Текст книги "Мщение или любовь"

Автор книги: Шэрон Кендрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8

– Не останавливайся, – умоляющим голосом проговорила Роми, не стыдясь звучавшего в ее словах отчаяния. Потому что если он сейчас остановится, то она умрет. – Пожалуйста, не останавливайся, Доминик. Она видела выражение нерешительности, бросившее тень на его черты, и ее тело свело судорогой страха. Но это, казалось, возбудило его, потому что он на секунду закрыл глаза и снова начал двигаться. На этот раз он прорвал барьер, но при виде слезинок, выкатившихся у нее из-под крепко зажмуренных век, он готов был выругать себя последними словами.

– Я сделал тебе больно? – шепотом спросил он.

– Чуточку. – Если это боль, то пусть она будет с нею всю жизнь.

Продолжая двигаться, он смотрел на нее сверху вниз. Роми оказалась девственницей! Доминик покачал головой, не а силах поверить. И это была его последняя связная мысль перед тем, как он призвал на помощь все свое искусство и приходящее с опытом мастерство. Ему никогда еще не приходилось заниматься любовью с девственницей, но понаслышке он знал, что женщина при первом половом акте очень редко испытывает оргазм. Никогда еще ему не было так важно удовлетворить женщину, и никогда еще это не было так трудно. Доминик не мог припомнить, чтобы ему приходилось настолько сдерживать себя – даже в самый первый раз. Эмоционально он чувствовал себя таким же неуверенным, как шестнадцатилетний юноша, но физически был полон решимости подарить ей самое необыкновенное, самое сказочное переживание в ее жизни. Он ощутил, как ее тело расслабилось и приняло его. Он смотрел на нее зачарованно и сосредоточенно, замечая физические признаки ее расцвета, наблюдая, как ее гладкая молочно-белая кожа становится нежно-розовой. Он двигался медленно, бесконечно долго наслаждаясь каждым глубоким, мучительно-сладким проникновением, пока наконец не почувствовал, что она стоит у самого края. И тогда – только тогда – он и себе позволил целиком отдаться блаженству, и никогда еще потеря контроля над собой не была так сладка и не ощущалась так свежо и остро. Последняя его мысль была о том, что он совершенно забыл о необходимости предохраняться. Но он почему-то не обеспокоился этим, да и все равно беспокоиться сейчас было уже поздно: они оба перевалили через вершину, и их крики были единственным звуком, будившим эхо в огромной комнате.

* * *

Роми казалось, что она плывет в волнах восхитительного тепла, которое было везде – оно и наполняло ее, и окружало ее со всех сторон. Она еще крепче сплела руки, обнимавшие Доминика за голую спину, вздымавшуюся и опадавшую, – он пытался снова наполнить воздухом легкие. Она слышала, как постепенно успокаивалось его сердце, и наслаждалась, ощущая его спазмы; постепенно затухающие глубоко у нее внутри. Но тут он приподнялся на локтях и вышел из нее. На его лице лежала тень какого-то неведомого чувства. Незнакомец. Роми вздрогнула от холода – ее тепловой кокон начал рассеиваться. Она осознала, что лежит на диване почти голая, а ее ноги, по-прежнему в чулках, широко раскинуты. Он протянул руку, поднял свою рубашку, бросил ей и резко сказал:

– Надень.

Она, дрожа, повиновалась. А он встал, натянул брюки и отошел к камину. Там он остановился, и его лицо застыло в каменной неподвижности, словно у статуи. Живыми казались одни лишь глаза.

– Как? – коротко спросил он.

Роми покачала головой.

– Разве это так важно?

Его опущенные руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Еще как важно! – бросил он. – Или ты вообразила, будто я просто не замечу, что до меня ты не спала с мужчиной? – Он заставил себя притушить тот восторг собственника, которым наполняло его уже одно произнесение этих слов. – А ведь ты больше трех лет была замужем!

Роми в смятении закусила губу. Ей предстояло решить, к кому быть лояльной – к живому или к мертвому. Доминик пристально смотрел на нее.

– Ну так как? – настойчиво спросил он. Если рассказать ему, это не послужит гарантией счастья, а Роми слишком перестрадала, чтобы рисковать сейчас всем.

– Я уверена, Доминик, что у тебя немало собственных идей на этот счет, – небрежно ответила она.

Мрачные, противоречивые мысли теснились в его мозгу. Неясные страхи искали себе названия.

– О, разумеется, – холодно сказал он. – В идеях недостатка нет. – Правда? Боже, вот она лежит передо мной, подумал он, подавив готовый вырваться стон. Такая прекрасная и такая чертовски соблазнительная в полузастегнутой мужской рубашке, из-под которой видны ее шелковые чулки и аппетитные полоски голой плоти над ними.

– Не потому ли Марк исключил тебя из своего завещания? – резко спросил он.

Роми вздохнула.

– Он исключил меня из своего завещания, потому что я просила его об этом.

Черные брови приподнялись, придав лицу откровенно недоверчивое выражение.

– О, вот как?

– Да, вот так.

Презрительный тон Доминика задел ее гораздо меньше, чем задело бы его безразличие. Ведь эта потаенная внутренняя борьба, отражавшаяся на холодном и прекрасном лице, определенно показывала, что ему не все равно. Неужели для нее еще не все потеряно?

– Делить там, в сущности, было нечего, – спокойно сказала она ему. Недвижимость так или иначе должна перейти к будущим поколениям. Ее унаследует племянник Марка. А остальное – весьма скромная сумма наличными и драгоценности – потребовалось для оплаты ухода за матерью Марка. Она очень слаба здоровьем и нуждается в круглосуточном уходе…

– Да, я знаю, – мрачно сказал он, и взгляд его серебристых глаз снова обратился к ней. – Твой поступок, Роми, заслуживает всяческого восхищения, но я так и не приблизился к пониманию того, почему…

– Мы физически не выполнили наших супружеских обязанностей? – Роми посмотрела на свои ничем не украшенные руки.

– Вот именно.

Роми думала о Марке и о том, как старалась утешить и ободрить его. О том, как долгими, темными ночами держала его руку в своих, пытаясь отогнать его страхи. Хотя бы в этой малой степени она давала ему то, чего он не мог получить от нее никаким другим путем… Она подняла на Доминика внезапно увлажнившиеся глаза; ее лицо выражало полнейшее смятение.

– Это история Марка, – сказала она.

– А Марк мертв! – Он почти со злобой хлестнул ее словами.

Да. Марк был мертв. И Марк любил ее – в той степени, в какой был вообще способен любить кого бы то ни было. Последнее, что он сказал ей перед смертью, были слова: «Будь счастлива, Роми. Обещай мне». И она ответила сквозь едва сдерживаемые слезы: «Обещаю».

– Я не спала с Марком до того, как мы поженились, – медленно заговорила она.

– В чем мы только что убедились, – резко бросил он; его полуприкрытые веками глаза смотрели подозрительно.

Роми сглотнула.

– Он объяснил это тем, что любит и уважает меня и поэтому хочет подождать до свадьбы.

– Продолжай.

– Я знала, что в наше время большинство людей ведет себя иначе, но почему-то и сама была рада подождать. – Роми снова сглотнула. – Мне казалось, такое решение доказывало, что он очень меня любит. И потом…

Уловив дрожь у нее в голосе, Доминик нахмурился.

– Что потом?

– Я уверилась, что на самом деле хотела подождать. Что у меня не было желания немедленно прыгнуть к нему в постель. Что я не такая легкомысленная, как… как…

– Как твоя мать? – вдруг догадался он, и словно какая-то пелена спала у него с глаз.

– Да. – Роми почти машинально застегнула еще одну пуговицу на рубашке, не замечая, что глаза Доминика неотступно следят за ее движениями. – Потом я встретила тебя. В лифте. Ну, а дальше… дальше ты сам все знаешь.

Она стала яростно тереть глаза тыльной стороной сжатой в кулак руки, и Доминику пришлось подавить в себе желание пересечь комнату и снова заключить ее в объятия.

– Да, – сказал он суровым тоном. – Я знаю, что было дальше. Это воспоминание с тех пор преследует меня повсюду, Роми.

– И меня тоже! – зло откликнулась она. – Или ты и впрямь думаешь, что я вела себя таким образом с каждым симпатичным встречным мужчиной? Ну? Ты думаешь так или нет?

– Нет, – не медля ни секунды, ответил он. – Я так не думаю. Она торопливо смахнула со щеки слезу. – Когда я в тот день вернулась к себе в номер, я не знала, что мне делать. Может быть, я бы даже поговорила с матерью, да только она валялась на кровати мертвецки пьяная. А потом пришел Марк, и я…

Она подняла голову, и Доминик, прочитавший правду в ее темных глазах, отшатнулся, будто она его ударила.

– Ты рассказала ему? – недоверчиво спросил он. – Ты рассказала Марку?

– Конечно, я рассказала ему.

– Что конкретно ты ему рассказала? – Его глаза угрожающе сверкнули.

Роми сглотнула.

– Я сказала ему, что мы позволили себе… интимные ласки. Что при других обстоятельствах мы, вероятно, занялись бы любовью. В конкретные подробности я вдаваться не стала.

– Слава Богу! – негромко произнес Доминик. – Я дала ему возможность отменить свадьбу, но он и слышать об этом не захотел. Он во всем винил себя, говорил, что сам поставил меня в такое положение, потому что… – она с трудом перевела дыхание, – потому что не занялся со мной любовью. Он сказал мне, что ты относишься к тому типу мужчин, у которых всегда сотни любовниц, и что даже если я отменю свадьбу, то буду тебе нужна не дольше, чем на одну ночь.

– Вот как? – спросил Доминик тихим, бесстрастным голосом.

Она сложила вместе побелевшие в костяшках кулаки.

– Он просил и умолял меня остаться с ним и выйти за него замуж.

– И ты согласилась? – спросил он, словно не веря услышанному. – Ты согласилась?

Ее глаза были странно пусты.

– Да, я согласилась, – печально сказала она. – Но я была очень молода, Доминик. Мне было страшно, я чувствовала себя виноватой и запутавшейся. И я хотела вырваться из той обстановки, которая меня окружала. Марк это знал, он играл на моих слабостях, а я, надо признаться, позволяла ему… Да и оптимизма у меня было хоть отбавляй. Я убедила себя, что в нашу брачную ночь моей любви и привязанности к Марку будет достаточно, чтобы стереть всякую память о тебе.

– Но этого не произошло?

Роми покачала головой.

– Нет, не произошло. Мы не занимались любовью ни в брачную, ни в какую-либо другую ночь.

– Марк не захотел?

– Марк не мог, – сказала она бесцветным голосом. – Марк страдал импотенцией.

Доминик шумно вздохнул. Боже правый, с горечью сказал он про себя.

– И когда ты это обнаружила, Роми?

Она сглотнула.

– Фактически в нашу брачную ночь. Он тогда мне и сказал об этом.

Глаза Доминика сузились от едва сдерживаемого гнева.

– Он заранее был готов сделать с тобой такое? Вступать в брак без брачных отношений?

Роми уставилась на него округлившимися глазами. Ей раньше ничего подобного и в голову не приходило…

– Марк сказал мне, что секс никогда не вызывал у него интереса, но он боялся проконсультироваться по этому поводу у врача. А когда все-таки сделал это, вскоре после нашей свадьбы, то выяснилось, что у нас осталось очень мало времени.

– И, конечно, ты не могла в тот момент бросить его, верно? – высказал он свою догадку.

– Разумеется, не могла, – сказала Роми. – И он этого не хотел.

– Эмоциональный шантаж, – медленно произнес Доминик.

– Ну, все было гораздо сложнее, чем ты сформулировал, Доминик. Я некоторым образом ощущала, что это самое малое, что я могла сделать после того, как предала его, да еще с его лучшим другом. На мне лежала по крайней мере часть вины за то, что вашей дружбе пришел конец. И все было не так уж плохо, как сейчас кажется. Марк мне нравился. Всегда нравился. Нет, жизнь с ним не была какой-то ужасной тюрьмой. Я радовалась, что могла ему помочь. И потом, – грустно закончила она, – мне просто больше некуда было идти.

Они долго молчали. Наконец Доминик как-то странно, тоном приговора, сказал:

– Понятно.

И Роми решила, что уйдет, не теряя лица. Прежде чем он ее вышвырнет. Она неловко поднялась, намереваясь скорее пойти наверх и переодеться. Надетая на ней белая рубашка хранила его запах и вызывала у Роми невыносимо ясные воспоминания о том, как потрясающе прекрасно он занимался с ней любовью.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала она.

Он нахмурился.

– Куда?

– Домой. Куда угодно… Во всяком случае, подальше отсюда.

Он принял настороженную позу человека, решающего, как ему лучше всего справиться с молодой, необъезженной лошадью. Она направилась к двери, чувствуя, что определенно выглядит смешно в рубашке до середины бедер и туфлях на высоких каблуках.

– Если ты сейчас выйдешь отсюда, Роми Солзбери, то знай, что навсегда выйдешь и из моей жизни, – послышалось у нее за спиной.

Роми резко обернулась, ища у него на лице какого-то знака.

– А какая у меня может быть альтернатива?

– Альтернатива состоит в том, что ты остаешься.

Но что он ей предлагает? Чудесное любовное приключение? Будет ли ей этого достаточно? Готова ли она принять такое предложение, если хочет гораздо, гораздо большего?

– Но остаться ты сможешь лишь при одном условии, – продолжал он все тем же невозмутимым, почти бесстрастным тоном.

А вот и расплата. Интересно, подумала Роми, как он это сформулирует. Будет настаивать на том, чтобы обговорить основные правила с самого начала? Будет добиваться, чтобы она от него ничего не требовала? Чтобы просто всегда была у него под рукой? Роми внутренне ощетинилась. Вот пусть и оставит при себе все эти условия! Она наклеила на лицо сладенькую улыбочку.

– И что же это за условие?

– Чтобы в один прекрасный день ты попыталась найти в своем сердце силы полюбить меня почти так же сильно, как люблю тебя я, – мягко сказал он.

Долгие секунды они оба молчали.

– О, Доминик! – вскрикнула она и залилась слезами. – Да я же люблю тебя – с самого начала! Со дня нашей встречи я только о тебе одном и думала! А ты ничегошеньки не понимал – глупый, бестолковый ты человек! – говорила она сквозь рыдания.

Он притянул ее к себе и дал выплакаться. Она рыдала, орошая слезами его голую грудь, потом он нашел платок в верхнем кармане сброшенного пиджака и ласково вытер ей лицо. И только когда она перестала всхлипывать, он позволил себе улыбнуться и поцеловать кончик ее носа с той глупой сентиментальностью, которую обычно презирал в других людях и которой теперь – что было чрезвычайно странно – захотел предаваться до конца дней своих!

– Я правда бестолковый? – тихо спросил он.

– Правда!

– Значит, надо полагать, о супружестве не может быть и речи?

Роми подозрительно воззрилась на него.

– Если ты так думаешь, Доминик Дэшвуд, – заявила она, – то ты действительно тупой! Он опять усмехнулся – на этот раз ошеломляющему отсутствию у нее всякой логики.

– Когда?

– Когда хочешь. Мне все равно, лишь бы сразу жить вместе.

– Тогда надо как можно скорее, – сказал он ей строгим голосом. Потому что мы только что занимались любовью без малейшей предохранительной меры.

– Кошмар! – У Роми голова пошла кругом. – И в самом деле!

Потом она нахмурилась.

– Ты всегда так неосторожен?

Доминик спрятал улыбку. Он не привык, чтобы его отчитывала женщина. И нашел, что это ему нравится.

– Никогда, – честно признался он. – Но я думал, что ты на пилюлях. Пожалуйста, Роми, не делай такое лицо. Ты должна признать, что, учитывая все обстоятельства, с моей стороны было вполне логично сделать подобное предположение.

– Может быть. – Она вздохнула и поцеловала его колючий подбородок. – А если бы у меня до тебя были миллионы партнеров?

Он глубоко заглянул ей в глаза.

– Ты знаешь, мысль о предохранении в целях профилактической защиты от тебя даже не приходила мне в голову. А ведь раньше я никогда не подвергал себя такому риску.

– Почему же ты поступил иначе со мной? Ведь в моем случае защитные меры с твоей стороны были бы в порядке вещей – учитывая прошлые обстоятельства!

– Потому что я забыл обо всем! Я следовал инстинкту, – ласково сказал он. – Может, в глубине души я знал, что рискую только остаться с разбитым сердцем! Ну, уж это тебе никак не грозило, подумала Роми. – Вообще-то, – вслух размышлял он, – если уж говорить о неосторожности, мне было бы интересно услышать, почему ты не предупредила меня, что ты девственница?..

Его темные брови вопросительно поднялись.

Роми вздохнула.

– Наверное, хотела отплатить тебе. Ты же считал меня нимфоманкой, вот я и решила доказать тебе, что это не так.

– Месть в самой сладкой ее форме? – спросил он.

– Можно и так сказать.

– Но уж очень драматически обставленная.

– Ты пробуждаешь во мне все самое отрицательное, Доминик, – пробормотала Роми.

Но он покачал головой.

– Все самое положительное.

Что ж, с этим она спорить не собиралась.

– Кроме того, – призналась она, – я ужасно боялась, что если ты узнаешь, то обязательно захочешь поступить благородно.

– «Благородно» – это как?

Роми пожала плечами.

– Ну, ты настаивал бы на том, что я должна оставаться чистой и незапятнанной. И не стал бы заниматься со мной любовью.

Он ухмыльнулся.

– Во мне могут быть благородные черты, дорогая, но я не полный идиот! – Он прищурил глаза, словно ему в голову только что пришла какая-то мысль. – Это… гм… божественное приключение в саду… Как девственница могла научиться такому, скажи на милость?

– Просто заставила работать свое воображение, – самодовольно ответила Роми. – Видишь ли, Доминик, у меня очень живое воображение!

Его глаза потемнели.

– А не пойти ли нам сейчас в постель? – прорычал он.

– О да, да! – счастливо выдохнула она. – А можно будет опять заняться этим?

Доминик громко рассмеялся. Он уж и не помнил, когда еще смеялся с таким легким сердцем.

– В любой момент, когда захочешь, дорогая.

Тут он заметил телефонную трубку, валявшуюся на полу возле дивана.

– Вот черт – кто-то из нас, должно быть, сшиб трубку ногой, – сухо заметил он и восхитился тем, как мило она покраснела. Он опустил трубку на рычажки, и почти сразу же телефон пронзительно зазвонил. Роми слушала, как он говорил:

– Ммм. Когда? Хорошо. Это здорово! Да. Да, она здесь. – И наконец: – Я женюсь. Да! Конечно, на Роми. Мы все тебе расскажем. Завтра? – Он широко улыбнулся Роми. – Ну, завтра, пожалуй, нет. Я подозреваю, что в ближайшие несколько дней у нас будет очень напряженно со временем. Я тебе позвоню. – Он положил трубку со слегка озадаченным видом.

– Это была Трисс, – объяснил он. – Арчи пытался нам дозвониться, но не смог и тогда позвонил ей и Кормэку. Они с Долли приехали в больницу как раз в тот момент, когда их невестка произвела на свет девочку. Малышка крошечная, но абсолютно нормальная! И обе чувствуют себя хорошо.

– О, Доминик! – У Роми перехватило дыхание. – Ведь это же просто чудесно, правда?

– Правда. – Он блаженно улыбнулся. – Вообще все чудесно.

– Да, вот еще что. – Она поджала губы, когда он подхватил ее на руки.

– Ммм?

– Откуда Трисс могла знать, что ты собираешься жениться на мне?

Он усмехнулся.

– Перед приемом я сказал ей, что хочу… как бы это сказать… очиститься от тебя.

– Поэтому ты и пригласил меня сюда? – тихо спросила она.

– Боюсь, что так. – Вид у него был покаянный, а глаза отсвечивали серебром, как лунная дорожка на поверхности пруда за окнами. – Но дело не только в этом. Ты попала в самую точку, когда заподозрила, что я хочу заставить тебя влюбиться в меня, дорогая. Признаться, было такое намерение. Но я не слишком скрупулезно анализировал свои мотивы. Видишь ли, Роми, я думал, что по истечении приличествующего времени траура после смерти Марка ты захочешь меня разыскать. А когда этого не случилось, то я… я…

– Что ты? – прошептала она, думая о том, какое бесчисленное множество раз она снимала телефонную трубку, чтобы позвонить ему, и снова опускала… Она боялась, что он с презрением отвергнет ее.

– Почувствовал себя использованным, – признался он. – Именно кобелем, от которого ты получила дешевое удовольствие… Я не мог тебя забыть. Больше того, память о тебе не давала мне жить хоть каким-то подобием нормальной жизни. Вот я и замыслил хитростью заманить тебя сюда, опутать и обольстить. Чтобы иметь возможность причинить тебе такие же страдания и муки, какие сам был вынужден испытывать, когда ты была далеко.

– Месть? – спросила Роми. – Месть, – эхом отозвался он, и его лицо потемнело.

– Но на сей раз мне не хватило ума, и я не понял, что это я сам все еще околдован тобой. Он смотрел на нее открытым взглядом, чуть улыбаясь одним уголком рта. – И я никогда не думал, что любовь придет ко мне вот так.

– Как – так?

– Как удар грома. Внезапная, сильная и необъяснимая… – Его глаза сверкали. – И что будет такой всепоглощающей… Такая необузданная, сумасшедшая любовь больше принадлежала, как мне казалось, тому миру, в котором я вырос. Там сиюминутное удовлетворение значило все. Из того мира я и хотел вырваться.

– А как ты рисовал себе любовь, Доминик? – мягко спросила она.

– Ну, медленно зарождающейся… и обдуманной. И тщательно взвешенной. – Он усмехнулся. – То есть смертельно скучной. Он взял ее руку и неторопливо перецеловал по очереди все пальцы. Роми ощутила острую радость, увидев изумленное выражение его глаз. – А еще я сказал Трисс, что у меня с тобой старые счеты.

– И что она тебе на это ответила?

– Что я ступил на опасную почву. И что из собственного опыта она знает, что месть обладает одним пренеприятным свойством – толкает тебя в яму, которую ты вырыл для другого. Так и получилось, – шепотом закончил он, – но с самым восхитительным результатом, какой только можно себе представить.

– О, Доминик, – вздохнула Роми с переполненным чувствами сердцем. – Я тебя очень люблю.

– Так покажи мне это, дорогая, – сказал он голосом, который вдруг стал настойчивым. – Покажи мне.

* * *

– А теперь я объявляю вас мужем и женой. – Регистратор расплылся в улыбке, когда, словно дождавшись нужной реплики, в листве залился песней дрозд. – Теперь можете поцеловать новобрачную, – добавил регистратор.

Второго приглашения Доминику не потребовалось. Он наклонил голову и легко коснулся губ Роми. Их глаза встретились, и они улыбнулись друг другу долгой-долгой улыбкой, отгородившей их от всего остального мира. А потом послышались жужжание и гул голосов, когда гости возбужденно заговорили все разом.

– Довольно прохладный поцелуй, – разочарованно прошептала Лола. Она-то надеялась увидеть страстный клинч в манере Ретта и Скарлетт!

– И уж определенно не то, чего можно было бы ожидать от Доминика Дэшвуда, зная его репутацию!

– Я очень подозреваю, – отозвался Герейнт, – что Доминик специально держит себя в узде и что если бы он поцеловал ее по-настоящему, то у него вполне могли бы отказать тормоза. Ты видела, каким взглядом он только что посмотрел на нее? Положительно не для детей – даже если они старше шестнадцати лет.

Лола прищурила свои синие глаза.

– Я поняла, что ты имеешь в виду, – восторженно зашептала она. Смотри, как они сейчас впились друг в друга взглядом – влюблены, словно парочка тинэйджеров!

Герейнт засмеялся и, изобразив на лице отчаяние, притянул ее к себе.

– А ты, любовь моя, тоже все еще смотришь на меня так?

Лола самодовольно усмехнулась, вспомнив, как он расправлялся с ней на кровати всего какой-то час назад – они едва не опоздали на свадьбу!

– Я все время смотрю на тебя так, Герейнт Хауэлл-Уильямз, и тебе это прекрасно известно.

Герейнт засмеялся, и в этот момент к ним подошли Кормэк и Трисс. У Кормэка на плече уютно расположился спящий младенец в полосатеньком костюмчике, а Трисс была в атласных брюках цвета фуксии, облегавших ее словно вторая кожа, в матадорской курточке такого же цвета, с оранжевыми пуговицами и в совершенно невозможной, тоже оранжевой, шляпе.

– Опять твой итальянский модельер? – догадалась Лола.

Трисс ответила широкой улыбкой.

– В точку! Полный отпад, верно? Но мне нравятся его вещи, а платить за них магазинную цену как-то совестно.

– К счастью, мне они тоже нравятся, – сказал Кормэк и заблестевшими глазами с обожанием посмотрел на жену. – Я никогда не забуду того подобия юбки, которую ты носила во время нашего медового месяца. Гондольер чуть не свалился вниз головой в канал… Помнишь?

– Ммм.

– Трисс увидела гораздо меньше венецианских каналов, чем ожидала, зато изучила каждый сантиметр их апартаментов в «Чиприани»! Им стоило бы поехать еще раз в Венецию – не во время медового месяца.

– Ой, мы ведь с тобой только что поженились, незадолго до Роми и Доминика.

Трисс мечтательно смотрела мужу в глаза.

– А знаем друг друга на целую вечность дольше.

– Но уж никак не потому, что я ленился делать предложение, – проворчал Кормэк.

– Мне просто очень нравится держать тебя в неведении, – ласково ответила его жена и нежно поцеловала шелковистые черные волосенки младенца.

– Интересно, в неведении о чем ты держишь меня на этот раз? – тихо спросил Кормэк.

– А ты отгадай! – Она улыбнулась, но по его глазам поняла, что он уже знает – она носит их второго ребенка.

– Я люблю тебя, Трисс, – прошептал он.

– Ты можешь быть уверен, что тебе отвечают полнейшей взаимностью.

Новобрачные рука об руку прошли под аркой из роз и вышли к пруду. Роми была в очень простом платье из кремового шелка, подол которого задевал при ходьбе траву, а светловолосую головку украшал небольшой венок из роз такого же кремового цвета. Зеркально-гладкая поверхность воды отбрасывала ослепительные солнечные блики. Слух новобрачных наполняли музыка, смех и пение птиц. Какое-то время они стояли молча, погруженные каждый в свой мысли о везении и счастье. Потом Доминик повернулся и посмотрел на жену, испытывая, как всегда, прилив гордости и радости.

– Ты счастлива?

– Ммм. Невероятно.

– Но ты какая-то тихая. Грустишь из-за того, что твоя мать не смогла приехать?

– Вернее, не захотела приехать, – сухо поправила его она, и в ее словах не было ни капли раздражения. Доминик учил ее, что если не в твоей власти изменить что-то, то иногда бывает лучше это просто принять… Роми покачала головой.

– Нет, я не грущу. Я рада, что она счастлива со своим новым другом. Если бы она приехала, то почти наверняка устроила бы какое-нибудь безобразие – произнесла бы речь или прыгнула в одежде в бассейн!

– Тогда почему же ты такая задумчивая? Ты думала о Марке?

Ее глаза заблестели от слез, и она кивнула. Он мягко взял ее за подбородок.

– Не надо грустить, дорогая. Марку теперь не больно. И сегодня ты выполнила в самой полной мере обещание, которое ему дала. Ты обещала ему быть счастливой. И ты обязательно будешь счастливой. Я собираюсь потратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы это твое обещание осуществилось.

После той ночи, два месяца назад, когда они соединились с такой страстью, Роми порой чувствовала, что вот-вот взорвется от счастья! Но Доминик прав: пора дать прошлому уйти навсегда. Пора расстаться с сожалениями и чувством вины. Повинуясь какому-то импульсу, Роми сняла с головы венок из роз и бросила его в пруд, как бросают диск. Сверкающая вода расступилась и зарябила, когда цветы ударились о ее поверхность, а солнце позолотило нежные кремовые лепестки. Она про себя коротко помолилась за Марка и простилась с ним, потом с любовью повернула лицо к мужу. Доминик крепко сжал ее руку.

– Теперь все в порядке?

– Все в порядке. – Она улыбнулась, потом посмотрела на свой свадебный букетик из кремовых роз, который она все еще крепко прижимала к груди. Доминик быстро взглянул на нее.

– Хочешь вернуться к гостям и по традиции бросить букет?

Чего Роми хотела, так это остаться наедине со своим потрясающим новоиспеченным мужем, но для этого у нее была вся оставшаяся жизнь. И Роми подумала, что сможет, наверное, поделиться им с другими. Но только сегодня! С озорной улыбкой она повернулась к нему.

– Но ведь в нашей компании больше не осталось неженатых и незамужних, верно? Лола и Герейнт. Трисс и Кормэк. А теперь и мы с тобой.

Доминик нахмурился.

– А эта твоя приятельница? Такая довольно привлекательная, темноволосая?

– Стефани? Она будет в восторге, когда услышит, что ты назвал ее привлекательной.

– Только она какая-то немного грустная – нет?

– Она недавно порвала со своим приятелем.

– А! Тогда ей сам Бог велел ловить свадебные букеты! Пошли, дорогая.

Он взял ее за руку, но она остановилась и посмотрела на него своими большими карими глазами.

– Сначала поцелуй меня, Доминик!

– Роми, – предостерегающе сказал он, так как очень хорошо знал этот взгляд.

– Просто один поцелуй. – Она надула губки.

– С тобой никогда не бывает просто поцелуя. Ну, да ладно уж. – Он вздохнул, то ли расчувствовавшись, то ли недоумевая. – И почему я не могу ни в чем тебе отказать? – удивленно пожал он плечами. – Я словно глина в твоих руках – это тебе известно, Роми Дэшвуд?

– Ах, это! – Глаза Роми заблестели. – Это называется любовью! – И букет незамеченным соскользнул на землю. Доминик глухо застонал, упоенный поцелуем, а она просунула руки ему под пиджак и обняла его за талию.

– Роми!

– Что такое, дорогой? – невинным голоском спросила она, кончиками пальцев массируя его широкую спину сквозь шелк рубашки. Доминику ничего не оставалось, как сдаться. Смеясь от восторга, он повалил ее на траву и принялся целовать.