Текст книги "Девушка в зеркале (сборник)"

Автор книги: Сесилия Ахерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Ваша дочь считает, что вы и… – Она судорожно сглотнула. – …Маргарет… погибли в результате трагической случайности. Якобы лошадь шарахнулась, ваш экипаж столкнулся с другим экипажем…

– Она считает, что я умер, – прошептал Эдвин, близкий к обмороку. – А я-то каждый день думал о ней, гадал, вспоминает ли она меня, а у нее и мысли не было! Ни единого раза… – Эдвин вытянул руку в поисках опоры, однако вокруг были лишь голые стены.

Эбигейл смягчилась:

– Но ваша матушка хотела как лучше.

– А что она собиралась сказать девочке, когда я вернусь? Что я восстал из мертвых?

– Никто не ожидал вашего возвращения. – Эбигейл потупила глаза. – Мы слышали о том, в каких условиях находятся заключенные в тюрьмах, и полагали, что выжить там равносильно чуду. И все же вы здесь. – Она взглянула на него с нерешительной улыбкой, отчего он и впрямь почувствовал себя восставшим из мертвых.

– Где отец? Почему ателье закрыто?

– Вам, вероятно, лучше пройти в малую гостиную.

– В малую гостиную? Да я только что оттуда – там пусто.

– Идемте со мной, сэр.

– Я и сам дорогу знаю, – нетерпеливо воскликнул Эдвин, но последовал за ней, так как ничего другого не оставалось. – Где отец?

Когда они вошли в гостиную, Эбигейл сказала, покосившись на кресла у камина:

– Ваш отец на Кенсал-Грин, – и повернулась уходить.

– Кенсал-Грин? – переспросил он. – А что это? Когда он вернется? Мы должны немедленно сообщить ему о том, что происходит.

– Я принесу вам чаю. – Она так поспешно захлопнула двойные двери, что едва не прищемила Эдвину нос.

Взбешенный, он хотел броситься следом, но услышал позади чей-то тихий смех и остановился. Незнакомый грудной смех, еле слышный за треском огня. Он резко обернулся: в комнате стояли лишь два кресла, которые, как ему показалось ранее, пустовали.

– Кенсал-Грин – это кладбище, и мистер Грин оттуда не вернется, – сообщил женский голос из кресла, стоявшего спинкой вперед.

Эдвин медленно приблизился и увидел старуху с седой, как у него самого, головой, одетую в траур. Колени ее окутывал плед. Он хотел было спросить, кто она такая, но она подняла пронзительно-голубые глаза, и он узнал ее.

– Матушка. – Он упал перед ней на колени, невзирая на жгучую боль в ногах, и поцеловал ее руку, чувствуя, как другой она поглаживает его по голове – первое утешение, что выпало ему за долгое время. Она невероятно изменилась. Пусть и он изменился, но у него хотя бы имелись на то причины, тогда как она жила, не ведая его тягот.

Эбигейл принесла на подносе чай в фарфоровых чашках, лепешки с джемом и взбитые сливки.

Все десять лет Эдвин мечтал о таком угощении, а сейчас вдруг лишился аппетита.

– Фарфор они не нашли, – усмехнулась его мать. – Я становлюсь мастерицей прятать вещи.

Она посмотрела на Эбигейл, будто ожидая ответа, но та лишь склонила голову, произнесла:

– Да, мэм, – ив неловкой тишине быстро вышла из комнаты.

– Мой сын вернулся, – размешивая сахар, произнесла старуха неожиданно хриплым голосом. – Побывал в аду и вернулся. – Она без тени сочувствия взглянула на него поверх чашки.

– Простите, матушка. Я говорил с капелланом, который навещал меня в заключении, и я буду ходить к нему постоянно, чтобы стать ближе к Богу и людям. Я искуплю свою вину перед вами и батюшкой. И перед Маргарет. Обещаю заслужить ваши прощение и любовь.

Эдвин ожидал, что это произведет впечатление, репетировал эти слова много раз, с каждым разом все больше и больше проникаясь их смыслом, но того, что произошло в действительности, он никак предугадать не мог.

Мать с досадой фыркнула, и на лице ее отразилось нескрываемое отвращение.

– Не вовремя ты собрался каяться, сынок. Мне нужен не святой, восставший из ада, а убийца.

– Что? —ужаснулся Эдвин. Она схватила его руки и злобно зашипела: – Я хочу, чтобы ты снова согрешил. Убей! Убей его! Пусть тебя снова отправят в ад, ибо только так я буду уверена, что дело сделано. И видит Бог, без этого не обойтись.

В окне блеснули фары, и Герман отвлекся. Взглянув на монитор, он увидел на извилистой подъездной дороге арендованный им автомобиль. Это Эмбер возвращалась домой. Она опять уезжала на целый день. Завтра он выследит ее и узнает, с кем она вполголоса беседует по телефону. Он не настолько глуп, чтобы поверить, будто ей каждый день звонит мать. В этом случае она давно вернулась бы в Нью-Йорк, и они оба знали об этом. В последнюю неделю Эмбер почти ни с кем не общалась, потому что Герман боялся, что стоит ей заговорить, как правда выплывет наружу, и тогда им конец. Его рукопись достигла уже внушительных размеров, наполняя его гордостью и волнением. Эмбер он книгу читать не давал – и не дал бы, даже будь их отношения совершенно безоблачны. Из суеверия он предпочитал держать рукопись в секрете до тех пор, пока она не будет дописана, да и до окончания работы уже было не за горами.

Неизвестно, сколько еще времени ему понадобится. Нервы у Эмбер были на пределе, что ставило под угрозу весь его труд. Уговоры Германа не помогали ей побороть страх перед ворами или сверхъестественными силами, орудующими в доме, а лишь вызывали новые вопросы, которые он старался пропускать мимо ушей, думая лишь о завершении книги. Потом они соберутся и улетят обратно в Нью-Йорк, чтобы продолжить трудиться над восстановлением мира в семье. Вот тогда он и сможет окружить ее необходимым вниманием, чего оба они ждут не дождутся. Но это будет позже…

Беспокоясь о нем, Эмбер как-то раз отважилась на решительные действия, нарушив его творческое уединение, и, если задуматься, это было весьма мило и романтично, но в результате вылилось в безобразный скандал, и он, зная, как она боится находиться в доме ночью и даже днем, все-таки ушел спать в другую комнату.

Имущество между тем продолжало исчезать, а рукопись каждое утро пополнялась новыми страницами, и пусть Герман по-прежнему ничего не понимал, его тревога уступила место чувству радостного возбуждения. Его не пугало потустороннее вмешательство, он жил будто в адреналиновом экстазе, предвкушая скорое завершение трудов. Он не выходил на воздух, не видел солнца, почти не двигался, не общался с людьми – за исключением Эмбер, с которой они только ссорились, и подозрительной Хэтти – и ощущал себя оторванным от реальности. В душе он полагал, что между ним и Грегори Бернсом существует некая связь, а потому, живя в его доме, занимая его кабинет и питая огромное уважение к его творчеству и его личности, он в виде благодарности получает от него поддержку. Конечно, он никогда не решился бы заговорить об этом, хотя именно таково было его убеждение. На самом деле эта удивительная и невероятная связь помогала ему укрыться от преследований Эмбер, от мыслей об их браке и от оставшихся за океаном деловых обязанностей.

Эмбер сидела на кухне, где было теплее, чем в других помещениях. Кухня к тому же была обставлена самой современной мебелью и оборудованием – как в любом «нормальном» доме где-нибудь в Нью-Йорке. Эмбер нарочно устроила все так, чтобы ничто, ни один предмет, не напоминал ей о прежнем хозяине и страшном самоубийстве в кладовой для продуктов. Кухня меньше других помещений подверглась грабежу. Исчезли столовые приборы, фарфоровая посуда и телевизор, но к микроволновым печам и духовым шкафам вор, кажется, не испытывал интереса.

Мало ей было этой чертовщины, так еще муж вел себя, точно одержимый. Он превратился в параноика, злобного лунатика – хотя, признаться, не без ее помощи. Он ходил с грязной бородой, в ужасном халате, порой надевая его наизнанку, который ей хотелось посыпать дустом, а лучше сжечь. Эмбер надеялась, что их семейная жизнь наладится, когда они уединятся на природе вдали от остального мира, но муж и не думал становиться внимательным и заботливым. Жизнь вдвоем напоминала смерть. Искры любви, что остались тлеть после нью-йоркского кризиса, никак не разгорались. Однако уехать она не могла, поскольку отъезд был равнозначен поражению. Хотя Эмбер мучилась своим проступком, она не хотела отступать – вопреки равнодушию и странностям Германа, отчетливо проступившим в последнее время. Что бы он ни делал и чем бы ни увлекался, она любила его и подумать не могла о том, чтобы прожить без него хотя бы день. Нет, она во что бы то ни стало попытается все исправить.

Услышав звонок в дверь, Эмбер невольно подскочила. Гостей она не ждала, а отдаленное местоположение поместья вряд ли могло привлечь к ним в дом случайных проезжающих. Она с грустью вспоминала рабочих, которые устанавливали им камеры наблюдения, как они разговаривали, присвистывая, помогали друг другу, и от тоски решила было нанять экономку, чтобы можно было хоть с кем-то перекинуться словечком и не чувствовать себя запертой в одиночной камере. Но пришлось бы объяснять, куда деваются вещи, а значит, экономки у нее не будет.

Взглянув на монитор, Эмбер увидела за дверью Хэтти и запаниковала. Герман настоятельно просил ее не разговаривать именно с Хэтти: боялся, что если она войдет и увидит опустевшие комнаты, то Эмбер не в силах будет отстаивать ту нелепую ложь, которую он ей навязывал. Приотворив дверь, она улыбнулась в щелку.

– Здравствуйте, Хэтти.

– Миссис Бэнкс! – обрадовалась та.

– Пожалуйста, зовите меня Эмбер.

– У вас все в порядке?

– Конечно! – заставила себя улыбнуться Эмбер. – Я просто неодета для приема гостей. Надеюсь, вы не обидитесь, если мы поговорим через порог.

– Что за глупости, мне все равно, как вы одеты, – удивилась Хэтти, но Эмбер не двинулась с места. – Дело в том, что я взяла для вас в прокат новый автомобиль.

– Новый автомобиль?.. – Эмбер шире приоткрыла дверь и увидела за спиной у Хэтти черный «джип-мерседес» и рядом – незнакомого мужчину.

– Это Алан. Когда мы оформим документы, я подброшу его домой, – объяснила Хэтти, пытаясь заглянуть в расширившийся проем, но Эмбер успела закрыть ей обзор.

– Мистер Бэнкс позвонил мне сегодня утром и просил срочно доставить еще одну машину

Эмбер судорожно сглотнула. Значит, она все-таки была права, одной машины им мало. Возможно, Герман тоже так считает, лишь виду не подает, а сам собирается отлучиться куда-то надолго.

– Отлично! – произнесла Эмбер с натянутой улыбкой. – Давайте ключи, я ему передам. – Она высунула руку в щель. – Спасибо вам большое. И Алана от меня поблагодарите.

– Простите, но придется подписать кое-ка-кие бумаги, миссис Бэнкс, – не отступала Хэтти, изо всех сил стараясь сохранить дружелюбный тон и одновременно дать понять, что предпочла бы зайти в дом. Она была одета в твидовый костюм, отнюдь не защищавший ее от пронизывающего холода.

Эмбер чувствовала себя ужасно, удерживая ее на пороге, но запрет Германа нарушить не могла.

– Подождите, я только наброшу пальто, – сказала она и захлопнула дверь перед носом Хэтти.

Эмбер вернулась, неся в руках второе пальто – для Хэтти, надеясь, что та прочтет сожаление, написанное у нее на лице. Неизвестно, поняла ли Хэтти чувства Эмбер, но пальто надела. При свете фар «мерседеса» они разложили документы на капоте машины и Эмбер поставила там, где требовалось, свою подпись.

– Алан, садись-ка в машину, я довезу тебя до гаража, – вежливо, но твердо сказала Хэтти, намекая, чтобы он оставил их наедине.

Эмбер занервничала.

– Дорогая. – Хэтти вдруг взяла ее руки в свои, ледяные. – Отсюда он нас не услышит, скажите мне, это опять произошло?

– Произошло что? – переспросила Эмбер, искренне не понимая, какое происшествие Хэтти имеет в виду. Не завела ли она новый роман? Может быть, они с мужем опять подрались? Или он вывихнул ей руку? Или ключ застрял в замке? Мало ли что могло случиться.

– Я про ваше имущество, – произнесла Хэтти шепотом, от которого у Эмбер по спине побежали мурашки. – Еще что-нибудь пропало?

Откуда она могла узнать? Ведь ей было известно только о пропаже часов! Впрочем, исчезнувшие люстры тоже насторожили Хэтти, неудивительно, что она ожидает очередных пропаж. В то мгновение Эмбер испытала облегчение, почувствовала, что держит руку человека, который ее понимает, хочет помочь, с кем можно поделиться своими тревогами. Ей показалось, что недалек конец ее ужасной пытки.

Стук по стеклу заставил их похолодеть. Они обернулись, оглядывая десятки окон.

– Вверху, – тихо подсказала Хэтти.

Над входом, в окне третьего этажа, маячила, пряча лицо в тени, темная фигура.

– Мне нужно возвращаться, – заторопилась Эмбер.

– Подождите, документы! – Хэтти быстро нацарапала что-то на клочке бумаги, сунула записку в карман пальто и вручила Эмбер конверт с документами на машину. Затем она сняла пальто и протянула его Эмбер, заговорщически глядя ей в глаза и произнося при этом деловым тоном:

– Это адрес человека, который жил здесь раньше. – Хэтти протянула ей ключи от машины. – Навестите его, он сможет вам помочь. Благодарю вас, миссис Бэнкс. – Она мимолетно улыбнулась.

– Спасибо, Хэтти. – Эмбер пожала ей руку. – Пожалуйста, зовите меня Эмбер.

– Желаю удачи, Эмбер, – шепнула Хэтти и села в машину.

Проснувшись на следующее утро, Эмбер обнаружила, что камин в спальне исчез. Нетрудно было догадаться, что и прочие комнаты остались без каминов…

Герман услышал, что Эмбер поднялась раньше, чем обычно, спустилась вниз и вышла из дома. Когда ее шаги простучали по ступеням, он метнулся из комнаты, где теперь спал, в их спальню и быстро оделся. За несколько недель он так привык к пижаме и халату, что другая одежда казалась ему тесной и неудобной. Одеваясь, Герман со страхом и восторгом всматривался в пустоту на месте кованого камина. Времени проверять, что еще пропало и пополнилась ли рукопись, не было, но он решил, что за такую ценную вещь полагается компенсация в виде нескольких глав. И как Герман ни радовался неуклонному росту рукописи, он все же опасался, что к концу романа они останутся вообще без обстановки. Хорошо еще, что, имея в запасе несколько миллионов, он мог быстро восстановить все потери.

Садиться за руль в последние годы Герману приходилось лишь на поле для гольфа, по которому он передвигался в спортивном авто-мобильчике-багги, и на своем личном острове в Карибском море. Словом, он давно уже отвык управлять машиной, а по трассе с левосторонним движением ездить никогда даже не пробовал. Он постоянно напоминал себе о разделительной линии, однако ее почти нигде не было, а была узкая проселочная дорога, извилистая и коварная, поглощавшая все внимание. В поездках по США и всему миру Герман заказывал автомобиль с водителем, а в Нью-Йорке его возил личный шофер. К счастью, дорога была абсолютно свободна, что позволяло, сосредоточившись, успешно вписываться в крутые повороты.

К его удивлению, Эмбер, обычно не без страха садившаяся за руль, вполне освоилась на незнакомой дороге. Порою ему казалось, что он потерял ее, но чуть позже на ровном участке дороги впереди выныривали стоп-сигналы ее джипа.

Герман предполагал, что ему предстоит без малого полуторачасовая поездка в ближайший город Бат, как вдруг тормозные огни «мерседеса» зажглись при подъезде к деревне

Литерли. Герман тоже притормозил, не желая слишком приближаться, чтобы не быть замеченным. В деревне Эмбер внезапно свернула налево и далее поехала по новой узкой дороге с односторонним движением – из тех, что, петляя, терялись где-то вдали. Десять минут беспрерывных виражей убедили его, что она тут не впервые. Она сбросила скорость и остановилась у очаровательного особняка в тюдоровском стиле: с фахверковым фасадом, массивными дымовыми трубами с металлическими колпаками и высокими узкими окнами, разделенными на секции.

Герман встал поодаль, чтобы не попасться жене на глаза. Дверь в доме отворилась, и он увидел привлекательного, как ему показалось, и подтянутого мужчину примерно своего возраста, явно ожидавшего Эмбер. Мужчина тепло улыбнулся ей и даже поддержал за талию, провожая в дом. Дверь закрылась. Разъяренный Герман выскочил из машины, собираясь колотить в дверь, пока не откроют, ворваться, поймать их с поличным на месте преступления, но передумал. Пусть кровь бурлит, надо подождать, узнать, как долго они пробудут вместе, и, если поедут потом куда-нибудь, выследить ради более веских обвинений. Герман сидел в машине, утирая глаза и тоскуя оттого, что его опять одурачили, что именно в тот момент, когда он был готов простить ее, она снова ему изменила.

Через час Эмбер вышла, опустив голову, и сразу села в джип. Пока ее не было, Герман переставил машину, чтобы им не столкнуться, и приготовился следовать за ней. Когда они добрались до деревни, он был уверен, что с главной и единственной улицы она повернет направо, к дому, но она повернула налево. Остановившись на перекрестке, Герман смотрел, как ее машина исчезает вдали, и гадал, куда ему податься. Что ж, жена налево, его роман направо. Он повернул направо. Поместье Бернса звало его.

Проезжая с навигатором оживленные улицы Бата, Эмбер радовалась при виде людей, которые шли по своим будничным делам. Это служило ей напоминанием о том, что жизнь не стоит на месте, пусть она и не принимает в ней участия. Иной раз после утреннего сеанса у Фреда она выбирала самое многолюдное кафе в Бате и садилась в центре зала, желая почувствовать себя частью «нормальной» жизни.

– Вы достигли конечной точки вашего маршрута, – неожиданно сообщил женским голосом навигатор.

«Не может быть! – подумала Эмбер, глядя в окно. – Черт знает что такое!» Она сбросила последний запрос и снова ввела адрес, который ей дала Хэтти.

– Вы достигли конечной точки вашего маршрута, – выдал навигатор, едва она нажала «ввод».

Эмбер с досадой оглянулась, достала мобильник и набрала номер Хэтти, чтобы уточнить адрес. Однако телефон не отвечал.

Телефон в машине Хэтти зазвонил, когда она уже вышла и захлопнула дверь. Она сразу обратила внимание на то, что оба автомобиля – небывалый случай! – отсутствуют, а значит, хозяева уехали. Раз уж представилась такая возможность, Хэтти подошла поближе к дому и бросила опасливый взгляд на окна. Шторы везде задернуты. Она оглянулась, нет ли кого на дороге, и рискнула зайти сбоку, но и тут, увы, все окна оказались плотно зашторены. Тогда Хэтти выбралась на задворки огромного дома и здесь была, наконец, вознаграждена. Из ящиков, что валялись там, она соорудила пирамиду и взгромоздилась на нее в надежде заглянуть в окно первого этажа. Прижав нос к стеклу и отгородившись ладонями от света, Хэтти пригляделась и ахнула: прежде элегантная, со вкусом обставленная гостиная – с шикарным обеденным и приставными столами, картинами, люстрами, коврами – совершенно опустела, лишь несколько ламп осталось на столиках между окнами. Нужно срочно звонить Эмбер, убедить переехать к ней или в гостиницу. Она придумает что-нибудь, скажет, что в доме обнаружили асбестовую пыль, как-нибудь заставит их переехать, она и так слишком долго не вмешивалась.

Хэтти спустила одну ногу на землю и в следующую минуту так и обмерла от ужаса: рядом стоял Герман Бэнкс. Она вскрикнула и выронила ключи.

– Здравствуйте, – тихо произнес он.

– Мистер Бэнкс, – залепетала Хэтти, слезая с ящиков, одергивая юбку и поправляя пальто. Она наклонилась к его ногам и подобрала ключи. – Извините, я не знала, есть ли кто дома, я звонила в дверь, а потом решила зайти с обратной стороны, чтобы убедиться, что никого нет. Иногда, знаете, звонок не срабатывает. – Ее голос дрогнул. – Я-то заскочила, чтобы отдать вам этот ключ. – Ключ упал из ее дрожащей руки в его раскрытую ладонь.

Герман с изумлением, чуть ли не с удовольствием наблюдал ее конфуз.

– Это ключ к черному ходу. Миссис Бэнкс жаловалась, что он все время заедает в замке, вот я и сделала дубликат. Теперь все должно быть в порядке. – Хэтти нервно улыбнулась.

Она хотела сообщить Бэнксу об асбестовой пыли, предложить прислать бригаду грузчиков, которые помогли бы им переехать, но, взглянув в его холодные глаза, светившиеся на обросшем бородой и потому сильно изменившемся лице, передумала. Лучше поговорить об этом с Эмбер.

– Мне пора, мистер Бэнкс. – Прошмыгнув мимо него, Хэтти тотчас почувствовала, что его взгляд уперся ей в спину, и, не успела она свернуть за угол, он ее окликнул. – Да? – обернулась Хэтти.

– Не вздумайте снова тут шпионить, – тихим голосом предостерег Герман.

– А я и не… Хорошо, мистер Бэнкс. – И она со всех ног бросилась к машине.

– Извините, пожалуйста! – Эмбер постучала в окно сторожевой будки у здания, куда ее по ошибке привел навигатор. Показался приветливый охранник лет шестидесяти.

– Я ищу один адрес, но навигатор почему-то сообщает, что это здесь, – объяснила Эмбер, которая полчаса кружила по окрестностям и уже начинала нервничать. – Есть тут что-нибудь другое?

Охранник надел очки и взял у нее записку с адресом.

– Артур Уиллис, – прочитал он вслух.

– Вы его знаете? Он здесь живет?

– Знаю. Вы не ошиблись, он и вправду здесь живет, – подтвердил охранник.

Эмбер окинула взглядом здание, у которого они стояли, и охнула, прочитав: «Психиатрическая больница Святой Димфны».

Эмбер нерешительно направилась к регистрационной стойке, на каждом шагу готовая повернуться и убежать, но мысли о возвращении в опустевший дом, о безумных глазах Германа, об их разбитом браке толкали ее вперед.

– Если можно, мне хотелось бы увидеть Артура Уиллиса, – волнуясь, попросила она.

– Артур Уиллис… – Женщина за стойкой набрала имя на компьютере.

Медсестра, перебиравшая рядом какие-то бумаги, посмотрела на посетительницу, но Эмбер отвела глаза.

– Я сама, Элла, – сказала медсестра женщине за компьютером. – Я ее провожу. Он вас ждет?

Эмбер покачала головой, ощущая дрожь в коленях, и уже повернулась, чтобы уйти:

– Ладно, я как-нибудь в другой раз.

– Подождите, – удержала ее за руку медсестра.

Прочие сотрудники, находившиеся в приемной, делали вид, что заняты своими делами.

– Мистер Уиллис очень милый человек, и мне жаль, что его почти никто не навещает, – сообщила она.

Ее слова заставили Эмбер остаться. Медсестру звали Хелен, лет ей было уже за тридцать. Она работала в больнице девятый год. За это время Артур Уиллис несколько раз попадал в больницу и выписывался из нее; впервые он оказался здесь лет двадцать назад. Хелен и Эмбер долго шли по коридорам, поднимались по лестницам и разговаривали.

– Чем же он болен? – спросила Эмбер, почти боясь услышать ответ.

– У него тяжелая паранойя, синдром навязчивых состояний, шизофрения – всё вследствие серьезной психической травмы.

– А что с ним случилось?

– У него пропали жена и дети.

Эмбер судорожно сглотнула:

– Пропали?

– Да, исчезли как-то ночью из собственного дома. Это произошло в часе езды отсюда, близ Литерли. Так, кажется, называется деревня. А вы с ним хорошо знакомы?

Эмбер покачала головой:

– Нет… Один общий друг, зная, что я буду в городе, попросил его навестить.

– Не сомневаюсь, что он обрадуется.

– Вы сказали, он часто попадает к вам. Почему?

– Мистер Уиллис приезжает добровольно, потому что сознает свои проблемы. Мы хоть и поощряем наших пациентов к адаптации в обществе, но его нам бывает сложно куда-нибудь определить. Он… несколько необычно себя ведет.

– Необычно?

– Ну, вам это ничем не грозит. К примеру, недавно он вынес всю мебель из дома, где жил, в сад, пока никого не было, а потом заявил, что в комнатах должно быть пусто. И проделывал это не один раз.

У Эмбер закружилась голова, и она, боясь упасть, схватилась за перила:

– Почему его не навещают родные?

– Они бы, может, и не прочь, но он не хочет их видеть.

– А меня, по-вашему, захочет?

– Не знаю. Но попытаться стоит. Вы подождите здесь, я скажу ему, что вы пришли.

Эмбер осталась ждать в комнате для свиданий. Вскоре медсестра вернулась, и, прежде чем успела заговорить, Эмбер обо всем догадалась по ее лицу.

– Извините, – сказала медсестра с искренним сожалением.

– Ничего страшного. – Эмбер взяла сумку, собираясь уходить. – Но, может быть, если вы сообщите ему, что я живу в поместье Бернса, он изменит свое решение?

Хелен заколебалась:

– Я знаю мистера Уиллиса, если он отказал, то уж не отступится. Не хочу, чтобы он вас обидел.

– Да я не обижусь, – улыбнулась Эмбер, – но, может быть, он сменит гнев на милость.

Хелен снова ушла.

Старуха в купальном халате, с жестяной банкой в руке, которая все это время стояла у окна, вдруг начала колотить ладонью по стеклу. Эмбер вздрогнула от неожиданности, растерялась, не зная, как поступить. Вокруг никого не было, а старуха все стучала, потом стала биться головой о стекло. Эмбер испугалась, в который раз пожалев, что приехала сюда, и встала, намереваясь уйти. Незнакомая медсестра, спешащая на помощь больной, едва не сбила ее с ног. В дверном проеме Эмбер увидела Хелен, та радостно показывала ей два поднятых вверх больших пальца.

Эмбер вошла в маленькую палату, где помещались только кровать, гардероб и кресло у окна, в котором расположился Артур Уиллис. Он смотрел в окно и, когда она вошла, даже не обернулся. Эмбер села у двери на принесенный Хелен стул:

– Здравствуйте.

Он взглянул на нее и снова отвернулся, причем на его лице не отразилось ни интереса, ни неудовольствия. Эмбер внутренне съежилась, но затем собралась с духом и начала:

– Я признательна вам за то, что вы согласились встретиться со мной, хотя мы и незнакомы. Меня зовут Эмбер Бэнкс. Я и мой муж Герман Бэнкс живем в поместье Бернса в Литерли.

Артур Уиллис повернул голову, среагировав не то на упомянутое ею имя Германа, не то на место их проживания.

– Я знаю, что некоторое время назад и вы там жили вместе с вашей… семьей. И мне было очень печально услышать о том, что случилось.

Он отвернулся к окну.

– Я надеялась побеседовать о вашей жизни в поместье Бернса. Если вы замечали что-либо необычное или…

Артур Уиллис вдруг стукнул кулаком о ручку кресла и закричал так громко, что Эмбер вздрогнула от страха.

– Журналистка! Вон! Вон! Грязь! Мразь! Пошла вон! – вопил он, даже не глядя на нее и с каждым словом все больше краснея.

– Пожалуйста, не надо… – Эмбер поднялась и произнесла громко, надеясь, что он расслышит сквозь крик: – Я не журналистка! – Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор: встревоженная Хелен уже торопилась в палату. Захлопнув дверь, Эмбер навалилась на нее всем телом, чтобы помешать войти медсестре. – Я не журналистка! – закричала она громче прежнего, и это подействовало: Уиллис вдруг замолчал. – Я просто женщина, которая живет в поместье Бернса, – понизила голос Эмбер, – я не знаю, что мне делать, и нуждаюсь в вашей помощи. Все из-за моего мужа: он купил этот дом, чтобы написать книгу; за время, пока мы там живем, он очень изменился, точно сошел с ума. А наше имущество: картины, драгоценности, мебель, даже камины – все исчезло. Я не знаю, кто все это взял. – Тут Эмбер расплакалась, но все же сумела удержать дверь, в которую билась Хелен.

– Эмбер, впустите меня! Мистер Уиллис, с вами все в порядке? Эмбер! Что вы там делаете? Боже, Джимми, помоги мне!

– С домом происходит что-то странное, – продолжала Эмбер. – Мы ссоримся из-за него, мы сходим с ума, хотя в этом есть и моя вина. – Она еле сдерживала напор превосходящих сил противника за дверью. – Но я не нарочно. Я хотела, чтобы муж просто посмотрел на меня. Нет, чтобы увидел, когда смотрит. – Силы ее иссякли, она разрыдалась, в ту же секунду была с силой отброшена от двери и в палату ввалились Джимми и Хелен. Медсестра окинула взглядом палату, увидела плачущую Эмбер и молчаливого Артура Уиллиса, по-прежнему сидящего в кресле у окна, и с возмущением спросила:

– Что здесь происходит? Мистер Уиллис, как вы себя чувствуете?

Хелен направилась к больному, а Джимми крепко взял Эмбер за руку и приказал:

– Свидание закончено, идите со мной.

– Уезжайте! – вдруг обратился к ней мистер Уиллис тихим, унылым, осипшим от крика голосом.

Джимми потянул Эмбер за руку.

– Да, да, сейчас, я ухожу.

– Уезжайте! Уезжайте! Уезжайте! – опять раскричался пациент.

– Уезжаю. – Эмбер вытерла глаза, собирая остатки гордости.

– Прочь! – угрожающе вскрикнул он и вскочил.

Не обращая внимания на уговоры Хелен, которая пыталась усадить его обратно в кресло, он обогнул кровать, шагнул к Эмбер, схватил ее за свободную руку и задержал, не давая уйти.

– Уезжайте! – тихо повторил Артур Уиллис.

– Я пытаюсь, – всхлипнула Эмбер, готовая снова разрыдаться.

Джимми хотел высвободить руку Эмбер, но Артур остановил его – уперся ладонью ему в грудь и проговорил:

– Немедленно уезжайте из этого дома. Ему нельзя заканчивать книгу.

Здвин опустился на колени у могилы отца и заплакал. Дела расстроились вскоре после его заключения в тюрьму. Никто не хотел связываться с отцом убийцы. Пять лет семейство продержалось на своих довольно значительных сбережениях, а затем Бертрам, отец Эдвина, занял денег у местного ростовщика, который, как, впрочем, и все представители этой профессии, никогда благотворительностью не занимался.

Воспользовавшись бедственным положением Бертрама, тот составил договор на крупный заём, и заемщик не сразу обнаружил, что вернуть долг вовремя представляется задачей практически неосуществимой, поскольку пошатнувшееся здоровье не позволяло ему больше работать. И вот фамильный дом постепенно пустел, лишаясь семейных ценностей – их забирали за долги, – а Бертраму становилось все хуже и хуже, пока он не умер, говорили, что с горя. Это случилось за два года до освобождения Эдвина.

– В конце жизни он поддался слабости. – Мать произнесла это с таким презрением по отношению к человеку, женой которого была более тридцати лет, что Эдвин испугался. Он не знал, что тяжелые времена сделали ее суровее, строже, она стала толстокожей и жестокой – только так она смогла выжить. Теперь мать совсем не была похожа на ту изнеженную даму, что каждый день рыдала на заседаниях суда. Впервые Эдвин осознал, что в нем больше сходства с матерью, чем с отцом.

– Он не должен был просить помощи у этого человека, не должен был открывать ему двери, но твоему отцу так хотелось расплатиться с долгами! А по мне так лучше долги, чем дьявол в собственном доме. Он отнял у нас все.

– Матушка, но ведь у нас больше нечего взять? Теперь он оставит нас в покое.

– Он – сам дьявол, сын мой. Он похитил душу твоего отца.

– Может, я смогу упросить его дать мне работу и отработаю долг? Он согласится, ведь нам нечем ему платить.

– Вряд ли. Он намерен забрать твою дочь.

– Маргарет? Но она же ничего не умеет делать..

Мать перебила, невесело усмехнувшись:

– Ты совсем отупел на каторге, как я посмотрю. Не работница ему понадобилась, а жена.

– Но она ведь ребенок!

– Ей двенадцать лет, она уже достигла брачного возраста. Он ни перед чем не остановится, чтобы, заполучить ее. Он давно этого хотел.

Эдвина охватил гнев такой силы, какой он испытывал лишь однажды – в ночь, когда убил жену.