355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шауль (Саул) Черниховский » Теленок мой » Текст книги (страница 1)
Теленок мой
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 13:25

Текст книги "Теленок мой"


Автор книги: Шауль (Саул) Черниховский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Теленок мой 

     В этот миг она решительно ненавидела коров... Всех. Ненавидела их женское начало них. Ненавидела женщин и слепое в них вожделение...

     Насколько отвратительны, насколько отталкивающи коровы эти. Давно Батия пришла к великому выводу: тело женщины красивее тела мужчины, причем, на любой вкус. Про себя знала почему: из-за «довеска» у мужского тела.

     Коровы же выглядели безобразно сзади, в отличие от женщин. Все пространство между задних ног заполняло вымя – влажный покачивающийся мешок, отвисающий довеском раздутой живой плоти с длинными, какими-то глупыми сосками, торчащими пучком во все стороны.

     – Здесь! Здесь мой суд и расчет с ним, будь он проклят!

     Слова эти, сказанные про себя, относились к немецкому профессору, типичному германскому ученому – знатоку в своей профессии, близорукому с малым числом мозговых извилин, с ледяными, голубовато-водянистыми глазами и большим животом – сейчас, несомненно, одному из помощников Гитлера, видящему в каждой женщине сосуд для его семени, профессору, который провозгласил, что женщина не более, как «довесок к своей матке».

     Фраза эта оскорбила ее и в то же время словно бы поставила на колени, действительно как удар кнутом по лицу.

     В это время во двор коровника вошел работник. Молодая коровенка прыгнула из угла на другую, совсем малую.

     – Батия, – сказал работник, – скажи Даниэлю, что малая «требует», видишь же?

     Девушки были освобождены от необходимости вводить корову между двумя сваями к приводу быка.

     Смущение охватывало девушек, когда туристы и гости кибуца спрашивали о назначении этих свай, а парни объясняли намеками, краснея.

     – Скажу ему, – ответила Батия.

     – Ну куда ты, дура? – Даниэль набросил веревку на шею коровы и начал толкать ее между свай, да она и будет сопротивляться и вообще не отличает одного быка от другого, и никакого даже намека на чувство, на тягу к кому-то определенному, никакого прихорашивания грубого вожделения, просто позыв требует удовлетворения. Фу!

     И вновь вспомнились Батии слова немецкого профессора: «Нет в мире женщины, которая бы устояла...» Неужели это так? Отвратительно!

     И чего это она помнит эти слова из книги? Нет! Она – женщина гордая, которая не делает свое тело доступным всему миру.   «Гордая?» – думает она. Сколько раз меняла о себе мнение. Каково же оно сегодня?

     Обрывки гипотез «ученых», фрагменты размышлений разных мыслителей, афоризмы писателей, выводы романистов, лоскутья систем приходят к ней сплошным потоком, и она принимает их заключения как приговоры, и последнему из ею прочитанных – судить и миловать.

     Началось это с того дня, когда дали ей книгу Фореля, и она начала читать литературу, посвященную половому вопросу.

     После этого первого чтения, которое вызывало рвоту при мысли обо всем мужском, целый год она не могла совладать собой, мыла руки после каждого даже легкого прикосновения к ней мужчины сначала карболовым мылом, а затем и другими. Казалось ей, что все осквернены, больны «теми болезнями», которые рождаются плотскими наслаждениями. И дала она себе обет, что никогда не выйдет замуж.

     После двух лет она начала медленно излечиваться от этой мании и даже осторожно принимать знаки внимания противоположного пола, очищаясь от ощущения скверны, которую внес в нее Форель, постепенно возвращаясь в нормальное состояние.

     Но тут опять навалились научные книги, романы, обсуждающие все тот же «вопрос».

Пришел период Отто Вейнингера с его книгой «Пол и характер».Опять смешались все ее мнения, сотряслись все основы, которые она приняла и не приняла, по знанию или незнанию, в сознании ли, в бессознании, и вдобавок из опыта каждодневной жизни.

     Книги, книги. Один автор разрушает, другой строит: этот категорически постановляет, этот непререкаемо отбрасывает. Каждый стоит на своем.

     Пока не попалась ей книга «Техника брака».

     В советской России общественность публично обсуждает этот вопрос. И вправду, так ли он прост? До того прост, что нет необходимости в других книгах кроме «Техники брака»?

     Один из ее знакомых, в прошлом студент в Германии, рассказывал ей: молодые студенты первым делом вступают в корпорацию, где для начала изучают трактат «Как пить». И если вопрос любви представляет для всех известную необходимость, почему не изучать его, как, положим науку о гигиене в школах? А может, это оскверняет душу? Кто имеет на это право?

     И опять та же система – предмет германской гордости и высокомерия: все по параграфам и подразделам с нумерацией и обозначениями.

     А ведь «все это» должно возникнуть спонтанно, в смятении чувств, в каком-то мгновенном безумии, от внутреннего сверхнапряжения, в полусознательном состоянии.

Ведь медицина берет в счет такие пограничные состояния. Маятник раскачивается, то предпочитает, то отметает, прорывает границы по прихоти своей воли. И все это должно прийти бурей, взрывом чувств, преувеличенных страстей, поисками сверхнаслаждения, а не изучением таблиц с римскими номерами, запоминанием параграфов. Все может случиться, но не по... программе.

     Да, это предел. Иначе, где же граница? Искать новые пути, а они, по сути, старые-старые, совсем близки к временам «романтиков»?!


*    *    *

     Пока Батия погружена во все эти мысли, входит Даниэль, набрасывает веревку на шею малой коровенки. Ведут, потому что она «требует».

     Нет! Это месть женского начала. Сегодня ведут коровенку в этом коровнике, потом придет другой, и не вспомнит ее, и вся тяга и привыкание к нему падут на этого другого.

     Ожидает ее симпатичный теленок по имени Билеам, любимец их рабочей группы, черный молодой теленок голландской породы с «белыми носками» у копыт и белым пятном – звездой – на лбу, крепкогрудый, весь как из цельного черного металла, мясистый, со скрыто напористой мощью производителя. Голова небольшая, влажная пасть, широкие

горячие ноздри. Привязан за шею, полон внутренней напряженности. Глаза его круглы, налиты кровью, совсем не как у коровы – миндалевидные, мечтательно-дремотные в своих орбитах.

     Теленок все время в движении, в желании неожиданного выбрыка, скачка: сломать забор, прорвать ограду. Клубок силы, в любой миг готовой к нападению, и нет у него сзади никакого безобразного вымени, и от этого собранность его особенно гибка. Недаром древние, ощущая все это, взяли его символом силы, золотым теленком, до чего красив у египтян был Апис!

     Вот она – истинно действующая форма призыва «плодитесь и размножайтесь», парализующий в своем скрытом напоре символ плодоношения в своей природной завершенности.

     В тот день. как обычно, работы было невпроворот, и не было минуты углубиться в размышления, которые приходили потоком, фрагментами, наплывали пластами, исчезали и возвращались.


*    *    *

     В то время была она за полное равенство влюбленных, считая, что рабская подчиненность женщины не более чем дурная наследственность прошлых веков, классовой борьбы, этакий выброс устаревших традиций.

     Скрытая рабыня в душе женщины – результат властвования мужчины над нею в течение поколений, сделавшего ее всего лишь инструментом для своего наслаждения.

Ведь, по правде говоря, и сегодня мужчина – властитель жизни, и лишь на него работает культура, искусство, начиная с любого журнала, ревью, полных фотографий обнаженных девиц, часто лишь в вуалях, и в газетах рисуют «обнаженку», а рекламы только и пользуются женским телом, и все кабаки обслуживают женщины, и большинство скульптур посвящено женской наготе, и все магазины, знающие потребность мужской души, выставляют их.

     Для Батии это позор, она ненавидит свое тело из ненависти к своему полу.

     Да, мужчины любят нас, жаждут нас, но никогда не могут отдавать нам уважение, поклоняться нам.

     Верно, тут секрет легкого поведения женщины, думает Батия, ибо не сотворена она для одного, а дан всего мира. Она не может не кокетничать со всем миром, не нравиться мужчинам. Она жаждет – и в этом тайна ее страсти – чтобы каждый встречный домогался ее, хотя у нее к нему нет никакой тяги, но само его домогательство делает ее счастливой.

Только мужчина может быть «для одной», видеть в ней цель своей жизни! И Батия пришла к выводу: не будь у мужчины «матери» и «дочери», не было бы в его мире более отвратительного существа, чем женщина.

     И вновь волна новой литературы с головой покрывает Батию.

     Нет – это страдания наследия, и это пройдет с осознанием самоуважения, да – это свободная женщина, не зависящая от мужчины – вот цель. «Гордая женщина!» И Батия начинает охотиться за биографиями властолюбивых женщин – королев, властительниц, она ощущает себя одной из них, ей нравится Жорж Санд – «львица в короне мужской элиты».

     И приходят новые теории, и новые выводы, и в мире существует Фрейд, и грань между мужчиной и женщиной все более стирается. И надо разобраться в некоторых вещах, выглядящих болезненно-странными.

     Над кем властвовала Жорж Санд? Быть может, над мужчинами, в которых женское начало преобладало над мужским?

     Быть может, в женщине и нет вовсе классовой подчиненности, и все может перемениться и вообще исчезнуть в течение поколений или, быть может, это изначальная подчиненность, физиологическая, экзистенциальное смирение, душевная покорность, исходящая из покорности анатомической, из изменения в сознании любви активной в любовь пассивную.

     Я никогда не смогу сделать его отцом своих детей без его желания, но могу быть изнасилованной и как бы неосознанно стать матерью его ребенка.

     Он, мужчина, и есть проклятое изначалье этого рабства.

     Каждый раз. увидев телка, она любуется им, но это все равно как любоваться произведением искусства. И все же мучает ее некое подспудно скрытое в ней восхищение им, глупое преклонение, что ли. ну. почти преклонение женщины перед мужчиной.

     Что за глупость!

     Скорее, это вежливость по отношению к нему, думает она. глядя, как парни при взгляде на теленка испытывают приступ гордости, подсознательно ощущая его одним из своих, этого чудного теленка, божка древних семитов...

     Даниэль! Что он от нее хочет? Никогда этого не будет! Никогда она не сдастся мужчине...

     Даниэль...

     После ужина Батия подошла к столику с газетами и взяла газету «Давар».

     К ней приблизился Даниэль.

     – Батия, – голос его дрожал.

     – Даниэль, что тебе?

     – Батия...

     – Тоже мне ответ.

     Конечно же, это не было ответом, только некая мелодия в этих звуках была ответом, и в нем столько просьбы и страсти, застоявшееся нетерпение плоти, мягкость жениховской речи и намеки мужского повеления, властности хозяина.

     – Оставь меня. Вот уже неделю я ничего не читала, просто отрезана от мира.

     – Батия!.. В полночь выйди ко мне...

     Она не ответила, лишь раскрыла широко глаза, и они горячо скользнули по нему, словно бы огладили с взъерошенной головы, густых волос, до плеч коричневого цвета, тоже заросших и делающих его похожим на обезьяну, на бедра из-под коротких грязных от работы штанов, тоже покрытые волосами. Глаза его впились в нее, обжигая.

     – Нет.

     И Батия задремала с сознанием, что она «гордая и свободная женщина».

     Тяжелая работа и жаркое лето сделали свое дело, и тело растянулось с особым чувством освобождения на чистой простыне скромной ее постели.

     Легкий охлаждающий ветерок дул из низкого окна у постели, ослабляя удушливую жару в бараке.

     Снова начали одолевать «вопросы».

     Ну почему осквернили ей душу, почему?

     Лучше бы ничего не знать из тех подробно комментированных программ. Будь проклята изначально та формула немецкая. Лучше уже русская, буйная...

     Усталость и сон сморили девушку.

     Что-то упало на лоб, и она со сна, автоматически смахнула это. Снова что-то упало, на подбородок, на лоб. С чувством подступающей тошноты пальцы схватили нечто. Запах жасмина пришел сквозь пробуждение. Теперь пальцы узнали наощупь падающие на нее цветы. Батия открыла глаза, но ничего не увидела.

     – Кто здесь?

     – Я... Даниэль. Выходи, Батия. Выходи же.

     – Тсс... Ты разбудишь Хану.

     – Ну, выходи...

     В бездумье встала с постели, выглянула в окно, посмотрела на подругу, спящую у противоположной стены, и босиком вышла из барака.

     – Голубка моя, отрада, – встретил ее у входа Даниэль, и крепкая рука его обхватила ее за талию, притягивая к себе.

     – Сумасшедший, куда?

     – Пошли.

     Мрак был полный, и ветер остужал кожу. Горы Эфраима чернели глыбой во мраке.

Неподалеку тарахтел автомобиль, слабо освещая фарами дорогу перед собой.

     – Идем.

     Даниэль скользил, как животное, вынюхивающее свою тропу, пока не пришли к стогу скошенного сена, сложенному сегодня утром.

     Солома пахла сухо и пряно.

     – Сядем.

     Прошел час, другой. Они сидели, беседуя, опьяненные близостью. Звезды мерцали, метеоры просверкивали в небе над крышей коровника, стоящего напротив. Дважды прошел их товарищ, дежурящий ночью, и не заметил их.

     – Мне холодно, – сказал Батия.

     – Сядь на колени ко мне, я обниму тебя и согрею.

     Так и вправду теплее, руки его притянули Батию к груди.

     – Знаешь, уже поздно, пошли.

     – Нет, нет! Сейчас?

     Он гладил ее плечи, и она прижалась к нему.

     – Бедные ножки – им холодно. Маленькие, им холодно. – И огрубевшие от работы руки его гладили ее колена.

     – Дорогая моя!

     Батия вгляделась в него. Слова его, казалось ей, унижали ее, но в то же время от них было так приятно. Волна незнакомого тепла затопила ее тело.

     – Пошли, я устала.

     – А ты ляг на солому, растянись, расслабься. Я буду сидеть рядом. Останься.

И Батия легла на душистую солому. Даниэль, сидевший рядом, наклонился над нею. Руки обняли ее талию. Батия ощутила тяжесть его груди.

     И было ей приятно чувствовать его, приятно его дыхание, пропахшее табаком.

     Глаза его глядели впрямую в ее глаза, и была в нем некая таинственная сила, повелевающая, мощная, требовательная и побеждающая, некое эхо первоначальной, от сотворения, мутной силы, идущей от наследия династий властителей. И не было сил у Батии смотреть в эти глаза, и чтобы избежать этого, она прикрыла веки.

     Инстинктивно обняла его. Колени ее ощутили знакомые шорты. Поцелуи сыпались ей на грудь. Она не отвечала, но тело ее отвечало движениям его тела, и ощущала она себя близко-близко к нему, любопытство приковывало ее, притягивало к нему.

     Проснулась издревле дремавшая в ней, со дней сотворения, женщина. Она силой обхватила его шею и прошептала:

     – Теленок... Теленок мой!


  Тель-Авив, 1933
Перевод с  иврита: Эфраим Баух

  Классик ивритской литературы поэт Шауль Черниховскийписал также и прозу. Рассказ «Теленок мой» он отослал в политический ежемесячник «Бейтар», публиковавший в основном материалы по сионистским и национальным проблемам, но также печатавший и литературные произведения. Редактор журнала, знаменитый профессор и общественный деятель Йосеф Клознер (дядя писателя Амоса Оза), вернул рассказ автору с сопроводительным письмом. Здесь публикация этого письма с некоторыми объяснениями :

     «Иерусалим, 5 Таммуза в году ТАРЦАГ (1933 год).

     Мой дорогой и любимый Шауль!

     Получил вчера и прочел с большим вниманием твой рассказ «Теленок мой» и чистосердечно говорю тебе: со времен Казановы не читал я такой порнографии! Скорее всего, писал ты из нравственных побуждений, наверное, в тебе говорит природа, искренность. Некоторые описания (коров, теленка, любви женщины к мужчине) просто прекрасны, но тебя вдохновляет нагота – и не в бане или в спальне, а под открытым небом, при солнечном свете. Ни в коем случае не могу я опубликовать это в «Бейтаре», предназначенном для молодежи. Рядом с этим рассказом даже твое стихотворение «Раздел анатомии» * представляет саму скромность. Знаю я, что в природе нет ничего гадкого и безобразного, а намерение твое абсолютно нравственно: показать, как влияют известные книги и известные картины (совокупление животных) на молодых парней и девушек, и, вероятно, ты изобразил то, что видел и чувствовал. Но есть нечто, что чувствуют и даже совершают, но не говорят об этом публично, как ты описываешь в рассказе.

     Я возвращаю тебе рассказ и стихотворение «Раздел анатомии» и прошу тебя не гневаться на меня. Ты ведь знаешь, как я тебя ценю, я писал об этом в «Бейтаре». Извини, что я тебе это говорю: 

в наши дни, когда еврейский мир разрушен до основания и строится заново, в дни великих потрясений и великих деяний, ты нашел единственную форму реакции на эти события описанием половой любви человека и совокуплений животных. Ты ведь истинно великий писатель – зачем же так уменьшать собственное значение? Твой друг, любящий тебя более всех писателей на земле, твой Йосеф. 

                                                                                                                                        Профессор Йосеф Клознер.

Постскриптум.

Ципора** желает тебе здоровья. Несомненно обрадуешься, услышав, что моя книга «Иешуа га-Ноцри» вышла на прошедшей неделе на французском. Это уже третий перевод. Наконец-то – эта книга большого охвата и пророчества. Шли свои произведения в «Бейтар», подходящие ко времени и месту. Лиры гонорара*** ты получишь от возврата денег за продажу журнала».

Примечания:

* «Раздел анатомии» – стихотворение Черниховского, описывающее «научно», кок целуют женщину. Стихотворение было написано в немецком городке Фихтенгрунде в 1929 году. В 1933 году, после прихода к власти Гитлера, к стихотворению было добавлено политическое послесловие.

* * Ципора – Фаня Верник, было очень близка Черниховскому в дни своего студенчество в Гейдельберге.

* * * Сегодня цена такой лиры – несколько сотен шекелей, и редактор, зная печальное финансовое положение поэта, не забывает о гонораре. Слово о дружбе и любви не просто даны для красного словцо. Клознер был поклонником Черниховского со времен, когда они сидели но одной гимназической скамье в Одессе, он продвинул поэта в передовые ряды ивритской поэзии, посылал его стихи в неизвестные или полузабытые журналы, ибо уважаемые и известные не хотели их печатать. Он принес рукописную тетрадь поэта, лично ему посвященную, критику Брайнину, который пришел от стихов в восторг, и к издателю Бен-Авигдору, который и выпустил первую книгу стихов Черниховского. Двадцать лет редактировал Клознер главный ивритский литературно-публицистический журнал начала ХХ-го веко «Шилоох», чьи страницы были открыты творчеству Черниховского, он же добыл поэту должность врача в Эрец-Исроэль, чтобы тот мог существовать и заниматься творчеством. В том, что он отказался публиковать рассказ, нет никакой личной вражды, просто он был искренне уверен, что печатать рассказ нельзя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю