Текст книги "Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы"

Автор книги: Сесил Форестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Два румба вправо, – приказал он рулевому, пытаясь учесть одновременно курс фрегата, направление ветра, расположение других судов и последнего островка тумана.

– Есть два румба вправо, – повторил рулевой.

– Фока– и грота-шкоты! – скомандовал Хантер.

Новый выстрел. Ядро упало далеко за кормой, но направление было выбрано верно. Хорнблауэр неожиданно вспомнил о герцогине.

– Вы должны спуститься в каюту, ваше сиятельство, – отрывисто сказал он.

– Нет, нет, нет, – сердито запротестовала герцогиня. – Пожалуйста, позвольте мне остаться. Я не могу спуститься в каюту, там моя горничная лежит в морской болезни и собирается помирать. Только не в эту вонючую коробку.

Да и незачем было отсылать ее в каюту. Тонкая обшивка «Ле рев» не устояла бы перед артиллерийским обстрелом. В трюме, ниже ватерлинии, женщины были бы в безопасности, но для этого им пришлось бы лечь на бочки с солониной.

– Корабль впереди! – крикнул впередсмотрящий.

Туман рассеялся, и меньше чем в полумиле впереди возник силуэт линейного корабля, идущего почти тем же курсом, что и «Ле рев». Бабах – донеслось с фрегата. Эти выстрелы наверняка всполошили всю эскадру. На линейном корабле впереди поняли, что за шлюпом погоня. В воздухе с пугающим свистом пролетело ядро. Линейный корабль ждал их – марсели его медленно разворачивались.

– К шкотам! – приказал Хорнблауэр. – Мистер Хантер, поворот через фордевинд.

«Ле рев» снова развернулся, направляясь в быстро сужающийся просвет между кораблями. Фрегат ринулся наперерез. Ядро с ужасающим свистом пронеслось в нескольких футах от Хорнблауэра, так что поток воздуха заставил его пошатнуться. В гроте появилась дыра.

– Ваше сиятельство, – сказал Хорнблауэр, – это не предупредительные выстрелы.

Теперь по ним стрелял линейный корабль: его капитан наконец-то подготовил корабль к бою и расставил людей на батарее верхней палубы. Одно ядро попало в корпус «Ле рев»; палуба задрожала под ногами, словно корабль разваливался на куски. Тут же другое ядро ударило в мачту, штаги и ванты лопнули, на палубу посыпались щепки. Мачта, паруса, гик, гафель – все полетело за борт. Зацепившись за воду, они развернули двигавшийся по инерции корпус. Все на мгновение оцепенели.

– Кто-нибудь ранен? – спросил Хорнблауэр, приходя в себя.

– Только царапина, сэр, – ответил кто-то. – Просто чудо, что никто не убит.

– Плотник, замерьте уровень воды в льяле, – сказал Хорнблауэр и тут же опомнился: – Нет, черт возьми. Отставить. Если доны могут спасти судно, пусть делают это сами.

Линейный корабль, чей залп произвел эти разрушения, уже расправил марсели и двинулся прочь, фрегат быстро настигал их. Из ахтерлюка выбралась рыдающая женщина. То была горничная герцогини, от страха позабывшая про морскую болезнь.

– Вашему сиятельству стоит сложить багаж, – сказал Хорнблауэр. – Без сомнения, вы скоро нас покинете. Надеюсь, доны предоставят вам каюту поудобнее.

Он изо всех сил старался говорить спокойно, как если бы в самом скором времени его не ждал испанский плен; но от его спутницы не укрылись ни подергивание обычно твердого рта, ни плотно сжатые кулаки.

– Как мне выразить, насколько меня это огорчает? – В голосе герцогини сквозила жалость.

– Тем тяжелее это для меня, – сказал Хорнблауэр и даже выдавил улыбку.

Испанский фрегат лег в дрейф в кабельтове с наветренной стороны.

– Позвольте, сэр, – сказал Хантер.

– Да?

– Мы можем сражаться, сэр. Только прикажите. Когда доны будут высаживаться на «Ле рев», можно внезапным выстрелом потопить шлюпки. Первый раз мы их отобьем.

Измученный Хорнблауэр чуть было не выпалил: «Бросьте валять дурака», но сдержался и просто указал на фрегат. Двадцать пушек глядели на них в упор. Даже шлюпка, спускаемая сейчас с фрегата, несла по крайней мере в два раза больше людей, чем их шлюп. «Ле рев» был не больше иной прогулочной яхты. Это не десять к одному, даже не сто к одному.

– Понятно, сэр, – сказал Хантер.

Испанская шлюпка спустилась на воду и готовилась отвалить.

– Мне надо поговорить с вами наедине, мистер Хорнблауэр, – неожиданно сказала герцогиня.

Хантер и Виньят, услышав ее слова, отошли в сторону.

– Да, ваше сиятельство, – сказал Хорнблауэр.

Герцогиня, по-прежнему обнимая плачущую горничную, посмотрела прямо на него.

– Я такая же герцогиня, как и вы, – сказала она.

– Господи! – воскликнул Хорнблауэр. – Кто же вы?

– Китти Кобэм.

Имя показалось Хорнблауэру смутно знакомым.

– Я вижу, мистер Хорнблауэр, вы слишком молоды, чтобы меня помнить. Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз играла на сцене.

Вот оно что! Актриса Китти Кобэм.

– Я не успею вам все рассказать, – продолжала герцогиня (испанская лодка быстро приближалась), – но вступление французов во Флоренцию было лишь последним звеном в череде моих несчастий. Я бежала от них без единого пенса в кармане. Кто шевельнет пальцем ради бывшей актрисы, брошенной и покинутой? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской.

– Почему вы выбрали этот титул? – против воли спросил Хорнблауэр.

– Я ее знаю, – пожала плечами герцогиня. – Она именно такая, как я ее изобразила. Потому я ее и выбрала – характерные роли всегда давались мне лучше, чем откровенный фарс. И не так скучно долго играть.

– Мои депеши! – всполошился Хорнблауэр. – Верните их немедленно.

– Как скажете, – отвечала герцогиня. – Но когда придут испанцы, я смогу по-прежнему оставаться герцогиней. Меня освободят при первой возможности. Я буду хранить эти депеши как зеницу ока, клянусь вам, клянусь! Если вы доверите их мне, я передам их не позже чем через месяц.

Хорнблауэр смотрел в ее умоляющие глаза. Быть может, она шпионка и искусно пытается сохранить депеши, чтобы потом передать их испанцам. Но никакой шпион бы не рассчитал, что «Ле рев» в тумане зайдет в самую середину испанского флота.

– Да, я прикладывалась к бутылке, – говорила герцогиня. – Я пила. Но в Гибралтаре я оставалась трезвой, так ведь? И я не выпью ни капли, ни одной капли, до возвращения в Англию. Клянусь. Прошу вас, сэр. Умоляю вас. Позвольте мне сделать для моей страны то, что в моих силах.

Это был нелегкий выбор для девятнадцатилетнего молодого человека, который ни разу в жизни не разговаривал с актрисой. За бортом послышались голоса – сейчас испанская лодка зацепится за шлюп.

– Оставьте их у себя, – сказал Хорнблауэр. – Вручите, когда сможете.

Он не сводил глаз с ее лица, ждал, не мелькнет ли в ее глазах торжество. Если бы он увидел что-нибудь в таком роде, то в ту же минуту сорвал бы депеши с тела герцогини. Однако лицо ее выражало обыкновенное удовольствие, и лишь тогда он решил ей поверить – не прежде.

– О, благодарю вас, сэр, – сказала герцогиня.

Испанская лодка зацепилась за шлюп, и испанский офицер неуклюже попытался вскарабкаться на борт. Наконец он на четвереньках выбрался на палубу, поднялся на ноги, и Хорнблауэр заспешил ему навстречу. Победитель и побежденный обменялись поклонами. Хорнблауэр не понимал, что говорит испанец, но, очевидно, это были официальные фразы. Испанец заметил женщин и замер в изумлении. Хорнблауэр поспешил представить на ломаном испанском:

– Señor el teniente Espanol. Señora la Duquesa de Wharfedale[33]33
   Сеньор испанский лейтенант. Сеньора герцогиня Уорфедельская (исп.).


[Закрыть].

Титул явно произвел впечатление, лейтенант низко поклонился, герцогиня отвечала высокомерным безразличием. Хорнблауэр мог не опасаться за судьбу депеш. Эта мысль немного скрашивала ему ожидание испанского плена на борту своего полузатонувшего суденышка. Тут он услышал с подветренной стороны как бы раскаты дальнего грома. Гром не может греметь так долго. Это бортовые залпы сражающихся кораблей – или флотов. Где-то за мысом Сан-Висенти британский флот настиг наконец испанцев. Артиллерийские залпы гремели все яростней. Взобравшиеся на палубу испанцы заволновалась. Хорнблауэр стоял с непокрытой головой и ждал, пока его уведут.

Плен – это ужасно. Хорнблауэр ощутил всю его тоску, как только прошло первое оцепенение. Даже весть о разгроме испанского флота у мыса Сан-Висенти не могла смягчить отчаяние несчастного пленника. Не тяжелые условия (десять квадратных футов на человека в пустом парусном хранилище вместе с другими пленными уорент-офицерами) угнетали его – младшему офицеру в море приходится не лучше. Страшнее всего была утрата свободы, сам факт плена.

Только через четыре месяца ему пришло первое письмо – испанское правительство, нерасторопное во всех отношениях, располагало худшей почтовой системой в Европе. Но вот письмо, с несколько раз поправленным адресом, в его руках, после того как Хорнблауэр буквально вырвал его из рук тупого унтер-офицера, озадаченного странной фамилией. Почерк был незнакомый; сломав печать и прочитав обращение, Хорнблауэр подумал было, что вскрыл чужое письмо. «Милый мальчик» – начиналось оно. Кто мог так его называть? Он читал как во сне.

Милый мальчик!

Надеюсь, Вам приятно будет узнать, что данное мне Вами доставлено по назначению. Когда я вручала его, мне сказали, что Вы в плену. Сердце мое обливается кровью. Еще мне сказали, что адмиралы очень довольны тем, как Вы поступили. А один из этих адмиралов – совладелец театра «Друри-Лейн». Кто бы мог подумать? Но он улыбнулся мне, а я улыбнулась в ответ. Я тогда не знала, что он совладелец, и улыбалась просто от доброты сердечной. Боюсь, рассказывая ему о своих злоключениях с драгоценным грузом, я всего лишь разыграла представление. Но он мне поверил, а моя улыбка и мои приключения так его растрогали, что он потребовал у Шерри[34]34
   Шерри (Ричард Бринсли Шеридан; 1751–1816) – британский поэт, драматург и политик, совладелец, позднее единоличный владелец театра «Друри-Лейн».


[Закрыть] роль для меня, и вот теперь я играю вторые роли, преимущественно трагических матерей, и срываю аплодисменты галерки. Это – утешение в старости, приближение которой я чувствую все острее. Я не притрагивалась к вину с тех пор, как рассталась с Вами, и никогда больше не притронусь. И еще одно: мой адмирал обещал переправить письмо со следующей картелью – Вам это слово, без сомнения, говорит больше, чем мне. Надеюсь только, что письмо когда-нибудь доберется до Вас и утешит Вас в Ваших бедствиях.

Молюсь за Вас еженощно.

Ваш преданный друг Катарина Кобэм

Утешит в бедствиях? Возможно. Отрадно было сознавать, что депеши доставлены по назначению и что, судя по письму, лорды Адмиралтейства им довольны. Отрадно было даже то, что герцогиня вновь играет на сцене. Но все это меркло рядом с его страданиями.

Тут появился стражник и повел Хорнблауэра к коменданту. Рядом с комендантом сидел переводчик – перебежчик из ирландцев. На столе лежали бумаги, – видимо, комендант получил их с той же картелью, что и послание Китти Кобэм.

– Добрый вечер, сударь, – как всегда вежливо сказал комендант, предлагая стул.

– Добрый вечер, сударь, премного благодарен. – Хорнблауэр учил испанский язык медленно и мучительно.

– Вы получили повышение, – сказал ирландец по-английски.

– Что? – переспросил Хорнблауэр.

– Повышение, – повторил ирландец. – Вот письмо: «До сведения испанских властей доводится, что ввиду безупречной службы временно назначенный исполнять обязанности лейтенанта мичман Горацио Хорнблауэр утвержден в лейтенантском чине. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что мистеру Горацио Хорнблауэру будут немедленно предоставлены все причитающиеся младшему офицерскому составу привилегии». Вот так, молодой человек.

– Примите поздравления, сударь, – сказал комендант.

– Большое спасибо, сударь, – ответил Хорнблауэр.

Добродушный старый комендант ласково улыбнулся нескладному юноше и хотел было продолжать, однако Хорнблауэр не мог разобрать испанских терминов и в отчаянии посмотрел на переводчика.

– Теперь вы офицер, – сказал тот, – и вас переведут в помещение для пленных офицеров.

– Спасибо, – отвечал Хорнблауэр.

– Вы будете получать половину причитающегося вашему званию жалованья.

– Спасибо.

– Вас будут отпускать под честное слово. Дав слово, вы сможете в течение двух часов посещать город и его окрестности.

– Спасибо, – сказал Хорнблауэр.

В последующие долгие месяцы страдания Хорнблауэра несколько облегчались тем, что на два часа ежедневно его честное слово давало ему свободу: свободу побродить по улочкам маленького городка, выпить чашку шоколада или стаканчик вина (если были деньги), вежливо и с большим трудом поговорить с испанскими солдатами, матросами или горожанами. Но еще лучше было провести свои два часа, бродя по козьим тропкам на мысу, подставив голову ветру и солнцу, в обществе моря, исцеляющего горькую тоску плена. Еда теперь была чуть получше, помещение чуть поудобнее. А главное – сознание, что он лейтенант, лейтенант королевской службы, и если когда-нибудь, хоть когда-нибудь война закончится и его выпустят на свободу, он сможет голодать на половинное жалованье – ибо с окончанием войны на флоте не останется свободных мест для младших офицеров. Однако он честно заработал офицерский чин. Он заслужил одобрение начальства. Об этом стоило подумать во время одиноких прогулок.

И вот наступил день, когда задул штормовой зюйд-вест с той стороны Атлантики. Пролетев над бескрайним водным простором, он беспрепятственно набирал скорость, обращая море в череду бегущих валов, с грохотом и брызгами разбивающихся об испанский берег. Хорнблауэр стоял на мысу над Феррольской бухтой, придерживая рваный плащ и наклоняясь навстречу ветру, чтобы устоять на ногах. Ветер дул в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание. Если повернуться к ветру спиной, дышать становилось легче, но тогда ветер задувал в глаза растрепанные волосы, задирал на голову плащ и так шаг за шагом заставлял Хорнблауэра спускаться вниз, к Ферролю, куда ему сейчас совсем не хотелось возвращаться. На два часа он один и свободен, и эти два часа были для него драгоценны. Он мог вдыхать атлантический воздух, идти куда пожелает, делать что захочет. Мог смотреть на море: иногда с мыса удавалось разглядеть британский военный корабль, медленно пробирающийся вдоль берега в надежде захватить врасплох каботажное судно, наблюдая одновременно за военно-морскими приготовлениями испанцев. Когда такой корабль появлялся в отпущенные Хорнблауэру два часа, он стоял и не отрываясь глядел на него, как умирающий от жажды глядит на недостижимый стакан воды, примечал все мелкие детали, вроде формы марселей и особенностей покраски; сердце его разрывалось на части. Кончался второй год плена. Двадцать два месяца, по двадцать четыре часа в сутки он находился под замком вместе с пятью другими младшими офицерами в тесной комнатушке крепости Эль-Ферроль. А сегодня ветер бушевал над ним, свободный и неукротимый. Хорнблауэр стоял лицом к ветру, перед ним лежала Корунья: белые домики, рассыпанные по склонам, как куски сахара. Между ним и Коруньей раскинулась покрытая барашками бухта Корунья, а слева тянулся узкий проход в Феррольский залив. Справа была открытая Атлантика; от подножия невысоких обрывов к северу тянулась цепочка рифов Dientes del Diablo – Чертовы Зубы. Подгоняемые ветром валы с промежутком в полминуты накатывали на рифы, ударяя о них с такой силой, что содрогался самый мыс, на котором стоял Хорнблауэр. Каждый вал рассыпался фонтаном брызг, которые тут же относил ветер, вновь открывая взору черные клыки скал.

Хорнблауэр был на мысу не один: в нескольких ярдах от него нес дозорную службу артиллерист испанского ополчения. Он непрерывно осматривал море в подзорную трубу. Воюя с Англией, приходится все время быть начеку: на горизонте может внезапно появиться флот, высадить небольшой десант, захватить Ферроль, сжечь док и корабли. Сегодня на это надеяться не приходилось – в такую погоду войско на берег не высадишь.

Однако часовой, без сомнения, пристально смотрел в какую-то точку с наветренной стороны; вытерев заслезившийся глаз рукавом, он стал смотреть снова. Хорнблауэр глядел туда же, не понимая, что привлекло внимание часового. Тот что-то пробормотал, потом повернулся и затрусил к караулке, где грелись остальные ополченцы, обслуживающие установленные на обрыве пушки. Вернулся он с дежурным сержантом, который взял подзорную трубу и стал смотреть туда же, куда прежде часовой. Оба затараторили на варварском галисийском диалекте; за два года упорных трудов Хорнблауэр овладел не только кастильским, но и галисийским, однако сейчас в реве ветра не понимал ни слова. Наконец, когда сержант согласно кивнул, Хорнблауэр невооруженным глазом разглядел, о чем они спорили. Светло-серый прямоугольник над серым морем – парус какого-то корабля. Корабль несется по ветру, чтобы укрыться в Корунье или Ферроле.

Весьма опрометчиво, ибо судну будет одинаково трудно как лечь в дрейф и бросить якорь в бухте Корунья, так и пройти узкий пролив, соединяющий с морем Феррольский залив. Осторожный капитан предпочел бы лавировать от подветренного берега, пока ветер не ослабнет. «Ох уж эти испанские капитаны, – подумал Хорнблауэр, пожимая плечами. – Впрочем, естественно, они стараются побыстрее добраться до гавани, ведь море прочесывает Королевский флот». Однако сержант и часовой не стали бы так волноваться из-за одного-единственного судна. Хорнблауэр не мог больше сдерживаться. Он подошел к оживленно разговаривающим ополченцам, мысленно формулируя фразы на чужом языке.

– Прошу вас, господа, – сказал он и начал снова: – Прошу вас, господа, скажите, что вы видите?

Сержант, повинуясь какому-то непонятному порыву, вручил ему трубу – Хорнблауэр чуть не выхватил ее из рук. В подзорную трубу он различил корабль с полностью зарифленными марселями (все равно куда больше парусов, чем разумно в такую погоду), стремительно мчащийся к ним навстречу. Через секунду Хорнблауэр увидел еще один серый прямоугольник. Еще парус. Еще корабль. Фор-стеньга значительно короче грот-стеньги, да не только это: весь облик до боли знакомый – британский военный корабль, британский фрегат, преследующий другое судно – очевидно, испанский капер. Упорная погоня – силы участников почти равны. Вполне вероятно, что испанцы укроются под защитой береговых батарей раньше, чем фрегат их настигнет. Хорнблауэр опустил трубу, давая отдых глазу, и сержант тут же ее забрал. Он внимательно следил за англичанином и по выражению его лица прочел все, что хотел. Эти корабли ведут себя так, что он поступит правильно, если позовет офицера и поднимет тревогу. Сержант и часовой побежали в караулку, и через несколько секунд артиллеристы уже бежали к пушкам на краю обрыва. Вскоре на дороге, пришпоривая коня, показался офицер. Взглянув в подзорную трубу, он тут же поскакал к батарее, и через считаные мгновения пушечный выстрел оповестил всю береговую охрану о появлении неприятельского корабля. На флагштоке рядом с батареей взвился испанский флаг; в ответ флаг взметнулся над Сан-Антоном, где другая батарея охраняла бухту Корунья. В готовность была приведена и артиллерия порта. Теперь, если британский фрегат подойдет на пушечный выстрел, ему несдобровать.

Преследователь и преследуемый были уже гораздо ближе к Корунье. Теперь Хорнблауэр с мыса видел их целиком. Они стремительно неслись вперед, и он каждую минуту ожидал, что ветер сломает стеньги или сорвет паруса. Фрегат отставал примерно на полмили; чтобы стрелять из пушек в такую качку, нужно было подойти значительно ближе. Вот по дороге прискакал комендант со своими офицерами, он заметил Хорнблауэра и с испанской учтивостью поднял шляпу; Хорнблауэр, без шляпы, постарался отвесить столь же учтивый поклон. Он подошел к коменданту с неотложной просьбой – ему пришлось ухватиться за луку седла и кричать испанцу прямо в лицо:

– Сударь, я дал честное слово и должен вернуться через десять минут. Можно мне продлить отлучку? Пожалуйста, разрешите мне остаться!

– Оставайтесь, сеньор, – милостиво согласился комендант.

Хорнблауэр смотрел за погоней и в то же время внимательно наблюдал подготовку к обороне. Он дал честное слово, но никакой кодекс чести не запрещает ему запоминать то, что он видит. Когда-нибудь, возможно, он будет свободен, и тогда, может быть, знания об обороне Ферроля ему пригодятся. С приближением кораблей волнение нарастало. Английский капитан держался ярдов на сто мористее испанца, но догнать его никак не мог – Хорнблауэру даже показалось, что испанец увеличивает разрыв. Однако английский корабль ближе к открытому морю, значит этот путь закрыт. Свернув от берега, испанец потеряет свое преимущество. Если он не сумеет попасть в бухту Корунья или Феррольский залив, он обречен.

Сейчас испанец поравнялся с мысом Корунья – пора круто поворачивать руль и заходить в бухту, рассчитывая, что под защитой мыса якоря смогут удержать корабль. Но когда такой силы ветер свистит среди скал и обрывов, невозможно учесть все. Видимо, идущий из бухты порыв ветра ударил судно в лоб при попытке обогнуть мыс. Оно закачалось, а потом, когда встречный порыв стих и ветер вновь подхватил его, накренилось и почти легло на борт. Когда судно выровнялось, Хорнблауэр на мгновение увидел дыру в грот-марселе. На мгновение, ибо после образования дыры миги марселя сочтены – только что появилась дыра, и вот уже парус исчез, разорванный в клочья. Баланс давления нарушился, и судно тут же потеряло управление; ветер, наполнив фор-марсель, развернул его, как флюгер. Если б у испанцев хватило времени поставить хоть какой-нибудь парус ближе к корме, судно еще можно было бы спасти, но в этих замкнутых водах лишнего времени не бывает. Только что судно могло обогнуть мыс Корунья, теперь эта возможность утрачена.

У испанца оставались еще шансы проскочить в узкий проливчик, соединяющий с морем Феррольский залив, ветер для этого был попутный – почти. Хорнблауэр, стоя на мысу, пытался представить себе, что думает на качающейся палубе испанский капитан. Тот выровнял судно и направил его в узкий пролив, знаменитый у моряков своей труднопроходимостью. Несколько секунд казалось, что испанцам удастся-таки, несмотря ни на что, проскочить точно в пролив. Тут снова налетел встречный ветер. Если бы судно хорошо слушалось руля, оно могло бы спастись, но с нарушенным балансом парусов оно неизбежно запаздывало. Яростный порыв ветра развернул его нос, и стало ясно, что спасения нет. Однако испанский капитан решил играть до конца. Он не хотел выбрасывать корабль на подножие низких обрывов. Круто развернув руль, он предпринял смелую попытку обогнуть Феррольский мыс на отраженном от обрывов ветре.

Попытка смелая, но с самого начала обреченная на неудачу, – судно и впрямь обогнуло мыс, однако ветер вновь развернул его нос, и корабль полетел на зазубренную цепочку Чертовых Зубов. Хорнблауэр, комендант и все остальные бросились на другую сторону мыса, досмотреть финальный акт трагедии. Судно, подхваченное попутным ветром, с невероятной быстротой неслось к рифам. Волна подхватила его, еще увеличив скорость. Оно ударилось о риф и на секунду исчезло из виду, скрытое пеленой брызг. Когда брызги рассеялись, его трудно было узнать. Все три мачты исчезли, и только черный корпус возвышался над белой пеной. Инерция и волна почти протащили его через риф – без сомнения, распоров днище, – и судно зацепилось кормой, а носом зарылось в относительно спокойную воду позади рифа.

На палубе оставались люди. Хорнблауэр видел, как они, ища спасения, жмутся к полуюту. Новый вал разбился о Чертовы Зубы, окутав брызгами несчастное судно. Но вот оно появилось вновь, черное на фоне белой пены. Теперь, под прикрытием погубившего его рифа, оно было относительно защищено. Хорнблауэр видел, как на палубе копошатся живые существа. Жить им оставалось недолго – минут пять, если повезет. Если не повезет – часов пять.

Вокруг испанцы выкрикивали проклятия. Женщины плакали, мужчины в ярости грозили кулаками уходящему фрегату, который, удовлетворившись достигнутым, вовремя развернулся и теперь под штормовыми парусами лавировал в открытое море. Ужасно было смотреть на обреченных испанцев. Если более крупная волна, перекатившись через риф, не смоет корму и судно не затонет окончательно, оно так и будет биться о рифы вместе с бедными моряками. Если оно не разобьется сразу, несчастные не вынесут постоянных ударов ледяных брызг. Надо что-то сделать, надо их спасти, но лодка не сможет обогнуть мыс и Чертовы Зубы, не сможет добраться до останков судна. Но… Мысли Хорнблауэра понеслись галопом. Комендант, сидя на лошади, что-то сердито говорил испанскому флотскому офицеру, очевидно о том же самом, офицер разводил руками, объясняя, что любая попытка спасти потерпевших обречена на провал. И все же… Два года Хорнблауэр был в плену; вся его искусственно сдерживаемая энергия рвалась наружу, а после двух лет заключения ему было все равно, будет он жить или погибнет. Он подошел к коменданту и вмешался в спор.

– Сударь, – сказал он, – позвольте, я попробую их спасти. Может быть, из той бухточки… Если со мной отправятся несколько рыбаков…

Комендант посмотрел на офицера. Офицер пожал плечами.

– Как вы хотите это сделать? – спросил комендант Хорнблауэра.

– Мы должны перетащить через мыс лодку из дока, – объяснил Хорнблауэр, с трудом облекая свои мысли в испанские фразы. – Но надо быстро… быстро!

Он указал на обломки судна. Волна, разбивающаяся о Чертовы Зубы, прибавила силы его словам.

– Но как вы перетащите лодку? – спросил комендант.

Даже по-английски кричать против ветра было бы очень трудно; кричать же по-испански было свыше его сил.

– Покажу вам в доке, сударь! – крикнул Хорнблауэр. – Объяснить не могу! Но надо быстрее!

– Так вы хотите отправиться в док?

– Да, да.

– Садитесь позади меня, сударь, – сказал комендант.

Хорнблауэр неловко вскарабкался на круп и уцепился за пояс коменданта. Лошадь побежала вниз по склону. Хорнблауэра замотало из стороны в сторону. Все городские и гарнизонные зеваки бежали следом.

Феррольский док пришел в полный упадок по причине британской блокады. Расположенный в одном из самых глухих уголков Испании, связанный с ее внутренними частями самыми плохими дорогами, он получал бо́льшую часть припасов морским путем, а теперь, в результате блокады, оказался от них отрезан. Заход испанских военных кораблей лишил его последних запасов, тогда же почти всех докеров завербовали на флот. Но Хорнблауэр из прежних внимательных наблюдений знал: все, что ему понадобится, там есть. Он соскользнул с лошадиного крупа, счастливо избежав инстинктивного удара копытом со стороны раздраженного животного, и собрался с мыслями. Он указал на низкую телегу – скорее даже платформу на колесах. На ней обычно возили к пристани бочки с солониной и коньяком.

– Лошади, – сказал он, и десятки добровольных помощников бросились запрягать лошадей.

Рядом с причалом покачивались с полдюжины лодок. Здесь же было все необходимое для подъема тяжестей. Пропустить под лодку канаты и поднять ее было делом нескольких минут. Испанцы, как правило, ленивы и медлительны, но убеди их в необходимости действовать быстро, вдохнови, предложи им смелый план – они будут работать как одержимые. А умелых работников было хоть отбавляй. Весла, мачта, парус (впрочем, парус не понадобится), руль, румпель, черпаки – все оказалось на месте. Кто-то сбегал на склад за подпорками для лодки, их тут же поставили на телегу, телегу подвели под тали и взгромоздили на нее лодку.

– Пустые бочки, – приказал Хорнблауэр. – Вот эти.

Смуглый галисийский рыбак сразу понял, чего Хорнблауэр хочет, и подкрепил его ломаные фразы более пространными объяснениями. Тут же притащили дюжину пустых бочек из-под воды, с плотно пригнанными затычками. Смуглый рыбак забрался на телегу и принялся найтовить их под банками. Если бочки хорошо закрепить, они удержат лодку на плаву, даже если она наберет воды по самый планширь.

– Мне нужно шесть человек, – крикнул Хорнблауэр, стоя на телеге и оглядывая толпу. – Шесть рыбаков, кто знает маленькие лодки.

Смуглый рыбак, тот, что привязывал к банкам бочонки, оторвался от своего дела:

– Я знаю, кто нам нужен, сударь.

Он выкрикнул несколько имен, и вперед выступили шесть рыбаков: сильные, обветренные, уверенные в себе. Очевидно, смуглый галисиец был их капитаном.

– Ну, вперед! – сказал Хорнблауэр, но галисиец остановил его.

Хорнблауэр не понял, что тот сказал, но в толпе кто-то кивнул, побежал и скоро вернулся, сгибаясь под тяжестью бочонка с водой и ящичка – видимо, с сухарями. Хорнблауэр мысленно обругал себя; он забыл, что их может отнести в море. Комендант, не слезая с лошади, внимательно наблюдал за происходящим и тоже заметил эти припасы.

– Помните, сударь, что вы дали мне слово, – сказал он.

– Я дал вам слово, сэр, – повторил Хорнблауэр.

На несколько блаженных секунд он совершенно позабыл о своем плене.

Припасы аккуратно убрали под кормовую банку. Капитан рыбачьей лодки поглядел на Хорнблауэра. Тот кивнул.

– Вперед! – крикнул толпе комендант.

Подковы зацокали по мостовой, и телега, подпрыгивая, двинулась вперед. Одни вели лошадей, другие толпой шли рядом, а Хорнблауэр с капитаном восседали на повозке, словно генералы. Процессия миновала ворота дока, прошла по главной городской улице и свернула на крутую дорожку, ведущую за гребень мыса. Энтузиазм толпы еще не остыл, и, когда на склоне лошади замедлили шаг, сотня людей налегла сзади, с боков, ухватилась за постромки и втащила телегу на холм. На гребне дорога почти исчезла, но телега продолжала тащиться вперед. Дальше дорога стала еще хуже. Петляя между земляничными и миртовыми деревьями, она серпантином спускалась со склона в песчаную бухточку, о которой Хорнблауэр сразу и подумал. Он видел, как в хорошую погоду рыбаки закидывали там сети, и еще тогда заприметил бухточку как наиболее подходящее место для высадки десанта, если когда-нибудь Королевский флот захочет напасть на Ферроль.

Ветер неистовствовал по-прежнему. Все море было в белых барашках. Перевалив через гребень мыса, все увидели тянущуюся от берега цепочку Чертовых Зубов и остов корабля, черный на фоне бушующей пены. Кто-то заорал, все налегли на телегу, так что лошади перешли на рысь и телега, подпрыгивая на кочках, понеслась вперед.

– Тише, – крикнул Хорнблауэр. – Тише!

Если они сломают ось или потеряют колесо, вся затея позорно провалится. Комендант присоединился к Хорнблауэру и несколькими громкими командами привел своих людей в чувство. Уже поспокойнее, телегу спустили к краю песчаной отмели. Ветер с силой подхватывал мокрый песок и безжалостно швырял в лицо, но волны, накатывающие на песок, были совсем небольшие: бухточка глубоко вдавалась в береговую линию, а с наветренной стороны валы разбивались о Чертовы Зубы и дальше бежали уже параллельно берегу. Колеса зарылись в песок, и лошади остановились у кромки воды. Десяток добровольцев бросился распрягать лошадей, а с полсотни других затащили телегу в воду – при таком избытке рабочих рук сделать это было нетрудно. Как только первая волна прокатилась под телегой, команда вскарабкалась в лодку. Дно было покрыто каменными глыбами, но ополченцы и докеры, по грудь в воде, налегли посильнее и протащили телегу через них. Лодка едва не уплывала с подпорок и, как только команда освободила ее и забралась внутрь, начала поворачиваться под напором ветра. Моряки ухватились за весла и несколькими сильными гребками заставили ее слушаться; капитан-галисиец уже вставил рулевое весло в паз на корме, не полагаясь на руль и румпель. Берясь за весло, он посмотрел на Хорнблауэра. Тот молча кивнул, уступая ему эту работу.