Текст книги "Учреждение"

Автор книги: Шломо Клейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Клейман Шломо
Учреждение

Шломо Клейман

Учреждение

Начало этого рассказа переносит нас в те далекие времена, когда никакого Учреждения еще не было и в помине, и к тому событию, с которого, пожалуй, все и началось. И вот мы с вами уже топчемся в самой гуще голодной, разъяренной толпы, на том памятном митинге в пустыне, а с обрывистого возвышения, над толпою, в ее самой сердцевине, Учитель наш в изнеможении и из последних сил хрипит: Друзья, я понимаю, все это вызывает в вас и гнев, и отвращение, но я боюсь, отныне мы еще многие "нельзя" еще не раз услышим, так что к потоку предписаний, спускаемых нам свыше, придется привыкать... Эй сзади там, потише, ну прямо слово не дают сказать... (Толпа ворчливо притихает).

– Итак, продолжим... О женах наших ближних нам строго настрого запрещено мечтать. Отныне лишь свою положено желать. (Взрыв негодования). А что касается питания, так вот, пустые слухи это. И вовсе нам не в наказание, не для того чтоб насолить, а на разумную диету он нас задумал посадить... Нет, не издевательство все это, накладывать запреты на то, чего давно уж нету, с тех пор, как стали истощаться последние припасы... Я понимаю, надоело голодать, я знаю, не дают вам спать воспоминания о пряных ароматах разваренного мяса, о нежных соусах с приправами душистыми... Ну хорошо, готов я замолчать, но если все равно приходится страдать, то лучше уж за принципы его, за истину, и угодить тем самым Господу за все, что сделал для народа...

– Ах, что он сделал... Значит, все забыли...И что он попросту с цепи привычного нам рабства спустил нас в лютую свободу, где только Божие законы, а не плетка фараона вашу звериную природу будут укрощать... Да перестаньте, негодяи, камнями швырять – в меня, вашего Учителя, вождя национального...

– Не слышу... Что ж, я понимаю, меня этим вопросом часто донимают. Как мог я допустить, чтоб дело это зашло так далеко, до положения поистине скандального, как мог я согласиться, чтоб все свелось к убогому, банальному, напыщенному фарсу, блофу, где смысла здравого нет и в помине, чтоб докатились мы до всенародной катастрофы, когда капкан все умертвляющей пустыни захлопнулся за ошалевшей нацией, когда назад дороги нет, и нам исхода никакого нет – мы вынуждены подписать Завет, как акт о безоговорочной капитуляции...

– Вы что же, думаете, я этого всего не видел? Не знал, чем это кончится? А что я мог поделать? Что только я не говорил, как умолял, я говорил ему намного более того, что вы в своей нелепой, ребячьей ненависти бросаете мне теперь в лицо. Я говорил ему:

– О, Господи, нам-то все это зачем? И для чего тебе мы, Господи? Ну вот уедем, а зачем? А то, что в рабстве мы живем, так мы к тому привычные, а ежели подумать, то что дурного в том, да и эпоха-то покамест все еще античная.

– И что с того, что строим пирамиды? Ты прав, работа грубая, физическая. Зато нет в мире пирамиды величественней и более геометрической. И заработки там вполне приличные, по разнарядке, по закону... А что профессия? Профессия отличная, нужная и обществу, и фараону. Правда, с нами он бывает крут подчас, но можно и его понять, стройка важная, и сроки тут, не может же он нас так долго ждать...

– Конечно, травмы производственные, и это есть. Зато какая честь – за дело за святое пострадать. К тому ж за братьев моих родственных всегда я мог похлопотать, как приближенный к цареву двору,

– Зачем же было сердце его ожесточать? Зачем же было все бросать и навсегда надежду потерять когда-нибудь нам слиться с величайшей нацией, в стране древнейшей и красивейшей цивилизации...

– Подумать лишь, сослать сюда, в пустые, гиблые края, где ни еды и ни питья, где ни работы, ни жилья, чтоб вылепить из бреда, забавного и странного, полузабытых дедов мечту фатоморганную, опасную и чуждую, нам непокарманную, и на черта нужную

блажь обетованную...

И чтоб по плану твоему,

Холодному и точному,

По трупам, грязи и дерьму

Победно промаршировать,

Чтоб с кровью навсегда смешать

Реки беспорочные,

Что пока текут себе – медовые, молочные

Да и с какой же стати,

И кто просил, о Господи,

Выбрать из народов

В орду завоевателей

Нас, забытых отпрысков

Трусливых скотоводов,

Лентяев и мечтателей

В солдаты для бесславных

И утомительных походов?

И что взамен ты дал нам?

Он отвечал:

– Свободу.

– Свободу? – я вскричал,

Какую же свободу, когда ты все, что можно было, нам позапрещал?

Вот там, да, да, именно там были мы по настоящему свободны!

Пусть работа каторжная, подневольная,

На солнцепеке,

Но зато потом,

Во всем остальном,

Были мы

Абсолютно вольны,

И от принуждения далеки,

И очень, нет, в самом деле, очень довольны!

Забудь про все правила,

Ешь, что найдется,

Веруй хоть в дьявола,

Спи с кем придется,

Живи с собой мирно и дружно,

Дури себе, нагло зверея,

Что еще для счастья нужно

Древнему еврею?

Помню, бывало, после работы,

(все просто так было и беззаботно!)

Как только божество Ра заходило,

Всплеск – и мы в водах прохладного Нила,

Стэйк на углях, окорок, чахохбили,

Плавали, ели, пели и пили,

Как было мило! Как кайф мы ловили!

Правда, нас там не очень любили...

Зачем же ты, Боже,

То счастье ничтожное

У нас отобрал?

Зачем нас из рабского рая изгнал?

Зачем сделал так?!

И так сказал Адонай:

Ты, Мойше, дурак,

Или просто устал,

Ну я же тебе столько раз объяснял,

Что все вы, люди, без исключенья,

Хоть и венцы моего творенья,

Правда, к несчастью и огорченью,

Где бы и кем бы там ни были вы,

Дети мои, все вы – рабы,

Рабы либо злых, либо добрых царей,

Любящих жен и любимых детей,

Низменной плоти, высоких страстей,

Старых привычек и новых идей,

Но шанс я единственный вам даровал,

И вас я из дома рабства изъял,

Чтоб дать вам истинную свободу,

Высшую в обществе и природе,

Свободу решить, добровольно притом,

Серьезно подумав, но лучше добром,

Что все вы охотно желаете сами

Навек стать мне, Господу Богу, рабами,

И, значит, с восторгом и облегченьем

Воспримите тут же ограниченья,

Те, что сейчас вам непостижимы,

Так как пути мои и намерения

Для вас пока – неисповедимы.

В награду же я обещаю отдать

Народу безродному, неприкаянному,

(И попробуйте только, паршивцы, не взять!)

Вами непрошенную,

И нежеланную,

Раз уже брошенную,

Непостоянную,

Мною навязанную

Дурь неотвязную,

Мечту окаянную,

Обетованную!

Не хнычь же, ну хватит, послушай совет. Учитель ты им, не лавочник мелкий. Сейчас заключил ты со мною Завет, лучшую в вашей истории сделку, которую будут припоминать тебе раз а год, в пасхальный сэдер. Иди же, там ждут. И не надо вздыхать. Не бойся, Мойшеле, будет бесэдер.

– Так кончил Господь свою речь, оставив меня погруженным в нелегкие размышления, и вот я – перед вами, исполняю его поручение... Постойте, друзья, куда же вы? Прошу вас, остановитесь! Это неповиновение.... Ну постыдитесь! Нет, я этого так не оставлю! Ну подождите же, я вас сейчас догоню, я ведь ваш вождь, я сейчас вас возглавлю...

(Роняет скрижали на каменистую землю. Они разбиваются. Приподняв полы одежд, Моше Рабейну трусцой догоняет поджидающий его Народ).

***

– ... вы слушаете Голос Израиля. Передаем последние известия. Полиции так и не удалось установить личность человека, внезапное и весьма живописное появление которого в Иерусалиме несколько недель тому назад вызвало такое оживление среди жителей столицы и породило столько слухов. Никто его до сих пор не опознал, и нет никаких свидетельств, что он новый репатриант, каким он сам себя считает. Все, что он рассказал о себе, не может, разумеется, быть принятым всерьез, и в особенности его нашумевший рассказ о так называемом Учреждении, и о событиях, начало которых будто бы следует искать в очень отдаленном прошлом, чуть ли не в библейские времена...

Очень отдаленное прошлое, библейские времена. Холмы Иудеи.

Худенький пастушок, подросток, с беспокойством прислушивается к Голосу.

Голос (раздраженно): ... моими, нашептанными по ночам словами, ты будешь, как плетью, хлестать народ недостойный мой, когда он, прельстившись неверными, кривыми, чужими путями, забудет меня, без которого нет места ему под луной.

Пастушок: Это я-то, мальчишка, сопляк, стану их поучать?

Голос: Твоими проклятими выспренными – душу из них я вытрясу, – но различать заставлю – грани добра и зла, – когтями назойливой совести – на сердце спесивом выскребу, – что честно, что нечестиво, – что можно, а что нельзя.

Пастушок: Но почему именно я? Да посмотри-ка сколько их, зычных и речистых, седобородых, статных, видных, голосистых, знатных и ученых, жизнью умудренных, толпою обожаемых, молвою прославляемых, умеющих искусно души направлять, царства и народы учить и наставлять. Да эти станут приручать даже наше вздорное племя непокорное, что безусловно наспех и всем народам насмех вздумал ты избрать!

Голос: И вовсе не наспех. Я все продумал и взвесил. За страсть отравлять все неверием, – въедливым ядом сомнения, – живущую в них споконвека, – не сгинущую никогда, – призвал взойти их первыми – на плаху сотворения – грешного человека – из мыслящего скота.

Пастушок: Да на что они тебе?

Голос: Все пороки их известны мне, хоть и не устаю я поражаться новым мерзостям их. И все же – сквозь бездну поколений – меченое племя, – заразу вызревая – кровью и трудом, – брызнет, будто бы семенем, – осколками вер и учений, – народы растлевая – раскаяньем и стыдом.

Пастушок: Но что ты уготовил мне? С самых малых лет говорил ты со мной. Знал я, что должен буду служить тебе, но почему же ты подождать не хочешь, даже вырасти не даешь? Ну сам посуди, ведь я еще никем не стал, ничто не изучил, я счастлив не был, не страдал, еще не полюбил, не ошибался, не блуждал, не падал, не дурил, не обретал и не терял, да я еще не жил! Давай договоримся, что ты просто пошутил.

Голос: И жены не сможешь ты взять себе, нельзя тебе иметь ни сыновей, ни дочерей, дабы не знать будущие страдания их. Не могу я больше ждать, нужен ты мне сейчас и здесь. А затем, возможно, и в Учреждении.

Пастушок: Учреждение? А это что такое?

Голос: Потом узнаешь. А сейчас смирись и прими судьбу свою, сынок, ибо решил я. Рабом моим быть облеченный, – людям служить обреченный, – нести груз их бед и пороков – за всех и на все времена, – на знание судеб и сроков пожизненно осужденный, народам ты будешь пророком, ибо я – Адонай.

Пастушок: Да меня никто и слушать не будет. И станут все смеяться, ведь молод я, не готовый, не ведаю, где дорога, где топь, где пропасть без дна...

Голос: Иди, не надо бояться, – говори им Божье слово, – признают в мальчишке пророка, – и увидят, что я – Адонай.

Последние дни жизни пророка Иеремии.

Иеремия: Ничего уже не вижу и не слышу. И никому не нужен. Всем надоел своими криками и причитаниями. И все же не могу остановиться. Подумать только, с юных, отроческих лет навязать мне роль провидца и вместо холодной рассудительности и равнодушной созерцательности дать очевидцу грядущих дней, грядущих бед сердце матери бесчисленных детей, столь терпящих от его руки за безрассудства и грехи, незамечаемые у других. Зачем же, Господи, ты сделал так? – спрашивал я его не раз. – Ведь видишь ты – мукам моим нет конца. Смотри, – до края дошел. А он мне свое – Сильнее, чем грозный окрик отца, их жжет материнская боль.

Совсем ослеп и оглох. А ведь я когда-то завидовал им, имеющим глаза – и не видящим, имеющим уши – и не слышащим, прячущимся в тени неведения, где все под сомнением, – к черту, не жаль, – все дело везения – там в неведении, – беспечна безвременья – мирная даль. Но ясность несказанная – мести заказанной, – ясность несказанная – ложных начал, причин и последствий связность доказанная, – и знанье навязанное – множат печаль.

А он мне, мол, глупо быть крепким задним умом и все растолковывать задним числом, ведь души людей поразит навсегда лишь горько оплаканная задолго – беда.

Что ж, мудр, как всегда, всеведущий Господь, и путь свой продолжает возлюбленный народ, и снова на дорогах падают навзничь, и снова над народом свистит Господний бич. И все же любопытно, а о каком это учреждении говорил он тогда? Впрочем, какое это имеет значение, осталось то совсем недолго...

И действительно, осталось уже совсем недолго – до Учреждения...

***

Учреждение

Трое Советников

1– ый: Хоть Бог велик и страшен,

Всесилен, вездесущ,

И все ж не смог без нас Он,

2-ой : Хотя и всемогущ

3– ий: Тогда, когда приходит

К концу Его терпение

В зал: Мы те, кто вас подводит

Под меч и истреблении

3– ий: Мы те, кто по приказу

Нашлет чуму, проказу,

Разбой, опустошение,

Разруху и раздор

2– ой: За Господа забвение,

1-ый: За злоупотребления,

Все: Мы те, кто в исполнение

Приводит приговор!

1-ый: Кто чем живет и дышит,

Не стоит и таиться,

Вас знает, видит, слышит

Небесная полиция

3-ий: Служить мы будем с рвением

Господним интересам,

Вооруженное Учением,

Воинство небесное

1-ый: Кем были, не едино ли,

Вельможа или раб,

Все: Здесь Господу Единому

Мы генеральный штаб!

3-ий: Без сентиментов лишних,

Двусмысленных теорий,

Мы правила распишем

Игры людей в историю

1-ый: Мы можем, Боже, лишь тебя

И чтить и постигать,

На тех, кто там (в зал), хоть и любя,

2-ый: Нам, в целом, наплевать,

3-ий: Пусть боль и страх земных дорог

Там до конца пройдут,

Ведь понемногу,

2– ой: И в итоге,

3– ий: Все мы будем тут,

1-ый: Что столько пережиил мы,

Зачислится за честь,

Все: Всей жизнью заслужили мы

Доверие и честь!

3-ий: Не жди же снисхождения

От бывших соплеменников,

Погрязший в преступлениях

Жестоковыйный сброд

1-ый: Навеки будешь изгнанным,

На плаху Божью призванный,

Себе на горе избранный,

Подопытный народ

3-ий: Готовься же к походу,

Как в Замысле отмечено,

Выправить природу,

Рода человечьего

1-ый: На скотскую породу

С шутовскою короной

Натянем мы намордник

И узду Его Закона!

Иеремия:

Ну, как вам это нравится – только я избавился от жизни той постылой, и вот – Господня милость и тут меня настигла... Нет, вы только подумайте стать с цепи спускаемым на народ мой Божьим псом, добродетельным доносчиком и праведным палачом!

Входят двое Разъясняющих – Добрый и Злой.

Добрый (к Иеремие, сочувственно):

Послушай, почтенный, твое положение

Могу, конечно понять,

Беречь свое стадо от разорения,

И тут – самому разорять?

Но с другой стороны, что же поделать,

Чтобы идти к общей цели,

Кто-то же должен для него делать

Святое черное дело,

Кто-то же должен воплощать,

Подавив порывы и чувства,

Когда решит он вдруг покарать

Когда и кого нужно,

Конечно, он мог бы все делать и сам,

Нет никаких проблем,

(Оглядывается по сторонам, понизив голос, доверительно)

Но что-то уж больно чувствительным стал,

Будь Он благословен,

Что-то уж слишком стал поддаваться,

Нежничать и сострадать,

Стал колебаться и сомневаться,

И не поверишь, – прощать,

(Выпрямившись, с блеском в глазах)

Но мы-то, рабов Его гвардия преданная,

С пламенным сердцем в груди,

Мы не дадим уйти с предначертанного

Им

самим

пути,

Все сломим и скрутим и снова застроим,

В крови,

в слезах,

в огне,

Царство Господне, чего б им не стоило,

На мокрой от крови Земле,

Послушай, почтенный, ты спросишь наверно,

За что же именно ты,

Разве не ты настрадался безмерно

По ту сторону черты?

Разве не прожил для Бога безропотно

Подлое это житье,

Не заслужил ли ты больше, чем кто-то

Мир и небытие?

Но с другой стороны, рассуди по достоинству,

Опыт и знания важны,

А познал ведь ты их ну просто до тонкости,

И такие

нам

нужны.

Не грешил, скажешь ты, ни душой и ни телом,

Но мы с тобой знаем и сами,

Что грязное дело

нужно делать

Чистыми

руками.

(Всматривается в Пророка и, недовольный, делает знак Злому Увещевателю)

Злой (лениво):

Смотри, не упорствуй, брат, не лукавствуй,

Ведь к нам желающих тыщи,

А то угодишь в то самое царство,

Что для не-как-надо-мыслящих,

(Грозно)

Туда, вместе с Господа злыми врагами,

К Отступнику самому,

И если сегодня пойдешь ты не с нами,

То завтра пойдешь к нему,

(Ехидно)

А прохлаждаться там, брат, между прочим,

Совсем нелегко без сноровки,

Жарковато, знаешь ли, что-то уж очень,

Накалена там обстановка,

Да я и врагу пожелать бы не смог

В тех краях очутиться,

Ничего, займемся и этой, дай только срок,

Чертовой оппозицией.

Добрый (останавливает знаком Злого):

Зачем его шлешь к душам тем павшим,

Он ведь им не чета,

Разве не видишь, что он из наших,

Душою всей – наша душа,

(пылко)

Будь с нами, раб Божий, страдалец и странник,

Это ведь твой удел,

А если от дел тех совсем тошно станет,

Вспомни ее, – Цель!

Тошно было все те долгие столетия, пока не нступили Новые времена.

***

Новые времена

Вбегает 1-ый:

Ой, что-то происходит,

что-то происходит...

Все жители небесные,

Томясь от неизвестности,

В трепете и страхе

И в ожидании краха,

Даже в преисподнюю

Готовы опуститься,

Хотя бы там укрыться

От гнева от Господнего!

2-ой: А на кого Он гневается?

1-ый, тыкает пальцем вверх.

2-ой: Неужели на Учреж...? А за что?

Входят 3-ий и 4-ый.

3-ий: Будто сами не знаете.

За то, что вознеслись в беспечном самомнении,

Пьяные от власти, от храмовых курений,

4-ый: От кровяной вони жертвоприношений,

3-ий: Оргий показательных, бесстрастных избиений,

4-ый: От безумных толп бесмыссленных молений,

Внимаемых с насмешливым и злым пренебрежением,

3-ий: За вялое, бездушное глухое нерадение,

С которым исполняются Господние веления,

4-ый: За то, что перестали пророчества сбываться,

3-ий: Убийства и насилие стали окупаться,

4-ый: Награждают праведника мором и кнутом,

3-ий и 4-ый : За то, что на Земле Гомора и Содом!

3-ий: Друзья! Безудержно и самозабвенно правя и помыкая Божьими созданиями, мы развращаем себя и учимся земным мерзостям. А посему

Только полное отделение,

Высших сфер сепаратизм

Оградит нас, без сомнения,

От тлетворного влияния снизу.

4-ый: Богу – небеса,

А Земля – землянам,

Живи отныне сам,

Блудный сын Адама!

Сцена наполняется, реют голубые знамена. Толпа скандирует:

Достаточно, довольно!

Сулить и понукать,

Увещевать, уламывать,

Страшить и ублажать!

Достаточно, довольно!

Следить и принуждать,

Указывать, навязывать,

Вести и направлять!

Достаточно, довольно!

Лишать и воздавать,

Наказывать, одаривать,

Казнить и избавлять!

3-ий: Довольно наглядного воспитания свыше!

Вылезай, Народ, из детских штанишек!

2-ой: Кажется впервые Он

С тех детских дней творения,

Вручил венцу творения

Самоуправление

3-ий: Гнев Господний готов уже отлиться

В новые Заветы и Указы,

Чтоб могли мы как-то защититься

От греховной человеческой заразы

Вбегает мальчишка, разворачивает свиток и зачитывает:

Новости Мироздания!

Чрезвычайное сообщение! Впервые под луной!

Отныне и до следующего указания!

Суд и расправа

Над каждой душой,

Над каждым разумным созданием,

Будет на право

Входа в мир для нее иной,

На ранг и на место

В Царстве Небесном,

Право души на рождение снова

По результатм отбытия срока ее земного

Того, кто был милосердным,

Хотя по Закону жил,

Того, кто не был лицемерным

Хотя добро творил,

Того, кто жил по чести,

По средствам и по совести,

Ждут в Царствие Небесном

Ну, просто райские условия!

1-ый: Ура! Ведь это решение труднейшей из социальных проблем: кто был там ничем, здесь может стать всем!

2-ой: И именно тем когда-то создаст страшнейшую из проблем.

3-ий: А сейчас прослушайте еще одно важное сообщение. Отныне праведники всех народов, а не только Богоизбранного, станут Единому Богу рабами Его признанными.

4-ый: То, о чем мы говорили,

То, о чем каждый мечтал,

Наконец-то сбылось,

Наконец-то свершилось,

Да здравствует

первый в посюстороннем мире

Небесный Интернационал!

1-ый: Давно пора! Хватит, покомандовали,

Въевшиеся в души к нам

Острием занозы,

Все прибравшие к рукам

Души горбоносые,

Привыкшие, что все для них даром, на халяву,

Господа любимчики, цадики картавые

Толпа постепенно расходится.

5-ый: А что же станет с Его народом?

6-ой: Гулять пойдут, родимые,

По свету, на свободу,

Чтобы кострами казнимых

Стать светочем народам,

На долгие века

Придется побыть гонимыми

5-ый: Но для чего?

6-ой: Пока

этого не знает никто,

(Оглядываясь и понижая голос)

Уж очень пути Господние стали неисповедимыми

(И совсем тихо)

А еще говорят, надоело ему

Заниматься делами мирскими,

И передаст их все тому,

Кто стал ему за Сына.

5-ый: А что же будет с бывшими?

6-ой: Что ж, лишними стали бывшие, и всех их с почетом и песнями спровадят на райскую пенсию.

Райская пенсия

Ряд клеток, над ними плакат с надписью: "Рай 2-го класса". В одной из клеток – Иеремия. Вдали – цветные рекламы: "Рай 1-го класса", "Рай для VIP". Вдоль клеток медленно проходят посетители: знатные дамы и господа в роскошных одеждах разных стран и эпох, скучающе заглядывая в Танах и получая беззвучные разъясенния от гида.

Иеремия:

Вот так – из года в год, из века в век, из рода в род, в унизительном бессилии, в ненужности и безделии, знать, что рабы рабов твоих с лихостью и веселием в охоте на детей моих, и нет для них спасения ни в городе, ни в поле, и нету мне безумия, и нету мне забвения... Вот она, какая, – райская моя доля.

***

Так проползли века и тысячелетия, пока не наступили Страшные Времена.

Страшные Времена

Иеремия:

Пропустите меня к Нему, впустите меня. (Прорывается к Престолу, окруженному Советниками). Останови их, Господи, ибо не было такого с начала времен. Приблизился конец наш, дни наши исполнились. Девы и старцы лежат на земле, юноши падают от меча, никто не спасется, никто не уцелеет. Тех, кто были мною вскормлены и выращены, враг мой истребляет. Обесчадил меня меч, а дома – как смерть. Сором и мерзостью сделал Ты нас среди народов. Разинули на нас пасть все враги наши. Ужас и яма, опустошение и разорение – доля наша. Рабы господствуют над нами, и некому избавить нас от руки их. Пришел конец наш. Око мое изливается и не перестает, и нет мне облегчения... Спаси, Господи, остаток народа своего!

Из группы Советников выступает Нацистский Советник:

Да славен будет всемогущий Господь,

Сотворивший Землю и немецкий народ,

Регалии и реликвии

И фюрера великого!

А ты, пророк злочастный, слушай. Разве не вы сами в своих лицемерных молитвах признавали (предъявляет молитвенник в качестве вещественного доказательства), что были вероломными, грабили, злословили, кривили душой, творили зло, беззакония и насилие, клеветали, насмехались и изменяли, беспутничали и преступали, преследовали и упорствовали, вредили, портили и врали, сбивались с пути и предавали. И вот ныне мы, германская колония небесная, шлем на вас нашего фюрера – мессию,

И можете быть совершенно уверенны,

Очистит он Землю от всяческой скверны,

Истребит он и его люди

Вас, как крыс, фарфлюхте юден,

Докажем мы Господу родному нам,

Что только нация цивилизованная,

Чистоплотная и образованная,

Давшая Гете и Бетховена,

И разных прочих, тоже видных,

Решит проблему в окончательном виде,

И другие народы станут бесспорно

Служить нам преданно и с восторгом,

Ибо в орденунге нашем немецком,

Как в самом насущном хлебе,

Нуждаются на Земле,

Но больше всего на Небе.

(Смотрит мнгозначительно в сторону других советников).

Вперед выступает Советский Советник.

Читает по бумажке.

Гениальнейший вождь всех времен и народов

Шлет свой братский привет

Тебе именуемый Господом Богом,

(Всматривается в записку, смотрит наверх, снова в записку, и вздыхает)

Которого, ясно же, нет.

А что касается орденунга,

То мы не против, конечно,

Помочь коллегам, чтоб орденунг,

Для них настал навечно,

Вначале славная армия наша

В точности,

в срок,

по порядку,

Вышлет к нам солдат высшей расы,

В царствие

Безвозвратное,

Взамен же те, что там уцелели,

С праведным педантизмом

Выстроют нам для Высшей Цели

Какие скажут измы,

И тогда , зажатым в стальной кулак,

И братской любовью объятым,

Придется быть счастливым всем подряд,

(Иеремие)

И даже твоим, брат, пархатым.

Делает кому-то знак, и в Престольном Зале звучит хор:

Страны Советской правильные, нужные евреи,

Своей могучей родины верные сыны,

И, претворяя в жизнь и смерть бессмертные идеи,

В семье народов братских очень мы равны.

Советский Советник (делает знак отключить хор):

И станет всем ясно, кому передашь

Власть над белым светом,

Ты, вседающий Господи наш,

(Всматривается в записку, смотрит вверх, снова в записку и вздыхает)

Которого, разумеется, нету.

Слово берет Католический Советник:

Как можешь Ты слушать, Господи,

Этих бесстыжих безбожников,

Что лживыми речами

Играют безумной толпою,

Чтоб завладеть Землею,

А после и Небесами,

Зачем отобрал Ты могущество

У нас, единственно истинных,

Чтущих Тебя, Триединого,

И Сына Твоего единственного?

А ты, великий пророк святой,

Гляди, как этот сброд

Ведет народ твой на убой,

Как бессловесный скот,

(Мнется)

Конечно, и мы сил не жалели

Доставить вам муки безмерные,

Но только затем, чтоб уразумели,

Какая из вер – верная,

А что до тех, кто не осознал

И добрых советов не слушал,

Сжигали мы их живые тела,

Но чтобы спасти их души!

Советский Советник:

А мы, марксисты, – против все же,

Чтоб это нацменьшинство

Полностью было уничтожено,

(подумав)

Хоть и есть, конечно, за что.

Католический Советник: За то, что в души наши вливали

Неувереность и сомнения,

Нацистский Советник: За то, что нашим проклятием стали,

Большевистско– буржуйское племя,

Советский Советник: За то, что хитростью изловчались

Отхватить побольше всего,

Католический Советник: За то, что нашего Бога распяли,

Нацистский Советник: За то, что нам дали его.

Престол, Советники, – все исчезает. Иеремия остается один.

Иеремия:

Ну где ж Твое слово, Господи,

Суд, приговор, совет?

Ни грозы, ни стона, ни горести (задумывается),

А может и впрямь Тебя нет?

В это время к Иеремие подходит некая странная личность и что-то шепчет ему на ухо. Иеремия с любопытством и недоверием осматривает его со всех сторон.

Странная Личность (весело смеется):

Ну от тебя, пророк святой,

Не ждал предвзятости такой,

Ведь знаешь сам, что род людской,

Тебя, меня и нам подобных,

Непонятых и неудобных,

Клеймит насмешливо, жестоко,

И это правило,

Кого шутом, кого пророком,

Но чаще дьяволом,

Любого, между прочим, рода,

Врагом небес, врагом народа,

Веры истинной, свободы,

Антихристом, антиподом,

Анти-чем-то-где-то-в-чем,

Врагом всего людского рода,

А также классовым врагом.

Но говорят, что я к тому ж,

Еще и погубитель душ,

И скупщик их бессовестный,

Богатством, славой и удачей

Готов платить, и много трачу

На эту груду антиквара,

Коллекцию людской вины,

Но вот задача,

Уж чересчур коварным

Должен показаться

Смысл пропасти

Между никчемностью товара

И непомерностью цены.

Вдобавок я же – искуситель,

Совратитель и растлитель

Каких-то истеричных дур,

Хоть из семей приличных,

Не то Тамар иль Маргарит,

Иль как их там,

Что просто нелогично,

Признаться, весь этот бедлам

Не очень злит,

Пожалуй, где-то даже льстит.

Но из-за злых и лживых сплетен

Я растерял всех, с кем дружил,

Таких врагов себе нажил,

Такие головы вскружил,

И так скандально стал приметен,

Что вскорости прослыл

Вселенским духом лжи и зла,

Причем в обличии козла,

Копыта, безобразный хвост, рога,

Вот это, брат, обидно,

Ну, надо же придумать так,

И пялится народ – дурак,

Ты скажешь – мелочи, пустяк,

Но ведь неловко, стыдно,

И незаслуженно,

Ведь даже ты, что так умен,

Хвоста на мне не обнаружив

Был удивлен.

Так стал посмешищем и пугалом,

Все против, все подряд, все заодно,

Все валят на меня, обруганного,

А это пошло, тон дурной,

(Предостерегающе в зал)

И не смешно.

Ты, верно, думаешь, родимый,

Вот дурит, супостат, меня,

Так много дьявольского дыма,

И без огня?

Что ж, было дело, не без того, но началось-то все – с чего?

Да, я был против Плана. При всей ослепительной его безмерности я видел в нем изъяны недостоверности, неопределенности зловещей роли, зависимости всей затеи от рулетки распоясавшейся свободной воли и разыгрываемых в ней небесных и земных путейю.

Да, я был против Плана. Даже упоминания в нем не было о том, чтобы ограничить хоть как-нибудь страдания приручаемой в Земном загоне к урокам Божьего Закона породы мыслящих двуногих, избранной Им среди многих причудливых Его созданий,

рассеянных по Мирозданию,

Ты спросишь, кто осмелится судить

Творение?

Ты спросишь, кто же может против быть

Возникновения?

Ты скажешь, Божие законы

Для Господа не писаны,

Как и для земных ученых

В их опытах над крысами,

Ты скажешь, на него я

Зря клевещу,

Что козни строю,

Хитрю и мщу,

Что говорю от злости

И бессердечия,

А зря, ведь просто

Я – дух ротиворечия,

Против него я потому, что против я всего, противник я всему, в глаза и за глаза, но только, когда другие – за.

Живу в мальчишках строптивых,

В героях и в шутах,

Живу я в женах сварливых,

В диссидентах и дураках,

Чтоб мысль сонную растормошить,

И чтобы смыть всю ржавчину с сознания,

До боли чувства заточить,

Здесь нужен я

Полюс отрицания,

Стареющую душу

Из сладостных помоев самомнения

Вытащу на сушу

Я – дух сомнения,

И неуверенности,

Дух малодушия,

Предохраняю от гниения,

Коросты твердых убеждений,

Слепой послушности,

От мании повиновения,

Аллергии предубеждений,

Синдрома веры простодушной,

Бывает, посещаю мимоходом

Особо трудных пациентов,

И, знаешь, поправляются мои клиенты

По окончании обхода,

Вот, погляди, уже ворочается

Там, на дыбе бессонной ночи

Среди простынь сухих и мятых,

Непроницаемый когда-то,

А ныне – весь с собой в раздоре,

Судья

пред подписаньем приговора,

И мечутся, разодранные в клочья,

Стихи самовлюбленного поэта,

А бравый генерал, всех звавший к бою,

Уже не кажется таким героем,

Растерянно бродя по кабинету,

И опускается рука

С зажатым пистолетом

С виска

Бедняги – игрока,

А этот,

Счастливчик, весельчак,

Везучестью вгонявший всех в тоску,

Внезапно сдавши, просто так,

Подносит пистолет к виску.

А вот – они, особенные,

Редкая особь

Исторических особ,

Очень приспособленных

И на все способных,

Страстью к власти одаренных,

Неизменно непреклонных,

Несгибаемых таких,

Сроду не сдающихся,

Никому, ни при каких,

Даже мне не поддающихся,

И учащих других,

Что и как,

А если что не так,

То почему так нужно,

А главное, что дружно

За собой толпу ведущих

К очень важному,

Зовущих,

Делать что-то там такое,

Очень нужное, большое,

Где-то впереди, вдали,

Или у себя здесь,

В глубине, внутри,

И за это беззаветно

Все отдать, всего себя,

И безответно

Всем пожертвовать

Ради, и во имя

Этого,

Самого,

Светлого,

Святого,

Заветного,

Ведущего дорогою прямою

В дерьмо очередное,

Которое я им готовлю

С особенной любовью,

Чтоб окунуть их с головою

В свое, родное...

Да, мой друг, в глазах людей

Меня все это губит,

Ну что ж, народ ведь – дуралей,

И он меня не любит,

Да и за что меня любить?

Ведь сам не в силах я

Что-нибудь творить,

Что-то путное создать,

И все мои усилия

Только б насолить,

Только б оплевать,

Только зубоскалить

Над святынями готов,

Загадить пьедесталы

Прославленных столпов,

Разъедать основы

Незыблемых основ,

На все это готовы