Текст книги "Восхитительная"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Девушки пребывали в чудеснейшем настроении: сегодня у слуг был выходной вечер. Мэвис собиралась пойти на танцы и пригласила Бекки составить ей компанию. Мысль показалась Бекки соблазнительной, но ей пришлось отказаться от приглашения – она обещала тете заглянуть в гости, прихватив с собой Марджори.
Верити слышала, как девушки, почти вдвое моложе ее годами, строят планы на вечер. Внезапно она показалась себе совсем старухой. Уже не вспомнить, когда в последний раз она была на танцах в кабачке – утром она бы валилась с ног. У нее больше не возникало желания флиртовать с незнакомыми мужчинами. А вечерние развлечения сводились обычно к партии в русский вист с миссис Бойс, которую она обычно с блеском выигрывала.
В конце концов Верити все же отправилась на прогулку. Посетила поставщика особых продуктов, чтобы обеспечить доставку трюфелей, а затем предприняла вылазку на Риджент-стрит.
Шестнадцать лет назад, поступив в ученицы к месье Давиду, она рыдала от усталости каждую ночь. Верити уставала настолько, что не могла даже подумать о Майкле. Свои выходные полдня мадам Дюран проводила на Риджент-стрит, чтобы взглянуть на витрины модных портных. Несомненно, это служило явным признаком ее душевной пустоты: в моменты отчаяния она находила отраду не в церкви и душеспасительных книгах, а в легкомысленном сверкании атласа и парчи в витрине модистки. Но ее чувство, когда она обращалась к ним, было вполне религиозным.
Позже Верити поняла, что не платья сами по себе давали ей силы пережить долгие рабочие дни и печальные ночи. Они воплощали собой надежды, что придет однажды день, когда она снова сможет позволить себе роскошный наряд, но главное – снова будет с Майклом, которому обеспечит достойное будущее.
Надежда. Надежда привела ее в Лондон, когда разум подсказывал, что нужно ехать в Париж. Надежда полыхала в ней, как алтарный светильник, как пламя молитвы – о нем, о них, о чуде.
Верити вздохнула. Снова мечты. И это после того, как она написала секретарю Стюарта, что сочтет за честь позаботиться о свадебном завтраке и свадебном торте. Когда наконец она перестанет грезить наяву?
Когда в половине пятого Верити вернулась на Кэмбери-лейн, в дом номер тридцать два, уже наступил вечер. Она была совсем одна в огромном доме. Мистер Дурбин собирался посидеть с друзьями в кабачке, а потом отправиться на представление в мюзик-холл. Эллен и Мэвис, как подозревала Верити, задержатся в городе как можно дольше и вернутся за миг до того, как начнет сердиться миссис Аберкромби. В свою очередь, миссис Аберкромби обещала вернуться к восьми, к этому же часу Верити приказала вернуться и Бекки с Марджори, чтобы произвести на экономку благоприятное впечатление.
В кухне Верити налила воды в чайник, намереваясь вскипятить воды, чтобы отнести к себе на чердак и вымыться с помощью губки. Потом вспомнила, что говорила Мэвис о чудесной ванне мистера Сомерсета.
Многие годы не знала она такой роскоши – с того дня, как перестала делить ложе с Берти. А как славно было бы по шею нырнуть в горячую воду! Мысль оказалась чересчур соблазнительной, на мгновение у Верити перехватило дыхание от собственной смелости. Она взглянула на мужские карманные часы, которые всегда носила с собой. Без четверти пять. Если она заберется в ванну в четверть шестого, то к шести успеет помыться, одеться и убрать за собой. За два часа до того, как все вернутся.
Безумная мысль!
Ну а почему бы и нет, черт возьми? Ведь он хотел, чтобы Золушка приняла ванну в его доме, не так ли?
Горячая вода принесла с собой воспоминания. Сначала о Берти, о том, как он однажды шутливо заподозрил, что Верити любит его только ради возможности принимать ванну. А потом нахлынули воспоминания совсем далеких лет – как ее насильно купали ребенком, о дюжине платьев, которые были в ее распоряжении, когда она выходила из воды. А потом в зеркале своего туалетного столика видела отражения чудесных рощ и ручьев, пока горничная расчесывала ее влажные волосы. Ее, однако, занимали не сами рощи и ручьи фамильного поместья; она всегда смотрела сквозь них и видела огромный мир за их пределами.
Мир оказался пугающим, жестоким, каждый шаг давался нелегко – и она научилась подпрыгивать от счастья, если предоставлялась возможность принять горячую ванну, даже если ради этого ей приходилось сильно рисковать.
Однажды ей уже довелось побывать в его ванной комнате – именно тут она приводила себя в порядок после того, как мистер Сомерсет спас ее от уличных грабителей. Но ей мало что запомнилось. Комната оказалась маленькой, с темно-синими стенами, стулом с овальной спинкой, на котором она сложила одежду и полотенце, и комодом по пояс высотой.
Огромная батарея сбоку от ванны нагревала воздух – Боже, благослови эти новомодные изобретения! На батарее сохли ее трусики, которые она постирала, прежде чем погрузиться в воду. С другого боку от ванны стояла табуретка, куда она поставила стакан холодной воды. Верити смочила холодной водой носовой платок и положила его себе на лицо. Так у нее не закружится голова от пара и горячей воды. Она откинула назад голову и вздохнула, когда почувствовала, как медленно расслабляются напряженные мышцы спины. Именно то, что ей было нужно. Лишь теперь, оказавшись по горло в воде, она поняла, в каком нервном напряжении пребывала все эти дни.
По ее предположениям, Стюарту давным-давно следовало вызвать ее к себе, чтобы лично отдать распоряжения. Она бы отказалась явиться, с замиранием сердца дожидаясь, что он будет делать, получив отказ? И что ей делать, если мистер Сомерсет выставит ей ультиматум?
Но ничего не происходило. За четыре дня пребывания в Лондоне Верити сообщалась с хозяином только посредством приготовленных ею блюд. Она лично готовила ему завтрак, если тосты и хлеб с маслом можно назвать «блюдом». Стюарт съедал почти все, что она оставляла ему в погребце на ночь, но ни разу так и не вызвал Верити к себе. Не послал ни одной записки и лишь передал через миссис Аберкромби распоряжение насчет обеда, который планировался через десять дней. Словно он вызвал Верити в Лондон, повинуясь безумному порыву, а потом, когда дело было сделано, совершенно забыл о ней.
Тем временем Верити жила как на вулкане, объедалась пудингом и плохо спала по ночам. Ее тревога росла день ото дня. Каждое утро в окно кухни она наблюдала, как мистер Сомерсет уезжает по делам. Ее глаза жадно фиксировали каждую мелочь – отвороты брюк, развевающуюся пелерину пальто, а в сердце жил неутолимый голод, как в желудке лондонского бродяги. Камердинер мистера Сомерсета имел обыкновение гладить рубашки хозяина в людской; вдыхая запах чистой льняной материи и крахмала, Верити фантазировала, как она срывает со Стюарта эти самые рубашки. И вот сегодня, когда мадам Дюран была поглощена исключительно профессиональными обязанностями, явилась глупая Мэвис и заявила: вот бы хозяин застукал ее в собственной ванной!
Ужасная, непристойная и чертовски соблазнительная мысль.
Верити погрузилась в воду еще глубже. Когда она была молода, она обожала поцелуи и нежные словечки. Чего бы не отдала она в те дни ради крепких объятий, со стонами, криками, когда постель того и гляди развалится…
Рука сама нащупала дорожку к ноющему местечку между ног. Верити встрепенулась. Право же, ей следует умерять пыл – она доставляла себе это удовольствие не далее как прошлой ночью. Однако она уже успела воспламениться, и тело умоляло дать ему облегчение.
Не отнимая от лица носового платка, Верити подняла из воды одну ногу и нащупала кран с горячей водой. Вот, кажется, этот. Она повернула кран ногой. Ей ведь не захочется отвлекаться, если вода остынет, не так ли?
Стюарт вернулся в темный и пустой дом.
Ему понадобились кое-какие документы из кабинета. В другой день проблему можно было бы уладить, просто позвонив по телефону. Но у прислуги был выходной, дома не осталось никого, кто мог бы ответить на звонок и отправить ему документы.
Он стянул перчатки и стал греть руки над батареей в кабинете. По привычке плеснул себе порцию виски. Отпив из стакана, вдруг понял: ему хочется вовсе не виски, а доброго, крепкого чаю.
За ленчем Стюарт почти не ел. За обедом в «Клубе реформаторов» тоже почти не притронулся к еде. Время между завтраком и полуночью Стюарт в шутку сравнивал с целомудренным воздержанием – до того момента, когда он в очередной раз окажется наедине с деликатесами своей кухарки.
Печенье к чаю хранилось не в кухне, а в буфете в людской. Испеченные миссис Аберкромби – с ее стороны героическая, но обреченная на провал попытка – твердокаменные кругляши исчезли, уступив место песочному печенью. Печенья этого всегда было мало, и неудивительно. Дорога к вратам рая, должно быть, была вымощена этими свежайшими, маслянисто благоухающими шедеврами кулинарного искусства, которые могли бы лучше свидетельствовать во славу и милость Божью, чем холодный мрамор или пошлейшее золото.
У Стюарта возникло дикое желание съесть все прямо тут, в людской. Но он сдержался. Он получит больше удовольствия, если съест печенье с чаем, переодевшись в удобный домашний костюм. Он поставил чайник кипятиться на кухне и пошел наверх, чтобы переодеться.
Дойдя до своего этажа, он услышал ни с чем не сравнимые звуки – без сомнения, это бежала вода по трубам, направляясь в ванную комнату в дальнем конце коридора. Одним из главных неудобств водопровода было то, что бегущая по трубам вода ужасно шумела, производя стоны и завывания, нечто среднее между неисправным органом и расстроенным фаготом.
Но кто включил воду? Неужели протечка? Стюарт бросился вперед. Ванная предназначалась исключительно для его личного пользования, и на двери не было задвижки. Дверь открылась.
В лицо ударил пар, комнату заволокло туманом. Сначала он ничего не видел. Потом испытал настоящий шок: в его ванной сидела женщина. Влажный носовой платок закрывал ее лицо. Она сидела по горло в воде в клубах пара, откинув голову назад. Влажные темные волосы были стянуты в узел. Из воды поднимались ее колени. Левая рука, длинная, прекрасной формы, покойно вытянулась вдоль края ванны.
Это могла быть только мадам Дюран во плоти. Стюарт привалился спиной к двери, поражаясь ее наглости.
И ее наготе.
Из воды возникла ступня, потом красивой формы икра. Ее кожа блестела в медово-желтом свете, от нее исходил легкий пар. Сердце Стюарта забилось с удвоенной частотой.
Он никогда не понимал, почему мужчины сходят с ума по женским ножкам. Ах, эта трогательная жажда хоть краем глаза увидеть стройную лодыжку! Элегантная туфелька с вырезом, открывающим вид на чулочки, от чего захватывает дух! Но сейчас и Стюарт подвергался риску стать рабом высокого подъема и чистых розовых пальчиков.
Мадам Дюран закрыла ногой кран и спрятала ногу под водой. Пользуясь передышкой, Стюарт попытался собраться с силами и вернуть ясность мысли, не замутненной очарованием и вожделением. Эта женщина была всего лишь служанкой, которая, пользуясь отсутствием хозяина, вторглась в его личное пространство и воспользовалась удобствами, предназначенными исключительно для него. Серьезнейший проступок, как ни погляди.
Будь это кто-то другой, Стюарт переговорил бы с миссис Аберкромби, а уж та, в свою очередь, выдала бы нарушительнице все, что ей причитается, вплоть до увольнения, если у экономки идо того были замечания. Но в данном случае нарушительницей оказалась загадочная, распутная и надменная мадам Дюран, чье угощение он ел, не в силах остановиться, и чье незримое присутствие порождало в его душе голод. Голод такой сильный, что он уже в который раз не решался вызвать мадам Дюран к себе из страха слепо уступить собственной слабости. Разум Стюарта предостерегал, призывал вспомнить о том, как Берти попался в коварную ловушку; в глубине же таился похотливый зверь, ждущий малейшей возможности, чтобы удовлетворить все свои низменные желания.
Лучше всего ему незамедлительно уйти. Он и без того слишком пристально смотрит на ее горло, руку и колени, которые блестят прямо под поверхностью воды. Какие меры предпринять по поводу ее проступка, он решит позже – когда его умственные способности восстановятся после ошеломляющего зрелища.
Стюарт попытался нашарить ручку двери за спиной. Мадам Дюран вдруг слабо застонала, и это было похоже на движение влажного языка в его сокровенном месте. Стюарт застыл на месте. Звук повторился, будто новая ласка жаркого и жадного языка.
Он снова взглянул на нее через плечи. Правая рука была в воде, не вызывая у него других мыслей, кроме того, что была помехой, не позволяющей ему насладиться зрелищем восхитительной груди. Правое плечо чуть заметно подрагивало. Женщина опять тихонько застонала, облизывая нижнюю губу. А Стюарт чувствовал, как его естество становится твердым, как дубинка полицейского.
Наконец он понял то, что тело знало с самого начала, повинуясь инстинкту. Это были стоны наслаждения. Она делала – она…
Вероятно, Берти был прав, когда называл Стюарта ханжой. Он не мог даже в мыслях произнести это слово применительно к женщине, хотя отлично понимал, чем именно она сейчас занята, без капли стыда.
Что ему следует делать? Уйти? Он не мог двинуться с места.
То есть мог, но не в том направлении – к ней. Его шаги заглушал толстый ковер, который расстелили здесь с приходом зимы.
Прозрачная вода почти ничего не скрывала. Ни розовых сосков, ни руки, лежащей прямо на лобке. Он не мог рассмотреть в точности, как она это делает. Мешала проклятая тень, отбрасываемая краем ванны и ее поднятым коленом. Почему, ну почему он так и не распорядился повесить светильник прямо над ванной?
Из воды показалась одна ступня, затем вторая, и мадам Дюран обхватила ладонями подушечки пальцев ног на краю ванны. Теперь Стюарт мог видеть лучше, так отчетливо, что голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего и нарастающего желания.
Длинные пальцы ласкали розовую плоть – поглаживали, потирали, дразнили. Пальцы ног свело судорогой. Скрытые носовым платком губы шевельнулись – она снова застонала. Ее движения ускорились. Рука и запястье заметно напряглись. Пальцы уже не ласкали – они давили. Ему стало страшно. Вдруг она себя поранит? Но, казалось, это лишь удвоило удовольствие. Бедра женщины раскачивались, пальцы левой руки разжались, стоны стали громче, пронзительней.
Стюарту хотелось сорвать платок, чтобы насладиться зрелищем ее воспламененного страстью лица. Воспользоваться своей рукой, чтобы получить малую толику облегчения – он чувствовал сильную боль, нараставшую в унисон разгорающейся страсти. Захотелось броситься в ванну, чтобы заменить ее руку собой – любой частью себя. Но Стюарт не смел двинуться с места. Не смел даже дышать.
«Не останавливайся! Ради Бога, не останавливайся!»
Она и не остановилась. Несла себя все выше и выше по крутому склону наслаждения. Ее ноги нырнули в воду. Женщина плотно сжала их, упираясь в закругление ванны. Левая рука ухватилась за край ванны, а таз приподнялся – все тело приподнялось. Вода перекатывалась через твердые, заостренные соски.
Сердце Стюарта стучало как молот. Он был как в огне, вероятно, уже превращался в золу – кто знает. Ему было все равно.
У нее перехватило дыхание. Еще раз. Воздух покидал легкие с судорожным хрипом. Тело напряглось. Зубы стиснули уголок носового платка. Стюарт ухватился за столешницу комода, потому что ноги подгибались. Вся кровь его тела сосредоточилась в одном, и только одном месте – океан крови.
Он ее хотел. Должен получить ее. Сейчас. Немедленно.
Стюарт почувствовал кровь на губе. Руки дрожали. Воля таяла, как снег весной, а мадам Дюран извивалась и стонала в финальных судорогах собственной страсти.
Потом она вскрикнула – и он чуть не потерял над собой контроль. Ее пылкость, покрасневшая кожа, вставшие торчком соски, вздымающиеся над водой, когда она выгнула дугой спину. Боже правый, что он сделал, чтобы заслужить такое искушение?
Боже!
В своих фантазиях Верити была в постели мистера Сомерсета. Ноги широко раскинуты, тело пронзено любовной прелой.
Разумеется, это началось в ванне. Она представила, как он входит в незапертую дверь ванной комнаты, и задрожала от страха и возбуждения. Даже чуть не приподняла с лица носовой платок, чтобы убедиться – никого нет.
Но она оставила платок в покое. Глупо было подумать такое, да и вид пустой комнаты ослабил бы силу воображения, лишив ее фантазии потрясающей яркости. Напротив, Верити плотнее закрыла глаза.
Да, он тут, в ванной. Его взгляд, жаркий, изумленный, скользит по ее телу, задерживаясь в самых непристойных местах, питая к ней безумные и безнадежные желания.
Поскольку дело было в ее фантазиях, Стюарт не смел грубо обойтись со своей кухаркой – не того сорта мужчиной он был. Он не тронул бы ее и пальцем. Но затем платок бы соскользнул – и он увидел бы ее лицо.
В реальности она даже помыслить не могла, какова была бы его реакция. Обрадовался бы он? Рассердился? Или не узнал бы вообще? Но сейчас Верити находилась в собственных мечтах, поэтому можно было опустить неудобные моменты и перейти прямо к страстному, безумному совокуплению.
Услышав ее изумленный вскрик, он выхватил бы ее из воды, обернул полотенцем и понес в постель. Его поцелуи были бы жаркими и нетерпеливыми. Отросшая задень щетина царапала бы горло и подбородок – и она не могла бы насытиться этими шершавыми прикосновениями. Не могла бы насытиться Стюартом.
Воображаемый оргазм наступил бы, стоило б ему в нее войти. Оргазм, испытанный наяву в ванне, унес ее выше горы Монблан. Давно ей не случалось пережить такого ярого и неумолимого ощущения. Слава Богу, она давно научилась сдерживаться, когда ублажала саму себя, – стены между комнатами слуг в Фэрли-Парк были совсем тонкими, а ее кровать предательски скрипела. Иначе сейчас от ее крика зеркало разлетелось бы на куски, а на полу было бы море воды.
Верити слышала, как ее неровное дыхание эхом отдается от стен в тиши комнаты. Потом она услышала кое-что еще. Кровь застыла в жилах – за ее спиной был другой человек, и он дышал – хрипло, прерывисто. На миг ее ум оцепенел. Потом она взмолилась: пусть будет кто угодно, только не он! Мистер Дурбин, конюх Уоллес – все равно.
Кто угодно, кроме его.
– Мадам, прошу пожаловать в мой кабинет через полчаса, – сказал мистер Сомерсет на хорошем французском с едва заметной дрожью в голосе.
Боже!
Когда за ним закрылась дверь, Верити не могла шевельнуться добрых несколько минут. Только сорвала с лица платок и уставилась на дверь, закрыв руками рот.
Потом вскочила и заметалась как безумная. Наскоро вытерлась, кое-как оделась, вытерла ванну, вытерла разлившуюся по полу воду. Побежала к себе и непослушными руками попыталась привести в порядок волосы.
Однажды он назвал ее красавицей, тогда она все еще была молода. Увы, женщина с безумным взглядом, смотревшая на Верити из зеркала, была немолода и не так уж красива. В силу профессии ей приходилось проводить почти все рабочее время в среде, неблагоприятной для кожи и рук. Она пыталась бороться с влиянием кухонных миазмов и подкрадывающейся старостью с помощью домашних кремов и мягчительных средств. Но как убрать четкие линии, что успели сплести паутину в уголках глаз, или дряблость кожи, наметившуюся под подбородком?
Верити убрала волосы в тугой пучок на затылке, надела чистый фартук и приколола камею возле горла. У женщины, смотревшей на нее сейчас из зеркала, был вполне респектабельный вид, как у гувернантки или служащей Армии спасения. Разве эту женщину могли застать в чужой панне, ласкающей себя в таких местах, что и говорить неудобно?
Верити застонала, закрыв руками лицо.
* * *
Дверь в кабинет была приоткрыта. Горел свет. Верити слышала, как мистер Сомерсет расхаживает по кабинету. Он не находил физического покоя. Ее нервы были натянуты точно струна.
Итак, вот он, момент истины. Три тысячи с лишним дней и ночей – надежды и мечты, иллюзии и разочарования.
И они не жили долго и счастливо.
Конец.
Глава 12
Верити постучала ровно в тот момент, когда истекли положенные полчаса. Стюарт ждал – он услышал, как мадам Дюран вошла в коридор тремя минутами раньше. Тем не менее стук заставил его пульс учащенно забиться.
– Войдите, – велел он.
Каким-то чудом Стюарт вспомнил про оставленный на плите чайник. Поэтому успел сделать себе чаю и отнести его в кабинет вместе с печеньем. Но не смог отведать ни того ни другого. Пришлось плеснуть на два дюйма виски и выкурить три сигареты, чтобы унять дрожь в руках и успокоить взвинченные нервы.
Эта женщина и сейчас стояла у него перед глазами, прекрасные груди и шаловливые пальцы. Ему хотелось бы облизать эти пальцы, впитать ее сок до последней капли. Разложить ее на постели и брать раз за разом, пока не потемнеет в глазах.
Это все из-за долгого воздержания, твердил себе Стюарт. Жизнь сложилась так, что он вынужден был блюсти целомудрие уже десять лет. Поэтому совершенно неподходящая женщина сумела зажечь огонь в его добродетельной душе. Но в душе Стюарт знал, что обманывает сам себя. В этой мадам Дюран было нечто неотразимо притягательное.
Загадочная сила, сродни той, что удерживает Луну на орбите вокруг Земли.
Стюарт молил Бога, чтобы еретическая власть, которую имела над ним эта женщина, проистекала исключительно из ее тайны. Один взгляд – й тайна развеется. Тяжело вздохнув, Стюарт отошел от окна, где стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу. Решительно, ему бы нырнуть в бассейн, проплыть пару кругов! Потом сел к письменному столу.
Она так и не вошла. Край ее подола колыхался на пороге кабинета. Стюарт прислушивался изо всех сил, и сквозь отдаленный гул уличного движения и чрезмерно усердные рулады уличных музыкантов на Букингем-пэлис-роуд смог уловить звук ее тревожного дыхания.
Стюарт поднялся. Этикет и внешние приличия, которые он так ненавидел.
Он был почти в дверях, когда мадам Дюран приглушенно заговорила по-французски:
– Месье, умоляю, погасите свет. Она хотела, чтобы он выключил свет!
– Почему?
– Потому что… Мне так стыдно смотреть вам в лицо. – В ее голосе не было и следа того жаркого соблазна, который он надеялся услышать. Соблазнительница заговорила робко, смущенно: – Прошу вас, сэр.
Стюарту вовсе не улыбалось очутиться наедине с ней в темноте. Совершенно неприлично и недопустимо. И помешает развеять таинственное наваждение.
– Умоляю, сэр!
Мадам Дюран была не просто смущена – он ясно слышал отчаяние в ее голосе. Стюарт подумал, тяжело вздохнул и уступил.
Он вернулся к столу и потушил настольную лампу. На мару мгновений он ослеп. Ее платье шелестело – шерстяная юбка поверх нижних юбок из фланели. Шаги, сначала отчетливые – каблуки щелкали по деревянному полу, – сделались приглушенными, когда она ступила на самаркандский ковер, привезенный из Индии.
Потом его глаза привыкли к темноте. В скудном свете, что сочился в окно, он рассмотрел женский силуэт. Чернильная темнота на фоне прозрачных ночных теней.
Стюарт почти сразу пожалел о собственной галантности. Он вызвал ее только затем, чтобы увидеть в лицо. В его планы вовсе не входило подстегивать любопытство! Он нашарил на столе стакан с виски и залпом осушил его.
В комнате повисло молчание. Пусть. Все равно он не мог придумать, что сказать. Боялся показаться глупым или похотливо-сладострастным.
«Сделай это снова. Позволь мне смотреть. Дай взглянуть на твое лицо, когда дойдешь до вершины!»
– Вы хотели видеть – поговорить со мной, сэр?
Ее голос донесся из самого дальнего угла кабинета – мадам Дюран постаралась держаться от него на почтительном расстоянии. Несомненно, темнота и расстояние были призваны сохранить ее респектабельность. Но Стюарт думал только о манящей тени, залегшей меж ее ног.
– Мой обед, – сказал он, удивляясь холодности собственного голоса. – Говорила ли с вами миссис Аберкромби?
Мадам Дюран ответила не сразу. Неужели, как и он, была поражена темой беседы?
– Обед на восемнадцать персон, на следующей неделе?
– Именно. Вы все поняли?
– Да, сэр.
– Отлично, – сказал Стюарт.
Снова воцарилась тишина. Почему, из каких непристойных соображений, он не решается ее отпустить? Жалкое удовольствие сидеть в темноте в пятнадцати футах от нее, но все же лучше, чем ничего.
Она заговорила первой:
– Желаете взглянуть на меню, сэр?
– Нет, в этом нет необходимости.
– Желаете… – Она осеклась. – Желаете, чтобы я приготовила к ужину что-то особое?
Пальцы Стюарта сжали одно из ее печений, он откусил кусочек. Ощущение было головокружительным. Языческим.
Он представил, как растирает печенье в порошок на ее теле и слизывает крошки с ее кожи.
– Нет. Не хочу обременять вас в свободный вечер, – ответил он.
Не хватало сегодня еще ее ужина. Тогда Стюарт точно сгорит дотла.
Снова молчание. Верити переминалась с ноги на ногу на ковре. Стюарт положил в рот еще один кусочек и ждал, пока печенье растает на языке, растечется божественной сладостью, приводящей его в отчаяние.
– Сэр, могу я… могу я идти?
– Еще один вопрос, и можете идти.
– Да, сэр?
Стюарт хотел спросить, не нужно ли ей послать в Фэрли-Парк за кем-нибудь из своих помощников. Скоро ей потребуется много рабочих рук.
– Скажите, о чем вы думали там, в ванной? – выпалил он. – О чем мечтали?
Стюарт услышал звук, похожий на сдавленный стон. Частые, неглубокие вдохи. Закрыв глаза, Стюарт принял пытку следующим печеньицем, и неземная сладость растеклась по жилам, словно яд.
Вот и пало божество. Тринадцать лет назад он смеялся над Берти, когда тот пал жертвой чар собственной кухарки, а теперь и сам угодил в сети ее магического очарования.
Мадам Дюран что-то произнесла, но Стюарт не расслышал. Что-то вроде «класс».
– Прошу прощения?
– О вас.
– Что?
– Я сказала, что думала о вас, – ответила она. – О вас, сэр. Спокойной ночи.
Сегодня у мистера Марсдена на пальце красовалось серебряное кольцо в виде змеи. Крошечная змейка с изумрудными глазами дважды обвивалась вокруг среднего пальца левой руки.
Лиззи не могла отвести глаз от кольца. Хотелось его потрогать – и заодно руку мистера Марсдена, чтобы увидеть его реакцию в первую долю секунды, прежде чем к нему вернется самообладание.
В последние несколько дней у Лиззи почти не было свободного времени, но, едва улучив минутку, она снова и снова разглядывала рисунки Марсдена и не могла насмотреться. Нет, скорее, ее влекла тайна, наполняющая душу безумным трепетом, когда она смотрела на прихотливые линии и нежные расцветки. Лиззи не могла отделаться от мысли, что он рисовал это для нее, только для нее одной.
Она понимала: это глупое и, возможно, вредное занятие. Понимала, что снова отдалась во власть тщеславию, страстно желая стать объектом обожания хоть для кого-нибудь. Она знала, что Жоржетта никогда не ошибается в том что касается слухов. И все же не могла расстаться с иллюзией.
– О чем вы задумались? – поинтересовался Марсден. Лиззи нехотя отвела взгляд от его кольца и сделала вид, что рассматривает листы бумаги, лежащие на секретере. Двумя днями раньше они беседовали по телефону. Она выразила желание нанять каллиграфа, чтобы писать пригласительные письма, и Марсден сказал, что принесет образцы почерка одного знакомого каллиграфа.
– По-моему, просто превосходно, – ответила она. Лиззи и сама отличалась прекрасным почерком, но этот каллиграф был просто виртуоз. – Это почерк мужчины или женщины?
– Мужчины.
Мужчины, вот как?
– И откуда же вы его знаете?
Марсден стоял возле письменного стола, пока Лиззи изучала образцы почерка. Ее взгляд то и дело отвлекался на его руку, свободно лежащую на краю стола. Запонки Марсдена тоже были серебряные, без украшений, что вообще было ему несвойственно. И Боже правый, она только сей час заметила – его рубашка была не белой, а нежнейшего оттенка зелени.
– Мы живем в одном доме.
– Ваш близкий друг?
– Время от времени мы обмениваемся книгами.
Что ж, вполне подходящий момент поведать Марсдену, что она знает все о его слабостях.
– Только книги? Не связывает ли вас что-то более значительное?
Марсден побарабанил пальцами по столешнице розового дерева. Убрал руки.
– Прошу прощения?
Отлично! Он уже занял оборонительную позицию. Лиззи расправила плечи и подняла голову. Настороженные глаза. Сжатые губы. И кажется, на шее жарко забилась жилка?
– Я знаю, почему вам пришлось покинуть Англию, – заявила она с расстановкой, наслаждаясь своей властью над: Марсденом. – Вам больше не нужно притворяться.
– Простите. Я всегда полагал, что уехал за границу из-за любви к приключениям. Прошу просветить меня относительно истинной причины.
Он был начеку, но особо не нервничал. Лиззи даже на секунду засомневалась, что информация верна. Она встала и посмотрела ему прямо в глаза:
– Разве не потому, что вас застали с профессором из Оксфорда за таким занятием, что и сказать нельзя?
Лиззи чувствовала – ей удалось его шокировать. Оба молчали. Марсден опустил голову:
– Но дело замяли. Откуда вы знаете?
Девушка загадочно улыбнулась – то ли победно, то ли разочарованно:
– Ничто не проходит бесследно. И у меня есть источники.
Склонив набок голову, Марсден рассматривал ее из-под ресниц. Ее сердце жарко забилось. Этот взгляд – само очарование, почти соблазн.
– Вот как?
– Но вам не нужно тревожиться, – продолжала Лиззи, пытаясь вернуть голосу снисходительный тон. – Я ни словом не обмолвлюсь мистеру Сомерсету. Знаю, как важно для него иметь надежных помощников… и как важно для вас зарабатывать средства к существованию.
– Вот спасибо, мисс Бесслер.
Лиззи с удивлением отметила сарказм в его голосе. Ее козыри, кажется, показались Марсдену не столь убедительными.
– Но я ожидаю, что вы будете соблюдать необходимый декорум. Недопустимо, чтобы пострадала репутация мистера Сомерсета.
– Разъясните в таком случае, что подразумевает необходимый декорум? Должен ли я соблюдать полнейшее воздержание, или вас устроят обычные меры предосторожности?
– Абсолютная секретность. На меньшее я не согласна, – надменно ответила Лиззи.
– Не подскажете ли, как мне добиться секретности такого уровня?
– Есть заведения, не правда ли, для таких, как вы? Заведения, где каждый посетитель обязан соблюдать тайну всех остальных?
– Мне жаль, но я вынужден вам сообщить, что давным-давно отказался от посещения подобных мест. Когда я был там в последний раз, из-за меня разыгрался целый скандал. – Марсден улыбнулся. – Случалось ли двум мужчинам драться из-за вас, мисс Бесслер? Не очень приятное зрелище. Разбитые носы, свернутые челюсти.
– Двое мужчин дрались из-за вас?
Марсден стряхнул невидимую пылинку с манжета.
– Два пьяных идиота. Предпочитаю, чтобы моего внимания добивались более цивилизованными методами.
