Текст книги "Танго железного сердца"

Автор книги: Шимун Врочек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

3. Сумасшедший изобретатель

Джон Си Эл Керлингтон родился под счастливой звездой науки и пуританским солнцем, светившим с небес истово и яро. Родители его были из Вирджинии; мальчик рос на свежем воздухе, в окружении коров и простых сельских негров. От негров мальчик научился курить табак, лукавству и терпению; от коров не научился ничему, но и тех и других вспоминал с теплым чувством. Это было его безоблачное детство. Детство, которое стоит придумать каждому нормальному человеку, чтобы потом стойко сносить беды юности и утраты взрослой жизни.

К моменту капитуляции Джону Керлингтону исполнилось тридцать два года.

Эдвард Скотт описывает его так: «Это был человек небольшого роста, с кожей нездоровой и бледной, с круглым лицом, в которое местами въелась металлическая стружка. Истовый пуританин; еще более истовый, чем если бы носил черный глухой сюртук и белый воротничок священника. На нем был выгоревший рабочий комбинезон, такие в ходу у негров, собирающих хлопок на плантациях. В руках, обожженных кислотой до красноты, изобретатель держал старый немецкий мушкет.

– Не нужны мне ваши проклятые бумажки, янки! – сказал он голосом простуженным, но звонким от бешенства. – Уходите или я буду стрелять!

На этом Эдварду пришлось ретироваться. Правильно сделал, заметим, иначе мы бы не имели удовольствия читать его записи. Многие из дошедших до нас источников отмечают взрывной темперамент Керлингтона, свойственный скорее кровожадному мавру, нежели ученому-пуританину. Так, узнав о конце Конфедерации, он стрелял в воздух и кричал:

„Генерал Ли сдался, а я – нет!“»

Тем временем наши герои бегут и слышат за спиной ужасный скрип и тяжкую поступь механического человека. Щелкают курки, барабаны продолжают крутиться. Бабах! Срабатывает очередной капсюль. Свинцовая круглая пуля, закрученная нарезами, вылетает из уютной темноты в жестокий и страшный мир. Пещера озаряется вспышкой. Один из наших героев, высокий шатен с лицом, вытесанным из коричневой пемзы, вскрикивает, хватается за грудь, падает на землю, бьется в судороге, потом затихает и смирно лежит.

Пахнет железом и кровью. В глазах шатена догорают сполохи огня – как эхо Геттисберга и Чаттануги, которые он не застал. Он янки, который приехал из Нью-Йорка, поэтому он янки вдвойне.

Это Эштон Блейки, саквояжник.

Он мертв. И, кажется, больше не участвует в нашем повествовании.

Вокруг мертвеца застыли в молчании четыре человека.

4. Наши герои

Стоит познакомиться, пока всех не убили. Щелк, трескают курки, щелк. Напоминает звук, с каким картежник распечатывает свежую колоду.

Они стоят в молчании – это длится не дольше нескольких мгновений, но мы успеваем их рассмотреть. Первым срывается человек в круглой шляпе, с лицом вытянутым и желтым, как от несварения желудка – и исчезает из нашего поля зрения.

На долю секунды задерживается его товарищ – он смотрит прямо на нас – от глазниц-бойниц, словно пробитых в кирпичной заводской стене, разбегаются трещинки. Через бойницы льется тусклый голубой свет. Блондина зовут Холден О’Брайен. Он ирландец, а, значит, тоже вполне себе янки. Холден специалист по скоростному выхватыванию револьвера. Рукоять слоновой кости у него под правой ладонью. Это «Кольт сингл экшен арми» – старая модель времен Гражданской войны, переделанная под металлический патрон. Спусковой крючок снят; чтобы выстрелить, нужно ударить по курку ребром ладони. Скорость – второе имя Холдена О’Брайена.

Кажется, именно он первым увидел огромную металлическую фигуру, замершую под углом к стене – как сломанная заводная игрушка. Руки ирландца оказались быстрее головы. В который уже раз, заметим. В доли секунды револьвер вылетел из кобуры, курок уже был взведен, а левая рука, с запястьем, перемотанным черной лентой, начала свой путь…

Другими словами, Эштон Блейки, мертвый саквояжник, здесь вроде бы ни при чем.

Но именно он узнал про золото.

5. Aurum

Любит, чтобы его прятали. В темноте золото становится тяжелее, с годами належивая сумрачный маслянистый блеск; ждет, изготовившись, как свернувшаяся змея. Только тронь спрятанное золото – оно ужалит. Мгновенно и безжалостно. Яд потечет по крови, проникая в артерии и вены, пронизывая тончайшими металлическими нитями легкие и печень. Застилая зрение пеленой. Золото? Золото! ЗОЛОТО!!! И рано или поздно, в местах, где его скопилось слишком много, золото превращается в свинцовый сгусток – сорок четвертого калибра, тридцать восьмого или ноль тридцать три винчестер. С разрывом тканей и выплеском красного.

Скольких оно убило?

Не узнать. Счет идет на проглоченных удавом кроликов – и чем больше, тем лучше. Хотя даже все удавы мира, собранные вместе, не настолько прожорливы.

И вот золото лежит и слышит далекие щелчки кольтов «драгун № 1». Шаги четверых, и прерывистое дыхание. Тяжелую поступь механического человека. И эхо выстрелов, когда беглецы открывают ответный огонь. Бесполезно, думает золото, бесполезно. Щелк, курок, щелк.

Лежит, прикрыв прозрачные золотые веки и никуда не торопится. Рано или поздно люди придут и подставят под золотые зубы беззащитное горло. Обычное дело.

Кроме одного раза.

Змея так пугается, что открывает веки. И долго не может уснуть, слушая выстрелы и глядя в темноту. И щурится от воспоминаний.

Золото тогда попало к людям, которым было на него плевать. В их крови плавился беззаботный жар юности и нахального полуголодного героизма. Мальчишки! Мальчишки-конфедераты, которые об оружии знали больше, чем о лошадях, а о женщинах – меньше, чем о лошадях.

А о золоте знали так мало, что даже лошадьми не могли это знание измерить.

6. Преломление света

Как у многих сильных натур, обуреваемых шекспировскими по размаху страстями, у Джона Керлингтона случались периоды затишья. Изобретатель делался молчалив и отвратительно скучен.

Англичане называют такое явление сплин. Однако же это не совсем верно. Английский «сплин» – когда слабая душа безотчетно тоскует по делам, которые могла бы совершить, будь она сильной. Тоска Керлингтона была иного рода. Его сильная деятельная натура требовала выхода из тупика, а выхода – увы, не было. Поэтому изобретатель валялся целыми днями на старой кушетке, наблюдая явление рефракции солнечного света в оконных стеклах.

Иногда объект наблюдения сменялся – и Керлингтон с тем же угрюмым видом наблюдал за рефракцией света в металлических поверхностях. По большей части – очень пыльных. Кипятильник входил в дом, гулко топая, и проносил густо наперченную бобовую похлебку. Изобретатель опускал босые ноги на пол, садился, через силу съедал пару ложек и отставлял – не хочу. На тарелку лениво опускались мухи, неплохо отъевшиеся за последний месяц.

Как существо мужского пола, убираться в доме механический человек не умел. Зато неплохо кашеварил и рубил дрова. И вообще не ленился. Частенько Керлингтон наблюдал, как Кипятильник ходит по двору, деловито рассортировывая поленья – а иногда, выбрав одно, забрасывает в дверцу на животе. Вслед за этим механический человек на некоторое время замирал, окутываясь паром, на металлическом лице ничего не выражалось. Но Керлингтон думал: блаженствует.

Так тянулось довольно долго – с июня 1866 по июль 1867. Судя по редким записям в дневнике, изобретатель дошел до предела. Несколько раз он усилием воли заставлял себя вернуться к работе, к опытам (в одном из таких просветлений Керлингтон едва не застрелил известного нам Эдварда Скотта), но – тщетно. Темперамент разъяренного мавра сжигал душу изобретателя изнутри, оставляя только пепел и золу.

Возможно, так бы все и закончилось – к нашему общему спокойствию.

Но тут в жизни Джона Керлингтона появился Джи Би Гастер, полковник кавалерии, и его великий план реставрации Юга.

7. Великий план

Через два года, 8 августа 1869 года они вместе приехали в городок Лексингтон, где находился (и находится, видит Бог, до сих пор) знаменитый колледж Джорджа Вашингтона.

Навстречу компаньонам поднялся невысокий человек с белыми, как снег, волосами и такой же белой бородой. Лицо человека стало старше, чем Керлингтон помнил, но лоб остался прежним – широким, умным, и кажется, до сих пор обожженным солнцем. Бывший командующий армией Юга, а ныне – президент колледжа, генерал Роберт Э. Ли улыбнулся.

– Рад видеть, Гастер, – поприветствовал он полковника, а на изобретателя посмотрел с интересом.

– Я вас знаю? – спросил Ли у Керлингтона.

Как прирожденный полководец, генерал помнил по именам большинство солдат. Керлингтон не был солдатом Роберта Э. Ли, но почувствовал непривычную теплоту в груди. Генерал производил впечатление. Всегда приятно, когда великий человек помнит твое имя.

– Мы знакомы, генерал, – скромно ответил изобретатель.

– Конечно, я вас знаю! – продолжал генерал, воодушевляясь. – Вы командовали кавалерией у Энтиетема. – Гастер поперхнулся. – Конечно. Второй виржинский. Я прекрасно помню вашу вылазку. Ваша рота против батальона нью-йорских зуавов. Отчаянная храбрость. Конечно, вы тогда проткнули саблей двух зуавов разом!

Керлингтону было искренне жаль, что он сам этого не помнит.

– Э? – сказал изобретатель. Генерал пожал ему руку. Керлингтон не нашел слов, чтобы выразить, как он счастлив – и вежливо промолчал.

К сожалению, мы не знаем точно, с кем спутал великий генерал Джона Керлингтона. Кажется, и сам изобретатель этого не знал – но, судя по дошедшим до нас дневникам, сохранил самые теплые воспоминания о встрече. Всегда приятно, когда великий человек считает тебя отчаянным храбрецом. Пусть даже по ошибке.

– Что привело вас ко мне, господа? – спросил Ли, когда с формальностями было покончено.

Гастер выступил вперед.

– Дайте мне слово, генерал, что все, сказанное здесь, останется между нами.

– Нет, – сказал генерал, твердея лицом. – Я больше не даю опрометчивых обещаний. Уходите!

Керлингтон пришел в отчаяние. Но Гастер сделал ему знак глазами – не торопись.

– Полагаюсь на вашу честь, генерал, – произнес полковник кавалерии. – Выслушайте меня, прошу вас!

– Хорошо, если вы настаиваете, – сказал Ли.

Вдохновленный этим «хорошо» Гастер открыл рот и не закрывал его до вечера. Прирожденный враль и прекрасный рассказчик, он в красках расписал огромную армию механических солдат (умножив в уме Кипятильник на 10000), которая спрятана в горах и только и ждет, когда великий стратег, достойный стать знаменем Юга, примет над ней командование. Керлингтон слушал с раскрытым ртом. Одним из ценных качеств Гастера было то, что увлекаясь, он сам начинал себе верить. Теперь полковник с огнем в глазах расписывал, как они погонят янки к северу, освобождая многострадальный, униженный победителями Юг. Как механические солдаты, глухими металлическими голосами отвечают «есть!» на любой приказ и форсируют реки по дну, дыша паром через металлические трубы, а оружие плывет на маленьких плотах, которые они тянут за собой на веревках (Керлингтон решил, что идея интересная). Как их радостно встречает освобожденные Виржиния и Алабама, рукоплещут женщины! дети! и кидают цветы на тусклый, поцарапанный, с вмятинами от пуль, металл механических тел. Как негры радостной толпой бегут навстречу едущему на белом коне Роберту Ли, над головой несут кандалы, украшенные цветами, и кричат «масса Ли! масса Ли!».

Рассказав о неграх, Гастер сам понял, что увлекся.

– Где-то так, – закончил он невпопад. – Что скажете, генерал?

Роберт Э. Ли молчал. Его белая голова, казалось, светилась в темноте кабинета. Компаньоны затаили дыхание.

– Нет, – сказал он медленно. – Даже если это правда… Вернее, если это правда – тем более нет.

– Предатель! – закричал Керлингтон в ярости. Терпение его истощилось. Долгие годы он ждал этого момента. Долгие годы он тайно работал и работал ради Юга, он отдавал всего себя – и ничего не вышло. Второй раз Роберт Ли отверг единственное, что могло спасти конфедерацию.

Генерал вздрогнул. Медленно поднял голову, на изобретателя посмотрели ясные пронзительные глаза. Широкий умный лоб пересекла горькая морщина.

Как положено офицеру, полковник Гастер сохранил спокойствие.

– Генерал Ли, вы сдались, а мы с Керлингтоном – нет, – гордо сказал Гастер и вышел от генерала непобежденным.

Керлингтон хотел последовать примеру полковника, но его вдруг окликнули по званию:

– Лейтенант! – Изобретатель против воли остановился. Генерал Ли продолжал: – Вы назвали меня предателем. Зная вашу горячность… и вашу искренность, я не буду требовать удовлетворения. Но потрудитесь уделить мне несколько минут… выслушайте меня.

Керлингтон моргнул и неожиданно ясно представил, как на лезвии его сабли извиваются и кричат ирландские зуавы.

8. Лошадиная арифметика

Но вернемся к нашим героям. Тем временем, когда золотая змея, оскалившись, смотрит в темноту, вспоминая мальчишек-конфедератов, с нашими героями происходит следующее.

– Больно! Боже, как больно!

Кричит человек. В прошлый раз, кажется, мы не успели познакомиться. У него высокий фальцет и отвратительно аккуратная прическа банковского клерка. Человека зовут… впрочем, это уже неважно. Он только что дернулся в последний раз и затих. Аминь. Покойся с миром. Мы видим его руку с обручальным кольцом, рукав клетчатой рубашки, блеск серебряной запонки – и вдруг перед нами опускается огромная металлическая нога. В почерневшем, мятом металле тонут отблески света.

Где-то вдалеке раздается грохот. Но это мало похоже на звук выстрела, скорее на землю упали деревянные перекрытия. Очередная тщетная попытка остановить механического человека.

Наши герои (их осталось трое) отчаянно щурятся. Глаза болезненно слезятся. Еще бы. После мрачного подземелья оказаться в ярко освещенном месте. Вообще-то, это всего лишь большая расщелина, ее стены уходят почти отвесно вверх – и света совсем немного. Но зато над головой вместо проклятого камня – полоска голубого неба.

Сверху свисают толстые зеленые лианы. Еще один герой – это индеец-сиу, в белой полотняной рубахе, на бедре – «ремингтон неви», подходит и дергает за мясистый стебель. Потом кивает ирландцу.

Но тот не отвечает. Пока третий герой прислушивается у входа, заваленного досками, Холден смотрит на стену. Долго смотрит. Потом разжимает пересохшие губы.

– Восемь лошадей к северу и две – на запад, – говорит Холден. Голос звучит нехотя, словно говорить для ирландца – настоящая пытка. – Это где-то здесь.

Индеец удивлен. Потом смотрит туда, куда направлен взгляд Холдена. Лицо его меняется. Детская радость.

Ирландец смотрит наверх, потом хватается за лиану и начинает карабкаться наверх.

Когда через несколько минут он спускается вниз, эхо выстрела уже затихло. Никого нет. Третий герой исчез, остался один индеец. Свинцовый нарыв лопнул и разорвал индейцу живот. Все вокруг какое-то подозрительно красное, словно это ритуальная краска. Ирландец стоит и долго смотрит на индейца. Потом присаживается рядом с умирающим.

– Кто? – спрашивает Холден. Он не любит тратить слов попусту – даже в такую минуту. Синее Облако смотрит на ирландца, собирается с силами. Сил не так много, поэтому он почти шепчет.

– Человек с лицом шакала, – говорит индеец и замирает.

В застывших глазах – обрывок неба.

Холден выпрямляется и вновь смотрит на стену. Там нарисована черная курица. Позади ирландца слышна приближающаяся тяжелая поступь. Как глухое буханье федеральной артиллерии.

9. Вспышка во тьме

В то время ординарцем у Гастера состоял некто Барни Уинтроп, человек невеликого ума, но многих других достоинств. Чувство юмора было одним из этого другого.

– Чтобы ты сделал, парень, если бы мы сейчас победили?

Кипятильник надолго задумался. Во-первых, до сих пор никто не называл его «парень». Во-вторых: вопрос был интересный. Зубчатые колесики, маховики и бронзовые рычажки в его голове пришли в движение, заскрипели.

– Разрешите казнить президента Линкольна?

Барни посмотрел на Кипятильника с удивлением. Затем произнес фразу, бесповоротно изменившую жизнь ужасного механического человека. Фраза была проста – как прост и незамысловат по своей сути горный обвал.

– Какой к чертям Линкольн, если его пристрелили в шестьдесят пятом? – сказал Барни и добавил: – Актеришка Джон Бут. Сделал президенту мозги на вынос.

Когда полковник и Керлингтон вернулись из города, они первым делом направились в сарай. На вопрос «где?» Барни молча указал на стену, в которой зияла дыра огромных размеров, напоминающая по очертаниям силуэт парового котла на двух ногах. За проемом начинался зеленый луг, по которому кто-то протоптал дорожку, а еще дальше – густой лексингтонский лес, куда словно въехали на паровозе.

Механический человек исчез.

10. Куриный рейд

Обоз этот не был обычным обозом. В ящиках вместо зеленых федеральных бумажек, которые ничего не стоили, оказалось нечто иное. Это иное готовилось к заграничному путешествию: в Париж и Берлин, в Лондон и Вену – в уплату за ружья, пушки, ядра, сукно, зерно и рельсовое железо. Северяне покупали у Европы все для продолжения войны. Золото щурилось, смотрело на мальчишек сквозь щели в досках и сворачивалось в упругие золотые кольца. Золото готовилось к прыжку. В темноте сверкали его желтые равнодушные глаза.

Четверо сидят верхом, положив револьверы и винтовки на шею лошадям. Обманчивое спокойствие. Им по четырнадцать-пятнадцать. На мальчишках оборванная одежда, куртка не подходит к штанам, потертые штаны к щегольской новенькой шляпе. Но они точно – не федеральная конница.

У старшего из них, Гарри Хлопа, на рукаве нашивки капрала.

Перед мальчишками, на пороге церкви стоят люди, одетые гораздо лучше, и смотрят на них. Северяне?

Северяне.

Мальчишки пришли в город, испытывая странное чувство: они были врагами здесь, но они были молоды и не знали ненависти. Они считали себя героями и потому были милосердны. Они смотрели на девушек и не видели отличия от своих сестер и сестер своих друзей. Они знали, что такое смерть, но в этом городе смерти не было.

Голодные, дерзкие мальчишки из 6-й кавалерийской бригады южан. Прошли по тылам, смеясь и стреляя в воздух. Бессмертные? Пожалуй.

В городе смерти не было.

Смерть ждала их в курятнике. Уже по пути обратно домой, уводя за собой повозку с золотом, Гарри Хлоп спрыгнул и нырнул в низкую дверь. Ни куска хлеба…

И тут, в пуху и перьях, раздался выстрел. Предводитель южан был убит. Стрелявшего не нашли – хотя не очень-то и искали, если честно.

Они стояли над ним и молчали.

А потом решили сделать с золотом то, что обычно делают мальчишки. Они его спрятали и нарисовали карту. А потом – разделили ее на три части. Такая вот игра.

11. Власть денег

«Однако стоит признать, деньги вызывают сильные чувства – особенно, когда их нет», – написал Джон Керлингтон на полях дневника. Мы можем только догадываться, что заставило его написать это. Осенью 1867 – за два года до визита к генералу Ли – изобретатель перебрался из родной Вирджинии в не слишком родную Южную Каролину. Полковник Гастер путешествовал с ним. Компаньоны не забыли про свой великий план, но отчаянно нуждались в средствах на создание механической армии. Может быть, поэтому в дневнике появилась такая запись.

А возможно, потому, что именно в тот день, прихлебывая херес, жуя сигару и смеясь, полковник Гастер рассказал про Куриный рейд. Кипятильник подавал на стол нехитрую домашнюю стряпню.

12. Человек с лицом шакала

Вытянутым и желтым, как от несварения желудка. Круглая черная шляпа. Человек уже появлялся перед нами, чтобы тут же исчезнуть – хотя на самом деле, занимает в нашем повествовании значительное место.

Недди Твистед стоит над ящиками с армейской маркировкой, напротив него стоит Холден О’Брайен.

Третья сторона треугольника – Кипятильник.

Молча улетают в небытие мгновения.

13. Шестерни и зубчики

Полковник кавалерии Гастер командовал 6-й кавалерийской бригадой. Он послала обычный пикет. Его нет два дня и три, а потом приходят трое мальчишек и говорят, что прошли по тылам янки и уничтожили обоз с продовольствием. «Невероятно! Небывалый героизм!» – воскликнул Гастер.

Конечно, он им не поверил.

– Когда ты остаешься один на один с темнотой, – говорит Кипятильник. – Ты понимаешь, как мало то, что ты хотел сделать, имеет значение.

А потом добавляет – глухим металлическим голосом:

– Я хочу домой.

Наши герои молча наблюдают, как Кипятильник уходит за горизонт. Темная металлическая фигура на фоне огромного заходящего солнца кажется черной и маленькой.

А потом Холден и Недди смотрят друг на друга. Руки у рукоятей револьверов.