Текст книги "Заговор корсиканок"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Всякая помощь заслуживает более весомого вознаграждения, чем просто слова. Ну, так как?

Антония быстро припрятала деньги.

– Возвращайтесь сюда в одиннадцать вечера, и я расскажу вам все, что смогу выяснить. Ради такого случая уж придется потревожить старую Базилию…

– Но почему в одиннадцать? Это же очень поздно, верно?

Старуха, заговорщицки подмигнув, шепнула:

– Моему мужу лучше не знать об этом, а он редко ложится раньше одиннадцати!

Инспектор Кастелле, все больше удивляясь, смотрел вслед удаляющемуся Бенджену, но не пошел за ним, а в свою очередь решил заглянуть к Антонии Мурато.

Комиссар Сервионе внимательно выслушал рассказ помощника о его утренних приключениях.

– Мадам Мурато заявила мне, что понятия не имеет, как зовут клиента, который к ней только что приходил. Явился он в бакалею якобы за кофе. Я спросил, не расспрашивал ли покупатель о трагедии в Вилльфранш, но мадам Мурато это упорно отрицала. Однако, если хотите знать мое мнение, эта дама просто водила меня за нос, – подвел итог Кастелле.

– Согласен. Но любопытно было бы разобраться, чего ради она вас обманула!

– Как только мы распрощались, мадам Мурато побежала в дом бабушки Пьетрапьяна.

– Это доказывает, что Антония либо знает Бенджена, либо догадалась, кто он такой.

– Но зачем им нужна такая таинственность?

– Не знаю… Это-то меня и тревожит больше всего. Я уверен, что Базилия видела убийц… Она отказывается их назвать, потому что боится… И однако это очень непохоже на старую Базилию… Но тогда… быть может, она ждет чего-то такого, что я пока не могу угадать…

– Будем устраивать в «малой Корсике» «мышеловку»?

– Бесполезно. И все-таки придется охранять эту упрямую голову, хотя я не думаю, чтобы Консегюд и прочие стали нарываться на неприятности – сейчас у них масса шансов выйти сухими из воды, а убив старуху, которую мы защищаем, они рискуют влипнуть по-настоящему. Так что, я думаю, достаточно будет днем и ночью патрулировать квартал.

Когда Кастелле разговаривал с шефом, Антония сидела у старухи Пьетрапьяна. Жена, мать и свекровь убитых давала последние указания, надеясь отомстить за пролитую кровь.

Анджелина Сервионе чувствовала, что ее муж озабочен. Одно то, как он метался по квартире, показывало, что Оноре гнетет какая-то мысль. Но опыт подсказывал, что в подобных случаях разумнее всего выжидать молча. Как правило, безмолвие жены так раздражало комиссара (хотя он сам же не потерпел бы никаких вопросов), что в конце концов он выкладывал, что не дает ему покоя. На сей раз это произошло, когда Сервионе садились ужинать.

– Из-за этой Базилии у меня скоро заболит печень, – проворчал комиссар.

Анджелина с облегчением вздохнула. Теперь оставалось только слушать.

– Никак не могу понять, что она затевает… Да-да, и не пытайся мне перечить! Я уверен, что эта безумная задумала какую-нибудь глупость! Черт возьми! Но не воображает же она – в таком-то возрасте! – будто одна может заменить всю полицию?! И я ничегошеньки не в состоянии вдолбить в их упрямые головы. Все эти древние старики и старухи считают меня мальчишкой, сующим нос в дела взрослых! Согласись, это уж чересчур!

Знай комиссар план Базилии, его бы, наверное, хватил удар.

Весь день и в первые ночные часы патрульные полицейские сообщали, что в квартале все спокойно. Никто из них не заметил, как в десять минут двенадцатого Бенджен тихонько поскребся в дверь бакалеи Мурато.

Мариусу не пришлось долго ждать. Очень скоро смотровое окошко приотворилось, и чей-то голос шепнул:

– Это вы?

– Да.

– Входите…

Бенджен проскользнул в магазин. Дверь за его спиной закрылась. В лавке стоял такой пряный запах, что Мариус едва не чихнул. Сухонькая сморщенная лапка потянула его за руку.

– Пойдемте…

Мариус следом за старухой прошел через всю лавку и оказался в слабо освещенной комнате. На столе стояли два стаканчика – один пустой, второй наполовину полный. Антония предложила гостю сесть и, убрав грязный стаканчик, пояснила:

– Из него пил мой муж. Каждый вечер перед сном мы обычно выпиваем по капельке ратафии – я настаиваю ее на апельсиновых корках, и получается отличное лекарство для пищеварения. Хотите попробовать?

Бенджен мог пить что угодно. Кроме того, он полагал, что за рюмкой старуха станет откровеннее.

– С удовольствием.

– Для такого мужчины, как вы, нужен стакан побольше. Я сейчас принесу.

Антония вытащила из буфета бокал для бордо и, наполнив до краев, поставила перед гостем.

– Я думаю, вы будете довольны, – сказала она, – мне удалось узнать то, что вы хотели.

– Правда?

Мариус внутренне ликовал. Уж теперь-то Консегюд и другие, быть может, начнут наконец воспринимать его всерьез! Старуха подняла стаканчик, и Бенджен последовал ее примеру.

– Базилия была в ущелье Вилльфранш… Она присутствовала при убийстве и видела тех, кто расстрелял ее родных.

– Но… где же она пряталась?

– В лесочке вместе с малышами.

Бандита охватил ужас. Чтобы прийти в себя, он, не соображая толком, что делает, залпом осушил бокал и тут же скорчил гримасу. Господи, какая горечь!

– И… как она собирается поступить? – спросил Мариус.

– Кто, Базилия? Ждет своего часа… А тогда выдаст полиции всех… всех, включая и вас, месье Бенджен. Так что у вас масса шансов закончить жизнь на эшафоте.

– У меня?

– Да, потому что вы убийца.

Мариус хотел ответить, но не смог. Все его тело внезапно сковал холод… Уже совсем цепенея, он попробовал встать. Антония заметила его усилия.

– Не торопитесь, – проговорила она, поднося стаканчик к губам, – умирайте себе на здоровье, мой мальчик.

Бенджен покинул этот мир прежде, чем старуха допила до дна. И Антония стала спокойно ждать, пока соберутся ее подруги.

Полицейский Марсель Бутафоччи был славным парнем. Он обожал свою мать, и часть этой привязанности переносил на всех пожилых дам. Охотнее, чем кто-либо другой, Марсель помогал старикам перебраться через запруженную машинами улицу, и в то утро при виде четырех старушек, в первых рассветных лучах тянувших и толкавших по улице Сент-Репарат тележку с овощами, у добряка сжалось сердце. Несмотря на то, что он носил униформу стража порядка, Бутафоччи крепко выругал режим, вынуждающий несчастных древних бабок ради хлеба насущного браться за непосильную работу, да еще в такой неурочный час. Марсель помог им протащить тележку ближайшие сто метров, а потом со слезами на глазах смотрел, как бедные старушки ползут со своей ношей в сторону, улицы Префектуры. Наверняка возвращаются с овощного рынка в Пайоне и развозят зелень по мелким бакалеям квартала, чьи владельцы не любят рано вставать… Во всяком случае, Марселю и в голову не пришло бы уловить какую-то связь между этими несчастными и трупом сравнительно молодого мужчины, обнаруженным чуть позже на углу одного из домов бульвара Салейя.

Комиссар Сервионе проснулся с теми же заботами, что мучили его накануне. Появление Бенджена в бакалее Мурато не сулило ничего хорошего. Оноре мог найти этому лишь одно объяснение: бандиты послали разведать, была ли Базилия в ущелье Вилльфранш в день убийства. Сам он ничуть не сомневался, что бабушка Пьетрапьяна стала свидетелем бойни. Если Бенджену удастся вытянуть правду из Мурато, он тут же сообщит Фреду, а тогда убийцам волей-неволей придется избавиться от Базилии, чтобы спасти собственные шкуры.

– Пошлю-ка я Кастелле за Бендженом, – сказал он жене, уходя. – И, готов спорить на что угодно, этому подонку придется рассказать мне, какой черт понес его к Мурато!

У себя в кабинете Сервионе, не снимая шляпы и пальто, сразу вызвал Кастелле.

– Заскочите к Бенджену, старина, и живо тащите его сюда хоть в ночной рубашке!

– В рубашке невозможно, шеф, только в саване…

– Что вы…

– Бенджен закончил свою карьеру, шеф. Он в морге.

– Ну и ну! Что, сведение счетов?

– Никто ничего не знает. Может, даже помер естественной смертью. На трупе – никаких ран, ни единой ссадины. Сейчас там работают эксперты. Нам должны сразу же позвонить и сообщить результаты.

– Где его нашли?

– На бульваре Салейя… Торговцы цветами, по дороге на рынок…

– Бульвар Салейя – на границе старого города, верно?… И в котором часу обнаружили труп?

– Около четырех утра.

– Странно, не правда ли? Что ему там понадобилось в четыре часа? Особенно учитывая, что Бенджен, как говорят, большую часть жизни проводил в постели…

– Право же…

– Мне просто не терпится узнать, что скажет потрошитель!

А в «малой Корсике» в то утро Базилия проснулась не такой грустной, как в предыдущие дни. Приоткрыв дверь комнаты, где спали Жозеф, Мария и Роза, она улыбнулась. Пусть спят спокойно! Если будет угодно Мадонне, вендетта закончится как должно!

Старики никак не могли взять в толк, почему у их подруг такой хвастливый и гордый вид, но они так давно отвыкли ломать голову над непонятными явлениями, что тревожились очень недолго. Шарль Поджьо занялся своими часами, Жан-Батист Мурато стал поджидать первых клиентов, Паскаль Пастореччья погрузился в меланхолическое созерцание товара, который никто не покупал, а Амеде Прато, как всегда по утрам, начал вытирать пыль с картонок, где покоилось давно вышедшее из моды белье.

Ни Базилия, ни Антония, ни Коломба, ни Альма даже не думали, что организовали, совершили или хотя бы помогли совершить убийство. Для них, дочерей крепкой старинной расы, имело значение лишь одно: смерть Бенджена в какой-то мере облегчила понесенные ими утраты. Усопшие, затерянные в тумане, который всегда окутывает неотомщенных мертвых, приблизились и стали чуть-чуть зримее. И ощущение исполненного долга разглаживало морщины на увядших лицах старух.

Консегюд завтракал в постели и едва не подавился рогаликом, прочитав в «Нис-Матэн» о внезапной смерти Мариуса. Сообщение так взволновало бандита, что он чуть не задохнулся, и Жозетт пришлось прибежать с кухни и долго стучать супруга по спине, пока он не отдышался и не пришел в себя. Лишь убедившись, что муж снова в состоянии говорить, она спросила:

– Ну, что с тобой стряслось, Гастон?

– Погляди сама!

Консегюд протянул газету, и Жозетт прочла несколько строк, посвященных Мариусу Бенджену. Мадам Консегюд не отличалась особой чувствительностью и приняла известие очень спокойно.

– Он был слишком молод, чтобы умереть… но тебе совершенно не следует так волноваться, – только и заметила она.

– Ты, что ж, считаешь эту смерть естественной?

– Наверное, инфаркт или что-то вроде того.

Консегюд покачал головой:

– Ни за что не поверю, пока не выясню, что понадобилось Бенджену на бульваре Салейя в четыре часа утра! Уж кто-кто, а он всегда ложился спать вместе с курами!

– Ну, будь эта смерть хоть сколько-нибудь подозрительной, легавые первыми обратили бы на это внимание! А в газете ни о чем таком нет ни слова!

– Может, ты и права… Позвони сама знаешь куда – сегодня вечером мне надо встретиться с ребятами.

– Что?!

Комиссар Сервионе заставил себя спокойно выслушать собеседника, по телефону докладывавшего ему о результатах вскрытия трупа, обнаруженного на бульваре Салейя. Повесив трубку, он долго смотрел на Кастелле совершенно неподвижным взглядом.

– Бенджена отравили, – наконец сообщил он. – Цианид… Смерть, по-видимому, наступила около полуночи… Первый вывод: тело на бульвар перенесли, значит, о самоубийстве не может быть и речи. В складках одежды нашли обломки салатных и капустных листьев, морковную ботву и прочую зелень.

– Но почему выбрали сульвар Салейя?

– Наверняка только потому, что это ближайшее место, где можно было, не привлекая внимания, оставить такого рода груз.

– Ближайшее от чего?

– От того места, где произошло убийство, и, поскольку я плохо представляю, чтобы убийца мог тащиться с подобным грузом через всю Ниццу, думаю, разумнее всего предположить, что драма разыгралась в старом городе.

– Надеюсь, вы все-таки не предполагаете, что такое дело могли сотворить несчастные старики из…

– О да, Кастелле, именно так я и думаю, а потому сейчас же отправлюсь потолковать с Базилией Пьетрапьяна!

Базилия невозмутимо наблюдала за бесплодными ухищрениями комиссара. А тот, в крайнем смущении, пытался заставить эту старую женщину выложить наконец все, что ей известно.

– Чему я обязана удовольствием вас видеть? – с самым невинным видом спросила Базилия.

– А вы нисколько не догадываетесь?

– По правде говоря…

– Имя Мариус Бенджен вам о чем-нибудь говорит?

– А должно?

– Это один из убийц ваших близких!

– Да?

– Он умер сегодня ночью.

– Да будет Бог ему судьей, раз Он призвал его к себе!

– А вы уверены, Базилия, что это не вы и ваши друзья послали парня к Всевышнему?

– Не понимаю…

– О нет, отлично понимаете! Уж не знаю, как вам это удалось, но я уверен, что Бенджена отравили либо вы сами, либо по вашему наущению.

– Я? Это в моем-то возрасте? А вы, часом, не повредились в уме?

– Вчера утром Бенджен болтался в этих краях.

– Надо думать, не он один.

– Да, но у Бенджена была на то особая причина: выяснить, видели ли вы убийц, Базилия, и представляете ли вы для них угрозу. Вы солгали. На самом деле, будучи в ущелье Вилльфранш, вы следили за событиями. Скажите только слово – и я отправлю за решетку всю банду.

– А потом?

– Что… потом?

– Они наймут адвокатов и выйдут сухими из воды.

– Так вы признаете, что были свидетелем?

– Нет.

– Рассказывайте такую чушь кому угодно, только не мне, Базилия! Хотите, я вам скажу, как все обстоит на самом деле? Вы вбили в свою упрямую башку, что должны объявить вендетту и отомстить за своих! Но только эти времена давно миновали, Базилия! С дикарскими нравами и обычаями навсегда покончено! Существует закон, и я, как слуга правосудия, заставлю вас его уважать! Бог свидетель, я вас очень люблю, Базилия, как любил Доминика, Антуана и Анну, но, клянусь честью, если я найду хоть малейшее доказательство, что это вы прикончили Бенджена, живо отправлю вас в тюрьму!

Старуха улыбнулась.

– А малыши?

– Детей мы отошлем в сиротский приют, раз их бабушка не в своем уме!

– Анджелина вам не позволит.

– Не впутывайте мою жену в эту историю.

Сервионе схватил Базилию за плечи.

– Неужели вы не понимаете, что проще всего сказать правду? Я с огромным удовольствием арестую Консегюда, Кабри и всю их банду. А уж как только они попадут ко мне в руки, клянусь, их никто не вызволит! Но если вы будете по-прежнему упрямо молчать, в конце концов они до вас доберутся, Базилия.

– Я ничего не знаю, комиссар, и совершенно не понимаю, зачем вы мне все это говорите, – мягко заметила старуха.

Сервионе в ярости нахлобучил шляпу и ушел, сильно хлопнув дверью.

Даже входя в лавку Мурато, он все еще кипел от злости. Жан-Батист, наливая в горшочек горчицу, меланхолически грезил о родине. Появление полицейского было для него неожиданным развлечением.

– Добрый день, комиссар!

– Здравствуйте… В котором часу вы вчера легли спать?

Несколько изумленный таким странным вопросом, Мурато не сразу ответил Сервионе.

– В девять часов, как обычно.

– А ваша жена?

– Жена? Не знаю… А это важно?

– В какой-то мере – да. Она дома?

– Конечно!

– Будьте любезны, позовите ее сюда.

Жан-Батист ушел в глубину лавки и надтреснутым старческим голосом крикнул:

– Антония!

Старая корсиканка, ворча, появилась в лавке.

– Может, ты дашь мне спокойно заниматься хозяйственными делами? Гляди-ка, господин комиссар!

– Подумайте хорошенько, Антония… в котором часу вы легли спать прошлой ночью?

– А вам что за дело?

– Я задал вам вопрос, Антония.

– Ладно-ладно, не злитесь! Сколько я помню, часов в десять…

– А может, гораздо ближе к полуночи?

– Тоже возможно.

– А почему так поздно?

– Когда захотела – тогда и легла.

– А вы, случайно, задержались не из-за гостя?

– Какая ерунда! Для меня время ночных свиданий давно прошло!

– Не надо шутить, Антония! Речь идет о смерти человека!

– Ну и что? Вы придаете смерти слишком большое значение, комиссар. Поживите с наше – увидите, как мало это колнует…

– Вы уверены, Антония, что Мариус Бенджен не возвращался сюда ночью?

– А кто это?

– Вчера утром он заходил в вашу лавку.

– А-а-а… Я, знаете ли, обычно не спрашиваю покупателей, как их зовут.

У Сервионе руки чесались отшлепать эту лгунью.

– Запомните хорошенько и вы, Антония, и вы, Жан-Батист: случись с Базилисй несчастье, вина ляжет на вас!

И полицейский ушел, не ответив на вопросы Мурато, который явно ничего не понимал во всей этой истории.

Никто из собравшихся в задней комнате кафе на площади Гарибальди не говорил ни слова, и, даже встретившись взглядом, они поспешно отводили глаза. Появление Консегюда нарушило тишину, как камень, брошенный в колодец.

– Ну?

Все головы повернулись к нему, но никто не ответил. Главарь оглядел всю компанию: Кабри с его грубым лицом и гибкой атлетической фигурой, Акро, похожего на преуспевающего мелкого коммерсанта, как всегда элегантного красавца Пелиссана, верного Бэроля и, наконец, молодого Кастанье – последний казался спокойнее прочих.

– Ну? – повторил Консегюд.

Эспри Акро, назначение которого помощником главаря ознаменовалось такой неудачей, счел своим долгом ответить за всех.

– Что мы можем сказать, патрон? Мы знаем не больше вашего…

– Это-то и плохо! Вы читали вечернюю газету, а? Значит, в курсе, что Мариус умер вовсе не от инфаркта! Его отравили! Вот я и спрашиваю: кто и почему?

Эспри пожал плечами:

– Сами понимаете, будь у нас хоть малейшие догадки – живо отправили бы этого отравителя следом!

– Но, черт побери! – не выдержал Бэроль. – Какого дьявола этого придурка Мариуса понесло в четыре часа ночи на бульвар Салейя?

Фред вскочил:

– Изволь хоть малость повежливее говорить о только что умершем товарище!

– Предупреждаю тебя, Кабри, – рассердился Консегюд, – твое поведение начинает меня здорово утомлять…

– Не надо на него сердиться, патрон, – вмешался молодой Кастанье. – Фред напуган.

Кабри едва не бросился на парня.

– Погоди! Сейчас я тебе покажу, как я трушу!

По знаку главаря Акро и Пеллисан удержали беснующегося Кабри, а Кастанье продолжал:

– Ну, да, Фред, ты боишься… как, впрочем, и все мы…

– Объясни поточнее, Полен, – приказал Консегюд.

– Все очень просто, патрон… За последние много-много месяцев только одно дело могло навлечь на нас серьезные неприятности… я имею в виду кровь… та гнусная история в ущелье Вилльфранш… Мариус в ней участвовал… А ведь вчера, выполняя ваше распоряжение, патрон, Мариус отправился вынюхивать в старый город. И где же нашли его мертвым? На границе того же старого города! Я не верю в совпадения…

Все слушали в гнетущей тишине.

– Ну, и какой же ты сделал вывод?

– Прикончив Пьетрапьяна, Фред натравил на нас и полицию, и корсиканцев. Возможно, Мариус стал первой жертвой. Кто следующий?

Бандиты почувствовали, что у них пересохло в горле, и долго никто не решался заговорить. Наконец Фред возмущенно заорал:

– Идиот! Полиция никого не убивает, а в «малой Корсике» остались одни древние бабки и деды!

Кастанье презрительно фыркнул.

– Чтобы подлить в стакан цианида, вовсе не надо иметь мускулы, как у грузчика.

– Ну, что ты об этом думаешь, Фред? – с иронией осведомился Консегюд.

– Я хочу только одного: чтобы вы послали туда меня! Уж я вытрясу из старичья всю правду! А потом удавлю виновного!

– Несчастный кретин! Только и умеешь, что лупить да убивать, да? Не понимаю, как я мог доверить тебе важный пост! Нет, ребята, тут надо действовать очень осторожно… по крайней мере, пока мы не знаем ни кто на нас ополчился, ни почему… Стало быть, никаких необдуманных поступков! Не говоря о том, что смерть Мариуса, возможно, просто несчастный случай… Проголодавшись, он ел что ни попадя… а поскольку он всегда был голоден…

– Ну, не до такой же степени, чтобы закусывать цианидом!

– Разумеется… Главное для нас – выяснить, что затевается в «малой Корсике». Если, конечно, там и в самом деле неспокойно…

– Хотите, я охмурю ваших бабок? – небрежно предложил Барнабе Пслиссан. – Готов спорить на что угодно, не пройдет и часу, как все они начнут меня обожать и расскажут все свои мелкие секреты. Если у вас нет возражений, я завтра же вечером дам подробный отчет…

Ночью комиссар Сервионе ворочался с боку на бок. В конце концов Анджелина не выдержала:

– Да полежи ты хоть минуту спокойно!

– Никак не могу уснуть…

– Прими таблетку!

– Чтобы завтра утром ничего не соображать? Благодарю покорно! И, подумать только, все из-за этих полоумных старух!

– Ты обвиняешь их без всяких доказательств! Почему ты даже мысли не допускаешь, что они сказали тебе правду?

– Потому что все они лгуньи!

ГЛАВА III

То, что другим казалось тяжкой повинностью, лишь забавляло Барнабе. Он считал это новое задание своего рода тренировкой и заранее хихикал, думая о том, как испробует на старухах тактику, до сих пор приносившую ему столько побед над молодыми. Сумеют ли бабки устоять перед магией слов, власть которых над сердцами давно доказана? Барнабе не сомневался, что возраст не имеет значения. Надо только сменить тему. Например, говорить больше о прошлом, чем о будущем, и делать комплименты потоньше. И Пелиссан твердо решил показать приятелям-завистникам, на что он способен. Он притащит на блюдечке с голубой каемочкой ответ, которого все они ждут, дрожа от страха. И ни на секунду он не вспомнил о Мариусе Бенджене, погибшем такой странной смертью. Барнабе считал Мариуса славным, но туповатым малым и, не видя между собой и приятелем ровно ничего общего, полагал, что сам не может подвергнуться тем же опасностям (если, конечно, Бенджен и в самом деле пал жертвой излишнего любопытства). В окна лился солнечный свет, золотя не слишком пышную обстановку комнаты. Барнабе, завязывая перед зеркалом галстук, с восхищением разглядывал свое отражение. Потом он принялся насвистывать модную песенку. Парень чувствовал себя молодым и полным сил и к тому же верил в собственную неотразимость. Стало быть, весь мир принадлежит ему.

На пороге дома, выходившего фасадом на улицу Ласкари, Барнабе остановился и полной грудью вдохнул ароматный теплый воздух, а потом подмигнул проходившей мимо хорошенькой девушке. Та пожала плечами. Парень улыбнулся. Все они сначала воображают, будто возьмут над вами верх, а потом так привязываются, что не отцепишь. Пелиссан закурил сигарету и неторопливым шагом двинулся в сторону площади Гарибальди и старого города.

Старая Базилия вела внуков из детского сада. Она держала за руки Марию и Розу и не сводила глаз с Жозефа, скакавшего от витрины к витрине. Бабушка Пьетрапьяна считала старую Ниццу чем-то вроде своих владений и важно кланялась в ответ на приветствия людей, хорошо знавших о ее тяжких утратах. Весь квартал восхищался мужественной женщиной и глубоко сочувствовал ее горю. Мелкие торговцы угощали детей лакомствами и растроганно вздыхали:

– Какое несчастье! И что с ними, с бедняжками, станет…

Внезапно Базилия побледнела и инстинктивно прижала к себе детей. В нескольких шагах от нее, болтая с размалеванной девицей, стоял один из тех, кто убил ее родных, превратив жизнь в пустыню. Барнабе Пелиссан… Базилия знала имена, повадки и слабости каждого из убийц. Сейчас Барнабе флиртовал. Недаром у него репутация отчаянного бабника. Заметив, что Пелиссан смотрит на нее и детей, Базилия огромным усилием воли постаралась скрыть обуревавшее ее волнение и горячо взмолилась Небу, чтобы Барнабе попал в ее сети так же, как до этого Бенджен. Старуха нисколько не сомневалась, что Всевышний полностью одобряет объявленную ею вендетту. Ни жалости, ни угрызений совести она не испытывала. Базилия жила теперь ради одной-единственной цели: убить тех, кто убил ее близких.

Старуха поспешила отвести детей домой и ненадолго поручить их заботам Мишель Гаро, работавшей в швейном ателье на улице Шато. Мишель очень дружила с Анной и теперь, помогая бабушке Пьстрапьяна, часами шила у окна, а заодно приглядывала за малышами. В свои двадцать пять лет мадемуазель Гаро отличалась и красотой, и здравым смыслом, а поскольку больше у нее, в сущности, ничего не было, вовсе не хотела ни с кем делить нищету. А на романтические мечтания у нее просто не оставалось времени.

Базилия всегда чувствовала себя главой семьи. Разумеется, она всегда старалась создать впечатление, будто, в полном соответствии с древней корсиканской традицией, обладает всеми угодными Богу достоинствами покорной супруги. Но близкие знали, что, хоть Базилия никогда не противоречит мужу и внешне как будто покоряется его воле, на самом деле просто выжидает удобного момента, чтобы навязать Доминику свою точку зрения, причем муж в конечном счете проникался мыслью, будто это он ее убедил. Да, что ни говори, женщина с характером, вполне достойная восхищения и очень опасный противник.

Базилия наблюдала за Пелиссаном в окно. По всей видимости, бандит толком не знает, в какую дверь постучать. Меж тем он, несомненно, явился сюда не просто так. Очевидно, какой-то корсиканский святой, следивший за ходом операции с горних высей, направил стопы Барнабе к лавке колбасников Пастореччья. В семьдесят пять лет Коломба еще сохранила остатки былой красоты – не зря ведь полвека назад она слыла прекраснейшей девушкой Аяччо. Тогда Коломба предпочла всем другим ухажерам Паскаля и, несмотря на все тяготы жизни, никогда не жалела о своем выборе. Больше всего Коломбу занимали любовные истории и даже теперь, на восьмом десятке, она сопереживала любым рассказам о сердечных драмах. Увидев, что убийца вошел в лавку Пастореччья, старая Базилия торжествующе улыбнулась. Донжуан с городского дна не мог бы выбрать лучшую собеседницу, чем Коломба, до сих пор не утратившую девичьей восторженности. Базилия торопливо набросала записку и позвала Мишель.

– Детка, отнеси это письмо к Пастореччья и передай Коломбе. А потом подожди ответа. Надеюсь, тебя это не слишком затруднит?

– Конечно нет, мадам Базилия.

Увидев Коломбу, Пелиссан поразился нежности ее взгляда, придававшего морщинистому, поблекшему лицу неожиданный блеск молодости. И он сразу же перешел в наступление:

– Господи! Какие же у вас красивые глаза, мадам!

Коломба на мгновение опешила, но очень быстро вновь погрузилась в привычную атмосферу романтических грез и улыбнулась любезному молодому человеку.

– Когда-то, быть может, это и соответствовало истине. – жеманно просюсюкала она.

– Как бы я хотел познакомиться с вами в тс времена, когда вам было двадцать лет!

Мадам Пастореччья смущенно хихикнула.

– Не говорите так!

– Почему же?

– Потому что тогда вы тоже были бы стариком вроде меня!

– Я уверен, что женщина с таким взглядом не может состариться!

Барнабе говорил почти искренне.

– К несчастью, Небо с вами не согласно…

Появление Мишель прервало эту галантную болтовню. Барнабе окинул мадемуазель Гаро взглядом знатока и тут же решил, что эта красивая девушка, по-видимому застенчивая и скромная, могла бы только украсить его коллекцию доверчивых жертв. По выражению лица Мишель Коломба поняла, что та зашла в лавку не просто так.

– Тебе что-нибудь нужно, Мишель?

– Я принесла письмо.

– Письмо?

– Да. И должна дождаться ответа.

Мадемуазель Гаро протянула лавочнице письмо, та удивленно взяла его и извинилась перед Пелиссаном:

– Я должна сходить за очками…

Барнабе только и мечтал остаться наедине с девушкой, а потому поспешил успокоить мадам Пастореччья:

– Не тревожьтесь из-за меня, я никуда не спешу.

Коломба вышла из комнаты, думая, что теперь таких милых и любезных молодых людей почти не встретишь. А Пелиссан, едва старуха исчезла из виду, завязал разговор с Мишель.

– Знаете, мадемуазель, когда я сюда вошел, меня просто поразили глаза этой пожилой дамы…

Красавчик очень не понравился девушке, но из вежливости ей пришлось ответить:

– Коломба Пастореччья была известной красавицей.

– По-моему, вам тоже грех жаловаться на сей счет…

Мишель промолчала. Она терпеть не могла таких разговоров. А Барнабе продолжал настаивать:

– Я сказал вам, что думаю. Такую красотку не часто встретишь на улице!

– А я не имею обыкновения болтаться на улице!

– Еще бы! Вам бы проходу не дали!… Меня зовут Барнабе Пелиссан. А вас?

– Мишель.

– Мишель… а дальше?

– Какое это имеет значение?

– Верно… Мишель и Барнабе… Барнабе и Мишель… хорошо звучит, не правда ли?

– Нет.

Парень хмыкнул. Крошка не сдается сразу – тем лучше. А Коломба тем временем читала записку Базилии.

«Коломба, парень, что сейчас у тебя, – один из убийц. Веди себя похитрее. Он попытается узнать, была ли я в хижине в день бойни. Скажи, что нет и что я будто бы сидела дома с больными детьми. Непременно выясни, где он живет, и пусть подольше посидит с Мишель. Потом все объясню. Целую тебя.

Базилия».

Супруга Паскаля Пастореччья не отличалась особой проницательностью, но если она и не поняла толком планов подруги, то так давно привыкла считать Базилию человеком, которому следует повиноваться без рассуждений, что не колебалась ни секунды. Она сделает все, что нужно.

А в лавке события развивались. Презрительное равнодушие Мишель все больше подстегивало интерес Пелиссана. Думая о той минуте, когда эта недотрога наконец станет «совсем ручной», он даже щурился от удовольствия.

– У вас, случаем, не найдется свободного времени в один из ближайших вечеров?

– Зачем?

– Да чтоб погулять со мной, конечно!

– Я встречаюсь только со знакомыми людьми.

– Я ничего так не хочу, как познакомиться поближе!

– А я нет.

– Я вам не нравлюсь?

– Не особенно.

– Почему?

– У вас слишком самоуверенный вид.

Парень гордо выпрямился:

– На то есть особые причины.

– Не сомневаюсь.

– Вы живете вместе со своей семьей?

– То, как я живу, вас ни в коей мере не касается!

– А если бы я признался, что, с тех пор, как вы сюда вошли, я не могу думать ни о ком другом?

– Так подождите, пока я уйду.

Барнабе начал нервничать. Он привык покорять одним своим видом и теперь впервые терпел поражение. От растерянности парень стал неловким.

– Мне не нравится такой тон, моя крошка!

– Во-первых, я не «ваша крошка», а во-вторых, коли не нравится – молчите, и мне не придется отвечать.

Пелиссан решил, что, когда Мишель станет его любовницей, он заставит ее дорого заплатить за подобную дерзость. Тем временем Коломба на кухне сочиняла ответ Базилии.

«Моя дорогая Базилия, можешь на меня положиться. Я слышу, как этот человек разговаривает с Мишель. Кажется, она пришлась ему по вкусу. Уж не знаю, что ты придумала, но уверена, что это замечательно.

Твоя Коломба».

– Короче говоря, – продолжал Барнабе, – вы еще не встретили своего хозяина? То есть я имею в виду человека, которому с удовольствием подчинялись бы всегда и во всем?

– Нет, и, честно говоря, вряд ли такой тип скоро появится на моем пути.

– Кто знает, дитя мое, кто знает? Вы по-прежнему не хотите сказать мне, где живете?

– Нет.

– Ба! Я и сам узнаю.

– И что потом?

– А это – сюрприз!