[Закрыть], что однажды случилось ему быть в книжной лавке Аарона Фауста в Кракове и застать там рабби Аарона Маркуса. Показал ему рабби Маркус портрет милого молодого немца и сказал: Это я в юности. Поглядел на него Фришман и сказал: Во многих сложностях мне довелось разобраться, но понять, откуда возник этот хасидский нос на вашем лице, боюсь, не смогу. И еще рассказали мне сыновья рабби Аарона, что отец не позволил им учить нееврейские языки, чтобы они навсегда оставались хасидами, как прочие галицийские хасиды. Так вот, рабби Аарон Маркус написал по-немецки большую книгу о хасидизме и хасидах, свидетельства человека, много повидавшего при дворах хасидских раввинов, где ему приходилось проживать, и близко знавшего потомков великих цадиков, из уст которых он воспринял хасидизм. Книга эта дорога во многих отношениях, и не один собиратель хасидских историй обращался к ней как к источнику и поминал ее автора добром, величая принятыми у хасидов почетными прозваньями. Однако ненужные суждения и многословные отступления сильно убавляют достоинства сего труда.

Не стану писать о вкладе Шломо Залмана Шехтера[28]28
  Шломо Шехтер (Шнеур Залман; 1847, Фокшани, ныне Румыния – 1915, Нью-Йорк), ориенталист-гебраист, исследователь талмудической и раввинистической литературы, теолог, деятель консервативного иудаизма в США. По рождению – хабадник.


[Закрыть] в изучение хасидизма, поскольку не держал в руках его книгу. И современников своих не стану касаться, написавших о хасидизме тома, а сразу перейду к сочинителям, сделавшим хасидизм предметом своего вымысла. Начну я с Ицхока Лейбуша Переца[29]29
  Ицхок Лейбуш Перец (1852, Замостье, Люблинская губ. – 1915, Варшава), поэт и прозаик, один из основоположников новой литературы на идише, в т.ч. автор серии рассказов о хасидах в духе неоромантизма. Писал также на иврите.


[Закрыть], потому что как раз Перец и положил начало подобному сочинительству.

12

Перец был великим художником и нарисовал прекрасные картины. Но очи его таланта не разглядели ни хасидов, ни хасидизма. Идеи, прорастающие из его прозы, и сами рассказы, обрамляющие эти идеи, не имеют ничего общего с миром хасидов и их учением. Хоть сам иди и ищи всюду, где обитали хасиды, начиная от Бешта и до сего дня, да собери всех хасидов из прошлого и настоящего и заставь их говорить, ни от одного не услышишь ничего даже отдаленно похожего на речи хасидов в хасидских рассказах Переца, вроде «Между двух гор» и других.

13

После Переца пришел Миха Йосеф Бердичевский[30]30
  Миха Йосеф Бердичевский (1865, Меджибож, Подольская губ. – 1921, Берлин), еврейский писатель и мыслитель, один из основоположников светской еврейской культуры на иврите. Потомок хасидских раввинов, резко порвавший со своим окружением.


[Закрыть] и тоже написал хасидские рассказы. А следом – Иеѓуда Штейнберг[31]31
  Иегуда Штейнберг (1863, Липканы, Бессарабия – 1908, Одесса), еврейский писатель на иврите. Особой популярностью пользовались сборники его рассказов из хасидской жизни (Одесса, 1904).


[Закрыть]. Помню Бердичевский опубликовал свой рассказ «Четыре праотца» (см. «Сифрей шаашуим», вып. 3, сборники, издававшиеся Ицхаком Фернхоффом в Бучаче) – о четырех цадиках, рабби Леви Ицхоке из Бердичева, рабби Исроэле из Ружина и рабби Рефоэле из Бершад, а вот кто четвертый – не упомню. Так после публикации издателю пришлось извиняться со страниц еженедельника «Ѓа-магид»[32]32
  Этого выпуска «Га-магида» сейчас нет у меня, и я передаю смысл сказанного там своими словами. (Прим. автора.)


[Закрыть] за то, что тем рассказом он причинил огорчение многим-многим евреям. Однажды нашли у меня в клойзе[33]33
  Клойз – синагога.


[Закрыть] сборник, где был напечатан тот рассказ, и сожгли его.

Коль скоро я коснулся хасидских историй, скажу о них следующее. Все, что сохранилось в первоисточнике, читай в первоисточнике, а литературное переложение выбрось. Все, что не сохранилось в первоисточнике, если о нем рассказал поэт, суди его, как судишь об изящной словесности, а рассказал о нем просто писака – не стоит и прочтения. Когда сочинителю не удается создать рассказ, он приписывает его хасидам или вообще народу.

14

И ранние рассказы Бубера заслуживают критики. Дух времени и дух чуждого народа наложили на них свой отпечаток, но не витать этим духам под крыльями херувимов. Зато велика заслуга Бубера – автора кратких и прелестных хасидских историй, изданных им в более поздние годы. Они должны служить эталоном всякому, кто решил писать хасидские рассказики. Впрочем, все они идут по стопам Бубера, независимо от того, сознают они это или нет. Странная получается ситуация, у многих хасидизм в дому обретается, но пока не пришел Бубер, чем обладали – не ведали.