Текст книги "Деревня восьми могил"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Каменный дождь

Обнаружение трупа дяди Куно потрясло деревню, ведь именно он подозревался в последних убийствах. А тут еще имена, написанные его рукой. И неожиданное исчезновение… Одна загадка за другой!

Глядя на разлагающийся труп, даже я, профан, сообразил, что смерть наступила не менее трех дней назад, Позже судебно-медицинская экспертиза показала, что со дня смерти прошло две недели. Выходит, что дядя Куно умер вскоре после своего исчезновения, за десять дней до убийства бабушки Коумэ. Можно полагать, что он не преступник, а, наоборот, тоже жертва и убил его убийца Коумэ. А причиной смерти, как выяснилось, был опять же яд, тот самый яд, который погубил деда Усимацу и многих других. Интересно, каким образом преступнику на этот раз удалось подсунуть своей жертве яд? Около трупа был обнаружен лист бамбука, видимо, в нем и находился рисовый колобок с кусочком рыбы, а в колобок был подсыпан яд. Кто же угостил дядю Куно отравленной едой? Тетя Куно показала по этому поводу следующее: «Об его уходе из дома в то время никто не знал и не мог дать ему с собой еды. Не думаю, что он сам приготовил рис с рыбой, он был человек неумелый; если бы собирался уходить и сам стал готовить рис с рыбой, кто-нибудь из домашних обязательно обратил бы на это внимание». Еще она добавила, что, как и у других местных жителей, с продуктами у них плохо, она уж и не помнит, когда варили белый рис. У кого же он взял завернутые в листья бамбука рисовые колобоки с рыбой?

Какая страшная картина! Дядя Куно, съежившийся, дрожащий, прячется в глубине сталактитовой пещеры. (Не знаю почему, но он попал в тяжелое положение и, вероятно, трясся от страха.) К нему тайно приходит какой-то человек. Ласково угощает завернутыми в листья бамбука рисовыми колобками с рыбой. Ничего не подозревающий дядя Куно съедает один, второй, третий, четвертый, пятый…

А далее – как всегда: мучения, стоны, рвота, кровохарканье, смертельные конвульсии, сотрясающие все тело, холодные змеиные глаза преступника, наблюдающие за всем этим.

До каких же пор это будет продолжаться? Когда наконец прекратятся эти страшные кровавые злодеяния? Хоть бы вернулась моя прежняя серая жизнь. Нет больше сил выносить все это.

Будущее, однако, сулило мне еще более тяжелые испытания.

Во-первых, после смерти дяди Куно всеобщие подозрения против меня усилились. Его жизнь служила, как это ни странно, гарантией моей безопасности, ведь при его жизни подозрения падали именно на него. Теперь ему будут сочувствовать, меня же еще сильнее возненавидят.

– Будь осторожнее, Тацуя-сан, – в один прекрасный момент предостерегла меня Харуё. – Осима говорила, что кто-то написал о тебе письмо или воззвание, повесил его на всеобщее обозрение.

– Обо мне?..

– Да. В нем говорится, что все последние убийства – твоих рук дело, его вывесили перед зданием администрации деревни.

В душе у меня боролись отчаяние и ярость.

– Чего же добивается автор, сестра?

– А он утверждает только, что, без всяких сомнений, преступник – ты. Доказательством, по его мнению, является то, что все происшествия случились после твоего приезда в деревню. И, пока ты находишься в деревне, эти кровавые дела не прекратятся. Вот и все, что там написано.

Говорить ей было трудно, она задыхалась. Мало ей больного сердца, так еще и эти волнения из-за меня!

– Харуё, а кто повесил этот листок на всеобщее обозрение? Вернее, так: кому я до такой степени ненавистен? Инспектор полиции говорил, что аналогичное письмо пришло в полицию. Кто-то в деревне смертельно ненавидит меня и делает все, чтобы изгнать меня отсюда. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

– Этого я не знаю. Но будь осторожнее, Тацуя-сан. Народ у нас такой, мало ли что надумают…

Сестра знала, что в деревне неспокойно. И тон у нее был встревоженный.

– Конечно, я буду осторожнее. Но неизвестность того, кто и почему так упорно ненавидит меня, совершенно меня истерзала!

И я, мужчина, заплакал. Сестра ласково положила мне на плечо руку:

– Не стоит так изводить себя, Тацуя-сан! Это же все домыслы, истина обязательно восторжествует. Потерпи! Надо терпеть и не поступать безрассудно.

Больше всего сестра боялась, что я уеду из деревни. Но я никуда уехать не мог: Котакэ впала в какую-то прострацию и поведение ее мало отличалось от поведения младенца. Харуё чувствовала себя совсем плохо, от малейшего усилия начинала задыхаться. Но ее страх перед разлукой со мной показал мне, как сильно она любила меня. Она почти не отпускала меня от себя.

Я, как мне казалось, хорошо понимал ее душу и только гораздо позже пришел к убеждению, что в действительности знал всего лишь десятую часть ее души…

Несмотря на отчаянные усилия моего неизвестного врага, полиция совсем не торопилась арестовывать меня. После того, как обнаружили труп дяди Куно, в деятельности полиции наступило затишье, ни инспектор Исокава, ни Коскэ Киндаити не показывались в деревне. Крестьяне пока тоже ничего не предпринимали, и не знаю, как это объяснить, но даже Мияко перестала заглядывать к нам.

Немного позднее мне стало ясно, что этот период затишья был сродни медленному течению бурного потока перед тем, как он низвергнется в водопаде. Я опрометчиво наслаждался покоем, не предполагая, какие страсти ожидают меня впереди. Заниматься поисками сокровища было не время, и я решил использовать паузу для того, чтобы разобрать мамину любовную переписку.

Получив согласие сестры, я вызвал из города N. мастера, и мы приступили к ремонту ширмы. Я, в частности, сам извлек из ширмы письма матери и Ёити Камэи, не желая, чтобы переписка попалась на глаза посторонним.

Разбор писем доставлял мне огромное удовольствие. Со времени приезда в Деревню восьми могил особых поводов радоваться у меня не было. Потому обнаружение любовной переписки стало для меня величайшим утешением. Подобно большинству людей, потерявших в детстве мать, я продолжал любить ее и тосковать по ней, даже будучи взрослым.

Пока Харуё более или менее прилично себя чувствовала, она часто приходила ко мне и наблюдала за нашей работой. Но вероятно, чтение писем плохо сказывалось на ее состоянии; она стала появляться все реже и в конце концов вообще перестала приходить. Я же, читая их, испытывал удовольствие, смешанное с печалью. Каждое письмо говорило о том, как несчастна была мама в тот период своей жизни.

«Он никогда не выслушивает меня, каждый день таскает за волосы».

«Как противны мне его ласки!.. Раздевает догола, облизывает всю… Тошно, стыдно…» – жалуется мать, рассказывая об извращенных ласках отца.

«Из дома он почти не уходит. А я, только когда его нет рядом, могу отдохнуть душой, полежать с книжкой, письмо написать. Но вот он возвращается, и начинаются пытки: „Что делала? Что читала? Кому писала? О чем?“ Сначала жду, когда он уйдет, даст вздохнуть спокойно. А когда его нет, со страхом жду возвращения этого дьявола в человеческом обличье».

Я понял, почему даже в свое отсутствие отец знал, чем занималась мать. На самом деле никуда он не уходил, а из кладовой через отверстие в стене, замаскированное маской театра Но, подглядывал за матерью. Всласть поиздеваться над слабой женщиной – не было для отца большей радости, это, видимо, приносило ему сексуальное удовлетворение… Бедная матушка… В течение скольких лет ты не знала ни минуты душевного покоя!.. Но какая ты молодец, что находила возможность хотя бы в письмах выговориться, отвести душу. И как правильно ты сделала, что спрятала их в ширме! И как удачно, что они попались мне на глаза!

Но в ширме таилась еще одна тайна – огромная, перевернувшая всю мою жизнь.

Однажды мастер сказал мне:

– Тут в левом углу пластырем прикреплено кое-что.

– Что именно?

– Что-то плотное в конверте.

Я подошел к ширме, мастер показал пальцем на конверт.

– Вытащить? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – попросил я.

Он передал мне конверт. Я посмотрел на свет. Внутри находилось что-то, напоминающее открытку.

Дождавшись ухода мастера, я вечером вскрыл конверт и дрожащей рукой извлек содержимое. И ахнул: это оказалась моя собственная фотография. Но когда и при каких обстоятельствах она была сделана, вспомнить я не мог. Фотография была не такой уж давней, мне на ней лет двадцать шесть–двадцать семь, снят до пояса, улыбаюсь как-то снисходительно. Снимок сделан, по всей вероятности, в фотостудии. Нет, никак не припомню точно, где и когда?

Я растерянно глядел на фотографию. И вдруг страшная догадка пронзила меня, в голове все поплыло. Я понял, что передо мной не мой снимок, а фотография человека, на меня очень похожего. Глаза, рот, пухлые щеки – похожи на мои, как два арбуза. Но теперь я отметил и кое-какие различия, сообразил, что снимок долго пролежал в ширме. Конечно, он не двух-трехлетней давности. Дрожащими руками я перевернул фотографию. «Ёити Камэи (27 лет). Снято осенью 10 года эпохи Тайсё», – было написано на обороте.

Ну и дела! Я и мамин возлюбленный похожи друг на друга как две капли воды. Я, стало быть, живое свидетельство ее греховной связи с Ёити Камэи. И значит, не имею никакого отношения к семье Тадзими.

Мне показалось, что я схожу с ума. С одной стороны, это открытие меня и успокоило, и обрадовало. С другой же стороны, стало горькой чашей, которую мне предстояло испить. То, что я не являюсь законным наследником семьи Тадзими, означало, что во мне не течет кровь безумного Ёдзо, и осознавать это было радостно. Вместе с тем от меня ускользало огромное наследство дома Тадзими, и это повергало меня в отчаяние.

К стыду своему, я должен признаться, что наследство очень привлекало меня. Я даже втайне от всех старался как можно больше разузнать о нем. Один из пастухов говорил мне, что семейство выгоняет на пастбище сто двадцать голов крупного рогатого скота. А рыночная цена одной коровы в то время равнялась ста тысячам иен. От таких сумм у меня кружилась голова. А коровы не составляли и десятой части всего наследия.

«Богатство семьи Тадзими не поддается исчислению», – говорили мне слуги. Так что мое желание вступить во владение им вполне объяснимо. Однако теперь оказывается, что наследство для меня более интереса не представляет. Я не имею на него абсолютно никаких прав. Ох, какая жалость!.. Интересно, известны ли были бабушкам и сестре детали моего появления на свет? Увязывают ли они это с правом наследования? В тяжелые времена моего детства Харуё была еще крошкой, вряд ли она знала тогда о существовании Камэи, а вот встречались ли с ним бабушки? Если они хотя бы раз видели учителя Камэи, то, познакомившись со мной, не могли не обратить внимания на наше сходство. Одно тяжелое воспоминание заставило меня вздрогнуть. Я имею в виду сейчас первую и единственную встречу со старшим братом Куя, его внезапную страшную смерть. Я упоминал уже о том, что во время этой встречи Куя смотрел на меня, загадочно ухмыляясь. И, обращаясь ко мне, заявил:

– И взаправду хороший парень! Странно даже, что в роду Тадзими родился такой молодец, – и громко захохотал.

Эта загадочная ухмылка и ехидный смех долго преследовали меня, и вот теперь наконец я понял, что за ними скрывалось. Старшему брату все было известно. В том числе и то, что я не сын Ёдзо Тадзими, что я рожден от Ёити Камэи. В таком случае почему он принял меня как наследника рода Тадзими? Скорее всего, потому, что очень не хотел, чтобы право наследования перешло к Синтаро.

До сих пор позиция покойного Куя вызывает у меня дрожь. Ему настолько ненавистен был Синтаро, что Куя предпочел передать право наследования кому угодно, лишь бы не Синтаро. Меня он принял как наследника отнюдь не потому, что я ему нравился. Кто я, в сущности, такой? Не более чем кукла, противопоставляемая Синтаро. Эти размышления вызвали у меня глубокое отчаяние и одновременно гнев. Я злился на мать, злился на брата Куя, злился на рок, по воле которого я оказался в этой деревне. Как бы исхитриться поскорее вернуться в Кобэ? Рано я обрадовался, поспешили мои коллеги проводить меня восторженными возгласами…

Вот в таких мучительных раздумьях тянулась первая половина ночи. С надеждами на счастливое будущее пришлось расстаться. В конце концов сон все-таки сморил меня.

В полночь с улицы послышались крики, настолько громкие, что от них, казалось, сотрясаются стены. Я испуганно сел на постели. В чем дело? Я не успел еще найти ответ на этот вопрос, как вместе с криками послышался град ударов камней о кровлю, ставни. Настоящий каменный дождь. Я вскочил и поспешно оделся. Крики не прекращались.

Плохо дело! Я, дрожа, тихо приблизился к окну. Посмотрев в щель между ставнями, я заметил, что глинобитная ограда была багровой от всполохов огня; в руках людей и слева, и справа были факелы. Толпа зверела от собственного ора, камни со стуком ударялись о крышу и ставни. Я не понимал еще, что происходит, но не сомневался в том, что негодование многолюдной толпы обращено на дом Тадзими.

Желая узнать, в чем дело, я кинулся в коридор и столкнулся там со спешившей ко мне Харуё. Видно, шум поднял ее с постели, она была в пижаме.

– Сестра, что происходит? – спросил я.

– Тацуя-сан! Беги! Беги скорее! – Харуё протянула мне мои ботинки. – Эти люди пришли, чтобы схватить тебя.

– Что?! Меня? Схватить? – Я совершенно растерялся.

– Они хотят схватить тебя и утопить в реке. Беги скорей! – Харуё схватила меня за руку и потянула куда-то. Я перепугался и одновременно разозлился.

– Но, сестра, за что? Нет! Не стану убегать! Выясню у них, какие ко мне претензии.

– Ни в коем случае! Это не те люди, с которыми можно выяснять отношения. Ни в коем случае не выходи к ним!

– Но, Харуё, обидно ведь! Обвиняют меня невесть в чем… Кроме того, убежать – значит признать свою вину.

– Не до того сейчас! Толпа разъярена. Бывают случаи, когда поражение оборачивается победой. Нельзя медлить, ты сию секунду должен бежать.

С улицы доносились крики, ругательства. Харуё побледнела, начала тормошить меня:

– Я заперла двери на замок, но они легко могут сломать их. Давай, быстрее, быстрее беги!

– Но, сестричка…

– Тацуя-сан, что ты стоишь столбом и болтаешь ерунду? – Голос Харуё теперь звучал жестко. – Ты понимаешь, что я говорю? Ты что, не видишь, как я беспокоюсь? Ну давай, беги! Беги, говорю тебе! Послушайся меня!

Больше возражать я не мог. Град камней, ударявшихся о крышу и ставни, убедил меня, что опасность более чем реальна.

– Бежать… А куда?

– Спрячься в сталактитовой пещере. Лучше всего перейти «Бездну блуждающих огоньков», на противоположный берег никто не сунется. Через какое-то время народ успокоится, и ты сможешь вернуться. А если дело затянется, я буду приносить тебе туда еду. Но эту ночь, пожалуйста, проведи там!

Харуё еще сильнее побледнела и осунулась, говорила прерывисто, тяжело дыша. Я должен беречь ее…

– Я все понял. Поступлю так, как ты велишь.

Я нацепил на запястье часы и бросился в кладовую. Было половина первого. К счастью, жестяной фонарь и карманный фонарик, которыми я пользовался недавно, были на месте. Прихватив их, я открыл дно сундука. В этот момент показалась Харуё, она принесла мне пальто.

– Чтобы не простыл. В пещере холодно…

– Спасибо, сестричка. Ну что, я пошел…

– Береги себя…

Харуё с трудом сдерживала слезы, я тоже чуть не разревелся и, чтобы не показать своей слабости, поторопился исчезнуть в подземелье.

Впоследствии возвращаясь памятью к этим дням, я утверждался в мысли, что ситуация в самом деле была очень опасной.

В то время когда я, закрывшись в сундуке, медлил в сомнениях, стоит ли спускаться в пещеру, послышались шаги и брань. Они, значит, уже в моей комнате. Судя по голосам, пришельцев было не менее пяти. Я покрылся холодным потом. «А ведь права была Харуё, – мелькнула мысль. – Хорошо, что я послушался ее».

Спустившись в пещеру, я погасил фонарь и на ощупь двинулся вперед. Поскольку я изучил этот путь вдоль и поперек, пробираться в полной темноте было нетрудно.

Вскоре я добрался до второго подъема. Кажется, я забыл сказать, что, если немного подняться вверх, а потом опуститься на дно пещеры, можно быстрее выйти к молельне.

Вероятно, давным-давно кто-то специально пробил ход, соединивший кладовую с молельней.

Итак, я пробирался вдоль стены, пытаясь нащупать щель, и вдруг заметил, что стало светлее.

«Значит, где-то поблизости есть выход наверх», – подумал я, и тут до меня эхом донеслись голоса, хриплые, как звон старого треснувшего колокола:

– Осторожней, здесь камни повсюду.

– Не беспокойся. Хотя действительно ходить тяжело.

Шаги приближались. Какую-то щель в скале я нашел, но нащупать рычаг мне не удавалось. Если я так и не преуспею в этом, придется, как ни печально, тем же путем идти назад. Черт возьми, и оттуда как раз доносится ругань и топот приближающихся людей!

На мгновение я замер в смертельном ужасе. К счастью, я нашарил нужное отверстие и, шмыгнув в него, оказался внутри полой скалы. Фу-у… Еле успел…

Снаружи снова послышались голоса:

– Глядь-ка, скала шевелится!

– Ага… Наверняка эта сволочь пробралась внутрь.

– Почему скала-то шевелится?

– Где? Покажи.

Я согнувшись продвигался вперед. Голоса остались позади.

Я понял, что преследователи настроены весьма серьезно относительно меня. Пробираются в пещеру через все имеющиеся ходы. Мне в таком случае лучше как можно быстрее добраться до развилки, потому что есть опасность, что преследователи перекроют все дороги.

Позднее мне стало известно, что, как я и предполагал, у всех входов в пещеру была выставлена стража и множество местных жителей стали спускаться в подземелье, чтобы разыскать меня. На мое счастье, ночью в малознакомом им лабиринте передвигались преследователи очень медленно. Я же ориентировался здесь гораздо лучше их, и за достаточно короткое время мне удалось добраться до развилки.

Но расслабляться было рано. С каждым часом число преследователей увеличивалось, их голоса разносились эхом по всей пещере, сотрясали затхлый воздух. Спасаясь от погони, я оказался между «Обезьяньим креслом» и «Носом Тэнгу».

Нужно миновать «Нос Тэнгу», «Эхо на перепутье», а там рукой подать до «Бездны блуждающих огоньков». Осталось только, добравшись до берега «Бездны», перейти ее и выйти на противоположный берег. Вот там можно будет чувствовать себя относительно спокойно.

Местные жители побоятся переходить «Бездну блуждающих огоньков». А если даже и решатся на это, я смогу спрятаться в отличном месте, в «Лисьей норе». Она такая огромная, что практически невозможно обойти ее всю.

Однако со стороны «Эха на перепутье» до меня донеслись гулкие голоса. Отраженные стенами пещеры, они разносились далеко вокруг.

Ах да, ведь именно тут я встретил Эйсэна, и он сказал мне, что где-то рядом есть выход в сторону Банкати. Скорее всего, люди, чьи голоса я слышал, спустились в пещеру как раз через этот ход. Я впал в отчаяние. Преследователи разделились на несколько групп. Одна из них шла за мной по пятам, их голоса звучали все громче и агрессивней. Другая группа двигалась со стороны «Эха на перепутье», шаги неуклонно приближались.

Я включил карманный фонарик и огляделся. Взгляд упал рта огромный толстый «Нос Тэнгу» прямо над моей головой. Словно во сне, я взобрался на него. К счастью, верхняя часть «Носа» представляла собой впадину, в которой можно было запросто улечься, что я и сделал, и как только устроился там, из-за угла показались люди с факелами.

– Странно… Если он сюда убежал, мы уже должны были найти его;.. Может, он пошел в другую сторону?

– Не городи чепуху! Он где-то здесь, в «Норе», а она вряд ли так уж велика.

– Может, еще не подошел?

– Может. Он ведь лампу включить не может, а без света, на ощупь передвигаться непросто. Если он и вознамерился идти к «Лисьей норе», то для этого ему потребуется немало времени.

– Ну что, подождем здесь?

Судя по разговору, под «Носом Тэнгу» остановились три человека.

Страх снова овладел мною. Сюда подойдут еще люди, начнут рыскать тут, обыщут каждый уголочек и обязательно наткнутся на меня. Что делать? На «Нос Тэнгу» обязательно обратят внимание.

– Тэцу-сан, смотри, как здорово природа сотворила «Нос Тэнгу», – услышал я.

– Здорово, в самом деле. Наверное, природа начала, а люди закончили, выбили в стене «глаза» и «рот».

327

Сэйси Ёкомидзо

– Тэцу, как ты думаешь, не укрылся ли беглец на «носу»? – Это был третий голос, и принадлежал он самому старшему из них.

Так… Кольцо сжимается… На потолке пещеры появилась дрожащая тень зажженного факела.

– Брось городить вздор!

– Если бы кто-нибудь там прятался, его бы видно было. Никого там нет, Нобу-сан.

Я с облегчением вздохнул и мысленно благословил спасительную впадину.

Трое внизу закурили и начали болтать. Когда они добрались до событий сегодняшней ночи, я навострил уши.

– Тэцу, так ты говоришь, в деревне повторяются события двадцатишестилетней давности?

Знакомый голос. Я осторожно поглядел вниз. Вспомнил! Мы вместе в автобусе ехали. Торговец лошадьми Китидзо. Вопроса, обращенного к нему, я не расслышал. В ответ Китидзо сказал, подчеркивая каждое слово:

– Сколько тебе было тогда? Три годика? Конечно, ты ничего не можешь помнить. Вот послушай! Мне было тогда двадцать три года. Два месяца, как женился. Самое лучшее время в моей жизни. Жена была на шесть лет моложе, ей тогда исполнилось семнадцать лет.

– Красавицей она не была, но для Китидзо слишком хороша, – съехидничал третий собеседник. Китидзо не прореагировал и продолжил рассказ:

– Ну вот, в один прекрасный день, вернее, вечер я услышал выстрелы. Это дерьмо беспричинно стало стрелять в невинных людей. Как вспомню, так до сих пор трясет от злости.

Китидзо говорил громко, эхо разносило его голос по всей пещере. От этих речей меня бросало в холод: как-никак речь шла о человеке, которого я долго считал родным отцом.

– Послушай, Тэцу-сан, а чего мы так суетимся? – вернулся к главной теме третий, самый младший. – Мне кажется, нет нужды преследовать парня. Пусть им занимается полиция.

Тэцу и Китидзо только захихикали в ответ.

– Ты молод и, наверное, поэтому слишком доверяешь полиции. Слушай внимательно. На полицейских полагаться нельзя. Вот и в давние времена, двадцать шесть лет назад, они дали Ёдзо возможность бесчинствовать весь вечер и всю ночь. Появись полиция вовремя, раненых и убитых было бы вдвое меньше. Они объявились только после того, как все закончилось, после того, как Ёдзо удрал в горы. И так всегда. Разве на такую полицию можно рассчитывать? Если ценишь свою жизнь, только на себя и полагайся, – поучительно сказал Китидзо.

Он заскрежетал зубами. У меня было чувство, будто мои нервы буравят дрелью.

– Вот и Мёрэн, «монахиню с крепким чаем», убили. Ты ведь дружил с ней, дед? – Тэцу явно дразнил старика.

– А что, нельзя было дружить? Плохо, что у меня были добрые с ней отношения? Целехонькая крышка к сломанной кастрюле? Какое имеет значение то, что у нее была заячья губа, что вообще она была полусумасшедшей. После того, как убили жену, мне так и не удалось найти родную душу. Но, Тэцу, заруби себе на носу. Не важно, мужчина или женщина, по внешнему виду судить о человеке нельзя. С Мёрэн мы подружились не сразу, но, подружившись, ладили отлично, мы относились друг к другу ласково, бережно. И вот… и вот этот юный подлец все разрушил… – Китидзо опять мерзко заскрежетал зубами.

Прошло немного времени, и Тэцу снова заговорил:

– Неужели этот юный бандит совсем дурак? Мне как-то не верится.

До сих пор самый молодой из троих молчал, только слушал разговоры старших. Теперь заговорил и он:

– До недавнего времени я не очень-то верил, что он убийца, так, только слегка подозревал его. Но в последнее время стал думать, что во всех смертях повинен действительно он. Барыня, которая живет у нас, специально ездила за этим типом в Кобэ, привезла его сюда, оказывала ему покровительство, выгораживала. И чем все закончилось? Она больше и видеть его не хочет. Женщина, но понимает, что к чему.

От этих слов у меня сжалось сердце. Имени женщины никто не назвал, но сомнений не было: речь шла о Мияко.

– Значит, и барыня из Западного дома тоже считает его убийцей? – спросил Тэцу.

– Вот этого точно сказать не могу. В отличие от нас, она человек воспитанный и не болтает лишнего, но недавно отец попытался прощупать, что она думает обо всем этом. Ну в разговоре и всплыло имя негодяя. Барыня вспыхнула: «Больше не произносите при мне это имя!» И замкнулась в себе. Видать, есть у нее доказательства, что он негодяй.

И Мияко отвернулась от меня! Какие у нее могут быть доказательства? Да никаких быть не может. А если даже что-то и есть, почему она не поговорит непосредственно со мной? Я пришел в полное отчаяние.

– Значит, все-таки… – заговорил Тэцу, но в этот момент вдалеке раздался крик. Все трое разом вскочили.

– Что такое?

– Может, этого типа схватили?

– Пойдем посмотрим!

Все трое побежали было, но вскоре, будто вспомнив о чем-то, остановились.

– Тэцу, побудь здесь, – распорядился один из них.

– Почему я?

– Боишься, что ли? Не трусь! Скоро вернемся.

Оставшись один, Тэцу поднял факел над головой, некоторое время осматривался, потом, не выдержав, бросился вслед за ушедшими:

– Дедушка! Дед! Стойте! Подождите! Я с вами!.. Вот он, удобный момент! Самое время убежать

от преследователей! Я торопливо соскользнул вниз и, миновав «Эхо на перепутье», направился к «Бездне блуждающих огоньков». Больше всего я боялся, что там оставили наблюдателей. К счастью, это было не так.

Я с облегчением вздохнул. Посветив фонариком, разглядел выступ и пошел по нему. Поскольку я был тут не впервые, двигаться было нетрудно даже в полной темноте.

На другой берег «Бездны» я перебрался быстро. «Сюда вряд ли кто-нибудь доберется, – решил я. – Тут можно спокойно переждать. Лучшего места не найти».

Как я ни успокаивал сам себя, настроение было унылым. Может быть, еще и потому, что здесь ощущался холодный осенний ветер. И вдруг случилось нечто, заставившее сердце радостно заколотиться.

– Тацуя! Это я!

То был голос Норико!!