Текст книги "Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Позвольте к пожеланиями его милости здравствовать присовокупить тост за Британский флот.
Когда затих одобрительный гул, Хорнблауэр снова встал.
– Спасибо за неожиданную честь. – Он сглотнул, придумывая, что сказать дальше. – Присовокупив же к моему имени название флота, коему мне посчастливилось отдать долгие годы, Его Превосходительство оказал мне честь еще большую, за что я столь же глубоко признателен. Не успел он сесть, начали подниматься дамы; пришлось стоять, покуда они не удалились. Вышколенные лакеи молниеносно убрали со стола. Мужчины сели теснее, графин пошел по кругу. Только наполнили бокалы, как Худ заговорил с одним из торговцев о видах на урожай хлопка. С этой безопасной почвы он рассчитывал предпринять осторожные вылазки в более опасную область международных отношений. Однако через несколько секунд вошел дворецкий и что-то зашептал Худу. Тот выслушал и тут же обратился к французскому консулу. Вотур явно встревожился и встал.
– Примите мои глубочайшие извинения, сударь, – сказал он. – Премного огорчен.
– Не более, чем я, барон, – отвечал Худ. – Надеюсь, это легкое недомогание.
– Будем надеяться, – сказал Вотур.
– Баронессе дурно, – пояснил собравшимся Худ. – Уверен, господа, вы разделяете мою надежду, что это лишь легкое недомогание, и сожаления, что мы лишаемся приятного собеседника.
Все сочувственно зашумели. Вотур повернулся к Камброну.
– Прислать за вами экипаж, граф? – спросил он.
Камброн потянул себя за ус.
– Наверно, мне лучше поехать с вами, – сказал он, – как ни жаль покидать такое приятное общество.
Два француза, вежливо распрощавшись, приготовились уходить.
– Был чрезвычайно рад познакомиться с вами, милорд, – кланяясь Хорнблауэру, сказал Камброн. Прищуренные глаза несколько смягчали сухость поклона.
– Весьма любопытно было встретиться с выдающимся военачальником бывшей Империи, – отвечал Хорнблауэр.
Худ, изливаясь в сожалениях, проводил французов.
– Джентльмены, ваши бокалы пусты, – сказал он, вернувшись. Меньше всего на свете Хорнблауэр любил пить портвейн большими бокалами в жарком и влажном помещении, хотя теперь можно было, наконец, побеседовать с испанским консулом о Флориде. Он с облегчением вздохнул, когда Худ предложил присоединиться к дамам. Где-то неподалеку играл струнный оркестр, к счастью, приглушенно, так что меньше обыкновенного терзал немузыкальное ухо Хорнблауэра. Его усадили рядом с хорошенькой дамой, одной из соседок Камброна за обедом. Она спросила, как ему понравился город, он вынужден был ответить, что в этот первый день почти не видел Нового Орлеана. Разговор перешел на другие города, где ему доводилось бывать. После двух чашек кофе в голове немного прояснилось. Молодая особа оказалась внимательной слушательницей; он сочувственно закивала, узнав из разговора, что Хорнблауэр по долгу службы оставил в Англии жену и десятилетнего сына. Близилась ночь. Губернатор и его супруга поднялись; прием окончился. Последние томительные минуты, последние неловкие разговоры в ожидании экипажей, и, наконец, Худ проводил последнего гостя и вернулся в комнату.
– Кажется, вечер удался. Надеюсь, ваша милость со мной согласны. – Он повернулся к жене. – Однако, дорогая, пожалуйста, не забудь выговорить Гуверу за суфле. Миссис Худ не успела ответить – вошел дворецкий и снова что-то зашептал.
– Попрошу вашу милость на минуточку меня извинить, – встревожено сказал Худ. Он выбежал из гостиной.
Хорнблауэр и Джерард вежливо поблагодарили хозяйку за приятный вечер.
– Камброн нас опередил! – воскликнул, торопливо вбегая, Худ. – «Дерзкий» снялся с якоря три часа назад! Видимо, Камброн прямиком отсюда отправился на корабль.
Он круто повернулся к жене.
– Была ли баронесса и вправду больна? – спросил он.
– Она казалась на грани обморока, – отвечала миссис Худ.
– Значит, притворялась, – заключил Худ. – Камброн хотел уйти под благовидным предлогом и попросил Вотура помочь.
– Что он, по-вашему, задумал? – спросил Хорнблауэр.
– Бог его знает. Но, думаю, вы его спугнули. Ясно, он так скоропалительно отбыл не за хорошим делом. Сан-Доминго, Картахена – где он высадит своих гвардейцев?
– В любом случае, я последую за ним, – произнес Хорнблауэр, вставая.
– Вам нелегко будет его догнать, – ответил Худ. От волнения он сказал «вам», а не «вашей милости». – Камброн взял два буксира – «Молнию» и «Звезду»; вся река с недавних пор освещается маяками, так что за ним и на лошади не угнаться. К рассвету он будет в открытом море. Даже не знаю, удастся ли сегодня найти буксир для вас, милорд.
– Я все равно отправлюсь за ним, – сказал Хорнблауэр.
– Я приказал подать экипаж, милорд, – сказал Худ. – Извини, дорогая, мы отбываем без церемоний.
Трое мужчин поспешно откланялись. Дворецкий ждал со шляпами; у дверей стоял экипаж.
– Груз они подняли на борт еще до рассвета, – сказал Худ. – Мой человек с докладом ждет у вас на корабле.
– Может быть, он что-то прояснит, – сказал Хорнблауэр.
Экипаж, раскачиваясь, двинулся по улице.
– Позволите высказать предположение, милорд? – спросил Джерард.
– Да. Какое?
– Что бы ни замыслил Камброн, Вотур с ним в сговоре, милорд. А он служит французскому правительству.
– Вы правы. Бурбоны всюду суют нос, – задумчиво проговорил Худ. – Боятся упустить свое. Можно подумать, мы их разбили при Ватерлоо, а не Бони.
Копыта застучали звонче – экипаж въехал на пирс. Остановился. Худ открыл дверцу прежде, чем лакей успел соскочить с запяток, но когда они вылезали из экипажа, он уже стоял перед дверцей со шляпой в руке, поблескивая темной кожей в свете висящего на козлах фонаря.
– Жди, – бросил Худ. Они чуть не бегом кинулись к освещенным фонарем сходням, два матроса якорной вахты при их появлении вытянулись по струнке.
– Мистер Харкорт! – крикнул Хорнблауэр, едва ступив на палубу – ему было не до церемоний.
Возле трапа горел свет – там же был и Харкорт.
– Здесь, милорд.
Хорнблауэр вбежал в кормовую каюту. С палубного бимса свисал зажженный фонарь, второй принес Джерард.
– Докладывайте, мистер Харкорт.
– «Дерзкий» снялся с якоря в пять склянок первой вахты, милорд. Его тянули два буксира.
– Знаю. Что еще?
– Лихтер с грузом подошел к борту в начале второй собачьей вахты. Сразу, как стемнело, милорд.
Низенький чернявый мужчина незаметно вошел в каюту и остался стоять в тени.
– Ну?
– Джентльмен, которого прислал мистер Худ, вместе со мной наблюдал за погрузкой, милорд.
– Что грузили?
– Я считал по мере погрузки. У них на бизань-штаге горели огни.
– Ну?
Харкорт приготовился читать по бумажке.
– Двадцать пять деревянных ящиков, милорд, – прочел он, опередив нетерпеливый взгляд Хорнблауэра. – Я узнал эти ящики, милорд. В такие обычно пакуют ружья, по двадцать четыре ствола в каждый.
– Пятьсот ружей и штыков, – быстро умножил Джерард.
– Так я и думал, – сказал Худ.
– Еще что? – спросил Хорнблауэр.
– Двенадцать больших продолговатых тюков, милорд, и еще двадцать длинных, узких.
– Не можете ли вы предположить…
– Соблаговолите выслушать матроса, которого я отрядил, милорд?
– Зовите его.
– Спустись сюда, Джонс, – крикнул Харкорт и повернулся к Хорнблауэру. – Джонс – отличный пловец. Я послал его вместе с другим матросом в караульной шлюпке, и Джонс подплыл к лихтеру. Расскажи его милости, что ты разузнал, Джонс.
Джонс оказался щуплым, низкорослым парнем. Он заморгал от яркого света, робея в присутствии важных особ. Заговорил он с тем простонародным выговором, который сразу выдает уроженца лондонских трущоб.
– Форменные мундеры, сэр, в тех больших тюках, сэр.
– Как ты узнал?
– Подплыл к лихтеру и пощупал, сэр.
– Кто-нибудь тебя видел? – Это спросил Худ.
– Нет, сэр, ни одна душа. Все были заняты, грузили ящики. Форменные мундеры, сэр, я говорил, сэр, я нащупал пуговицы, сэр. Не как у нас, сэр, а выпуклые, навроде пуль, целые ряды на кажном мундере. Еще я, кажись, нащупал позумент и чтой-то навроде шнурков, сэр. Форменные мундеры, сэр, точно говорю.
В этот момент вперед выступил чернявый мужчина – в руках он держал что-то мокрое, похожее на дохлую кошку. Прежде чем продолжать, Джонс указал на странный предмет.
– Хошь убейте, не мог угадать, чего в другом тюке, длинном. Я вытащил нож…
– Ты точно знаешь, что тебя никто не видел?
– Точно, сэр. Вытащил я нож и распорол шов. Они подумают, лопнул при погрузке, сэр. Выудил я эту штуковину и поплыл к лодке, сэр.
Темноволосый протянул вперед черную мохнатую массу. Хорнблауэр нетерпеливо схватил и тут же наткнулся пальцами на металл.
– Орлищи, сэр, – сказал Джонс. Медная цепь и большой медный значок – такого орла Хорнблауэр видел сегодня вечером на груди у Камброна. Он держал в руках меховой кивер, богато изукрашенный и насквозь мокрый.
– Такие носила императорская гвардия, милорд? – спросил Джерард.
– Да, – ответил Хорнблауэр. Он часто видел выставленные на продажу дешевые гравюры, запечатлевшие последнюю оборону старой гвардии при Ватерлоо. Теперь и лондонские гвардейцы щеголяли почти в таких же киверах, как тот, что Хорнблауэр держал сейчас в руках – это была награда за победу над императорской гвардией в решающий момент битвы при Ватерлоо.
– Теперь мы знаем все, что нужно, – сказал Худ.
– Я должен его нагнать, – сказал Хорнблауэр. – Свистать всех наверх, мистер Харкорт.
– Есть, сэр, – машинально отвечал Харкорт и тут же снова открыл рот, да так и замер.
– Помню, – отвечал Хорнблауэр с мукой. – Я сказал, что команда не понадобится мне до утра.
– Да, милорд. Но они недалеко. Я пошлю на розыски. Они будут здесь через час.
– Спасибо, мистер Харкорт. Приложите все старания. Мистер Худ, нам потребуется буксир.
Худ взглянул на темноволосого мужчину, который принес кивер.
– Не уверен, что удастся раздобыть буксир до рассвета, – сказал тот. – «Дерзкий» взял два – теперь я понимаю, зачем. «Президент Мэдисон» чинится. «Тюер» потащил баржи в Батон-Руж. «Экревисс» – тот, что привел ваш корабль сюда – ушел вниз по реке после полудня. Думаю, «Темерер»[3][3]
Названия буксиров означают по-французски «Буксир», «Рак», «Смелый».
[Закрыть] сейчас на пути обратно. Быть может, когда он вернется, мы уговорим капитана вас взять. Других буксиров здесь нет.
– Полдень, – сказал Хорнблауэр. – Тринадцать часов задержки. «Дерзкий» будет в море раньше, чем мы отсюда выйдем.
– И это одно из быстроходнейших судов, – добавил Худ. – Уходя от «Тенедоса» во время войны он делал по пятнадцать узлов.
– В каком мексиканском порту он берет на борт солдат?
– В лагуне всего один поселок, милорд, Корпус-Кристи.
Пятьсот миль отсюда и попутный ветер. Хорнблауэр представил, как красавец «Дерзкий» несется под пирамидой парусов, раздуваемых попутным ветром. Маленький «Краб» не рассчитан на океанские гонки. Оснастка и обводы придают ему маневренность, незаменимую при патрульной службе в мелких заливах Вест-Индского архипелага. В гонке к Корпус-Кристи «Дерзкий» наверняка выиграет несколько часов, может быть, сутки или больше, в добавок к уже выигранным двенадцати. Пятьсот бывалых солдат погрузятся без промедленья, и «Дерзкий» отплывет вновь. Куда? Усталая голова пошло кругом, стоило Хорнблауэру задуматься о невероятно сложной ситуации в странах, до которых от Корпус-Кристи рукой подать. Если б только угадать, что замыслил Камброн! Хорнблауэр мог бы, опередив «Дерзкого», прибыть в опасную точку; последовав за ним в Корпус-Кристи, он наверняка не застанет ни корабля, ни солдат. Не оставив на морской глади следа, «Дерзкий» устремится к неведомой, но явно злонамеренной цели.
– «Дерзкий» – американское судно, – подбавил к его заботам Худ.
Это важное, очень важное обстоятельство. «Дерзкий» зафрахтован под благовидным предлогом и несет звездно-полосатый флаг. Просто так его не досмотришь. Хорнблауэра строго предупреждали не задевать американцев. Всего лишь девять лет назад Америка смело объявила войну величайшей морской державе только из-за того, что Королевский флот чинил препоны американским торговым судам.
– Он вооружен и на нем полно народу, милорд, – напомнил Джерард.
Еще одно важное обстоятельство. Что «Дерзкому» с его двенадцатифунтовками, пятью сотнями хорошо обученных солдат и большой американской командой впридачу «Краб» с его шестифунтовками и командой в шестнадцать человек? Американский капитан вправе не подчиниться сигналам с «Краба», и Хорнблауэр бессилен будет настоять на своем. Сбить ядром мачту? Не так-то просто из шестифунтовки, и даже если никого при этом не убьют, разразится страшная дипломатическая буря – обстреляли звездно-полосатый флаг! Следовать за «Дерзким», чтобы по крайней мере выяснить намерения Камброна? Нет, невозможно. Стоит «Дерзкому» расправить паруса, как он оставит «Краба» за горизонтом и двинется дальше без помех. Обливаясь потом в душной ночи, Хорнблауэр чувствовал себя заарканенным зверем. С каждой минутой петля затягивалась все туже. Подобно дикому зверю, он готов был потерять самообладание, запаниковать, дать выход гневу. За долгие годы службы ему приходилось видеть, как в безвыходном положении старшие офицеры поддавались ярости. Он оглядел освещенные лампой лица: строгие лица людей, присутствующих при крушении, сознающих, что перед ними – адмирал, с треском проваливший свое первое же важное дело. Уже от этого одного можно было впасть в бешенство. Спасла гордость. Он не поддастся человеческой слабости на глазах у этих людей.
– В любом случае, я отплываю, – сказал он, – как только у меня будет команда и паровой буксир.
– Могу я спросить, как ваша милость намеревается поступить? – осведомился Худ.
Хорнблауэру пришлось быстро изобретать разумный ответ: он не знал. Знал же он одно – без борьбы он не сдастся. Еще никто не упростил себе сложную задачу, сидя сложа руки.
– За оставшиеся часы я составлю приказы эскадре, – сказал он. – Мой флаг-адъютант напишет их под диктовку, а вас, мистер Худ, я попрошу взять на себя отправку.
– Очень хорошо, милорд.
Тут Хорнблауэр вспомнил, что упустил одну важную вещь. Еще не поздно – эту свою обязанность он может выполнить и сейчас. По крайней мере, он скроет свое смятение.
– Мистер Харкорт, – произнес он. – Должен сказать, что вы прекрасно справились с моим поручением. Ваше наблюдение за «Дерзким» можно назвать образцовым. Будьте уверены, я обращу внимание Их Сиятельств на ваше похвальное поведение.
– Спасибо, милорд.
– Что до Джонса, – продолжал Хорнблауэр, – редкий матрос проявил бы подобную сообразительность. Вы сделали хороший выбор, мистер Харкорт, и Джонс его оправдал. Я могу назначить его исполняющим обязанности старшины.
– Спасибо, милорд. Он был произведен в старшины и затем разжалован.
– Пьянство? Потому его и на берег не пустили?
– Боюсь что так, милорд.
– Тогда что бы вы посоветовали?
Харкорт растерялся.
– Вы могли бы повторить ему то, что уже сказали мне, милорд. Пожать ему руку…
Хорнблауэр рассмеялся.
– И прослыть самым скаредным адмиралом в истории флота? Нет. По меньшей мере золотая гинея. Две гинеи. Я сам их ему вручу, а вас попрошу по прибытии в Кингстон дать ему трехдневный отпуск. Пусть себе напьется, раз мы не можем наградить его иначе. На меня смотрит вся эскадра.
– Есть, милорд.
– Теперь, мистер Джерард, займемся приказами.
Только к полудню «Краб» отшвартовался, и «Темерер» взял его на буксир; о чувствах Хорнблауэра можно судить по тому, что он не задумался о метаморфозах славного имени. Все долгое, душное утро он диктовал приказы. Требовалось несметное количество копий. Худ отошлет их в запечатанных пакетах с каждым выходящим из Нового Орлеана британским судном. Остается надеяться, что хоть одно из них встретит королевский корабль и передаст приказы без задержки, неизбежной, если отправить депеши в Кингстон и далее по официальным каналам. Всем кораблям Вест-Индской эскадры предписывалось обратить внимание на американское судно «Дерзкий». Буде таковой встретится, запросить капитана о намерениях и по мере возможности узнать, есть ли на борту солдаты. При сем (Хорнблауэр еще пуще вспотел, формулируя этот пункт) главнокомандующий напоминал капитанам Его Величества судов свои ранее отданные распоряжения, коими оговорены действия в отношении американских судов. Если солдат на борту не обнаружится, запросить, где они высажены; если они по-прежнему на борту, до высадки их не спускать с «Дерзкого» глаз. В случае, если возникнет необходимость пресечь намерения «Дерзкого», действовать в высшей мере осмотрительно. Приказы уйдут из Нового Орлеана не раньше завтрашнего утра, повезет их тихоходное купеческое судно – пока они доберутся до эскадры, Камброн сто раз исполнит задуманное. И все же не следовало пренебрегать даже и такой возможностью. Хорнблауэр потной рукой подписал двадцать копий приказов, проследил, как их запечатали, и вручил Худу. Прежде чем консул ступил на сходни, они обменялись рукопожатиями.
– По-моему, милорд, Камброн направляется в Порт-о-Пренс или Гавану. Между Порт-о-Пренсом и Гаваной – более тысячи миль.
– А может, в Картахену или Ла-Гуайру? – спросил Хорнблауэр с иронией. Между ними тоже тысячи миль, равно как и от них до Гаваны.
– Вполне возможно, – отвечал Худ, словно не замечая иронии. Однако нельзя сказать, что он вовсе не сочувствовал Хорнблауэру, поскольку продолжил: – Как бы там ни было, милорд, желаю успеха. Я уверен, ваша милость его добьется. «Краб» отшвартовался. «Темерер» взял его на буксир и запыхал смешанными с искрами дымом, чем крайне возмутил Харкорта. Опасаясь не только пожара, но и пятен на безупречной палубе, тот приказал матросам помпами качать воду на палубу и такелаж.
– Завтрак, милорд? – спросил Джерард.
Завтрак? Был час пополудни. Хорнблауэр не спал ночь. Вчера он выпил лишнего, утро провел в хлопотах и тревоге; тревога не отпускала и сейчас. Первым его движением было отказаться, потом он вспомнил, что вчера (неужели только вчера? казалось, прошла неделя) ворчал на задержку с завтраком. Нельзя столь явно обнаруживать человеческие слабости.
– Конечно. Можно было подать и пораньше, мистер Джерард, – проворчал он, надеясь, что раздражение в его голосе сойдет за досаду проголодавшегося человека.
– Есть, милорд, – отвечал Джерард.
Он уже несколько месяцев служил под началом у Хорнблауэра и знал его настроения не хуже любящей жены. Знал он и природную доброту Хорнблауэра. Должность свою он получил как сын старого друга, хотя служить у легендарного Хорнблауэра мечтали адмиральские и герцогские сынки. Хорнблауэр через силу съел фрукты и вареные яйца, выпил, несмотря на жару, кофе. Он еще потянул время, прежде чем возвращаться на палубу, и на эти несколько минут сумел забыть про свои тревоги – по крайней мере, почти забыть. Но стоило выйти на палубу, и они нахлынули с новой силой. Его не отвлекал ни новый способ движения по реке, ни быстро скользящие за бортом низкие берега. В конце-концов, его поспешное отбытие из Нового Орлеана – лишь жест отчаяния. «Дерзкого» не догнать. Камброн совершит задуманное под самым его носом, выставит на посмешище всему миру – его миру, во всяком случае. Он не получит нового назначения. Хорнблауэр вспомнил годы после Ватерлоо, годы, проведенные не у дел. Казалось бы, он жил в довольстве и почете, заседал в Палате Лордов, пользовался влиянием в графстве, рядом была любящая жена, подрастал сын. И все же он не жил, а прозябал эти пять лет после Ватерлоо, пока не подошел его черед сделаться адмиралом. Он осознал это, только испытав бурную радость при назначении в Вест-Индию. Теперь вся его жизнь до самой могилы будет такой же безрадостной, даже хуже – ее не скрасит надежда на будущее назначение. Его охватила досада. Он сидит и жалеет себя, вместо того, чтобы ломать голову. Что замыслил Камброн? Если удастся его опередить, с триумфом прибыть к месту высадки, то доброе имя Хорнблауэра спасено. Если очень повезет, он сможет решительным образом вмешаться. Но вся Испанская Америка бурлит, и вся Вест-Индия, исключая только британские колонии. Камброн может высадиться, где угодно, и Хорнблауэр едва ли найдет законные основания вмешаться. Камброн наверняка заручился полномочиями от Боливара или другого повстанческого лидера. С другой стороны, он осторожничает, значит – опасается, что Королевский флот ему помешает. Помешает? С командой в шестнадцать человек, не считая сверхштатных и двумя шестифунтовками? Бред. Камброн его одурачил. Надо думать, думать, думать.
– Мы увидим Сен-Филип не раньше заката, милорд, – доложил Харкорт, козыряя.
– Очень хорошо, мистер Харкорт.
Значит, не придется обмениваться салютами. Он покинет Соединенные Штаты, как побитый пес. Он так мало пробыл в Новом Орлеане, что неизбежно пойдут пересуды. Худ придумает благовидное объяснение, но никто не поверит. Назначение, о котором Хорнблауэр столько мечтал, обернулось позорным провалом. Он с таким нетерпением предвкушал этот визит, и что же? Он не увидел толком ни Нового Орлеана, ни Америки, ни американцев. Он не заинтересовался огромной Миссисипи. Проблемы мешали ему уделить внимание обстановке, а обстановка – вникнуть в проблемы. Например, фантастический способ передвижения – «Краб» делал пять узлов относительно воды, плюс еще течение. В результате возникал довольно сильный кажущийся ветер – удивительно было нестись навстречу воздушной струе, не испытывая качки, слыша слабое дрожание стоячего такелажа и ни скрипа бегучего.
– Обед подан, милорд, – доложил Джерард, вновь появляясь на палубе. Уже темнело, но в каюте было жарко и душно.
– Шотландский суп, милорд, – сказал Джайлс, ставя на стол дымящуюся тарелку.
Хорнблауэр рассеянно зачерпнул бульону, попытался проглотить и отложил ложку. Он не хотел ни вина, ни супу, однако должен был притворяться и, давясь, проглотил еще несколько ложек бульона.
– Цыпленок маренго, милорд, – сказал Джайлс, ставя новую тарелку.
С цыпленком видимость было соблюсти легче – Хорнблауэр отрезал несколько кусков, немного пожевал и отложил нож и вилку. Если бы случилось чудо, если бы «Дерзкий» сел на мель, или оба его буксира поломались и «Краб» победоносно их миновал, Хорнблауэру бы доложили. Нелепая, дурацкая надежда. Джайлс убрал со стола, поставил блюдо с сыром и тарелку, налил бокал портвейна. Ломтик сыра, глоток портвейна – можно считать, пообедал. Джайлс водрузил на стол серебряную спиртовку и кофейник, фарфоровую чашку – прощальный подарок Барбары. Кофе принес небольшое утешение – хоть какое-то утешение в этом беспросветном мире. На палубе было уже совсем темно. Справа по курсу, медленно смещаясь к траверзу, мерцал огонь – это горел маяк, один из тех, которые американцы установили, чтобы облегчить ночное движение по Миссисипи. Они и впрямь заинтересованы в нарождающемся паровом сообщении – недаром целых шесть буксиров постоянно снуют вверх и вниз по реке.
– Разрешите обратиться, милорд, – сказал из темноты Харкорт. – Мы приближаемся к устью. Какие будут приказы, милорд?
Что остается делать? Только довести проигранную партию до горького финала. Следовать за «Дерзким» далеко-далеко позади в надежде на чудо, на счастливую случайность. Сто против одного, что, пока он доберется до Корпус-Кристи, птичка упорхнет. Однако – может, из беседы с мексиканскими властями, если таковые имеются, или из местных слухов, если кто-то захочет ими поделиться – он почерпнет, куда направилась императорская гвардия.
– Как только мы выйдем в море, пожалуйста, возьмите курс на Корпус-Кристи, мистер Харкорт.
– Есть, милорд. Корпус-Кристи.
– Изучите лоции Мексиканского залива, мистер Харкорт, и особенно вход в лагуну.
– Есть, милорд.
Решение принято. Однако Хорнблауэр оставался на палубе, пытаясь охватить задачу во всей ее непомерной, сводящей с ума полноте. На лицо упали первые капли дождя, и тут же хлынуло, как из ведра. Ливень громко стучал по палубе, парадный мундир Хорнблауэра промок до нитки. В треуголку налилась вода, она сделалась чугунной. Он уже собирался пойти вниз, но мысли двинулись по проторенной дороге, и он остался. В темноте возник Джерард с зюйд-весткой и дождевиком, но Хорнблауэр не обращал внимания. Возможно ли, что он зря всполошился? Что Камброн и в самом деле намерен отвезти гвардию домой? Нет, конечно нет. Не стал бы он в таком случае брать на борт шестьсот ружей и штыков, не стал бы торопливо, как вор, сниматься с якоря.
– Прошу вас, милорд, – сказал Джерард, упорно протягивая дождевик.
Хорнблауэр вспомнил, как перед их отплытием из Англии Барбара отвела Джерарда в сторонку и что-то долго ему внушала. Без сомнения, она поручила ему следить, чтобы Хорнблауэр не промокал и ел вовремя.
– Уже поздно, мистер Джерард, – сказал он с улыбкой. – Я промок насквозь.
– Тогда прошу вас, милорд, спуститесь вниз и перемените платье.
В голосе Джерарда звучало искреннее беспокойство. Дождь стучал по дождевику Джерарда, как дробилка для селитры или пороховая мельница.
– Ладно, очень хорошо, – сказал Хорнблауэр. Он спустился по узенькому трапу; Джерард за ним.
– Джайлс! – громко позвал Джерард. Слуга появился тут же. – Приготовь его милости сухую одежду.
Джайлс засуетился, встал на колени и вытащил из сундука чистую рубашку. Хорнблауэр снял шляпу – из нее выплеснулось полгаллона воды.
– Как следует просуши вещи его милости, – распорядился Джерард.
– Есть, сэр, – отвечал Джайлс. Своим нарочито терпеливым тоном он давал Джерарду понять, что напоминание излишне. Хорнблауэр знал, что оба – слуга и адъютант – к нему привязаны. Пока их привязанность пережила его провал – надолго ли?
– Очень хорошо, – сказал он раздраженно. – Я в силах сам о себе позаботиться.
Хорнблауэр стоял в каюте один, пригнувшись под палубным бимсом. Расстегивая мокрый сюртук, он увидел, что до сих пор не снял орден – лента, которую он перекинул через голову, тоже была мокрая. Лента и звезда насмехались над его провалом. Он и сам презирал себя в эту минуту – подумать только, он надеялся, что «Дерзкий» сядет на мель в устье «Миссисипи»! Джерард, легонько постучав, вошел.
– Я, кажется, сказал, что могу сам о себе позаботиться, – рявкнул Хорнблауэр.
– Мистер Харкорт сообщает, – без тени смущения доложил Джерард. – Мы скоро отцепим буксир. Ветер попутный, свежий, ост-тень-норд.
– Очень хорошо.
Свежий попутный ветер – на руку «Дерзкому». При встречном, порывистом ветре «Краб» еще имел бы шансы его нагнать. Судьба ополчилась против Хорнблауэра. Джайлс, воспользовавшись случаем, проскользнул в каюту и взял у Хорнблауэра мокрый сюртук.
– Я разве не велел тебе убираться? – заорал Хорнблауэр.
– Так точно, милорд, – невозмутимо отвечал Джайлс. – Что мне делать с этим… с этой шапкой, милорд? Он держал в руках меховой кивер, до сих пор без дела лежавший на сундуке.
– Убери куда-нибудь! – взревел Хорнблауэр. Он сбросил башмаки и начал стягивать чулки, когда его поразила мысль – он так и замер согнувшись, додумывая ее. Меховой кивер – тюки и тюки меховых киверов. Зачем? Ружья, штыки – понятно. Форменные мундиры – ну, положим. Но кто в здравом рассудке вздумал бы экипировать меховыми киверами полк, направляющийся в тропическую Америку? Он медленно выпрямился и замер в глубокой задумчивости. Даже форменные мундиры с пуговицами и золотым шитьем будут неуместны рядом с лохмотьями боливаровых повстанцев, меховые же кивера – это просто нелепость.
– Джайлс! – заревел он и, когда Джайлс появился в дверях: – Принеси мне эту шапку!
Он снова взял кивер. Убеждение, что он держит в руках ключ к разгадке, крепло. Тяжелая лакированная медная цепь, медный же имперский орел. За плечами Камброна двенадцатилетний военный опыт – ему ли не знать, что люди в таком наряде не смогут сражаться в малярийных болотах Центральной Америки или камышовых зарослях Вест-Индии? Тогда? Императорская гвардия в мундирах и киверах однозначно связывается у всех с бонапартистским движением, которое не выдохлось и до сих пор. Бонапартистское движение? В Мексике? Чепуха. Тогда во Франции? Несмотря на мокрую одежду, Хорнблауэра бросило в пот – он ощутил прилив горячей крови и понял, что угадал. Святая Елена! Здесь, на одном из самых диких островков мира, томится в изгнании Бонапарт. Пятьсот опытных солдат внезапно высаживаются с американского корабля и освобождают его. А потом? Редкий корабль угонится за «Дерзким». Во Франции он окажется раньше, чем весть о побеге достигнет цивилизованного мира. Бонапарт высадится с императорской гвардией – теперь ясно, зачем нужны мундиры и кивера. Все вспомнят былую имперскую славу. Французская армия перейдет под знамена Бонапарта, как прежде, когда тот вернулся с Эльбы. Бурбоны надоели даже тем, кто их когда-то приветствовал – как заметил Худ, они суются во все международные дела, надеясь отвлечь своих подданных от внутренних неурядиц. Бонапарт беспрепятственно вступит в Париж. Мир вновь погрузится в хаос. Европа войдет в новый виток поражений и побед. После Эльбы хватило ста дней, чтобы разбить Бонапарта при Ватерлоо, но за эти сто дней погибли сто тысяч человек, истрачены миллионы и миллионы. На этот раз победить его будет еще труднее. Бонапарт заручится союзниками в охваченной волнениями Европе. Еще двадцать лет войны – и Европа в руинах. Хорнблауэр воевал двадцать лет – при мысли, что это может вернуться, ему сделалось дурно. Вывод был столь ужасен, что он повторил свои рассуждение, но они неминуемо вели к тому же. Камброн – бонапартист, еще бы, ведь он командовал императорской гвардией. Об этом говорит и бонапартистский Большой Орел вместо введенной Бурбонами Большой звезды. Действовал он с ведома и одобрения Вотура. Вотур служит Бурбонам – значит, он их предал. Зафрахтовать «Дерзкий» и послать на борт смертоносный груз можно было только при попустительстве властей – вероятно, вся Франция пронизана новым бонапартистским заговором. Поступок баронессы – лишнее тому подтверждение.
Центральная Америка и Вест-Индия бурлят, но здесь нет ни одной стратегически важной точки (это обдумано уже не раз), где могли бы высадиться императорские гвардейцы в форменных мундирах и киверах. Значит, Св. Елена и потом Франция. Хорнблауэр уже не сомневался. Миллионы человеческих жизней, покой всего мира зависят от того, что он сейчас решит. Над головой зашлепали босые ступни. Хорнблауэр слышал, как падают на палубу тросы, слышал приказы, слышал громкий скрип. Поставили паруса, каюта сразу накренилась. Застигнутый врасплох, он оступился, выронил кивер, но поднимать не стал. «Краб» выровнялся на курсе. Палуба под ногами проснулась, ожила. Они в море; они направляются к Корпус-Кристи. Ветер ост-тень-норд – «Краб» полетит, как на крыльях. Надо думать быстро, на счету каждая минута. Если менять планы, в подветренную сторону удаляться нельзя. А он уже знал, что планы изменятся. Как хотелось ему угадать, куда направится «Дерзкий» после захода в Корпус-Кристи. Теперь он знает и может вмешаться. В его силах сохранить мир на земле. Глядя невидящими глазами вдаль, он стоял на зыбкой палубе и мысленно представлял карту Мексиканского залива и Карибского моря. Это – область северо-восточного пассата. Сейчас пассат не такой устойчивый, как зимой, но учитывать его необходимо. Кораблю, следующему из Корпус-Кристи в Южную Атлантику – на Св. Елену – путь один, через Юкатанский пролив. Затем, особенно, если шкипер не хочет привлекать внимания, он двинется серединой Карибского моря, держась подальше от берегов. Но здесь его на пути неизбежно встанет цепочка Антильских островов. Между ними – сотни судоходных проливов, но об одном в первую очередь подумает капитан, идущий на Св. Елену и вынужденный учитывать пассат. Он обогнет мыс Галера, северную оконечность острова Тринидад. Здесь он постарается пройти не слишком близко, но и не слишком далеко от берега, потому что к северу от мыса Галера лежит остров Тобаго, а весь пролив Тобаго – Хорнблауэр не мог вспомнить точно – но уж никак не шире пятидесяти миль. При удачном стечении обстоятельство одно-единственное судно сможет взять под наблюдение весь пролив – никто не проскочит незамеченным. Это – типичный пример морской стратегии в миниатюре. Влияние морских держав сказывается на всех океанских просторах, но главным и решительным образом – в точках, где, как в фокусе, сходятся морские пути. Юкатанский пролив в этом смысле менее благоприятен, потому что почти на сто миль шире. «Краб» первым поспеет в пролив Тобаго – он двинется по длинному катету треугольника, а «Дерзкий» – по другому катету и гипотенузе, с заходом в Корпус-Кристи, далеко в наветренную сторону. Надо использовать полученное преимущество и поспешить к Тринидаду. Они только-только опередят «Дерзкого». К тому же, есть надежда встретить по дороге какой-нибудь из кораблей эскадры. Желательно, фрегат. Располагая фрегатом, он будет достаточно силен. Хорнблауэр наконец принял решение и тут же почувствовал, как участился его пульс.
