Текст книги "Обольщение красотой"

Автор книги: Шерри Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 16

«Мадам.

Сообщаю вам, что я получил специальное разрешение. Мы поженимся завтра в десять часов утра в соборе Святого Павла, на Онслоу-сквер.

Ваш Лексингтон».

«Сэр.

Сообщаю вам, что я решила поселиться в вашем доме. Надеюсь, вы подготовите его к моему прибытию.

Искренне ваша, миссис Истербрук».

«Мадам.

Завтра днем я отбываю в Алджернон-Хаус.

Ваш Лексингтон».

«Сэр.

Что может быть лучше медового месяца в сельской местности?

Искренне ваша, миссис Истербрук.

P.S. В поместье мне понадобится лошадь, быстрая, неутомимая, с добродушным нравом, и надушенные лавандой простыни».

У Венеции сохранилось платье из голубой парчи, в котором она выходила замуж за мистера Истербрука, но она не решилась выйти из дома в туалете, столь не похожем на прогулочный.

Она все еще не совсем верила, что герцог женится на ней. Ужасно, но она столько лгала ему, что теперь не считала, что он обязан говорить ей правду. Если он решил сыграть с ней жестокую шутку, ей некого винить, кроме себя.

Венеция прибыла в церковь на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Кристиан уже был внутри, со склоненной головой он сидел на скамье.

При звуке ее шагов он медленно поднялся, повернулся к Венеции лицом – и нахмурился. Он был одет в строгий костюм, как и полагалось джентльмену на собственной свадьбе. Венеция, напротив, выглядела так, словно собралась на прогулку в парк и зашла в церковь, чтобы полюбоваться интерьером.

– Что ж, я здесь, – сказала она. – И не заставила вас ждать.

Лицо Кристиана потемнело. С некоторым опозданием она вспомнила, с какой радостью он ждал ее на «Родезии». Кажется, у нее появился талант говорить бестактности.

– Пойдемте, – сказал он.

– Где ваши свидетели?

– Занимаются цветами в ризнице.

Священник уже стоял у алтаря, глядя на Венецию. Она узнала знакомые признаки. Когда она сказала герцогу, что производит на мужчин определенный эффект, она не преувеличивала. Не на каждого и не всегда, но, когда это случалось, предложения сыпались, как конфетти, а все действующие лица обычно заканчивали тем, что сгорали от смущения.

На лбу священника выступил пот.

– Вы…

– Да, я очень хочу выйти замуж за его светлость, – поспешно сказала Венеция. – Не могли бы вы позвать свидетелей?

Этого оказалось недостаточно.

– Мы никогда не встречались, мэм, – начал священник, – но…

– Я очень признательна, ваше преподобие, что вы нашли время обвенчать нас, учитывая срочность. Если мы можем что-нибудь сделать для вашего прихода и этой очаровательной церкви, только дайте нам знать.

Священник откашлялся.

– Я… э-э… рад услужить, мэм.

Венеция облегченно вздохнула, украдкой взглянув на герцога. Его лицо оставалось бесстрастным. Может, ей и удалось помешать священнику выставить себя дураком, но герцог догадался, что тот собирался сделать.

И винил в этом ее.

Позвали свидетелей. Священник пришел в себя и теперь смотрел куда угодно, только не на Венецию. Он быстро прочитал молитвы и попросил ее произнести, следуя за ним, супружеские клятвы.

Повторяя слова священника, Венеция не смогла сдержать дрожь отчаяния. Что она делает? Неужели она все еще цепляется за иллюзию, что в один прекрасный день Кристиан снова станет ее любовником с «Родезии»? И ради этого готова поставить на карту остаток своей жизни? Даже брак, начавшийся с надежды и доброй воли, может оказаться ужасным. Но чего ждать от союза, омраченного такой враждебностью и недоверием?

Герцог принес свои обеты с впечатляющей бесстрастностью. Венеции приходилось слышать, как с бóльшим чувством Фиц заучивал латинские склонения. Куда делся человек, который хотел проводить с ней каждую минуту? Готовый устранить все препятствия, чтобы быть к ней ближе?

Самое скверное в их вынужденной свадьбе заключалось в том, что на «Родезии» они были самими собой. А два человека, пытавшиеся связать свои судьбы сегодня, были всего лишь масками: редкой красавицы и надменного, бесчувственного герцога.

Увидит ли она когда-нибудь снова его истинную сущность? И осмелится ли показать ему свою?

Хелена сходила с ума.

Стоимость бумаги снова возросла. Две рукописи, продолжения которых она ожидала, задерживались.

Сьюзи, ее новая тюремщица, сидела за дверями конторы, вышивая стопку носовых платков с терпением столетней черепахи. Тем не менее Хелена была бы вполне довольна жизнью, если бы Эндрю явился на официальную встречу в «Фицхью и К°», чтобы получить первый экземпляр второго тома его «Истории Восточной Англии», только что вышедший из-под печатного пресса.

С момента ее возвращения в Англию прошло три недели, три долгие, мучительные недели, особенно после последнего письма Эндрю, которое она получила на следующий день после бала у Тремейнов. Он униженно извинялся, заявляя, что осознал всю ошибочность своего поведения и впредь не станет делать ничего, что угрожало бы ее репутации.

К черту репутацию! Неужели никого не волнует ее счастье?

Мать Эндрю полностью поправилась после простуды, которая так встревожила ее родных. Хелена видела ее на одном из приемов, хрупкую, но решительную. Эндрю, однако, продолжал отсутствовать на всех светских событиях. В тот единственный раз, когда Хелена столкнулась с ним, она ехала в коляске вместе с Милли и не осмелилась на большее, чем улыбка и кивок.

И теперь Эндрю отказался от назначенной встречи.

Хелена встала и принялась расхаживать по комнате. Но это только усилило ее возбуждение. Поэтому она снова села, просмотрела стопку писем и вскрыла пакет с рукописью. Это была рукопись книги для детей. Издательство «Фицхью и К°» не публиковало детские книги, но рисунок двух утят на первой странице был таким милым, что Хелена невольно перевернула страницу.

И погрузилась на час в чистое волшебство.

Рукопись содержала дюжину рассказов, в необыкновенно живой и увлекательной манере повествующих о животных. Хелена пришла в восторг от каждого, но отметила несколько упущений. Устранив их, она могла бы опубликовать первый рассказ в сентябре, а затем выпускать каждый месяц по книге на протяжении следующих одиннадцати месяцев. Рассказы наверняка будут пользоваться успехом, и к следующем Рождеству она сможет издать их в подарочном оформлении.

Воодушевленная, она распахнула дверь в приемную.

– Мисс Бойл, я хочу, чтобы вы немедленно отправили письмо, – она бросила взгляд на рукопись, которую держала в руке, – мисс Эванджелине Саут и предложили ей сто двадцать фунтов за авторское право на ее сборник. Или наши обычные условия в виде комиссионных. Попросите ее ответить как можно быстрее…

У окна сидел Гастингс и пил чай.

– Что вы здесь делаете?

– Я вызвался доставить вас домой. На семейный ленч, который устраивает миссис Истербрук, – объяснил он. – Кстати, если бы вы установили телефон, мне не пришлось бы тащиться сюда.

– Никто вас не просил, – бросила Хелена. – И какое отношение к семейному ленчу имеете вы?

– Я не сказал, что буду присутствовать там, только, что доставлю вас к Фицу.

– Но мисс Бойл…

– Я заказал корзинку провизии из Харродса [11]11
  Лондонский универмаг премиум-класса.


[Закрыть]. Ваши служащие чудесно перекусят. А теперь поехали? Карета ждет.

Поскольку у нее не было серьезных возражений, которые прозвучали бы убедительно для горничной и секретарши, Хелена отдала последние распоряжения мисс Бойл, надела пальто и прошествовала впереди Гастингса к двери, а затем в карету.

– Сто двадцать фунтов за авторское право на книгу, которая будет издаваться по меньшей мере сорок лет, довольно жалкое предложение, вам не кажется? – поинтересовался Гастингс, подав знак кучеру трогаться.

– Довожу до вашего сведения, что мисс Остин получила всего лишь сто десять фунтов за авторское право на «Гордость и предубеждение». И это было в те времена, когда фунт стерлингов существенно ослаб из-за расходов, вызванных наполеоновскими войнами.

– Ее просто ограбили. Вы аналогичным образом намерены ограбить мисс Саут?

– Мисс Саут вправе сделать мне контрпредложение. Или согласиться на комиссионные, если не хочет получить солидную сумму вперед.

Гастингс усмехнулся.

– Вы – практичная женщина, мисс Фицхью.

– Спасибо, лорд Гастингс.

– Тогда тем более непонятно, что вы нашли в мистере Мартине.

– Я скажу вам, что я нашла в Эндрю: открытую душу, способность удивляться и полное отсутствие цинизма.

– А знаете, что вижу в нем я, мисс Фицхью?

– Нет, не знаю.

– Трусость. Когда вы впервые встретились, он не был даже обручен.

Это так похоже на Гастингса – во всем находить недостатки.

– Существовали давние договоренности.

– Джентльмен не может жить, следуя договоренностям других.

– Не все живут только ради собственных удовольствий.

– Но мы с вами так и делаем.

Год назад Хелена стала бы категорически возражать против подобного утверждения. Но сейчас это было бы лицемерием. Отвернувшись к окну, она вновь пожалела, что ей не удалось подвигнуть Эндрю на сопротивление матери.

Эта неудача изменила Хелену. Во многих отношениях к лучшему. Она решила, что больше никогда не допустит крушения своих самых заветных желаний. Получив наследство, она ни секунды не колебалась, прежде чем вложить этот капитал в издательское предприятие. Наладив дело, она настояла на издании рукописи, которую Эндрю держал запертой в ящике своего стола. Рецензии, которые он получил после публикации первого тома, так вдохновили его, что несколько месяцев он не ходил, а порхал по воздуху, горячо благодаря ее при каждой встрече.

Но в то же время потеря Эндрю закрыла внутри невидимую дверцу. Счастье, которое они когда-то испытали вместе, превратилось в нечто сокровенное и недосягаемое. Ни один джентльмен не мог даже приблизиться к тому, чтобы заменить Эндрю. И ни один даже не пытался.

Хелена хотела только того, что могла бы иметь, будь этот мир идеальным.

Фиц насвистывал, просматривая отчет, который держал в руке. Милли не знала, каким он был до того, как оказался обремененным разваливающимся поместьем. Для человека, все надежды которого были жестоко разбиты, он вел себя с безупречным достоинством, похоронив свое разочарование и посвятив себя обязанностям.

Не то чтобы она считала недостойным насвистывание в собственном доме – нет, просто она желала, чтобы это случилось раньше. Чтобы он не нуждался в письме от миссис Энглвуд для того, чтобы вдохновиться на подобное поведение.

Конечно, у них тоже бывали хорошие моменты. Семейное празднование Рождества в Хенли-Парке стало чудесной традицией. Их друзья охотно принимали участие в ежегодной августовской охоте. Не говоря уже об успехе «Кресуэл энд Грейвс», превратившейся из умирающей фирмы в процветающее предприятие.

Правда, эти успехи никогда не заставляли его насвистывать.

И дело не только в насвистывании. Его взгляд стал отсутствующим, на губах играла загадочная улыбка. Все его поведение изменилось, из добросовестного женатого джентльмена, который занимался счетами, арендаторами и банкирами, он превратился в ничем не обремененного юношу, у которого на уме только мечты и приключения.

Юношу, каким он был, прежде чем судьба явила ему свой суровый лик.

Это было время, которого Милли не знала: счастливая, беззаботная юность, которой он наслаждался, пока в его жизни не появилась она, ознаменовав начало конца.

– Надеюсь, я не причинила никому особых неудобств, собрав вас так неожиданно.

Милли вздрогнула, очнувшись от своих мыслей. В гостиную вошла Венеция, как всегда, невыразимо прекрасная.

– Конечно, нет, – отозвалась Милли. – Я буду только рада компании.

Фиц отложил в сторону отчет и усмехнулся, глядя на сестру.

– Ты соскучилась по нашему обществу или есть другая причина для…

Он замолк, видимо, заметив то же самое, что и Милли: кольцо на левой руке Венеции.

– Да, – сказала та, опустив глаза на свое обручальное кольцо. – Я вышла замуж.

Ошеломленная, Милли бросила взгляд на мужа, который выглядел не таким потрясенным, как она ожидала.

– И кто же этот счастливчик? – поинтересовался он.

Венеция улыбнулась. Милли не взялась бы утверждать, что это была счастливая улыбка, но она была такой ослепительной, что у нее перед глазами закружились темные точечки.

– Лексингтон.

Теперь и Фиц выглядел таким же ошарашенным, как и Милли.

– Любопытный выбор.

В гостиную влетела Хелена.

– Почему вы снова говорите о Лексингтоне?

Венеция вытянула к ней свою левую руку. На ее пальце мягко сияло золотое кольцо.

– Мы с Лексингтоном поженились.

Хелена рассмеялась. Когда никто не присоединился к ней, она резко оборвала смех.

– Ты, наверное, шутишь, Венеция.

Бодрость Венеции нисколько не поблекла.

– Насколько я знаю, сегодня не первое апреля.

– Но почему? – воскликнула Хелена.

– Когда? – одновременно спросил Фиц.

– Сегодня утром. Завтра в газетах появится объявление. – Венеция снова улыбнулась. – Не могу дождаться, когда увижу его музей.

Милли хватило секунды, чтобы вспомнить о частном музее естественной истории, которым владел герцог Лексингтон, и об энтузиазме, выказанном Венецией относительно него. Но это было игрой, рассчитанной на Хелену. Неужели радость, которую демонстрирует Венеция, тоже игра?

– Но почему так поспешно? – спросила Милли.

– И почему ты ничего не сказала нам? – взвилась Хелена. – Мы могли бы отговорить тебя от этого ужасного поступка.

Фиц нахмурился.

– Хелена, разве так надо разговаривать с Венецией в день ее свадьбы?

– Тебя там не было, – нетерпеливо отозвалась та. – Ты не слышал отвратительные вещи, которые он говорил о ней.

Фиц задумался, бросив взгляд на талию Венеции. Это был быстрый взгляд украдкой, и, если бы Милли не наблюдала за ним, она ничего бы не заметила.

– Скажи мне правду, Венеция, – сказал он. – Тебе понравилось путешествие через Атлантику?

Вопрос казался не имеющим отношения к делу. К удивлению Милли, Венеция покраснела.

– Да, – ответила она.

– И ты уверена в Лексингтоне?

– Да.

– В таком случае прими мои поздравления.

– Не вижу, с чем здесь можно поздравлять, – заявила Хелена. – Все это ужасная ошибка.

– Хелена, хотя бы в моем присутствии, ты не могла бы воздержаться от непочтительных замечаний в адрес своего деверя? Если Лексингтон поднялся достаточно высоко в глазах Венеции, тебе следует отказаться от своих предубеждений и принять ее решение.

Фиц редко переходил на назидательный тон, но его сдержанное осуждение исключало всякие возражения. Хелена прикусила губу и отвернулась. Венеция была удивлена и благодарна.

– Очевидно, ты скоро отбываешь на свой медовый месяц, Венеция? – поинтересовался Фиц.

– Да, сегодня.

– Тогда не будем терять время, – сказал он. – Наверняка у тебя полно дел, о которых нужно позаботиться перед отъездом. Перейдем в столовую?

Поскольку джентльмены не носили свадебных повязок, мачеха не сразу атаковала Кристиана вопросами. Но она знала, что он не попросил бы ее приехать без мужа, если бы не собирался сообщить что-то важное.

Они оба тянули время. Кристиан расспрашивал ее об удобствах дома, который они с мистером Кингстоном сняли на сезон. Она рассказывала о восхитительном садике, примыкавшем к дому. Только когда трапеза подошла к концу, разговор переключился на личную жизнь Кристиана.

– Есть какие-нибудь новости, касающиеся дамы с «Родезии», дорогой?

Он подвинул ближе чашку с кофе, которую поставили перед ним.

– Матушка, вам известно, как я отношусь к тем, кто не держит своего слова.

На следующее утро после несостоявшейся встречи в «Савое» вдовствующая герцогиня прислала записку, интересуясь, как прошел обед, и Кристиан, не скрывая своего разочарования, рассказал ей правду. Он также сказал, что намерен выяснить причину отсутствия приглашенной дамы и даст знать мачехе, если что-нибудь узнает. Но последнее обещание он исполнил не до конца.

– И этого хватило, чтобы охладить твои чувства? Ты узнал, почему она не пришла на встречу?

– Собственно говоря, да. – Кофе, крепкий и отлично приготовленный, напомнил ему кофе, который он пил, когда миссис Истербрук подошла к его столику в тот первый вечер на «Родезии». Она словно излучала чувственный призыв. С тех пор Кристиан не мог пить черный кофе, не ощущая вспышки такого же предвкушения.

Он добавил в кофе сахар и сливки.

– К сожалению, то, что я считал главным событием в жизни, для нее было игрой.

Вдовствующая герцогиня отодвинула остатки своего пудинга.

– О, Кристиан. Это так печально.

Если бы она знала, насколько.

– Давай больше не будем говорить об этом. Это как вода под мостом.

– Правда?

Прошедшее время не притупило боль и унижение. Скорее наоборот. Теперь, когда потрясение прошло, когда он точно знал, как Венеция осуществила свой план, каждое воспоминание казалось открытой раной.

– Она использовала меня и выбросила. Больше мне нечего сказать о ней. – Не считая того, что ему и дальше придется говорить о ней. – Я собирался сказать тебе, что я женился.

– Извини, должно быть, я ослышалась? Что ты сказал?

– Этим утром миссис Истербрук стала моей женой.

Недоверчивое выражение на лице мачехи уступило место изумлению, когда она осознала, что он не шутит.

– Почему мне ничего не сказали? Почему меня там не было?

– Мы предпочли пожениться без лишней огласки.

– Не понимаю твоей спешки. И секретности. За то время, которое потребовалось, чтобы получить специальное разрешение, ты вполне мог сообщить мне о своих планах.

Она была ему почти как мать. Он заставил ее тревожиться, а теперь обидел. И все потому, что оказался слишком глуп, чтобы предвидеть последствия.

– Извини. Надеюсь, ты простишь меня.

Она покачала головой.

– Я не сержусь, дорогой, я потрясена. К чему эта таинственность? И почему миссис Истербрук? У меня сложилось впечатление, что она тебе не слишком нравится.

– Да. – По крайней мере в этом он не солгал.

– Тогда зачем жениться на ней? Ты выбирал жену, как блюдо из меню: взял рыбу, потому что мясо кончилось. Я даже не знаю, что думать. Ты совсем сбил меня с толку, Кристиан.

И разочаровал. Ей не нужно было произносить этого вслух, он и так знал. Исключить ее из одного из самых важных событий в его жизни и так бездумно вступить в брак – так, по крайней мере, это выглядело со стороны – было настолько нетипично для Кристиана, что она, должно быть, его не узнавала.

Его тон стал жестче.

– Я исполнил свой долг, матушка. Женился. Давайте не будем слишком глубоко вникать в причины.

Она одарила его печальным, но проницательным взглядом.

– С тобой все в порядке, Кристиан?

– Вполне, – отозвался Кристиан. – Со мной все в порядке.

– А твоя жена? Она знает о твоей даме с «Родезии»?

Ему не удалось скрыть свою горечь.

– А разве кто-то не знает?

– И что, она ничего не имеет против?

– Не думаю, что это ее волнует.

– Кристиан.

– Не хочу быть грубым, матушка, но мы с герцогиней, – произнести это слово – все равно что проглотить песок, – спешно отбываем на наш медовый месяц. Мне пора.

– Кристиан.

Он накрыл руку мачехи.

– Мне теперь завидует вся Англия. Порадуйтесь за меня, матушка.

Не успел Кристиан проводить мачеху, как дворецкий доложил:

– К вам граф Фицхью, ваша светлость. Вы для него дома?

Ну, конечно! Явился брат новобрачной, чтобы выразить недовольство по поводу того, что герцог так бесцеремонно похитил красавицу, миссис Истербрук.

– Я дома.

Когда Фицхью вошел, Кристиан поразился фамильному сходству. Что она говорила? «Брат и сестра, близнецы, на два года младше меня». Ему следовало тогда же заподозрить правду. Ведь он знал состав ее семьи. Но миссис Истербрук была последней, о ком он думал, когда она лежала под ним, рядом с ним или над ним.

– Как насчет глотка коньяку в честь моей свадьбы? – осведомился он, пожав руку Фицхью. У него нет причины быть невежливым со своим шурином.

– Увы, алкоголь вызывает у меня изжогу. Но я выпил бы кофе.

Кристиан позвонил, чтобы им принесли напитки.

– Мы все ошеломлены, – сказал Фицхью, устроившись в кресле с высокой спинкой. – Не имел понятия, что вы ухаживаете за моей сестрой.

Как и он сам, собственно.

– Мы не афишировали свои отношения.

– Мне показалось интересным, что вы наговорили о ней немало вещей, которые не назовешь лестными. Однако из вас двоих именно вы кажетесь рассерженным.

У Кристиана не было такой роскоши, как почти безупречная месть.

– Надеюсь, вы простите меня, если я не стану обсуждать свои чувства с практически незнакомым человеком.

– Конечно. Я и не ожидал, что вы доверитесь мне, сэр.

Разумное поведение графа начало удивлять Кристиана.

– Моя сестра тоже предпочитает держать свои чувства при себе. Но порой брат видит некоторые вещи и делает собственные выводы. Конечно, без ее разрешения я не вправе обсуждать ее личную жизнь, но я никому не причиню вреда, если расскажу кое-что о покойном мистере Истербруке.

Ее втором богатом муже, который умер в одиночестве.

– И что же это?

– Исходя из того, что рассказала мне леди Фицхью, вы, кажется, пребываете в заблуждении, будто моя сестра бросила своего мужа на смертном одре. Я был там в тот день. И уверяю вас, ничто не может быть дальше от правды.

– Вы хотите, чтобы я поверил, будто она сидела у постели, держа его за руку, когда он испустил последний вздох?

– Ничего подобного. Она была внизу вместе с моей женой, удерживая его родственников в гостиной, чтобы не позволить им подняться наверх.

– Зачем ей это понадобилось?

– Потому что у постели, держа его за руку, находился человек, которого мистер Истербрук отчаянно хотел видеть рядом с собой в свой смертный час. Его семья удалила бы этого человека, отказав умирающему в последнем желании. Венеция была очень преданна мистеру Истербруку. Как и мы все. Лорд Гастингс и моя младшая сестра заняли пост на лестнице, а я расположился под дверью спальни мистера Истербрука на тот случай, если кто-нибудь прорвется мимо Венеции. Родным мистера Истербрука это не слишком понравилось. Позже они приложили немало усилий, чтобы опорочить доброе имя моей сестры. И она позволила им это, чтобы защитить мистера Истербрука даже после смерти.

Кристиан рассеянно передвинул авторучку, лежавшую на его письменном столе.

– А мистер Таунсенд? Вы не собираетесь рассказать мне что-нибудь о нем?

– Он подпадает под ту самую личную жизнь, которую я не вправе обсуждать.

– Он покончил с собой?

– Как я уже сказал, я не вправе обсуждать это.

Кофейный поднос прибыл, но граф Фицхью уже поднялся на ноги.

– Мне пора. Не следует злоупотреблять временем молодожена в день его свадьбы.

На снимке они все казались такими юными – не считая скелета динозавра, который был ужасно старым. Хелена в четырнадцать была самой высокой из всех. Это было до того, как ее близнец вдруг вытянулся и стал выше нее ростом. Фиц, казалось, прилагал усилия, чтобы не рассмеяться. Его фотографии тех лет были полны сдерживаемого веселья мальчика, наслаждавшегося жизнью. Венеция, гордая, как генерал, выигравший решительное сражение, опиралась – возможно, не слишком изящно – о крестец скелета сетиозавра.

Если бы Венеция направлялась в любое другое место, она, не колеблясь, взяла бы фотографию с собой, упаковав ее раньше всех остальных вещей. Но она сомневалась, что захочет иметь ее в доме Кристиана. Вряд ли он оценит напоминание об энтузиазме, с которым он поощрял баронессу в ее увлечении и даже предложил ей место в своей следующей экспедиции.

Венеция положила фотографию лицом вниз и обернулась. В дверях ее спальни стоял Коббл, дворецкий Фица.

– Да, Коббл?

– К вам вдовствующая герцогиня Лексингтон, мэм.

Значит, герцог сообщил своей мачехе о свадьбе. Можно только гадать о ее реакции.

– Проводите ее в зеленую гостиную. Я сейчас спущусь.

Что ж, пора опять играть Редкую Красавицу.

Войдя в зеленую гостиную, Венеция изобразила лучезарную улыбку.

– Какой приятный сюрприз, ваша светлость.

Она добилась нужного эффекта. Вдовствующая герцогиня помедлила с ответом, прищурившись, словно от слишком яркого света, бьющего ей в лицо.

Венеция села, изящно расправив юбки.

– Вы приехали, чтобы поздравить меня, мадам? Я так рада, что вышла замуж за Лексингтона.

Ее легкомысленный тон подействовал на гостью отрезвляюще.

– Вот как, герцогиня? – отозвалась та, слегка приподняв брови.

Герцогиня. Она, Венеция, теперь герцогиня Лексингтон.

– Я обожаю археологические находки, особенно те, что относятся к меловому периоду. Говорят, у герцога имеется целая коллекция редких окаменелостей. Мне не терпится посетить его частный музей.

Это был не тот ответ, которого ожидала вдовствующая герцогиня.

– Вы вышли за него замуж из-за его окаменелостей?

– Вы случайно не видели моего динозавра в Британском музее естествознания, мэм? Великолепный экземпляр. Я более десяти лет ждала возможности снова заняться раскопками. Став женой Лексингтона, я смогу отправиться с ним в экспедицию. Я мечтала об этом всю свою сознательную жизнь.

Пальцы вдовствующей герцогини вцепились в складки юбки.

– А ваш муж? Вы любите его?

Венеция очаровательно улыбнулась.

– Как можно не любить мужчину, который возьмет меня на раскопки?

Вдовствующая герцогиня встала и подошла к японской ширме в углу гостиной. Под цветущей вишней, закрыв лицо рукой, сидела женщина в цветастом кимоно. Ее меланхолия была почти такой же весомой, как усыпанные цветами ветви, клонившиеся к голой земле.

Принесли чай. Венеция разлила его по чашкам.

– Думаю, нам следует отправиться в Южную Африку. Насколько я слышала, это настоящая сокровищница останков ископаемых ящеров. Вам положить сахар и молоко, мэм?

Вдовствующая герцогиня повернулась к ней лицом.

– Вам известно, что недавно он высказал о вас весьма нелицеприятное мнение?

– Тем отраднее, что он так быстро увидел вещи в истинном свете.

– Даже если он любит другую женщину?

Венеция поставила чайник и потянулась к молочнику.

– Если вы говорите о даме с «Родезии», то, полагаю, она его ужасно разочаровала.

– И вы согласны быть его утешительным призом?

Если бы она стала для него призом, любым!

– Это мне решать, мэм, и я уже решила.

Вдовствующая герцогиня снова села. Сбитая с толку родственница, однако, исчезла. Напротив Венеции сидела львица.

– Кристиан представляет собой больше, чем коллекция окаменелостей, герцогиня. Он – один из лучших людей, кого я встречала, и его счастье значит для меня очень много. Если он вам нужен только из-за возможности побывать на раскопках, должна предупредить, что большую часть времени он проводит отнюдь не в экзотических местах. Как и любой другой помещик, он надзирает за своими угодьями и людьми. И это то, чего он потребует и от вас. Вы готовы быть ему хорошей женой?

Венеция почувствовала, что напряжение, в котором она пребывала, спадает. Перед ней сидела женщина, которая любила Кристиана так же яростно, как она сама. Женщина, перед которой ей не нужно изображать Редкую Красавицу.

– Надеюсь, вы извините мне этот легкомысленный тон, – тихо сказала Венеция. – Честно говоря, мне совсем не весело.

Она могла видеть свое отражение в зеркале, висевшем над камином. Она выглядела, как дама в кимоно на японской ширме, удрученная и одинокая.

Вдовствующая герцогиня сложила руки на коленях.

– Вот как?

– Он не изменил своего мнения обо мне. Ни на йоту. Но я влюбилась в него.

– Понятно, – с вежливым недоверием отозвалась вдовствующая герцогиня.

– Это ужасно. Не говоря уже о том, что он предпочитает даму с океанского лайнера. – Венеция посмотрела на свою собеседницу в упор. – Я не могу обещать, что сделаю его счастливым. Но я обещаю, что его благополучие всегда будет для меня на первом месте.

Взгляд вдовствующей герцогини стал задумчивым.

– То, что он говорил в Гарварде…

– О моих покойных мужьях? Его ввели в заблуждение. Но, боюсь, его мнение не изменишь.

Вдовствующая герцогиня не ответила. Они в молчании пили чай. Было слышно, как по лестнице снуют слуги, относившие чемоданы Венеции в карету, которая уже ждала у кромки тротуара. Через открытое окно доносился голос горничной, дававшей указания слугам относительно багажа своей хозяйки.

– Не буду больше задерживать вас, – сказала вдовствующая герцогиня, поставив свою чашку.

– Передать ему, что вы заходили, или вы предпочитаете, чтобы эта встреча осталась между нами?

– Можете передать. Кристиан знал, что я не стану сидеть, сложа руки, после того, как он огорошил меня подобными новостями.

– Конечно. И никто не стал бы, когда дело касается тех, кого мы любим.

Они поднялись и обменялись рукопожатием.

– Если позволите, я дам вам один совет, – сказала вдовствующая герцогиня. – Если вы считаете, что герцог не прав в отношении вас, дайте ему знать. Он может казаться ужасно грозным, но он никогда не был упрямцем, не признающим никаких доводов.

Баронесса не стала бы колебаться. Венеция сомневалась, что у нее хватит храбрости, однако кивнула.

– Я запомню, ваша светлость.

Есть определенный смысл в том, чтобы юношеские грезы оставались в юности. Они экстравагантны, а порой даже опасны.

Миссис Истербрук – скорее одержимость ею – была его юношеской грезой. И не важно, что она тогда была замужем. В его фантазиях муж вообще не являлся препятствием. Кристиан начал проклинать свои сны только после того рокового разговора с Энтони Таунсендом. И даже тогда не полностью и не сразу.

События, которые он изложил в своей лекции в Гарвардском университете, соответствовали этапам его собственного разочарования. Недоверие, с которым он слушал Таунсенда, гнев, вызванный его безвременной кончиной, крушение последних иллюзий из-за ее второго брака, заключенного ради выгоды.

Но Венеции показалось недостаточным, что только один мужчина из десяти тысяч посмел отнестись к ней критически. Нет, ему пришлось заплатить за этот проступок своим сердцем.

А теперь она стала его женой перед Богом и законом.

Его самая дорогая собственность сидела напротив в его личном вагоне, прицепленном к поезду, невозмутимая и невероятно прекрасная. Кристиан не мог представить, что он обнимал ее, касался ее, сливался с ней душой и телом. Ее красота потрясала, словно она была не существом из плоти и крови, а творением художника, рожденным приступом лихорадочного вдохновения.

Казалось, она притягивает свет. Хотя солнечные лучи проникали в вагон сбоку, ее фигура была освещена полностью, ровным, мягким сиянием, какое художник создает в своей мастерской, изображая ангелов или святых, снабженных собственным источником света в виде нимба.

Некоторое время она оставалась неподвижной, как модель художника. Ни одна складка на ее платье в белую и золотистую полоску не трепетала. Но сейчас она положила руки на разделявший их столик и расстегнула первую пуговицу своей перчатки. Явно нескромный жест. Или нет? Они не на публике, и единственный человек, присутствующий в вагоне, ее собственный муж.

Ее муж. Эти два слова, как и ее красота, казались нереальными.

Медленным, дразнящим движением, она раздвинула края перчатки на запястье, обнажив треугольник кожи – кожи, которую он беспрепятственно ласкал на «Родезии». Затем, с бесконечной ленью, стянула перчатку со своей руки, палец за пальцем. А потом проделала то же самое с другой перчаткой.