Текст книги "Линейный корабль"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Пусть держит так, мистер Буш, – сказал он, тихий приказ означал, что капитан берет руководство на себя, и Буш прикусил язык.
Они прошли в каких-то пятидесяти ярдах от буя, вода пенилась с подветренного борта, корабль сильно кренился. Хорнблауэр вмешался не для того, чтоб доказать свое превосходство в судовождении. Скорее он не мог видеть, как что-то делается не безупречно. Он лучше своего первого лейтенанта умеет хладнокровно просчитывать шансы – потому он и в вист лучше играет. Впрочем, Хорнблауэр не анализировал сейчас своих побуждений и едва ли осознавал, что такие побуждения были – он никогда не думал о себе как о выдающемся навигаторе.
Теперь они держали прямо на Девил-пойнт, Хорнблауэр уже некоторое время не спускал с него глаз.
– Руль на левый борт, – приказал он. – И поставьте марсели, мистер Буш.
С ветром на траверзе они вышли в пролив, слева от них были зазубренные вершины Стэддона, справа – Эджкумбский холм. Они приближались к открытому морю, ветер свежел, такелаж пел пронзительнее, «Сатерленд» заметней качался на пробегавших под днищем волнах. Слышно стало поскрипывание деревянного корпуса – на палубе различимое, внизу громкое и, наконец, настолько привычное, что ухо переставало его замечать.
– Черт бы побрал это мужичье! – простонал Буш, наблюдая за постановкой брамселей.
Миновали остров Дрейка с наветренной стороны. «Сатерленд» повернулся к нему кормой и с ветром на левой раковине двинулся к проливу. Брамсели еще не поставили, как уже поравнялись со следующим мысом и оказались перед заливом Каусенд-бей. Вот и конвой – шесть Ост-Индийцев с крашенными орудийными портами, ни дать ни взять военные корабли, каждый под флагом Досточтимой Компании, а один и вовсе под брейд-вымпелом, что твой коммодор, два флотских транспорта и еще четыре грузовых судна, направляющихся в Лиссабон. Немного мористее покачивались на якорях трехпалубники – «Плутон» и «Калигула».
– Флагман сигналит, сэр, – сказал Буш, не отрывая от глаза подзорную трубу. – Вы должны были доложить об этом минуту назад, мистер Винсент.
Они видели «Плутон» не больше тридцати секунд, но этот первый адмиральский сигнал действительно нужно было заметить быстрее.
– Позывные «Сатерленда», сэр, – прочел несчастный мичман в подзорную трубу. – «Отрицательный. Номер семь». Номер семь означает «встать на якорь», сэр.
– Подтвердите, – рявкнул Хорнблауэр. – Уберите брамсели и обстените грот-марсель, мистер Буш.
В подзорную трубу он видел, как суетятся на вантах дальних кораблей матросы. Через пять минут над «Плутоном» и «Калигулой» распустились паруса.
– В Hope снаряжались, чтоб им лопнуть, – проворчал Буш. В Hope, воротах крупнейшего морского порта, капитан имел наилучшую возможность пополнить команду первоклассными моряками – их снимали с купеческих судов, оставляя последним человек пять-шесть, только чтоб провести корабль вверх по реке. К тому же Болтон и Эллиот успели потренировать команду в пути. Они уже выходили из залива. По фалам флагмана бежали флажки.
– Это каравану, сэр, – докладывал Винсент. – «Поторапливаться. Поднять якорь. Поднять все паруса соответственно погоде», сэр. Господи, пушка.
Сердитый раскат и облако дыма возвестили, что адмирал решительно требует внимания к своим сигналам. Ост-Индийцы с их большой, по-военному вымуштрованной командой уже подняли якоря и расправили паруса. Транспорты, естественно, запаздывали. Казалось, остальным придется бесконечно наполнять ветром и класть на стеньгу паруса, но вот и последний транспорт выполз наконец из залива.
– Флагман опять сигналит, сэр, – сказал Винсент, читая флажки и справляясь с сигнальной книгой. – «Занять предписанную раннее позицию».
То есть на ветре от каравана, а поскольку ветер с кормы, значит, в арьергарде. Отсюда военные корабли всегда смогут броситься на выручку каравану. Хорнблауэр чувствовал на щеке посвежевший ветер. На флагмане уже подняли брамсели, теперь поднимали бом-брамсели. Придется делать то же самое, хотя ветер крепчает и бом-брамсели скоро придется убирать. Еще до заката будут брать рифы на марселях. Хорнблауэр отдал Бушу приказ. Гаррисон заорал: «Все наверх паруса ставить!». Новички ежились, и не удивительно – грот-бом-брам-рей «Сатерленда» располагался на высоте сто девяносто футов над палубой, да еще и описывал головокружительные петли, поскольку корабль уже закачался на Ла-Маншских валах.
Хорнблауэр отвернулся и стал глядеть на флагман – невыносимо было видеть, как унтер-офицеры линьками загоняют перепуганных новичков на ванты. Он знал, что так должно. Флот не признает – не может признавать – слов «не могу» и «боюсь». Исключений не будет, и сейчас самое время вбить в сознание подневольных людей, что приказы исполняются неукоснительно. Попробуй начать с поблажек, и ничего другого от тебя ждать не будут, а на службе, где каждый в любую минуту должен быть готов добровольно пойти на смерть, послабления можно делать лишь опытной команде, способной их по достоинству оценить. И все же Хорнблауэр почти физически ощущал тошнотворный страх человека, который никогда не залезал выше стога, и которого гонят на мачту линейного корабля. Жестокая, беспощадная служба.
– Мир раньше подпишут, – проворчал Буш, обращаясь к штурману Кристэлу, – чем мы сделаем матросов из этих навозных жуков.
Большинство упомянутых навозных жуков еще три дня назад мирно обитали в своих лачугах и ни сном, ни духом не помышляли о море. А теперь их мотает между свинцовым небом и свинцовым морем, в ушах свистит неистовой силы ветер, над головами грозно высятся мачты, под ногами скрипит древесина кренящегося судна.
Они были уже далеко в море, с палубы виднелся Эддистоун, и под давлением прибавленных парусов «Сатерленд» качался все сильнее. Встретив скулой первую большую волну, он приподнял нос, винтообразным движением накренился на бок, пока та проходила под днищем, и головокружительно нырнул вперед, когда она прокатилась под кормой. На шкафуте завыли.
– Не на палубу, черт вас раздери! – заорал в ярости Гаррисон.
Неподготовленных людей укачивает особенно быстро. Хорнблауэр видел, как несколько бледных созданий, пошатываясь и оступаясь, кинулись к подветренному фальшборту. Двое резко сели на палубу и обхватили голову руками. Корабль опять вошел в штопор, взмыл на волне и тут же ухнул вниз; душераздирающий вопль на шкафуте повторился. Казалось, это не кончится никогда. Хорнблауэр зачарованно наблюдал, как одного несчастного придурка выворачивает в шпигат. От этого зрелища в желудке у него потяжелело, он судорожно сглотнул. На лбу, несмотря на холод, проступил пот.
Его тоже укачает, причем в самом скором времени. Он хотел укрыться от всех, проблеваться в одиночестве, вдали от посторонних глаз. Он взял себя в руки, чтобы заговорить с обычным ледяным безразличием, но вместо этого получился какой-то неуместный задор.
– Продолжайте, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Если я понадоблюсь, позовите.
За долгую стоянку в порту он разучился ходить по качающейся палубе – его мотало из стороны в сторону; спускаясь по трапу, он обеими руками цеплялся за поручни. Наконец он благополучно добрался до полупалубы и ввалился в каюту, запнувшись о комингс. Полвил накрывал к обеду.
– Убирайся! – рявкнул Хорнблауэр. – Вон!
Полвил исчез, Хорнблауэр вывалился на кормовую галерею, уцепился за поручень и свесился головой к пенистой кильватерной струе. Он ненавидел морскую болезнь не только за причиняемые ею страдания, но и за крайнюю унизительность. Тщетно уговаривал он себя, что и Нельсон подобным же образом мучился в начале каждого плавания, тщетно напоминал, что всегда выходит в море до предела вымотанным и морально, и физически, потому и становится жертвой морской болезни. Все это было так, однако, ничуть не утешало. Он со стоном перегнулся через поручень. Ветер хлестал его.
Теперь, когда задул норд-ост, Хорнблауэр дрожал от холода: толстый бушлат остался в спальной каюте, идти за ним не было сил. Полвила звать не хотелось. Вот оно, с горькой иронией думал он, блаженное уединение, к которому он стремился от сложностей сухопутной жизни. Внизу стонали в цапфах рулевые крюки, под кормовым подзором пузырилась, словно в бродильном чане, белая пена. Барометр падал со вчерашнего дня, дело явно шло к штормовому норд-осту. Будущее не сулило никакого просвета, и Хорнблауэру казалось: он отдал бы сейчас все на свете за тихую гладь Хэмоазы.
Небось офицеров его никогда не укачивает, а если укачивает, то просто рвет, и они не испытывают таких душераздирающих страданий. На баке мучаются морской болезнью двести человек новичков, их неумолимо подгоняют безжалостные офицеры. Лучше, чтобы тебя заставляли трудиться, невзирая на морскую болезнь, лишь бы, как в данном случае, это происходило без ущерба для дисциплины. Хорнблауэр был абсолютно уверен, что никто на борту не испытывает и половины его мучений. Он опять перегнулся через борт, стеная и чертыхаясь. Он знал по опыту, что через три дня будет в отличной форме, но сейчас эти три дня представлялись вечностью. А древесина скрипела, руль стонал, ветер свистел, все сливалось в адском грохоте, и Хорнблауэр, дрожа, цеплялся за поручни.
VI
Когда прошел первый приступ дурноты, Хорнблауэр заметил, что ветер несомненно крепчает. Он был порывистый, с дождевыми шквалами, и капли молотили по кормовой галерее. Хорнблауэр внезапно встревожился – что случится, если налетит шквал посильнее, а необученная команда не успеет убрать паруса? Мысль, что он может на глазах у всего каравана постыдно лишиться мачты, пересилила даже морскую болезнь. Машинально он прошел в каюту, надел бушлат и выбежал на палубу. Буша уже сменил Джерард.
– Флагман убавляет паруса, сэр, – сообщил он, козыряя.
– Очень хорошо. Уберите бом-брамсели, – сказал Хорнблауэр, оглядывая горизонт в подзорную трубу.
Караван вел себя, как всякий караван – растянулся по ветру, словно шкипера только и мечтали сделаться добычей каперов. Индийцы держались более или менее организованной кучкой в миле под ветром, но шесть других кораблей вырвались далеко вперед – видны были только их паруса.
– Флагман сигналит конвою, сэр, – сказал Джерард. Хорнблауэр чуть было не ответил: «Этого я и ожидал» но вовремя сдержался и ограничился односложным «да», в это время новая вереница флажков побежала по фалам «Плутона».
– Позывные «Калигулы», – читал сигнальный мичман.
– «Прибавить парусов. Занять позицию впереди конвоя».
Значит, Болтона посылают вперед, призвать к порядку ослушников. «Калигула» снова поставил бом-брамсели и понесся по сердитому морю вдогонку непокорным транспортным судам. Болтону придется подойти на расстояние окрика, а возможно и выпалить разок из пушки; шкипера торговых судов если и умеют читать флажки, предпочитают их игнорировать. Индийцы тоже убрали бом-брамсели – они имели удобное обыкновение убавлять на ночь паруса. Счастливо обладая монополией на торговлю с Востоком, они могли не торопиться, и, оберегая покой изнеженных пассажиров, не тревожили их ночными свистками и топотом. Но внешне это выглядело так, будто они замышляют еще дальше отстать от «Калигулы», «Плутона» и транспортов. Любопытствуя, как поведет себя адмирал, Хорнблауэр направил подзорную трубу на «Плутон».
Разумеется, тот разразился очередной вереницей флажков, адресованных непокорным индийцам.
– Бьюсь об заклад, он жалеет, что не может отдать их под трибунал, – со смешком сказал один мичман другому.
– По пять тысяч фунтов за рейс получают их капитаны, – был ответ. – Что им адмирал? Господи, кто по своей воле предпочел бы флот?
Приближалась ночь, ветер крепчал, и было похоже, что караван разбредется в самом начале плавания. Хорнблауэру подумалось, что адмирал проявил себя не лучшим образом. Нельзя было отпускать транспорты вперед, флот не принимает оправданий, и посему сэр Перси Лейтон виноват. Интересно, как бы он сам поступил на его месте? Ответа Хорнблауэр так и не придумал, ограничившись признанием глубокой истины, что дисциплина не определяется правом отдать под трибунал. Он не считал, что сам справился бы лучше.
– Вымпел «Сатерленда», – прервал его мысли сигнальный мичман. – «Занять… ночную… позицию»
– Подтвердите, – сказал Хорнблауэр.
Исполнить это было несложно. Ночью «Сатерленду» полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. «Плутон», следуя в кильватере «Калигулы», обогнал их – похоже, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.
Хорнблауэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтоб его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то, наверно, уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду.
– Уберите брамсели, мистер Джерард.
Он взял сигнальную доску, и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.
– Вот приказы, мистер Джерард, – сказал он. На последнем слове голос у него дрогнул, и ответного «есть, сэр» он, сбегая по трапу, уже не слышал.
Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблауэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблауэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, потом повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. «Сатерленд» несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблауэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.
Спал он так глубоко, что, проснувшись сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблауэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням кормовой галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.
Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблауэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтоб брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблауэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблауэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни «Калигулы» – ничего видно не было. Хорнблауэр поднял рупор.
– Эй, на мачте! Флагман видите?
– Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.
Вот оно как, подумал Хорнблауэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, «Сатерленд» всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан – Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если б не тошнотворная тяжесть в желудке, а так – вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что никак не может оградить себя от будущих нареканий, успокоила, он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.
Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблауэр почувствовал на себе пристальный взгляд Буша и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблауэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.
В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.
– Завтрак, сэр, – объявил Полвил и продолжил словоохотливо: – Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.
Хорнблауэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба – ни отбивной, ни ветчины – ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые он так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что капитан со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблауэра обычно невозмутимый Полвил потупился – это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.
– Поставьте на стол, – буркнул Хорнблауэр, не в силах сказать что-либо еще. Полвил поставил поднос, но не уходил.
– Когда вы мне понадобитесь, я позову, – сказал Хорнблауэр сурово.
Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом – а значит и вся команда – знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблауэр улыбнулся. Тут ноздрей его достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблауэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба, и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблауэр позабыл о морской болезни.
С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблауэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскавен, Родни Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблауэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблауэр мотался на «Неустанном» в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах «Неустанный» и «Амазонка» загнали «Друа-де-л'ом» в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с «Нативидадом» всего шесть месяцев назад – признак надвигающейся старости.
Хорнблауэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать – первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблауэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. «Лорд Монингтон» десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтоб его было не прочесть. Только когда «Сатерленд» приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблауэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.
Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблауэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблауэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта – Буш тем временем отдавал приказы, по которым «Сатерленд» вернулся к позиции на ветре от каравана – и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.
– «Уолмерский замок» привелся к ветру, сэр!
Хорнблауэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. «Уолмерский замок» – передовой корабль каравана – был от «Сатерленда» дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно – корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.
– Они сигналят, сэр, – сказал Винсент, – но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, но это «прекратить сражение» – не это же они хотят сказать.
– Эй, на мачте! – заорал Буш. – Что видите на левой скуле?
– Ничего, сэр.
– Этот сигнал спустили, сэр, – продолжил Винсент. – Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. «Вижу неприятеля».
– Эй, Сэвидж, – сказал Буш. – Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.
Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:
– Вижу их, сэр. Два люггера на левой скуле.
Люггеры возле Уэссана – французские каперы и никто больше.
Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького Ост-Индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблауэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.
– Свистать всех наверх, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. Взволнованный приближением боя, он позабыл о драматической стороне дела и не рисовался перед подчиненными, впрочем, занятый расчетами, он и так не обнаружил волнения.
Все индийцы несут пушки – у «Лорда Монингтона» так по восемнадцать орудийных портов в каждом борту – и на большом расстоянии они от капера отобьются. Поэтому люггеры постараются взять их на абордаж – ни абордажные сетки, ни команда торгового судна не остановят снедаемых алчностью французов. Люггеры будут маневрировать, чтоб отрезать кого-то из индийцев от «Сатерленда» – пока тот будет лавировать против ветра, французы захватят судно и уведут из-под самого его носа. До этого доводить нельзя, однако индийцы тихоходны, команда «Сатерленда» необучена, а французы маневрируют с быстротой молнии – к тому же их двое, отбиваться придется сразу от обоих.
Теперь и с палубы можно было различить над самым горизонтом темные прямоугольники обрасопленных круто к ветру парусов. Они приближались, исполненные угрозы, и Хорнблауэр уже различал не одни призрачные силуэты на фоне ясного неба. Люггеры были малы, не больше чем на двадцать пушек каждый, да и то девятифунтовок – подойди они близко к «Сатерленду», тот потопил бы их двумя бортовыми залпами. Но они быстроходны – над горизонтом уже показались их корпуса, и Хорнблауэр различал белую воду под водорезами. Люггеры шли по меньшей мере на румб круче к ветру, чем это возможно для «Сатерленда». На каждом человек полтораста, если не больше: каперам не приходится заботиться об удобствах для команды, достаточно выскользнуть из порта, захватить приз и скрыться обратно.
– Мы подготовим корабль к бою? – осмелился спросить Буш.
– Нет, – буркнул Хорнблауэр. – Поставьте людей на боевые посты и погасите огонь.
Серьезного сражения не предвидится – нет необходимости снимать переборки, подвергать опасности свое имущество и живность. Однако шальное девятифунтовое ядро, угодившее в камбузный огонь, может поджечь все судно. Под приглушенные угрозы и брань унтер-офицеров матросы двинулись к своим постам. Иных пришлось вести или подталкивать – кое-кто все еще путал правый и левый борт.
– Пожалуйста, зарядите и выдвиньте пушки, мистер Буш.
Больше половины матросов никогда не видели стреляющей пушки. Сейчас они впервые услышат сумасшедшую музыку грохочущих по доскам орудийных катков. У Хорнблауэра при этом звуке перехватило дыхание – столько пробудилось воспоминаний. Он пристально наблюдал за каперами, но тех выдвинутые пушки явно не напугали. Люггеры шли прежним курсом, в бейдевинд, наперехват конвою. Впрочем, опасность, как никакие приказы, согнала торговцев вместе. Только страх мог заставить шкиперов сбиться в такую тесную кучу. По бортам судов натягивали абордажные сетки, выдвигали пушки. Слабая защита, но сейчас главное, что они вообще готовы защищаться.
Громыхнул выстрел, у борта первого капера показался клуб дыма; куда угодило ядро, Хорнблауэр не видел. Тут на грот-мачтах обоих люггеров взмыли трехцветные флаги; в ответ на этот наглый вызов Хорнблауэр приказал поднять на флагштоке «Сатерленда» красный военно-морской флаг. В следующий момент люггеры поравнялись с «Уолмерским замком», самым дальним из кораблей. Они явно намеревались подойти еще ближе.
– Поставьте брамсели, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Право руля. Одерживай. Так держать.
«Уолмерский замок» в страхе метнулся вбок и едва не налетел на соседа справа – тот еле-еле успел положить руль на борт. В следующее мгновение «Сатерленд» оказался рядом. Люггеры отпрянули, уворачиваясь от грозного бортового залпа, первая неуклюжая атака была отбита.
– Обстенить грот-марсель! – проревел Хорнблауэр.
Крайне важно сохранить выгодную позицию на ветре от индийцев – отсюда «Сатерленд» мгновенно устремится туда, где возникнет угроза. Конвой медленно продвигался вперед, люггеры держались впереди. Хорнблауэр не сводил подзорной трубы с маленьких суденышек, по многолетней привычке удерживая их в поле зрения, как ни кренилась палуба под ногами. Они со слаженностью часового механизма повернули и понеслись к «Лорду Монингтону» на правом фланге, как гончие, преследующие оленя, чтобы вцепиться ему в глотку. «Лорд Монингтон» уклонился от курса, «Сатерленд» понесся к нему, люггеры молниеносно повернули оверштаг и снова двинулись к «Уолмерскому замку».
– Руль круто направо, – отрывисто бросил Хорнблауэр. К его облегчению «Уолмерский замок» сумел обстенить марсель, и «Сатерленд» поспел к нему вовремя. Он срезал «Уолмерскому замку» корму, и Хорнблауэр увидел усатого шкипера за штурвалом и полдюжины туземных матросов, в панике носящихся по палубе. Люггеры умчались прочь, вновь увернувшись от пушек «Сатерленда». Вокруг одного из торговых судов клубился дым: очевидно, оно выпустило в никуда целый бортовой залп.
– Зря порох тратят, – подсказал Буш, но Хорнблауэр, занятый расчетами, не ответил.
– Пока им хватит ума держаться кучей… – начал Кристэл.
Это было очень важно – если караван рассеется, по частям его Хорнблауэру не защитить. Ни славы, ни чести не сулило ему состязание между линейным кораблем и двумя маленькими каперами – если Хорнблауэр их отобьет, никто про это потом не вспомнит, если же потеряет хоть одно из вверенных ему судов, навлечет на себя всеобщее негодование. Он подумал было просигналить подопечным, чтоб держались вместе, но тут же отказался от этой мысли. Сигналы только собьют их с толку, да еще половина неправильно прочтет флажки. Лучше положиться на их природный инстинкт самосохранения.
Каперы снова привелись к ветру и двинулись в бейдевинд прямо за кормой у «Сатерленда». По одному их виду, по узким черным корпусам и круто наклоненным мачтам, Хорнблауэр угадывал, что они замыслили новый маневр. Он не сводил с них напряженных глаз. Передовой люггер повернул направо, второй – налево. Они разошлись и теперь оба неслись в бакштаг, накренясь под резким ветром, словно олицетворение зловещей целесообразности, и вода пенилась под их носами. Оторвавшись от «Сатерленда», они атакуют караван с противоположных флангов. Едва успев отогнать одного, он должен будет возвращаться и отгонять другого.
На секунду Хорнблауэр подумал, не привести ли ему весь караван к ветру, но только на секунду. В попытке выполнить такой маневр торговые суда либо рассеются, либо покалечат друг друга, и, в любом случае, станут легкой добычей неприятеля. Остается разбираться с каперами по очереди. Похоже, что это безнадежно, но отбросив единственно возможный план, ничего не выиграешь. Хорнблауэр решил играть до последнего.
Он выпустил из рук подзорную трубу и, цепляясь за бизань-ванты, вспрыгнул на поручень. Сосредоточенно вгляделся в своих врагов, поворачиваясь то к одному, то к другому, прикидывая их скорость, просчитывая курс. Лицо его застыло от напряжения. Правый люггер был чуть ближе к каравану – он и нападет первым. Если сперва разделаться с ним, останется минута, чтоб вернуться и атаковать второй. Еще взгляд на противника – и Хорнблауэр утвердился в принятом решении. Теперь он готов был поставить на него свою репутацию, о которой, впрочем, от волнения позабыл и думать.
– Два румба вправо, – крикнул он.
– Два румба вправо, – откликнулся рулевой.
«Сатерленд» двинулся из кильватера каравана наперерез первому люггеру. Тот, в свою очередь, метнулся вбок, чтоб не угодить под сокрушительный бортовой залп, и теперь быстро удалялся. Более ходкий, он обгонял и караван и эскорт. «Сатерленд», стараясь держаться между капером и торговыми судами, увлекался все дальше и дальше от второго люггера. Это Хорнблауэр предвидел, на этот риск он шел с самого начала – если французы будут действовать слаженно, он проиграет. Ему не удастся отогнать первый люггер далеко в подветренную сторону и быстро вернуться ко второму. Он и так сильно продвинулся по ветру, однако продолжал нестись прежним курсом, теперь вровень с караваном и первым люггером. Тут второй люггер повернул, готовясь атаковать караван.
