Текст книги "Клуб мясоедов"

Автор книги: ШаМаШ БраМиН

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Дорогая! – вызывающе громко, обратился к супруге господин Рышкану. – Не желаете ли вина?

Этим вопросом он сделал замечание всем присутствующим кавалерам. Наполнив бокалы дам, без их согласия мужчины нарушили основное правило этикета. Курсанты, как показалось Павлу Гордеевичу, засмущались. Довольный своим демаршем, «воспитанный» помещик дожидался ответа супруги.

– Да, – наконец согласилась молодая женщина, поймав взгляд хозяйки дома.

Спрятанная страсть, мелькнувшая в ее глазах, снова смутила Хлою. Гречанку пугало, что взоры Генриетты все сильнее и сильнее волнуют бабочек в животе. «Может, и я к ней не равнодушна?» – мелькнула глупая, противоестественная и одновременно до безумья горячая мысль. Вслух же, Хлоя добавила:

– Глоток.

– Позвольте экспромт, господа! – вдохновенно заговорил Павел. Публика обратила к нему взоры, и он продолжил. – И золото в кармане пусть кричит. Хороший тон не повредит!

Гости скромно и коротко посмеялись.

– Весьма остроумно, – заметил хозяин дома, и принялся перечислять блюда меню. – К столу поданы: ребра жаренные со специями, мясо тушенное в собственном соусе, котлеты из потрохов, свежие и тушенные овощи. Прошу.

Объявляя блюда, месье Талёр делал знаки ладонью. Повар, коренастый усач в белом фартуке и колпаке, один за другим приподнимал натертые до блеска баранчики.

– А, – забеспокоился Михаил Леонидович, – а что здесь?

Он взялся за ручку колпака, накрывающего широкое блюдо.

– Non, non! – запротестовал француз. – Не портите сюрприз. Там десерт.

– Мошик, – дернула мужчину за рукав супруга, – вон тот кусочек мясца мигает мне шо сумасшедший. Ага, если вы мне позволяете, я таки отвечу ему взаимностью.

– Сто раз к вам просьбу имел, – шептал мужчина, накладывая тушенное мясо, – не называйте меня на людях Мойшиком.

– Ай, да оставьте вы эти нежности. И вот котлетку, заденьте вилочкой несильно.

– Ммм, – гортанно изрек Ваган, – очень недурной барашек. У вас хороший повар месье Талёр. Ребрышки ему явно удались.

– Хотя, признаться, – продолжил тему Николай, – мясо постновато. Получилось бы недурное жаркое.

– Николя, – осекла его Ксения. – Это не вежливо.

– Уф, да, – подержала соседа Софа, – что да, то да. И фасоль смотрелось бы шикарно.

– Не обессудьте, – сдался хозяин. – Предлагаю поднять этот бокал за наши успехи.

Он держал наполненный фужер в руке, ожидая остальных.

– Я, с вашего позволения, – добавила Хлоя, – предлагаю выпить за хозяев это дома.

– За их гостеприимство, – поддержал женщину Ваган Шахинович.

– Признайтесь, – пригубив вина, поинтересовалась Надежда Владимировна, – в каких погребах хранится столь изумительный напиток? Необычный вкус, сладковатый, и в то же время терпкий.

– Чуть позже, – улыбнулся Ролан, насаживая на вилку кусочек мяса. – О всех секретах чуть позже. Наслаждайтесь едой.

– Господа! – по-юношески восторженным голосом, встрял Павел Гордеевич. – Родились еще несколько строчек. Ммм… Пусть благородство как еда, наполнит наши души. Отныне, право господа! Мы будем только лучше!

В зале снова послышались восторженные возгласы. Но искушенный наблюдатель разобрал бы в них незамаскированную фальшь.

Правда была лишь в том, что блюда, без сомнений, удались. Гости ели с наслаждением. Даже Павел Гордеевич, в начале ужина высокомерно ковырявшись вилкой в пустой тарелке, не выдержал и угостился хорошо прожаренной котлетой.

– И все-таки, – не сдавался Ваган, – где пасся этот барашек? Судя по размерам ребрышек, баран был взрослым. А мясо мягкое, сочное. И запаха совсем нет.

– Фу, дорогой, – возмутилась Надежда Владимировна, – нельзя ли обойтись без подобных выражений. Хотя бы за столом.

– Вы, уважаемый, – слово «уважаемый» Михаил произнес с трудно скрываемым пренебрежением. Оправдывал тон непрожеванный кусочка мяса во рту, – как бы человек сведущий. Но не можете отличить теленка от барана.

Мужчина расхохотался. От ехидного смеха набитые щеки заколыхались.

– Бог с вами, – вступился Николай, – какой же это теленок? Или баран? Господа! И ребенку стало бы очевидно, это кабанчик.

– Фу, месье! – снова заговорил Михаил Леонидович. – Не произносите больше мне этих страшных слов. Думайте, я не отличу свинью от благородного животного? Таки, теленочек, ко всему и кошерный! Правда, Софочка?

Рот женщины оказался набит едой. С излишком. Вместо ответа она несколько раз кивнула.

– Рассудите нас, господин Талёр? – обратился к хозяину Николай.

Ролан улыбнулся:

– Извольте, – он взглянул на супругу. Та коротко кивнула в ответ. Ролан продолжил. – Любезный Михаил Леонидович. Можете сорвать вуаль.

– Пардон? – не понял толстяк.

– Снимите колпак с блюда. Вы ближе всех.

– А, – догадался Михаил, – десерт.

Он отложил приборы. Взялся за баранчик. Поднял. Всеобщий вздох ужаса, адским страхом взорвал помещение.

На серебреном подносе красовалась детская голова с белокурой шевелюрой. Веки мальчишки застыли приоткрытыми. Левый глаз немного больше правого. Закатившиеся зрачки оставили на обозрение лишь помутневших поверхности белков. Уголки побелевших губ свисали вниз. Из одной ноздри стекала капля крови.

***

Устроившись в колючих кустах кизила, Иса следил за задней дверью особняка. Уже несколько раз он подавал условный сигнал, и каждый раз замечал в боковой фрамуге мелькнувшую тень. Но дверь так и не открылась. Обычно Андрюшка не задерживал незваного гостя. Стоило татарёнку по голубиному заурчать три раза в сомкнутые ладоши, и белобрысая голова приятеля украдкой выныривала из кухни. Затем медленно, словно прогуливаясь, Андрюша шел по тропинке к зарослям кизила. Добравшись до засады, оставлял на земле заворот с вкусностями барского стола. Иногда сверток был мал, парочка котлет и ломоть хлеба. Иногда подверток был побольше. К мясу добавлялись овощи, фрукты и даже сладости.

Мысли о еде разбудили урчание в желудке и вернулись к обувному ящику. Там, среди щеток, ветоши, гуталина лежал обед: букатка мамалыги и кусок соленной овечьей брынзы. Иса никогда не перекидывал громоздкий ящик через высокую ограду. Слишком заметно. Оставлял короб напротив, в подворотне. Не дай бог с «сундуком» что-нибудь случится! Дядя Абдула взгреет розгами. Нет, на самом деле старый турок не злой. Мужчина мало-мальски заботился о мальчугане. Считал Ису братом по вере. Хотя, если честно, Иса еще не знал в кого верить. Мальчик ежедневно повторял за стариком молитву, но совсем не потому, что верил. Потому, что так молился отец. Намаз – все, что осталось у Исы в память об отце. Мать, перед тем как умереть от холеры, говорила, будто бы родитель уехал на Буджак чабаном, где его и убили разбойники. Барбалык – вожак «базарных» стебал татаренка. Мол, все это враки, и отец босяка бежал от его шлюхи матери. Иса не знал, что означает слово «шлюха», но по смеху остальных понял, оно нехорошее. А дядя Абдула, погрозил и запретил так говорить о женщине, родившей его. Да, дядя Абдула был хорошим. Он разрешал Исе спать в передней своей жестяной лавки. Кормил мальчишку, когда было чем. А однажды на праздник Курбан-байрам, подарил Исе гривенник. И еще дядя Абдула сделал Исе обувной ящик. Научил чистить обувь.

«Зачем я оставлять ящик в подворотне?» – снова пожалел Иса.

А Андрюшки все не было и не было. Оставленный без присмотра ящик и урчание в желудке, в конце концов, вынудили Ису покинуть укрытие. Осторожно, кошачьей походкой он подошел к стене дома. Нижней дверью кухни пользовались редко. Продукты заносили через боковую дверь, которая выходила прямо на улицу. Лишь однажды мальчуган видел, как из этой двери вышли двое мужчин. Один в белом колпаке. Иса его знал. Это повар хозяина – месье Фрессон. А второго мальчик принял за трубочиста, потому что у того черная, как волосы Исы, кожа. Андрюша объяснил, это друг хозяина. «А кожа у него черная от рождения. Может болезнь такая?» – предположил дружок.

Украдкой продвигаясь вдоль стены, Иса не отрывал взгляд от двери. Каждую секунду опасался, что она распахнется и прямо на него выйдет черный господин. Больше всего мальчик боялся заразиться этой странной болезнью. Тогда дядя Абдула прогонит его. И «базарные» тоже прогонят. Все прогонят. Никто не захочет чистить обувь у черного татарёнка.

Слава богу, дверь оставалось закрытой. Прижавшись к стене, Иса стоял в шаге от нее не решаясь заглянуть во фрамугу. Теперь ему казалось, черный человек стоит за дверьми и ждет пока мальчуган сам придет в его лапы. Как только Иса взглянет в боковое окошко, из проема появится черная лапа, схватит его и утащит. Мальчик уже решил плюнуть на угощение богатого иностранца, и вернутся к своему ящику, мамалыге и брынзе. Но что-то все-таки заставило оторваться от стены и заглянуть в помещение.

Иса не сразу понял, что происходило в помещении кухни. Наконец, до него дошло. Ужас цепкими клешнями впился в мозг. Но было поздно. У огромной плиты, ближе к дверям мальчик увидел месье Фрессона. Мужчина выкручивал руку Андрюши, наклоняя детское тело вниз, к невысокому табурету. Выглядело так, словно Андрюша в чем-то провинился. Мужчина в поварском халате и колпаке наказывает его. Наклоняет мальца вниз, чтобы покрепче влепить ему ремнем, или розгой по мягкому месту. А руку выкручивает, чтобы защищаясь, проказник не подставил ее под удар. В правой ладони повар что– то сжимал. Кажется, ремень. Нет. В следующую секунду, Ису ослепил блеск. Только сейчас малец понял, в руке у коренастого усача наточенный      топорик для разделки мяса. То, что произошло дальше преследовало мальчишку всю жизнь. Как только голова Андрюшки уперлась в табурет, месье Фрессон хлестко замахнулся. Острое лезвие с одного удара отсекла несчастному голову. Худенькое тельце забилось в смертельных судорогах. Опытный мясник повалил обезглавленного ребенка на пол. Придавил ногой. Из сиявшей шей – культи прыскала алая кровь.

Иса отпрянул. Это все на что хватило сил. Заставить ноги сдвинуться с места оказалось выше его сил. Умом мальчик понимал, сейчас необходимо сорваться. Что есть сил, мчаться. Через сад к дальней ограде. Вон из этого проклятого дома. Перепрыгнуть через каменные забор. Бежать как можно дальше от этого страшного и опасного места.

Но вместо спасительного бегства, Иса как завороженный смотрел на то, что минуту назад еще было его другом. Отрубленная белокурая голова покатилась по полу и остановилась прямо у дверей. Если бы не стекло фрамуги, мальчик мог бы наклониться и поднять отрубленную голову. Словно кем-то потерянный мячик.

Перепуганный и беспомощный он смотрел, как глаза товарища, на уже мертвой голове, продолжают удивленно моргать. Веки медленно закрывались и открывались, закрывались и открывались. Как если бы Андрюшка изо всех сил боролся с одолевающим сном. Наконец, глаза закрылись. Побелевшие губы вздрогнули, пытаясь задать последний вопрос: за что?

От парализующего кошмара Ису пробудил стук. Он медленно поднял глаза. В окошке зияла удивленная физиономия повара. Усач ошеломленно смотрел на чернявого мальчугана. К счастью, дверь оказалась заперта. Наверно, нескольких секунд, пока усач возится с замком, мальчишке достаточно чтобы прийти в себя. Но нет. Дверь распахнулась. Крепкая ладонь повара легла мальчугану на плечо. В панике Иса разглядел в руке убийцы окровавленный топор. Мальчишка попытался вырваться. Цепкие пальцы крепче впились в худенькое плечо. Еще немного и под напором адской силы душегуба, детская ключица с хрустом переломится. Мысли о сломанной кости промелькнула и забылась. Наточенный топорик медленно поднимался. Смертельный замах.

Неожиданно для себя, Иса смирился. «Ну и что? – пронеслось у него в голове. – Через секунду я окажусь там. Там, где Андрюшка, где мать, отец. Рано или поздно все равно там окажусь! Почему не сейчас?» Но какой-то дикий зверек, который обычно робко прятался в глубине души, вдруг высвободился. Мальчик, сам того не желая, впился зубами в лапу на плече.

– Merde! – захрипел повар, ослабив хватку.

Перепуганный мальчишка лягнул усача в колено и вырвался. Со скоростью степного рысака понесся сквозь зелень сада к спасительной ограде. Каждую секунду, на каждом вздохе, спина покрывалась холодом, ожидая прикосновения ручища. Или удар дьявольского топора.

***

Судорожно выкатив верхнюю губу, София выплевывала не дожёванные кусочки мяса. Надежда Владимировна, воскликнув «Ужас!», откинулась в обмороке на спинку стула. Еще в юности прочитав об этой женской хитрости, терять сознания в любой противоречивой ситуации, дама частенько пользовалась ею. Более того, Надежда Владимировна считала себя мастером «обморока». Но никто из гостей не оценил по достоинству ее актерские старания. Они продолжали глазеть на отрубленную голову.

– Это, – заговорил Ваган, – тот мальчик. С ведерком для шампанского.

– Да, вы правы, – улыбнулся Ролан. – Андрюшка. Дурной ребенок. Но, признайтесь, вкусный!

Тут Ксению стошнило. Жижа из непереваренной еды и вина, густой струей вырвалась прямо на белую скатерть стола.

– Фу, – возмутилась Генриетта, – где же ваши манеры, мадам?

– Это человечина? – прошептал побелевший как полотно Павел Гордеевич. – Мы ели ребенка?

Констатация очевидного факта вывела из ступора Михаила Леонидовича. Он выронил из рук баранчик. Металлический колпак с грохотом упал на пол.

Хлоя с омерзением опустила вилку и нож на тарелку. Как можно дальше оттолкнула от себя приборы. Из гостей самообладания сохранил лишь Прошка. Он застыл с насаженным на вилку кусочком мяса. Когда загремел уроненный баранчик, молодой человек вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот улыбнулся и кивнул. Сглотнув, Проктор, отправил насаженное в рот. Осторожно разжевал. Постепенно, недоумение на лице сменилось на удовлетворение. Проглотив еду, юноша улыбнулся хозяину и запил человечину вином.

– Кстати, – заговорил Ролан, – отвечая на ваш вопрос, милая Надежда Владимировна. Это вино действительно уникальный купаж. Такое вы нигде не купите. Пятилетнее Каберне и трехлетний Совиньон, пропорцией половина к четверти. Выдержанное в дубовой бочке, по крайней мере, год. Вы спрашивали о погребе, где держат подобное вино? Он прямо под нами. При случае, я вас, приглашу на небольшую экскурсию.

– А оставшаяся четверть? – неуверенно спросил Николай.

Гости в замешательстве посмотрели на него. От внимания мужчина немного растерялся. Но собравшись, повторил, на этот раз громче:

– Вы говорили про половину и четверть винного купажа. Куда подевалась еще одна четверть?

– А, вы, Николя, не в пример внимательны. Одна четверть купажа этого вина, – хозяин поднял стеклянный бокал, внимательно осматривая содержимое на свет свечи в канделябре, – человеческая кровь.

Залпом допил остаток, и продолжил:

– Его добавляют в последнюю очередь. Перед тем как непроницаемо забить бочку и забыть о ней на год-полтора.

– И чья здесь кровь? – голос Хлои звучал уверенно, даже вызывающе.

– Пардон, мадам, но я не припоминаю, – признался Ролан, и, словно оправдываясь, добавил. – Вы же не помните имен всех цыплят и кроликов, которых съели на обед.

– Отнюдь, – пришла на помощь супругу Генриетта, – это была прислуга. Кухарка. Если для вас важно, моя дорогая, ее звали Мария. Выпейте за ее упокой?

Женщина взяла бокал. Вопросительно посмотрела на Хлою. Гостья грустно улыбнулась в ответ и подняла бокал. Черные глаза женщин буквально примагнитили их души, не желая отпускать.

– Царство тебе небесное … Мария, – произнесла Хлоя, и под неодобрительный взгляд супруга, Павла Гордеевича, отпила глоток.

– Я так понимаю, – начал Ваган спокойно, но последующие слова прозвучали как взрыв, – хорошие манеры это … это фиговый листок! Вы чудовища! Безумцы! Людоеды!

Мужчина вскочил со стула, что-то бормоча на родном языке.

– Гм, гм, – прокашлялся Ролан. – Прошу заметить, уж теперь ваша констатация касается всех присутствующих. Господин Ханис, если я не ошибаюсь, вы юрист?

Михаил Леонидович все это время, не отрываясь, смотрел на голову несчастного ребенка. Вопрос Талёра вывел его из оцепенения.

– Шо?

– И как юрист вы в состоянии объяснить нашему обществу, пардон за возможную ошибку в терминологии, понятие соучастие в преступлении. Да, да. К сожалению, наши современники пока еще относят каннибализм к рангу преступления.

– Преступления, – тупо повторил нотариус.

– Я уж молчу про церковь с их стагнационными, или пользуясь языком психиатров депрессивными, догмами. Что грозит людоедам? Общественное осуждение, бойкот? Отлучение от церкви? Каторга? Палата в доме для душевно больных?

– Но, мы же не знали, – робко заметил Николай.

– Таки, да, – поддержала мужчину Софа. – Вы нас отравили! Обманом принудили …

– Я ел ребенка, – вдруг закричал Павел Гордеевич, – я ел ребенка. Я! Я сам этим вот ножом, и вот этой самой вилкой. Сам!

Он уронил лицо в ладони.

– Мы никого никогда ни к чему не принуждаем, – произнес Ролан тихим, немного злорадным голосом. – N'est-ce pas, ma chérie?

Мадам Талёр в знак согласия очаровательно улыбнулась и пригубила из бокала дьявольское вино.

– Вы сами решили сюда прийти. И вы сами решили принять участье в застолье. Так же, именно вам принадлежит решение, как поступить дальше, выйдя из-за этого зала. Обратится в полицию, или продолжить свое членство в нашем клубе.

Ролан произнес эту фразу тоном человека готового к любому развитию событий. В его богатом опыте бывали случае, когда новоиспеченные «мясоеды» кидались на него с ножом, падали навзничь в разнообразных приступах, от сердечных до эпилептических, пытались в панике бежать, покинуть зал, недослушав хозяина. На этот случай, за драпировкой в темном углу комнаты скрытно присутствовал помощник Ролана, чернокожий легионер Мустафа. В недавнем прошлом верный солдат капитана Талёра в миссиях французского иностранного легиона в Центральной Африке. Готовый ко всему Мустафа держал в руке заряженный револьвер.

Даже если кто-то из гостей заявит о случившемся в полицию, даже если это сделают все, у француза имелась в резерве имитация детской головы, сделанная из папье-маше. Он всегда сможет признаться, это был розыгрыш. Une blague stupide.

– Перед тем как принять решения, настоятельно рекомендую вам еще раз все обдумать, – продолжил месье Талёр. – Что случится после вмешательства полицейских, в первую очередь с каждым из вас, вы должны понимать. Так же, выйдя отсюда, вы можете попытаться обо всем забыть, и продолжить свое плебейское существование. Но, для тех, кто решит завтра вернуться и продолжить наше общение, хочу в двух словах описать преимущества нашего клуба. Помимо полезных связей, а поверьте все «мясоеды» влиятельные люди, карьеры и самореализации, вам предоставляется доступ к почти неограниченному материальному ресурсу.

Мужчина еще раз посмотрел на каждого гостя. Проктор, сидящий рядом, выглядел растерянно. Но его растерянность была связанна больше с неожиданно открывшимися перспективами, нежели с происшедшим за ужином. Дальше восседал Павел Гордеевич. Он по-прежнему неподвижно подпирал ладонями опущенное лицо. Хлоя, размышляя, смотрела перед собой. Ее смуглое лицо казалось немного побледневшим. Рядом сидела Софа. Женщина нервно переводила взгляд с остатков еды на столе, на бокал, затем на своего мужа. Михаил же, казалось, полностью ушел в себя. Пережитое выражалось мелким и частым подергиванием головы. Еще немного и у мужчины мог случиться приступ. На противоположенном конце стола Надежда Владимировна продолжала делать вид, что находится без сознания. Ее выдавали беспокойные веки. Ваган, до сих пор смотревший на Ролана с нескрываемой злостью, изменил агрессивный настрой. После услышанного о преимуществах клуба «Мясоедов», в его взгляде мелькали хитроватые тени. Ксения без остановок вытирать салфеткой рот. Она выглядела отрешенно. Ее супруг, Николай, задумчиво протирал стекла очков. Уверенный, учитывая обстоятельства, вид указывал лишь на терзающие его сомнения.

– Итак, дамы и господа, ждем вас завтра в этом же часу, – торжественно объявил Талёр. – Не смею вас задерживать.

Не спеша, один за другим гости стали удаляться. Через полчаса за людоедским столом продолжали сидеть Ролан, Генриетта и Проктор.

– Мустафа, venez, mon ami! – прокаркал хозяин дома.

Из тени вышел огромный мужчина. Его размеры напугали Проктора, не меньше, чем покрытое глубокими шрамами черное как уголь лицо.

– Молодой человек, – заговорил Ролан, – вы не изменили своих намерений?

– Нет, – с дрожью в голосе произнес Прошка.

– Вы проведете девку домой. Вы скажите тетке, – мужчина кивнул наверх, – что девка у вас на глазах спуталась, положим, с конюхом. Добавьте, между прочим, что имеются опасения, что она намерена скоро бежать с ним.

Ролан смотрел на собеседника. Прошка растерянно кивнул.

– Ночью, наш друг Мустафа похитит ее и приведет сюда, – продолжил Талёр. – Вы понимаете зачем?

Глаза приказчика потупились, выдавая стыд. Он догадывался о дальнейшей судьбе Лидии. Тем не менее признаться в этом ему не хватило духу.

– Нет, – голос молодого человека по-прежнему дрожал.

– Перестаньте себе лгать, Проктор! – возмутился француз. – Скажите это вслух.

Прошка сглотнул. Ему не хватало смелости. Ролан понял это. Снисходительно улыбнулся и заговорил:

– Ладно, просто повторяйте за мной: «Нам нужна еда». Ну!?

Молодой человек молчал. Месьё Талёр смотрел на него, как смотрит отец на непонятливого ребенка.

– Проктор, вам необходимо решить. Здесь и сейчас. Вы волк или овца?

– Волк, – после долгой паузы дрожащим голосом ответил Прошка.

– Тогда повторяйте: «Нам нужна еда».

– Нам, – юноша сглотнул и шепотом продолжил, – нужна еда.

– Еще раз, – потребовал Ролан.

– Нам нужна еда.

– Громче!

– Нам нужна еда. Нам нужна еда, – голос Проктора звучал не уверенно, но он почти кричал.

– Хорошо, – подбодрил его француз. – Вы сделайте это?

– Да, – согласие, как показалось присутствующим, прозвучало более-менее убедительно.

– Вы перережете этой деревенской корове горло?

Прошка встрепенулся. Он с мольбой посмотрел на каждого. Но мясоеды оказались непреклонны. В их лицах читался одно: «Нам нужна еда!». Приговор вынесен, но имя не вписано. Если к завтрашнему ужину не подадут Лиду, значит подадут его самого.

– Да, – не уверенно согласился молодой человек.

– Я верю в тебя, мой мальчик.

Генриетта, наблюдавшая за сценой с бокалом в руках и с блуждающей улыбкой на губах, встала и потеребила прилизанные волосы юноши.

– Mon noble chevalier, – кокетливо произнесла она. – Я в вас верю!

***

Иса, притаившись под распряженной телегой, следил за переулком. Никак не решался забрать свой обувной ящик. Ему казалось, повар, точно также, как и он, следит за «сундуком». Или того хуже, поджидает с топориком в тени переулка. Но, француза видно не было. Мимо сновали прохожие. Никто ни на ящик, ни на самого Ису не обращал никакого внимания. «Ах, ах! – ругался татаренок. – Повар меня точно узнал. И убьет, как убил Андрюшку»

По брусчатке бодро процокала лошадка, впряженная в повозку водовоза. Конечно, можно плюнуть на инструмент и вернуться за ним потом. Но разве это прекратит преследование?

«Что же делать? – думал Иса, теребя подвернувшийся под руку прутик. – Вернутся к дяде Абдуле? Нет, без ящика нельзя. За ящик он меня точно прибьет» Следующая мысль привела пацаненка в отчаяние: «А, может француз знает где я живу? И сейчас, преспокойно поджидает у лавки-мастерской»

Он уронил палочку и спрятал лицо в ладони. Непослушная тюбетейка съехала на затылок и чуть не упала. Мальцу было не до нее. «Бежать? – ветерок надежды легонько пощекотал в груди какие-то струнки, который отдались замиранием дыхания. – Бежать! Куда? На Буджак! Точно!» Трепетный ветерок в груди превратился в ураган. От волнения тело само вдруг захотело выпрямиться. Иса сильно ударился головой об дно телеги. Поглаживая ушибленное место, мальчик продолжал размышлять: «Отец! Надо найти отца. Может Барбалык правду говорит? Батя жив? Чабанит себе где-то и знать не знает, что я есть на свете!»

На секунду вдруг стало тепло. Одна только мысль, что он не один, осчастливила и заставила забыть о смертельной опасности.

«Беда!» В толпе мелькнули закрученные кверху усы. Действительность обрушилась на мальчика как ушат ледяной воды. Под ложечкой страшно заёкало. Он снова лег на живот и впился в брусчатку. Рука сама по себе нащупала уроненный прутик, словно он мог послужить оружием. Шли долгие секунды. Коренастый усач стоял спиной и болтал с водовозом. Наконец мужик хлопнул ладонью по бочке. Повернулся.

«Уф! – облегченно вздохнул Иса. – Нет, это не француз» Мальчик снова приподнялся. «На Буджаке меня никто не найдет. Никто и никогда. Да и батя меня в обиду не даст. Батя … – мальчик улыбнулся и поправил тюбетейку. – Но как туда добраться?» Так всегда. Какими бы мощными не были волны мечты, могут разбиться о скалы воплощения. «Надо спросить у Барбалыка. Он точно знает. Мамалыга у меня есть, на дорогу хватит … – от мысли об еде заурчало в желудке. – А еда-то в обувном ящике!»

Иса горько вздохнул. Оглядел улицу. Причин для тревоги вроде нет. Все равно, он сидел бы здесь вечно. Еще раз обведя взором квартал от перекрестка до перекрестка, мальчик решился выбраться на тротуар. Подтянулся, оживляя затекшие мышцы. «Скоро стемнеет, – подумал он, опасливо шагая на соседнюю улицу, – а в темноте и черти злее».

Безопаснее обойти дом и зайти в переулок со двора. Если дверь парадной не заперта, он прошмыгнет во двор с обратной стороны. Пронзительный свист осадил Ису в нескольких шагах от цели. На противоположной стороне Харлампиевской, у кучи строительного бута, расположились знакомые – «базарные» пацаны.

– Эй, щепотный, ходь сюды! – окликнул пацана Слива, переросток с огромными веснушками на мясистом носу.

Татаренок глянул по сторонам. Не хватало угодить под какую-нибудь телегу. Вразвалочку перешел дорогу и подошел к приятелям. Щедро угощаясь из конусообразного газетного свертка, пацаны щелкали каленные семечки.

– Куда идешь? – спросил Слива, «по-братски» засыпая семечки в грязную ладошку чистильщика обуви.

– Да, так, – ответил Иса, деловито разгрызая лакомство. Сплюнув шелуху, добавил, – на Буджак собрался. Ехать буду, – иногда, от переживаний, русские слова путались с тюркскими, молдавскими и еще бог знает какими.

– На Буджак? – удивились пацаны. – Да ну. Когда?

– Когда, хм, – раздражаясь от глупости друзей, хмыкнул мальчишка, – прямо сейчас. Ящик Абдуле верну и айда! Барбалык где?

– На базаре, – ответил Слива. – Зачем он тебе?

– Да, так, – сплевывая очередную порцию шелухи, пожал плечами Иса, – дорогу хочу спросить.

– А, что ее спрашивать? – успокоил дружка Слива. – На Кэларашском тракте к любому подойди. Покажут, кто на Буджак идет. А что ты там делать будешь?

– Родителя искать, – просто ответил Иса, стараясь не показывать пережитый часом ранее страх. – Вдруг живой?

– Ага, – протянул Мулявик, – тоскует и сыночка ждет! Ты, Изя, случаем, на солнце без плешегрейки не лежал?

– А, что? – возмутился Иса. – Может …

– … Дуня ляжки разложит, – закончил за него Слива. Компания расхохоталась.

Иса не понял, причем тут Дуня и ее ляжки. На всякий случай тоже засмеялся.

– Да нет, – продолжил татаренок равнодушным тоном, когда смех немного утих, – слышал, там наших много.

– Таки, да, – согласился Мулявик, – Равви, гуторил будто бы ваши там молельню батавить надумали. Ругался, галдел, мол, в Бессарабии и так яхв по горло.

Иса мало что понял из сказанного. Тем не менее одобрительно кивнул:

– Ящик верну и ходу!

– Ну, давай, тогда, – Слива протянул руку, – бывай!

Иса одну за другой, по-взрослому, пожал руки друзей. Собирался уходить, когда в голову пришла простая, но умная мысль: «Хм! А за ящиком в переулок, куда сподручнее всем вместе идти!»

– Пацаны, – начал он, пряча хитринку, – Я тут за углом, в подворотне на Болгарской, «ильинских» видел. Борьку Жирного и Пугача с кодлой …

– Вот сволоты, – зажегся Слива, вскочив с булыжника, – гайда, братва, втемяшим гадам кудою ходить надобно.

***

Лакей провел семейную пару в охотничий зал. Хлоя удивилась, обнаружив участников вчерашнего ужина в полном составе. Почти в полном. С весьма озабоченным видом, держались они сдержанно. Надежда Владимировна, бледная как праздничная скатерть, сидела рядом с супругом. Опустошенным взглядом женщина разглядывала стену. Ваган Шахинович же, расположился на диване. Дымил сигарой, стараясь выглядеть расслабленно. На против двери, без перерыва пыхтя и вздыхая, сидел нотариус Ханис. Он тревожно озирался на супругу, расположившейся на стуле рядом. София, время от времени тихим голосом успокаивала супруга: «Ша, Мойшик, сиди ровно не чешися!» Или: «Не порти воздух, ща подойдем!» По этим репликам не трудно было догадаться, Михаил Леонидович вернулся в этот дом против своей воли. Мадам Ханис настояла на повторном визите. Фраза хозяина дома о доступе к материальным ресурсам, всю ночь не давала ей покоя. Итогом стали усталые мешки под красными от бессонницы глазами и оттеки на, и без того, пухлой физиономии.

Супруг Хлои, Павел Гордеевич, оказался схож с трусливым нотариусом. Вечером, вернувшись, домой с заседания клуба «Мясоедов», господин Рышкану закрылся у себя в кабинете. Когда же гувернантка, пригласила супругов на вечерний чай, он, с выпученными от гнева глазами, заявил:

– Больше никогда, слышите, никогда не говорите мне о еде! Никогда!

Хлоя попыталась его успокоить:

– Как пожелаешь, дорогой.

Получив неожиданное согласие на свое абсурдную просьбу и не найдя достойного возражения, Павел Гордеевич, быстрым шагом, несколько раз обошел гостиную. В конце концов, остановившись перед супругой, нервно повторил:

– Никогда!

Женщина придала своим темно-карим глазам выражение полного смирения. Края пухлых губ опустились, в знак сочувствия и сожаления. Ее гримаса возымела нужное действие. Истерика супруга прекратилась.

– И вообще! Эта … дичь в доме Талёр, этот ужас разбудил во мне, как это ни странно, творческий порыв. Хотя, ничего странного! Художнику необходим разнос. Немедля, сию же минуту я сажусь за поэму. И не смейте мне мешать!

Он вернулся в кабинет, бормоча:

– Это будет шедевр! Не какая-то там «милая вещица», а грандиозное, эпохальное произведение.

Через полчаса Хлоя заглянула в кабинет супруга. Без удивления обнаружила его крепко спящим. Мужчина скукожился на узком диване, укрывшись шерстяным пледом.

Утром, за завтраком, Павел Гордеевич заявил, вчерашнее приключение не более чем фантазия художника и наотрез отказался возвращаться в дом Талёров. Но Хлоя, уже знала, как его уговорить:

– Дорогой, ты должен благодарить судьбу за выпавший шанс. Не каждому творцу выпадает жребий оказаться в самом центре столь драматических событий. Летописцы древности нарочно участвовали в самых жестоких событиях эпохи. Они являли свои шедевры именно из глубины происшествий. Без посредников, переживая их. Как ты думаешь, любимый, Овидий написал бы «Скорби» купаясь в роскоши Рима?