Текст книги "СССР"
Автор книги: Шамиль Идиатуллин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– А что, есть такие ощущения? – осведомился Кузнецов.
– Все может быть.
– Эх. Ну тогда вообще всем не до фикций будет. Эх и еще раз эх.
– Народу-то говорить? – мрачно спросил Валенчук.
– А смысл? На труд мобилизовать – так он и так мобилизован. Воевать пока рано. На будущее оставим. Не кричи: «Волки!» А организованного непонимания вроде рано бояться: профсоюзов-то у нас нет, слава богу.
– Есть, – сказал Игорь.
– Не понял. Где, когда, кто?
– Он еще неоформленный то есть, но лидер уже налицо – Дмитрий Маклаков такой, очень... э-э... правдоискательный молодой человек.
– Кто такой, почему не знаю? – вскинулся я.
– Я знаю, – сказал Кузнецов. – Нудный парень. Дружок нашего буяна Паршева.
– Со шрамом который?
– Причем этот шрам Маклаков ему и посадил, – сказал Игорь.
– Ух ты, – восхитился Кузнецов. – У них особые отношения, что ли, аля-улю?
– Особые, но без улю. Там вообще громкая история была.
– Помню, – сказал я. – Только, Игорь, нам больше громких историй нельзя. И забастовки вообще ни к чему. Возьмись, ладно?
Игорь кивнул.
Кузнецов побарабанил по столу и спросил:
– Еще идеи? Другие резервы?
– Дурацкие предлагать? – осведомился Луценко.
– Да в нашем положении все дурацкое, – сказал я.
И Луценко принялся вколачивать:
– Коммерческое использование жэдэ. Туризм. Расширение поставок оленины, в том числе за бугор.
Игорь еле слышно вздохнул. Луценко, не отвлекаясь, продолжил:
– Поставки «союзников» и «кипчаков» за бугор.
– Нет, – сказал Кузнецов, но Луценко не остановился:
– Продажа отдельных лицензий за бугор. Договорились же, дурацкие. Да у меня и все уже – только ваша идея осталась.
– Какая еще?
– Ну, собственная валюта.
– Ё...
– Сергей Владимирович, – прошипела Маргарита.
Луценко не стал отвлекаться:
– Да нормальная идея, и название уже, будем считать, есть – финсоветы.
– Можно кредиты, да хоть очки, – сказал Тарасов, вот тоже сепаратист на нашу голову. – Все равно у нас девяносто девять процентов расчетов безналичные, на другую валюту перескочить – дело двух дней, правильно, Маргарита Владимировна?
– Все мозги разбил на части, все извилины заплел, – горестно сообщил Кузнецов.
– Почему два, за час все приложения переводятся,– суховато сказала Маргарита. – Разбить потоки на внешние–внутренние и, как сказать, вообще балансы развести – дольше, но тоже на день работы. Если цифровики помогут.
Кузнецов издал странный звук, который завершился словами: «Даже кто безумен был».
Луценко вдруг развернулся к Тарасову:
– А ты ведь про очки не зря сказал. Думаешь, можно пользователей совсети потрясти?
– Ну, вариант.
– Вы о чем? – не выдержал Кузнецов.
– О конвертации ресурсов, – объяснил Тарасов.– У нас по сетьсовету сколько зарегистрировано?
– По совсети. Это у Иванова уточнять надо, у Ромы.
– Под сто сорок тысяч на начало месяца было, – сказал я. – Сейчас, с учетом динамики продаж, должно быть за сто шестьдесят.
– Вот. Даже если с них по десятке стрясти, уже полтора ляма получится. А это все ребята лояльные, они и больше с радостью дадут.
– На этом лояльность и кончится, – заметила Даша.
– Так это схему придумать надо, – назидательно сказал Луценко. – Не зря же Тарасов про очки-то.
– Еще и за пирамиду сядем, – простонал Кузнецов.
– Есть такой момент, – согласился я. – Но и зерно есть. Обдумать надо. Тем более что это за день не делается. А никто не понял, что на самом деле есть точно такая же тема, которая даст больше полутора лямов, причем без схем и гораздо быстрее?
Я оглядел совет. Совет напряженно размышлял.
– Алик, мы знаем, что ты самый умный, – сказал Кузнецов. – Не тяни кота за...
– В конце уже концов, Сергей Владимирович! – воскликнула Маргарита.
– За хвост, елки-палки, мне теперь жевать только, что ли? – возмутился Кузнецов.
– Ну, никто не догадался? – спросил я, глядя на Валенчука как самого опытного. – Где у нас есть платежеспособная масса, которая не то что может – должна ясак отдавать каждый месяц?
– Партвзносы, – сказала Даша, глядя в окно.
– Во-от, – протянул я.
Народ зашумел, переглядываясь. Кузнецов неподвижно смотрел в стол, потом медленно поднял голову и сказал:
– На монетах заместо герба. Какое у нас членство?
– Под сто тысяч что-то, – сказал Игорь.
– Как у нас тут считать принято? – спросил я. – Каждый десяткой скинется – уже миллион. А если полтинником...
– А если миллионом... – подхватил Кузнецов.
– Завидуешь. В общем, надо закон о партиях посмотреть – что мы можем и в каких целях, это я сам, конечно, – плюс материалы строгой отчетности. Даш, займешься? Даш.
– Это я сама, конечно.
Не то чтобы в зале повисла мертвая тишина, но пауза получилась выразительной. Я незаметно вздохнул и попросил:
– Даш, давай без, это самое...
– Ребят... – начал Кузнецов, но Даша, встряхнувшись, перебила:
– Всё-всё, я поняла. Недослышала сперва.
– Вот и хорошо. Тогда, значит...
Дальше я не услышал, потому что громко сказал:
– Приветствую, Мак Саныч, – жестами извинился перед советом и поспешно вышел в коридор.
Разговор вышел не слишком продолжительным, но небывало экспрессивным. Так что вернулся я потрепанным, злым и веселым. Меня напряженно ждали. Но заговорил я не сразу, сперва тщательно огладил костюм, потом аккуратно уселся за стол, потом сложил ручки. Не издевался, а пытался усадить себя на допустимый здесь и сейчас эмоциональный и лексический уровень.
– Ну, – не выдержал Кузнецов.
– Ага, сейчас. Значит, в целом все зашибись, плюс нюансы. То есть не то что новость хорошая – новость плохая, а нормально все в целом. Короче. Первое – я мудак. Ага. Второе – ты, Сергей Владимирыч, безответственный мудак. Да-да, это я мягко формулирую.
– Суперновости, – не выдержал Валенчук.
– Ага, – согласился я. – Третье. Ты, Сереж, еще и везучий мудак, ну или там очень убедительный. «Не знаю, что он там наговорил Мордюшенкову, но тот задристал жидким пол-Москвы и заразил этим жидким всех наших кураторов почти до верха. И теперь с ними очень удобно разговаривать». Конец цитаты. Короче, смысл такой, что к вечеру транши пойдут.
Маргарита невероятно звонко взвизгнула, мужики с облегчением выругались – вроде одинаково, одновременно и все, кроме Игоря, который задрал голову и прикрыл глаза. Даша смотрела в окно.
– Есть, в общем, ощущение, что пошла обратная команда. Теперь велено сделать вид, что все это было недоразумением, и быстренько отыграть назад.
– А передумают, – сказал Игорь, не открывая глаз.
– Могут. Поэтому Рычев сегодня еще займется оформлением гарантий, ну, каких возможно.
Кузнецов с силой выдохнул в кулаки и спросил:
– Так все, отбой воздушной тревоги?
– Не-а, – сказал я. – Теперь четвертое. Мы все тут рёхнутые Аники-воины и фигней маемся. Пятое. Велено маяться и дальше. В смысле, всё, о чем говорили, надо, как договаривались, посчитать, к концу недели собрать и изучить по трезвянке. Может пригодиться, еще раз конец цитаты.
– Аники, – фыркнула Маргарита.
– Всё? – спросил Кузнецов, так и не разжавший кулаков.
– Почти. Последнее. Леш, домик для Рычева готов?
– Да сто лет уже, я ж говорил, – подумав, возмутился Егоршев и тут же насторожился: – А чего?
– Да всё, переезжает он.
– Ни фига себе, – медленно сказал Баранов. – Типа, на ПМЖ?
– Типа. Давно ж обещал.
– Из Москвы увольняют?
– Экой ты пронзительный. Сам спроси.
Кузнецов разжал наконец кулаки и спросил, разглядывая пальцы:
– Когда?
– Через месяц. Хоть в отпуск нормально сходим,– сказал я.
И даже хихикнул, сообразив, что так и есть.
4
Очнулся...
Сплюнул...
«На какой мне черт
работать
за гроши
на их Советы хамьи?!»
Владимир Маяковский
Бравин некоторое время смотрел вслед Камалову, который почти перестал хромать и вообще смахивал наконец на здорового человека. Потом дал пару команд ребятам, чтобы не скучали, и пошел к Кузнецову.
Кузнецов явно только вышел из замысловатой беседы: пялился в случайный кусок пространства, постукивая пальцами по зубам. Игорю он не обрадовался, но и рожи корчить, как уже бывало, не стал: буркнул что-то в воротник, будем надеяться, заметку для памяти, а не ругательство, и пригласительно махнул рукой.
– Я на минутку буквально. Посоветоваться хотел: как полагаешь, есть смысл пройтись по нашим регионам, дебиторов чтобы малость в чувство привести?
Кузнецов подумал, выпятил губу, пожал плечами:
– Да не, проехали уже, наверно. Сами сейчас отыграют до копеечки. Команда ж пойдет.
– А если не до всех дойдет?
Кузнецов снова пожал плечами. Игорь сказал:
– Ладно, лютовать не будем, но с ребятами в регионах пообщаюсь. Надо все-таки определенные мероприятия провести.
– Игорь Бравин – кошмар неплательщиков. Тем и славен.
– Ну, нашей славе с вашей не тягаться.
– Не-е. Это ты у нас красавец и все такое. Имя редкое героя, имя бравое ваще. А мое имя не встретишь в рекламах популярных эстрадных певцов. Ну что такое Сергей Кузнецов? Просто симбиоз двух самых распространенных сочетаний.
– Каких это? – заинтересовался Игорь, присаживаясь.
– А то не знаешь. На первом месте Сергей Иванов, на втором – Андрей Кузнецов.
– Это статистика такая, что ли?
– Это жизнь, Игорек. Вот, и я промеж. На что тут претендовать?
– Здрасьте. А Вовка Смирнов?
– Ну, Вовка. Вовка. Да ладно, третье место не считается. И по-любому они нам, Сергеям да Кузнецовым, в пупок дышат.
– В Союзе только таких Вовок три штуки.
– Да? – оживился наконец Кузнецов. – А Кузнецовых сколько?
Игорь зажмурил один глаз, припоминая, но выпалил будто давно заготовленное:
– Шесть Кузнецовых, Андреи есть, да. Сергей есть еще один. Три Ковалевых, еще есть Коваленко и Ковальчук.
– Так. Ты весь персонал наизусть помнишь, что ли?
– Это моя работа, – скромно ответил Бравин.
– Врешь. Ивановых сколько?
– Сереж, не поверишь – девять. Шестеро мужиков, остальные тетеньки, как Алик говорит.
– Врешь, – повторил Кузнецов. – Чего ржешь-то?
– Я ж говорю – не поверишь. Вчера документы подписывал на перевод одной там Ивановой с третьего на АЭС, рокировочка такая, ну не важно, короче, замучился ее из списков удалять – вот и пересчитал всех.
– В самом деле смешно, – недоверчиво согласился Кузнецов. – А Камаловых сколько?
– По ведомости два, по регистру три, – спокойно сказал Бравин. – А что?
– Проверка паспортного режима.
– Слушай, проверяльщик, ты мне вот что скажи. Камалов сегодня всплыл, потому что возвращается наконец, или так и будет дальше дурью маяться?
– Так у него и спроси.
– Я и спросил.
Кузнецов покатал по чистенькому столу «союзник» и сказал:
– Интересно. И что Камалов?
– Сказал, будет дальше дурью маяться.
– А почему?
– Дети у него, говорит.
– Ё, какие дети? Элька второго, что ли, родила? Или рожает?
– Да нет, он не про своего, а про школу. Нельзя, говорит, детишек бросать на полдороге. Отсюда следует, пока, говорит, класс не выпущу, важнее дел нет.
– А, точно. Мне тоже говорил, но я как-то... Вот орел. Сперва город чистит, потом по канализациям лазит за всю дирекцию. То есть спасибо ему, но... Потом каратэ это, пол-Союза с толку сбил, на кулаках все отжимаются, пфуй. Теперь вот Макаренкой заделался – ты в курсе, кстати, что он пол-НТЦ подписал уроки вести? Ко мне уж Бочкарев подбегал, ножками топал, ругался, говорит, доценты с кандидатами запутались в нулях, к детишкам им никак, буду жаловаться ООНу. А я говорю – ничего не знаю, есть совет, есть председатель, его слово никакой исполком не сокрушит, ать-два.
– Сереж, а что все это значит? Чего он, как это, дауншифтует, да? То есть сперва понятно – лечился, пальцы потерял, потрясение, потом Азаматулла, тоже понятно. Но ведь полгода прошло уже.
– А какая-то епитимья у него, по ходу. Я не вдавался. Пару раз сунулся к нему, толку нет – ну и в общем-то, как говорится. Не злоупотребляет, трудповинность с части народа снял, зарплату себе срезал – и ладушки. То есть здесь, – Кузнецов постучал себе по лбу, – все осталось, а вот здесь, – стук по животу, – скисло чего-то.
Он помолчал, играя с «союзником», над столом вскидывались и тухли ломти новостного ролика, что-то боевое про Ирак или Афганистан, – потом сказал:
– На самом деле советы-то дает, конечно. Консоль вот эта сегодня – его идея-то.
– Да я уж понял.
– Что ты понял?
– Ну, чувствуется рука мастера, – объяснил Бравин.
– А у меня, значит, не мастера.
Бравин спросил:
– Серый. Тебя кто-то обидел?
– Проехали.
– Дело ваше, товарищ начальник.
– Да не, просто странно это. Вроде пашу круглыми сутками, дергаюсь чего-то, затыков нет, решаем вопросы, а все равно: а Камалов когда выйдет? а Алик скоро вернется? а с Галиакбаром Амировичем согласовано? Стокгольмский синдром в виде любви к начальнику. То есть я понимаю, что Алик классный парень и многое тут придумал, но, блин... Тебя я тоже не устраиваю, а? А кто бы устроил – Алик? Или ты сам, а? Ну признайся, завидуешь, что стартанули одновременно, а теперь я вот здесь, а ты где-то там?
Игорь смотрел на Сергея с удивлением. Не дождавшись иной реакции, Кузнецов махнул рукой.
– Достало эрзацем быть. Зиц Фунт, блин. Даже мудак я во вторую очередь, а Алик – в первую.
– Да, это обидно, наверное. Слушай, Серый, в самом деле: а на фига ты того чувака кошмарил? Ну, Мордюшенкова из казначейства, которого я телефон нашел.
– Телефон для меня как икона, – сообщил Кузнецов. – А чего такого, мило же получилось в итоге.
– Ну да, мило, но могло ведь и наоборот – подставились бы капитально.
Кузнецов, нехорошо заулыбавшись, откинулся на спинку кресла.
– Опа. Это допрос, что ли? Если допрос – иди на хуй и вызывай повесткой.
Игорь терпеливо объяснил:
– Согласно закону об оперативно-розыскной деятельности, у меня нет права заниматься такой деятельностью и, соответственно, рассылать повестки.
– Молодец, зачет. Тогда просто иди на хуй.
– Как скажете, – сказал Игорь, встал и пошел к выходу.
Кузнецов сказал ему в спину:
– Все, блядь, умные, шояебу, все спецы, и Камалов спец, и Бравин спец, только отчего-то про забастовку спец Бравин, по ходу, не знает ни хера.
Игорь остановился, слушая.
– Видать, ему закон об оперативной деятельности запрещает знать, что его дружочек Дима Маклаков в шесть устраивает маевку, или как там ее назвать, короче, учредительный митинг. Про забастовку, еси чё. Между вторым и третьим, еси чё. Я своих послал, еси чё, а ты?
До пустыря между участками, который последний год сужался как мокрое пятно на солнцепеке, но все еще занимал пару гектаров, Игорь долетел за пятнадцать минут. Последние пять в зеркалах маячил форсированный «кипчак», но дистанцию не сокращал, потому Игорь решил пока не обращать на него внимания. Он проехал до конца более-менее заметной тропинки, потом сделал еще сотню метров по жесткому даже на вид ягелю и остановился на краю плоского участка – дальше сопка шла чуть вверх, потом чуть вниз, к Ваху. Там и топтались полсотни рабочих с Димой во главе. То есть Игорь, спасибо совести и личным допускам, мог движением пальца или одной фразой не только уточнить общее число заговорщиков, но и составить их пофамильный список, ранжированный по возрасту, союзному стажу или месячным затратам. Но этим все-таки пусть ребята из отдела займутся, если Игорь облажается. А наша задача – не облажаться, а решить или хотя бы купировать проблему.
Водитель форсированного «кипчака», остановившегося поодаль, понял, что обращать на него внимание Игорь не собирается, а собирается идти в народ. Дверца хлопнула, вышел, естественно, Кузнецов, окликнул Игоря, кликнул погромче, подбежал.
Бравин дождался, ему нетрудно.
– Игорян, ты извини, пожалуйста, ну увлекся я. Все говорят: Бравин – человек изо льда и стали, монстр вечной мерзлоты, его фиг выведешь. Варюшкин там, Камалов тоже. А я-то тебя подольше знаю, разного помню – дай, думаю... Ну и разозлился, если честно, в самом деле. Опять же хронический недоеб телесного низа и перееб головного мозга сказывается. Короче, завелся, увлекся, рвал рубаху и бил себя в грудь, говорил, будто все меня продали. Был неправ. А про тебя не врали, по ходу. Мне бы кто такое сказал, что я тебе, ну вот что угодно сказал бы, любую часть, честно говоря, на месте бы пришиб. На месте. Вот так вот. И ногами еще, наверное. Прости, а?
Игорь изучил жиденькую кисею на дне страшно синего неба и сказал:
– Прощать еще говно всякое. Живи. Только дальше, прошу очень, без таких испытаний. И про маевки всякие предупреждай пораньше.
– Да ладно ты, – мгновенно налившись уверенностью, сказал Кузнецов. – Несколько нормальных парней там есть, они бы все устаканили. Да я и сказал бы по-любому, да на сей раз, видишь, беседой увлекся да и узнал вот прямо перед тобой. А сейчас ты выйдешь, скажешь речь про зарплаты, про социальный минимум и сверкающую, как там, истинность советской власти, Маклакову в морду впишешь – и все, победитель, бери их теплыми.
– Не, Сереж, – серьезно возразил Бравин. – В морду тут нельзя. Маклаков, конечно, неправ, но он имеет право на неправоту.
– Чего так?
– Мы сами ему такое право дали. Сперва – когда вербовали и гарантировали совет да любовь. И теперь – когда дали повод усомниться в гарантированном минимуме. Задавить это можно, но тогда мы через полгода взрыв получим. Недовольные будут всегда и везде. Наша задача – делать так, чтобы общаться с ними большинству было не страшно, а западло. Иначе будет антисоветская власть и полный Горбачев.
– О, я ж говорю, заслуженный юрист, Вышинский. Обострение классовой борьбы, все правильно.
– Хотел бы я тебя иногда понимать.
– Вырастешь – поймешь. Для этого, правда, книжки читать надо.
– Я не в этом смысле.
– А если не в этом – так понять человека можно, лишь оказавшись на его месте. Возвращаясь к давешнему разговору: следует ли трактовать твои слова так, что ты хочешь оказаться на моем месте?
– Упаси Бог.
– Правильно. Упаси тебя Бог.
– Это угроза, что ли?
– По-моему, пожелание. Но ты у нас юрист, ты и трактуй.
– Трактовка такая: быстренько поворачиваемся вот в эту сторону и как бы случайно выбредаем на разночинцев, пока они Герцена какого-нибудь не разбудили.
– Его декабристы разбудили, деревня. Пошли.
И они пошли.
5
И приказал он высечь
Немедля весь совет.
Алексей Толстой
– Стоп. С этого места подробней.
– Он сказал: задумай любую фразу...
– Нет, давай чуть назад, о чем вы до этого говорили. Хочется механизм понять.
– Мне тоже. Ну, в общем, вкратце, да?
– Уж пожалуйста, полной версии мне по ноздри хватило.
– Вкратце – я сказал, что мы ведь предупреждали, а вы допрыгались, так что по-хорошему больше не будет, будет по-плохому. Он сказал, что это нечестно, мы ведь зарабатываем как полагается, дайте хоть то, что заслужили...
– Ты обещал вкратце.
– Д-д-д... Прошу прощения. Ну, в общем, он опять начал, что мы толкаем их в объятия Западу и ему очень не хотелось бы обниматься, но пока он гарантирует сохранность эксклюзива, а если будет голодуха, то ничего гарантировать уже не сможет.
– Секундочку. Вот так прямо и сказал?
– Ну, «эксклюзив» он не говорил – они ж повернуты на чистоте речи, что тот адмирал, поэтому что-то типа особости или исключительности сказал, но в целом...
– Я не про термины. По существу – он пригрозил сдачей технологий?
– Скорее, намекнул, но да, очень прозрачно.
– Совсем нюх потерял. Мечта прокурора. И про деньги свои тоже всерьез говорил?
– Скажем так, заявления своих псов дезавуировать не стал. Если не совсем дословно, но близко к тексту, то примерно так: «– Ты банкрот. – Я не банкрот, у меня море ликвидных активов плюс товарный оборот как у Бельгии. Мне просто агрегат М-два прикрыли – так что дай быстро другой вариант, чтобы собственный не агрегировать».
– А говоришь, на чистоте повернуты. Набрался терминов.
– Ага, я сам в шоке. Старательный, глубоко копает. Видать, впрямь давно об агрегатах думает.
– Дальше.
– Ну, дальше уже почти кульминация. Я ему сказал, что он вот сейчас сидит и плавно превращает себя и товарищей своих из дурковатых, но уважаемых товаропроизводителей в воров, смутьянов и госпреступников почище Емельки Пугачева, и завершил как-то так: пока мы ведем внутренние разборки, вы живы и здоровы, но на ноготь к госгранице двинетесь, голову только повернете – в плане валюты, передачи технологий, культурного сотрудничества – копец, армия открывает огонь на поражение. А он сказал: так у нас ведь своя армия, не с огнем, правда, но с таким дымом, что не оберетесь, ребята.
– Высокая поэзия. И?..
– И я сказал, что дым его жидкий, а труба низкая: мы вас можем на ремни резать и зачистки проводить так, что горы Кавказа профсоюзной лечебницей покажутся – и ни одна сволочь в подлунном мире ни о чем не узнает, потому что своих журналистов у вас нет, а чужой сроду без нашего ведома до вашего Мухосранска не доберется. А он сказал: да у меня четыре тыщи журналистов, десять тыщ собкоров и еще мильон внештатников, которые пашут не за страх, а за совесть.
– Задумай любую фразу?
– Да, вот тут он и сказал: задумай любую фразу. Желательно самую идиотскую и неповторимую. Я говорю: температура поднялась или темечко давлением вышибло? А потом интересно стало, я ему по-русски так сказал, длинно, а он говорит: это все знают, давай оригинальное.
– Что сказал-то?
– Да ну, Всеволод Михайлович.
– Я не девочка, с твоих слов не поседею.
– Я извиняюсь, «На хуй, блядь, ебать-копать, переебать и подъебать». Извиняюсь еще раз.
– М-да. Детсад, третья группа.
– Я извиняюсь. Он, короче, забраковал, я поднапрягся и какую-то совсем чушь придумал: «Рык союзный разлетелся – Макс макакою оделся».
– Это лучше. Ему понравилось?
– Не знаю. Он так спокойно сказал: проверь теперь по поисковикам распространение этой фразы. Я говорю: маразм. Он настаивает, я проверил – ну ноль, конечно. И в чем фокус, спрашиваю? А он говорит: а у нас все без фокусов, по-честному. И пора вам понять, что фокусами, враньем или там фрагментарной скупкой трудящихся вы нас не сковырнете. Только война – а война ни вам не нужна, ни нам. Я говорю: внутри страны войны не бывает, бывает наведение порядка. А он словно не слышит. Говорит: и все будут знать, что законом вы ничего не смогли. Я говорю: а чего это не сковырнем? Пакет размоем, и адьё, мсьё. Он говорит: ага, не в курсе, значит, что у нас официально народное предприятие и пакет придется вымывать из-под четырех именно что тысяч человек? Я говорю: тю, тем легче, хлопот и затрат меньше. Подождем, пока вы оголодаете совсем, пришлем ребят с кэшем, и они втихую у твоих четырех тысяч весь твой Союз за копейку скупят – да у двух тысяч скупить будет достаточно, верно? Он говорит: неверно.
– Ну да, голосовалка-то и вообще последняя рука у него.
– Он так и сказал. А я ему: и тут мы вспоминаем бессмертное изречение: «Есть человек – есть проблема».
– Зря.
– Ну, наверное. Только он обрадовался так, говорит: о, угрозы пошли – ну и что, и что, и что, говорит? Я ему: это не угрозы. Это здравый смысл. Если ты на себя всю структуру завел, то, значит, достаточно тебя смыть – и контроля не будет ни у кого. Семья у тебя небольшая, наследуй – не хочу.
– Совсем зря.
– Ну а чего он. Ему доставать нас можно? В любом случае он не сказать чтобы сильно проникся, помолчал немного и сказал только: «Ух как вы мне надоели». Начал объяснять про статус народного предприятия и почему без толку его плющить, ну и сам себя, в общем, оборвал, говорит: «Так, десять минут вроде прошло? Кликни поисковики. Сколько?» Ну вот и всё, собственно.
– Не понял. Что значит всё?
– Ну, я кликнул. Набейте, пожалуйста, сейчас то же в любом поисковике: «Рык... союзный...»
– Ты что, всерьез полагаешь, что я не в состоянии шесть слов запомнить?
– Прошу прощения.
– Макакой или макакою оделся?
– Да без разницы, хотя я говорил «макакою». Есть?
– Та-та-та.
– Сколько?
– Миллион четыреста восемьдесят... Полтора ляма упоминаний, короче.
– Ну вот. А когда я кликнул, три тысячи шестьсот с чем-то было. Тоже, в общем. Вы-то достойно отреагировали, а я замельтешил, честно говоря: в чем, говорю, фокус? А он мне: «Добро пожаловать в совсеть». То есть я сперва успокаивал себя, что трюк, жульничество, но раз мем растет...
– Растет – значит, реальный процесс и, судя по разнообразию упоминаний... Так, в блогах и форумах чуть больше половины, остальное на вполне авторизованных ресурсах, еще и с переводом – английский, китайский... о, уже под сотню использований в новостях, дурдом, честное слово... новости, я смотрю, слабенькие...
– Тем не менее.
– Да, тем не менее. Значит, они могут за десять минут распространить вообще любую информацию – про себя, про нас, про выращивание союзников и формулы успехов. Закидывают в этот свой сетьсовет...
– Совсеть.
– Разница-то. И пошла плесень куститься по всем вообще сетям. Смешно. И что мы, из-за такой фигни на попятный пойдем?
– Ну, как сказать. Не из-за этой ведь, если честно.
– Ну да, мне уже вояки полшеи перегрызли. А казначейство еще полшеи – не бьется у них что-то без Союза. Вот вырастили волшебный гриб чагу себе на голову. Ну что, отходим на заранее заготовленные позиции, а Рычев себя пусть временно победителем почувствует, и хрен бы с ним, так? Чего ржешь?
– Прошу прощения. Просто я ему по ходу тоже сказал: «Ну и хрен с тобой». А он радостно так, как пионер: «Всегда со мной».
– Пионер, пионер. Допионерится – не всегда с ним будет. Ладно, распорядись там об отморозке. Ну и начинайте нормальный проект готовить, чтобы без этих детских неожиданностей. Сетьсовет там, не сетьсовет, а к сезону отпусков надо запуститься и по-быстрому ребят снести. А то до выборов дотянем, а нам это, сам понимаешь.
– Но про Волкова точно деза оказалась – нет у них контактов.
– Да конь бы с ним, с Волковым. Я вообще-то президент. Со мной так разговаривать нельзя. Пусть учатся. Трудно и навсегда. Поздно уже, конечно, но иногда лучше поздно. Чисто из педагогических соображений. И этого подключи, как там – Корниенко, что ли. Он вроде не сильно занят сейчас. Хороший специалист, опытный.
– Да, совершенно согласен. Разрешите выполнять?
– Боже ж ты мой. Миш, ты ведь не служил, а? Чего ж у пиджаков такое рвение фельдфебельское, а? Выполняй. Доклады каждую неделю. Очередной сюрприз типа утечки за бугор или вот этого растечения данных по сетьсовету, совсети, тьфу – ну пошляки ведь, ей-богу... – в общем, ответишь. Вник?
– Вник.
– Рад. К пятнице жду первый отчет. Пока.
