Текст книги "Призраки в Тель-Авиве"

Автор книги: Шмиэл Сандлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Сандлер Шмиэл
Призраки в Тель-Авиве

Шмиэл Сандлер

Призраки в Тель-Авиве

Глава 1

30 марта 1998 года в полицейский участок южного Тель-Авива пришла молодая женщина. Она была вся в слезах и долго не могла говорить. Дежурный следственного отдела лейтенант Кадишман привычно поднес пострадавшей стакан с водой: – Что с вами случилось, мадам? – вежливо спросил он. Дрожащей рукой женщина приняла воду и, судорожно отпив глоток, немного успокоилась: – Меня зовут Елизавета Шварц – сказала она – я живу на улице Членова. Вчера ко мне пришел дедушка. И снова она ударилась в слезы, бурно переживая постигшее ее несчастье. – Госпожа Шварц, – сдержанно сказал полицейский, – может быть вам нужен врач? – Нет, что вы, – испугано, сказала женщина, – мне нужны вы, господин инспектор. – Тогда возьмите себя в руки и начните все по порядку. – Женщина тяжело вздохнула: – Вчера кто-то постучал к нам в дверь, я подумала, что это няня (она никогда не пользуется звонком), но когда я открыла – это оказался старый и больной человек. – "Надо же, какие подробности" – усмехнулся про себя Кадишман. – Он сказал вам что-нибудь? – Нет, но мне показалось, что я уже где-то видела его. – Может быть, он угрожал вам? – Что вы, напротив, он смотрел на меня очень ласково. – Кадишман удивленно вскинул бровь: – Но что привело вас в такое состояние, мадам? – Видите ли, он все разглядывал меня и молчал, и это мне не понравилось. – Как долго вы молчали? – Минуты две, наверное, потом я спросила – "Что вам угодно, господин?", но он не ответил мне, а показал на шрам, пересекавший его бледное лицо. – Давайте опустим художественные детали, – поморщился Кадишман, итак, он указал вам на свой шрам? – Да, и я вдруг вспомнила кто это. – Может быть, поделитесь воспоминаниями, мадам? – Такой шрам был у моего деда. Я узнала его. Женщина по инерции всхлипнула и лейтенант, боясь нового взрыва рыданий, поспешно протянул ей стакан. – Чем уж так насолил вам родной дедушка, что вы не можете говорить о нем без слез? Взбалмошные дамочки, подобные этой, обращались иногда в полицию по совершенным пустякам. – Он вошел в прихожую, – продолжала Елизавета, – внимательно оглядел ее и вышел. – Госпожа Шварц, – напомнил Кадишман, – люди, тем более близкие, имеют обыкновение входить и выходить из прихожей... – Я знаю об этом... – Но почему вас это так взволновало? – Кадишман не мог взять в толк, чего, собственно, от него добивается эта нервная дамочка. – Видите ли, мой дедушка умер много лет назад, – угнетенно сказала дама, наблюдая как у лейтенанта, вдруг перекосилось лицо.

Глава 2

Весной 1998 года Василию исполнилось двадцать шесть. В двадцать лет он стал чемпионом Израиля по боксу и отправился в Америку искать счастья на профессиональном ринге. Его первый бой широко рекламировали все еврейские организации США, и проходил он в знаменитом Медисон Сквер Гарден, знавшем боксеров куда более именитых, чем Вася. Одна из газет, выходящая в Лос-Анджелесе на идиш, восторженно сравнивала его с библейским Самсоном и предсказывала блистательную карьеру на поприще мирового бокса. Увы, всем этим прогнозам не суждено было сбыться; в первом же раунде, получив сильнейший нокаут от более техничного чернокожего боксера, Василий навсегда оставил большой ринг и неожиданно для всех женился на дочери бывшего академика, которая посоветовала ему заняться мелким бизнесом. Именно с этого знаменательного события начались все его неудачи. Пробуя себя сначала в качестве владельца рыбного ресторана, а затем оптового поставщика туалетной бумаги, Василий быстро спустил состояние своих родителей, развелся с высокородной супругой, к которой перешла вся его скромная недвижимость. Академик тяжело принял развод единственной дочери, считал зятя жалким продуктом еврейского пост модернизма и не сомневался в том, что "по этому прохвосту плачет каталажка" На израильском ринге Васе не было равных, но зарабатывать на жизнь в качестве любителя нечего было и думать. У него был неплохо поставлен удар справа, и это позволило ему некоторое время подрабатывать вышибалой в одном из ресторанов южного Тель-Авива. Однажды, повздорив с занудливым клиентом, усомнившимся в кошерности поданной ему свинины, он не рассчитал силы, и блестящая серия боковых, проведенная им в стиле незабвенного Роки Марчиано, имела весьма печальные последствия. Клиента между тем предупреждали, что дело он будет иметь с чемпионом страны в среднем весе, но тот предпочел "Разбираться с шефом", вынудив чемпиона пустить в ход свою коронку. Выплатив пострадавшему компенсацию за нанесение ущерба, выразившегося в сильнейшем сотрясении мозга, который, как оказалось, наличествовал все же у того под кипой, он остался без единого гроша в кармане и серьезно задумался о том, как бы ему устроить жизнь так, чтобы в дальнейшем не размахивать кулаками.

* * *

Заявление Елизаветы Шварц было столь нелепым и абсурдным, что в первую минуту Кадишман растерялся, и от неожиданности у него пересохло в горле. Он и сам не прочь был отпить теперь глоток воды из стакана, который минуту назад столь "любезно" предлагал этой экзальтированной даме. – Почему вы решили, что это ваш умерший дедушка? – спросил Кадишман вдруг осевшим голосом, – это вполне мог оказаться человек на него похожий?.. – Вы правы, – сказала Шварц, – поначалу я так и подумала, но другой человек не стал бы вести себя так не – логично. – В чем вы узрели отсутствие логики? – недоверчиво спросил лейтенант. Он уже успел промочить горло, и в голосе его снова зазвучали насмешливые нотки. – Хотя бы в том, – запальчиво сказала Елизавета, – что приходит человек с улицы, по-хозяйски оглядывает квартиру, будто вспоминает что-то и, не проронив ни слова, столь же неожиданно покидает ее. – Ваш дед, надо полагать, жил в этой квартире? – Он оставил ее мне. – Стало быть, он хорошо знал расположение комнат? Кадишмана раздражала эта женщина. Ей, наверное, кажется, что полиции больше нечего делать, кроме как вытягивать слова из впечатлительных дамочек. – Это была его квартира, – сказала Елизавета, досадуя на привередливого лейтенанта, не понимавшего столь очевидных вещей. – Странная история получается, мадам: дедушка ваш прибыл с того света, чтобы навестить внучку, по которой слегка соскучился? Елизавета робко пожала плечами, словно извиняясь за странную историю: – Я и сама не знаю, что думать, господин инспектор. – А нервы у вас, случаем, не пошаливают, мадам? – Не знаю, – тихо вздохнула Елизавета, – мы с Гаври в последнее время часто ссоримся... – Кто такой Гаври? – сказал Кадишман, удивленный столь неожиданным поворотом беседы. – Гаври – это мой муж. – Какое он имеет отношение ко всей этой, извините, истории? – Мы бранимся с ним из-за детей, – сказала Елизавета, – у нас двойня девочка и мальчик. Он балует малышей, а я пытаюсь приучить их к порядку. – Послушайте, госпожа Шварц, – возмутился Кадишман, – зачем вы рассказываете мне все это, я ведь не педагог и даже не психолог, к вашему сведению... – Да, но должна же я вам сказать, как это было... – Я следователь, мадам, – строго напомнил Кадишман, – и меня интересуют одни лишь сухие факты! – А я вам, что мокрые подаю? – вспылила Елизавета. – Не надо нервничать, мадам! – Я абсолютно спокойна, господин инспектор! – Вот и прекрасно, скажите, а ваш дедушка после этого приходил к вам еще?

* * *

Двадцатого февраля 1998 года Василий де Хаимов развелся, наконец, с женой. Сразу же после свадьбы он обнаружил, что женился, на скучной бесцветной женщине, с хорошей фигурой, но чопорной и холодной в постели. Поддерживать отношения с человеком, ставшим для него чужим, было не в его правилах, и он сказал ей, что семейный союз их был ошибкой и надо с этим как-то кончать. Сначала она устроила истерику и порыдала немного в подушку, но потом предложила ему разобраться в своих чувствах или обеспечить ее будущее. По разводному контракту он оставил ей имущество, включая дом, автомобиль и ценные бумаги. Отказавшись от недвижимости в пользу супруги, он ускорил бракоразводный процесс, который тянулся более двух лет; она нарочно не соглашалась на развод, чтобы подольше помучить его. Конечно, развестись можно было по-человечески: без обоюдных потерь и личных выпадов, но у Васи ведь и дня не проходило без того, чтобы он не угодил в какую-нибудь историю и не сделал себе проблем практически из ничего. Все началось с того, что жена заподозрила его в измене, и ей очень захотелось застукать подлеца на месте: прелюбодеяние мужа, как объяснил ей адвокат, могло помочь при разделе имущества, и она решила воспользоваться подходящим случаем. Для этого ей пришлось нанять сыщика, взявшегося за приличный гонорар обнародовать сексуальные подвиги де Хаимова. Подозрения жены вскоре подтвердились – ей удалось застать Васю с любовницей в одной из фешенебельных гостиниц Бат-Яма. Это случилось в день ее рождения. Утром он галантно преподнес супруге гигантский букет хризантем, и ей было вдвойне обидно застукать его вечером в объятиях высокооплачиваемой проститутки. Нанятый сыщик предложил ей затаиться в номере; он был уверен, что любовники вскоре объявятся и в предвкушении щедрого гонорара, сказал – "Наберитесь терпения, женщина" Снедаемая ревностью жена, прождала в темном шкафу более двух часов. Все это время она чувствовала себя персонажем из избитого анекдота и поклялась выпустить из детектива кишки, если тот понапрасну запер ее в этой душной коробке. К счастью, терпение ее было вознаграждено. Новая пассия Василия была длинноногая и вульгарная девица, которая прямо в номере стала оговаривать с ним цены на разные виды услуг. "Не торгуйтесь, мужчина, – сказала она, – я вам такой минет сделаю" То, что Василий был неистово ласков с девицей, жена, пожалуй, могла еще снести, то, что он шумно дышал, стонал и даже лаял в минуты сладчайшего соития, несколько позабавило ее (с ней в постели он вел себя как на гражданской панихиде), но когда после шестого оргазма (Боже, какая прыть!) он вдруг сказал ей – "Знала бы ты, как мне надоела эта старая крыса!" она не выдержала и, выскочив из тайника, разбила ему в кровь лицо. "Негодяй, – патетически сказала она, – вот от чего у тебя яйца висят как у драной кошки!" Последующий удар был направлен именно в это чувствительное место, но он уже был готов к нему и с честью отразил яростную атаку жены. К печальным последствиям банальной драмы, разыгравшейся в гостиничном номере, можно было отнести временную потерю эрекции (которую ему пришлось восстанавливать позже с помощью гипнотизера), но, зная тяжелый нрав дочери академика, он был рад и тому, что отделался относительно легко. С ее стороны была попытка врезать также длинноногой крале, с любопытством наблюдавшей за бурным развитием семейного скандала, но та быстро охладила ее пыл – "Я те щас глаз выцарапаю, сука!" – сказала она. К несчастью, о скандале тут же прознали вездесущие репортеры и эта грустная история, обрастая пикантными подробностями, в одно мгновение стала достоянием тель-авивского бомонда. Василий подозревал, что пройдоха сыщик нарочно пригласил хроникеров поохотиться за клубничкой и собрался намылить ему физиономию, но тот благополучно смылся, сорвав приличный куш с его оскорбленной супруги. На следующий день (по совету своего адвоката) он просил у нее прощения, но было поздно; она решила наказать его, за "крысу" (тем более что за глаза ее так называли уже все сослуживцы), полагая разорить его окончательно за причиненный моральный ущерб. Справедливый раздел имущества не устраивал своенравную дочь академика, и Василий отписал ей шикарный особняк в Кирьят-Шаломе и всю имеющуюся наличность в банке. Некоторое время он жил у Циона Заярконского завзятого холостяка и специалиста по компьютерной технике, затем снял угол в одном из обшарпанных домов на шхунат Шапира.

* * *

Василий любил приволокнуться за женской юбкой. Все деяния его и помыслы были напрямую связаны с бывшими или предполагаемыми победами на любовном фронте. Именно эта – "Одна, но пламенная страсть" – привела к окончательному развалу его семейного очага и бесславной потере скромного состояния, с таким трудом нажитого его рачительными предками. Казалось, получив желанный развод, он тотчас ринется на поиски любовных приключений, но случилось то, что Цион менее всего ожидал от своего непредсказуемого товарища; в связи с резким ухудшением экономического статуса, Василий впал в странную задумчивость, и, приобретенная им с таким трудом свобода, не волновала более его молодую кровь. Все чаяния и помыслы ярого донжуана были направлены на то, чтобы разжиться, и как можно скорее. "Я докажу этим академикам, что снова встану на ноги!" – твердил он Циону и неустанно искал пути к быстрейшему обогащению. Ежедневно он приходил к приятелю с гениальными идеями, которые тот неизменно отвергал за отсутствием практической ценности. – Знаешь что, – предложил однажды Цион, потирая колено, которое ушиб накануне, поскользнувшись на рынке "Шук а-тиква", – я отнюдь не оспариваю твое амплуа, как генератора гениальных идей, но у меня тоже возникла дельная мысль и мне нужен компаньон. – Я весь к твоим услугам, – с готовностью отозвался Вася. Человек без комплексов, он был далек от отчаяния, разорившись в одночасье, и именно такой партнер нужен был Заярконскому. – Иного я от тебя не ожидал, – одобрительно сказал он, – но, прежде чем мы приступим к реализации проекта, неплохо бы слегка расслабиться... – Я и сам думал о том, чтобы махнуть на Север, – согласился Василий, но будучи в стесненных обстоятельствах... – Об этом не беспокойся, – коротко ответил Цион, – я облюбовал маршрут по историческим местам. Недорогой, но со вкусом... – Куда же мы едем? – изумился Василий, заинтригованный любезным предложением Циона. – На твой выбор – предложил Заярконский, – в гости к Петру Великому, или на блины к Плантагенетам... – К какому еще Петру? – удивился Вася, перебирая в уме знакомых на букву "П". Единственное слово, начинавшееся с этой буквы, которое приходило ему в голову, было непристойным. До сих пор по-настоящему великим человеком он считал себя, и теперь весь терялся в догадках. – К Петру первому, – небрежно бросил Цион, – или к Ричарду Львиное сердце... – Надеюсь, ты не шутишь? – сделал гримасу Вася. Напористый и энергичный, обычно, он заметно потускнел в последнее время. – Речь идет об экспериментальном бюро при Институте Времени, – продолжал Цион, – они делают пробные вылазки на Места и подыскивают для этой цели добровольцев. – Что ж, если это опасно, то я готов! – мгновенно отозвался Вася. – Это один из маршрутов, который надо наездить, а там дело будет поставлено на коммерческие рельсы... – Уж, не в этом ли твоя идея, Ципа? – живо заинтересовался Василий и в глазах его зажегся огонь. – Если покажем себя с лучшей стороны, нам, очень может статься, перепадет кое-что на десерт... – Например? – Например, можно устроиться проводниками на один из предполагаемых рейсов, зарплата – десять тысяч шекелей в месяц!

Глава 3

– Вы что не слышите, мадам, я повторяю вопрос, – дедушка приходил к вам еще или нет? – Нет, больше я дедушки не видела, – Елизавета горестно вздохнула, будто сожалея о том, что дед так быстро забыл дорогу к ее дому, – в этот же день я срочно позвонила Гаври и рассказала ему обо всем. Я думала, этот странный визит помирит нас: с утра он ушел такой расстроенный, а я еще накричала на него... – Мадам, мы топчемся на одном месте уже много времени. – Неправда, я у вас не более часа, – напомнила Елизавета. – Тем более, – сказал Кадишман, – пора делать выводы. – Делайте на здоровье, это ваша работа. Ее стало злить его упорное нежелание понять, что с нею происходит. Сухарь недоверчивый, наверное, его жена не любит. – Значит, дедушка у вас больше не появлялся? – Вы уже спрашивали об этом, не надо повторяться. – Хорошо, госпожа, будем считать, что у вас была галлюцинация на почве частых ссор с супругом... – Мы не так уж часто ссоримся. – Но вы только что сказали, что ссоритесь и довольно часто... – А вам какое дело? – Мне действительно, нет до этого дела, я просто рад за вас, мадам. – Зря радуетесь, господин инспектор, когда я рассказала Гаври про деда, он сказал, что "Этого не может быть" – Вот видите, ваш супруг держится того же мнения что и я. Вас это не настораживает? – Вы хотите сказать, что я сумасшедшая? – Я этого не говорил. – Гаври тоже этого не говорил, а потом сказал, что дедушка, наверняка, был недоволен нашей размолвкой, и дух его снизошел на землю, чтобы воссоединить наши сердца. Лейтенант пожалел, что дал ей возможность развивать эту благодатную тему – "Очередная психопатка" – подумал он, решительно настраиваясь завершить затянувшийся разговор. – Что вам от меня нужно, мадам? – сказал он, стараясь придать голосу официальный тон, – вашей жизни никто не угрожает, дедушка, слава Богу, ушел с миром, и вы, наконец, помирились с Гаври... – Да, мы помирились с мужем, – задумчиво сказала Елизавета, не замечая попыток Кадишмана закруглить беседу, – он даже предложил мне купить цветы, чтобы проведать дедушкину могилу. Женщина опять всхлипнула, и лейтенант, которому надоела эта бессвязная болтовня, привычно подал ей стакан с водой. – Мы долго искали его могилку, а когда нашли, увидели, что она вскрыта и пуста. В кабинете повисла неловкая тишина. Кадишман почувствовал, как в животе у него что-то гулко булькнуло. – Мадам, – хриплым голосом сказал он, – надеюсь, вы отдаете отчет своим словам? – Разумеется, – твердо отвечала Елизавета, – в могиле не оказалось останков моего деда... – У вас есть свидетели? – голос Кадишмана выражал крайнее недоверие. – Сторож кладбища может подтвердить это, и муж мой тоже. – А вы уверены, что это была могила вашего деда?

Глава 4

– Ты настоящий друг, Ципа, – восторженно сказал Василий, – ознакомившись с проектом Заярконского. – Чего уж там, – смутился Цион. – Скажи, – поинтересовался Вася, – а путевка эта чего– то стоит? – Мне сделали скидку, – поспешил заверить Цион, – я отвечаю у них за компьютерную часть и они обязаны мне... – А ты не разыгрываешь меня, Ципа? Василий сам был мастер разыгрывать друзей и на всякий случай всегда держался начеку. – С какой стати, Вася, тебе лишь следует знать, что проект содержится в глубокой тайне, а мне сделали исключение, потому что я полезен им в организации технической части. – Я буду нем, как рыба. – Кстати, через час надо быть в Институте, – засуетился Цион. Он был рад, что сумел угодить приятелю. В глазах де Хаимова впервые после утомительной разводной эпопеи засветилась улыбка. – Едем к Плантагенетам, – решительно сказал он, – в России теперь холодно, а у меня прохудилось пальто. Насколько мне известно, ты и сам испытываешь симпатию к эпохе рыцарства. Я читал твою статью о Гийоме Акветанском... – Это был поэт, воспевающий культ рыцарства, – сказал Цион; лицо его приняло мечтательное выражение, и он c чувством продекламировал:

Сошлись они на середине поля. Тот и другой пускают в дело копья, Врагу удар наносят в щит узорный, Его пронзают под навершьем толстым, Распарывают на кольчугах полы, Но невредимы остаются оба. Полопались у них подпруги седел, С коней бойцы свалились наземь боком, Но на ноги вскочили тотчас ловко, Свои мечи булатные исторгли, Чтоб снова продолжать единоборство. Одна лишь смерть ему конец положит.

Всю дорогу к Институту Цион убеждал Васю ехать в Россию, а тот упорно настаивал на поездке в Старую Англию и вскоре без обиняков спросил друга сколь чувственны были аристократы при феодализме и понимали ли они в целом значение поиска эрогенных зон у женщин. Друзья увлеклись беседой и опоздали в институт. Увидев их, инструктор, отвечающий за переброску добровольцев, нравоучительным тоном начал читать мораль: – Вопиющая безответственность! – сухо сказал он, – а знаете ли вы, господа, разницу между часовыми поясами нашего и одиннадцатого века? – Видите ли, – робко начал Цион, – мы приобретали путевки в век двенадцатый. – Все равно, – ворчал инструктор, – разница в семь часов. – То есть, – произвел расчет Василий, – в одиннадцатый век мы прибудем к вечеру? – Вы очень догадливы! – съязвил инструктор. Василий, человек крутого нрава, сходу осадил очкастого зануду: – Сэр, – строго сказал он, – попрошу без лишних телодвижений! – Это почему же? – важно вскинулся инструктор. – Очёчки-то можно уронить ненароком, – нарочито озабоченным тоном произнес Василий. Инструктор бережно поправил очки с модной оправой и собрался дать достойную отповедь нахалу, но Вася опередил его: – Вы, кажется, нуждались в добровольцах? – сказал он. – Нуждались, – угрюмо подтвердил инструктор... – Сударь, – сказал Василий тоном великого одолжения, – мы пошли вам навстречу, несмотря на более выгодные предложения. – Что это значит, господин? – сказал инструктор, ошарашенный неслыханным хамством де Хаимова.

* * *

Вопрос о том – докладывать комиссару о сбежавшем с кладбища мертвеце или нет, занимал Кадишмана чрезвычайно. С одной стороны было вроде глупо беспокоить шефа по таким очевидным пустякам – кто еще в наше время верит в привидения?– а с другой (ему это подсказывала интуиция), он, кажется, недооценил эту нервную дамочку и дело, с которым она явилась, грозило вылиться в одно из самых громких за всю историю местной полиции. В этом его также убеждало профессиональное чутье, которым он весьма гордился, хотя у начальства на сей счет, сложилось совершенно противоположное мнение. На всякий случай он решил еще раз "Изучить факты" (любимое выражение комиссара), и лишь затем беспокоить вечно занятого и недовольного босса, который не любил, когда к нему шли вхолостую, не проработав основательно все вероятные версии расследуемого дела. "Я всем рад, господа, наставлял он своих людей, но раз уж принесла вас нелегкая в столь неурочный час (эту фразу он говорил неизменно вне зависимости от времени, в которое к нему являлись подчиненные) уж будьте так любезны, представить мне помимо протокола что-нибудь еще, хоть отдаленно напоминающее выводы. Разумеется, господа, если вы способны таковые делать" Кадишман, всю жизнь проработавший дежурным следователем, должен был возглавить вскоре оперативную группу по особо важным делам, и любой промах сегодня мог до самой пенсии оставить его рядовым инспектором полиции. – Сержант Альтерман, – призвал он своего не в меру исполнительного, но не очень сообразительного помощника, – патрульную машину и наряд с легким стрелковым оружием в мое личное распоряжение!..

* * *

Холонское кладбище давно уже было забито до основания, и председатель городского религиозного Совета не раз поднимал вопрос о том, чтобы исключить его из разряда действующих захоронений. Проблема эта с каждым годом все более занимала холонцев, потому что умирать в Израиле становилось дорогим удовольствием; в Иерусалиме участок под могилу стоил немалые деньги, а претендовать на гостеприимство кладбищ Тель-Авива нечего было и думать, по причине непомерной их загруженности. Председатель надеялся выбить землю под нужды вновь преставившихся за "Зеленой чертой" и донимал своими требованиями мэра города. Тот ставил вопрос в правительстве и оттуда была спущена резолюция, гласившая, что все "Проблемы территориального порядка находятся на стадии разрешения с палестинскими партнерами" Партнеры в целом были за скорейшее погребение всех евреев Холона, но в частности возражали хоронить их на своей территории. А пока суд да дело, в администрации города постановили потесниться и укладывать почивших плотнее друг к дружке. "Вопреки стандартам, да не в обиде" – утешал председателя мэр города и посоветовал ему возводить многоярусные захоронения по образцу фамильных склепов в эпоху раннего Возрождения. Идея была с порога отвергнута религиозным Советом, не потому, что евреев слегка поджаривали на кострах как раннего, так и позднего возрождения, и у них остались об этом времени не слишком приятные воспоминания, а потому что скороспелое предложение мэра противоречило основным канонам Галахи, а значит, было неприемлемо с точки зрения депутатов от религиозной фракции, которые непременно заблокировали бы его в законодательном органе. Религиозное табу в Израиле было столь же незыблемо и непреложно, как и законы святейшей инквизиции.

* * *

Василий насмешливо оглядел инструктора. Ему не нравилось, когда люди необоснованно пытались подчеркнуть свою значимость. – Я думаю, сэр, – сказал он, – вам не следует возникать понапрасну... – Да я вас!.. – Гневно вскричал инструктор и вдруг осекся. – Я требую нормального сервиса! – тихо сказал Вася с озорным блеском в глазах и на сей раз, был правильно понят. – Вася, – с укором шепнул Цион, – это они пошли нам навстречу. Но принципиальность де Хаимова уже возымела действие, и инструктор сбавил тон: – Путевка то у вас трехчасовая, – сказал он примирительно, – что ж вы там увидите то в столь поздний час? – Прошвырнемся по ночному городу, – непринужденно заметил Вася, – в поисках эрогенных зон. – Инструктор не понял юмора. – Никаких зон, господа, – решительно сказал он, – это вам не праздничная прогулка по вечернему Дизенгофу, тут чуть не так глянул, живо дубинкой по забралу схлопочешь. – Возможно, – согласился Василий, – но ведь и мы не лыком шиты. – А вот это как раз нельзя, – в голосе инструктора зазвучал металл, вступать с рыцарями в препирательства категорически воспрещается. Учтите, граждане, если вам переломают ребра по вашей вине, страховки вам не видать. – Будь спок, очкарик, – сказал Василий, – подставлять нос всякой шушере я не намерен. – Господа, – инструктор принял вид фокусника собирающегося показывать свой лучший трюк, – я прошу всех пройти в кабину. – Мерси, – нагло сказал Василий, и первый вошел в камеру. Последовавший за ним очкарик с учительскими интонациями в голосе, стал важно наставлять их, показывая на приборную доску: – В управлении она проста, – сказал он, – ставите коробку передач на двенадцатый век... – Почему двенадцатый? – нахмурился Вася. – Потому что там теперь полдень. Затем плавно отжимаете рычаг и через минуту вы на месте. – Пожрать, надеюсь, нам дадут? – поинтересовался Василий. – Пожрать можете в агентстве, – сказал инструктор, – а у нас другие задачи. – Безобразие, – начал было заводиться Василий, но, взглянув на скорбную физиономию Заярконского, сдержался. – По прибытии, удаляться от машины не рекомендуется, – сказал инструктор, – иначе вам придется блуждать в будущем, пока вас не обнаружит поисковая бригада. Речь очкарика порядком надоела Васе, и он занял свое место за пультом управления. – Посторонних прошу держать отвал, – сказал он, явно намекая на инструктора. – Это кто посторонний? – обиделся инструктор и, сообразив, что от Васи ничего путного не добиться, обратился к Циону. – Не вздумайте там прибарахляться, – строго предупредил он, – или продавать свои вещи: перевозка ценностей, равно как и аборигенов строго воспрещается Последнее замечание не понравилось Васе. – Понятно, шеф, – сказал он развязным тоном и захлопнул люк машины перед самым носом инструктора. – Хулиганство! да как вы смеете!? – заорал инструктор. Это было последнее, что они успели услышать.

Глава 5

Небритый пьяный сторож кладбища долго плутал между ухоженными надгробными плитами, многие из которых были залиты воском поминальных свеч. Наконец, он вывел полицейских к зияющей черной яме, рядом с которой возвышалась бурая горка раскисшей от дождя земли. "Что скажешь, седобородый? – с деланным оптимизмом спросил его Кадишман, разглядывая почти стертую от времени надпись на мраморной плите, совсем недавно лежавшей на дедушкиной могиле. "Да уж не знаю, что и говорить, – потеряно выдавил сторож, – бывало в дождь или слякоть, могилки у нас проваливались, и мы, как полагается, собирали косточки упокоенных, чтобы не размыло, значит, – он тяжело вздохнул, как бы сожалея о бренности всего мирского, – а здесь и собирать нечего, видишь, служивый, – все как слизано" Кадишман лично осмотрел, пустую могилу Хильмана. Заглядывая вглубь ямы, он оступился и, взмахнув руками, словно птица на взлете, с шумом провалился в нее, увлекая за собой комья мокрой земли. "Нехорошая примета" – испугано произнес сержант Альтерман, вытаскивая смущенного босса из могилы. Как человек суеверный, он хотел высказать свои опасения по этому поводу, но, увидев сердитое лицо шефа, оборвал на полуслове. – А вдруг это фиктивное захоронение? – сказал Кадишман, нервно отряхиваясь после неудачного приземления в могилу. – Эффективное? – не понял сторож, с опаской взирая на Кадишмана. – Уж не фальшивая ли, говорю, могила-то, дяденька? – А вот этого никак нельзя, – с тупым упрямством возразил сторож, не понимая значение заданного вопроса; грушевидный нос его разбух, приняв фиолетовую окраску. Неожиданное падение полицейского напугало старика не меньше, чем суеверного сержанта, и он инстинктивно сторонился инспектора, будто тот был помечен уже роковой печатью смерти. – Я работаю здесь много лет и по памяти знаю все могилки, – гордо сказал он, шмыгнув сизеющим на холодном ветру носом. "Пьяная ты харя, – беззлобно подумал Кадишман, – потому и плутал, что по памяти знаешь..." – Эту как раз не припоминаю, – честно признался пьяница, – но по документам проверял – тут покоился некий Хильман Ури – 1898 года рождения. – Это мы без тебя знаем, что покоился, – криво усмехнулся Кадишман, и легким движением руки смел комья земли с надгробной плиты, скинутой с осиротевшей могилы. Тяжелый черный мрамор треснул от страшного удара, нанесенного мертвецом снизу. "Черт бы побрал этого деда, тоскливо подумал Кадишман, может быть, он и впрямь восстал из гроба?" Все, что он видел до сих пор, соответствовало рассказу внучки сбежавшего Хильмана. Кадишман не знал, что и думать. Он всегда с недоверием относился к мистике и посмеивался над глупыми историями, которыми утомляла его жена, выискивая их в журналах, специализирующихся на паранормальных явлениях. Провожая важных гостей до кладбищенских ворот, протрезвевший сторож, доверительно шепнул лейтенанту. – Ты, милый человек, будь начеку, значит... – Это еще зачем? – сказал Кадишман, догадываясь о чем, пойдет речь. – Поверье в народе гласит – ежели человек упал в могилу – значит к смерти это. Он оглядел лейтенанта с глубоким состраданием, в душе считая его покойником, и повторил тоном везунчика, которому жить да жить, а этот несчастный, может, доживает последние дни. Удрученный словами одичавшего от одиночества и водки сторожа, Кадишман, впервые в своей служебной практике, явился к шефу с одними смутными догадками, наперед зная, как тот относится к подобной инициативе подчиненных.