Текст книги "Ночная незнакомка"

Автор книги: Серж Брюссоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 20

Несмотря на охватившее ее отвращение, Джейн снова пришлось погрузиться в свои сны, просунуть пальцы в черный чемодан, полный чего-то влажного и скользкого. Словно ее заставили перебрать кучу вымазанных нефтью дохлых рыб. Ее буквально выворачивает наизнанку, однако она должна преодолеть тошноту, перебирая выскальзывающие из рук рыбьи трупики с такой осторожностью, чтобы они не расползлись от ее прикосновений, обнажая свои гнусные внутренности, если она сожмет их слишком сильно. Да, очень похоже на то, чем ей сейчас приходится заниматься. Такая же грязная работа. От содержимого ее багажа дурно пахнет, чемодан огромным валуном лежит у нее на коленях. В нем история судьбы той, кем она была прежде и с кем она больше не хочет иметь ничего общего. Теперь Джейн почти ненавидит Сару за то, что она вынудила ее вновь оживить в памяти мрачные события прошлого – убийства и тайные интриги. Как бы ей хотелось сейчас убежать к Джаду и Буббе, пить с ними пиво, курить «травку» и заниматься любовью, как другие девчонки, которые тысячами встречаются на дорогах Калифорний, девчонки, путешествующие автостопом и не знающие даже приблизительно, что ждет их завтра. Почему бы ей не стать одной из этих пустоголовых и беззаботных дурех? Однако вместо этого Джейн должна рыться в наполненном всякой мерзостью чемодане, по локти погружая руки в липкую черную жижу.

Свершилось. Ей все удалось вспомнить.

Джейн не сразу догадалась, чего хочет от нее наставник, человек, который помешал ей утопиться и научил быть невидимой в толпе. Заметив однажды, как он, яростно скомкав газету, сжал ее в своем поросшем седой шерстью кулаке, она догадалась – с ним что-то не так. А ведь секундой раньше Джейн решила, что полиция напала на ее след, и быстро пробежала глазами крупные заголовки, но в них не содержалось ничего опасного.

– Я не могу прочесть ни строчки, – наконец пробормотал Толокин. – Не узнаю буквы. Мне давно понятно, что со мной не все ладно, словно мозг постепенно опустошается. Доктора сказали, что с этим ничего не поделаешь: мой удел – дом престарелых, где мне окажут необходимую помощь. Понимаешь, малышка, я потихоньку превращаюсь в овощ. Полгода назад я еще мог что-то накорябать, но потом ушло и это. Если я возьму в руки карандаш, то мне не удастся вывести и трех слов. На несколько букв мне потребуются часы. Или же я пишу буквы, которые не существуют.

Он показал ей несколько школьных тетрадей, достав их из металлического ящика для боеприпасов, спрятанного под досками пола. Листая тетради, Джейн поняла, что это мемуары киллера, находившегося на службе в одном из частных агентств с поистине неограниченными возможностями выполнить самые изощренные желания своих заказчиков. Ближе к концу дневника почерк того, кто вел записи, стал вытягиваться, делаясь почти неразличимым, так что потом они и вовсе превратились в причудливую вязь, лишенную всякого смысла.

– Мне захотелось запечатлеть все это на бумаге, когда я понял, что память начинает сдавать, – говорил ей Толокин. – Думал, благодаря этой тетради моя жизнь не пройдет зря, что-то от нее да останется, хоть какой-то след. Но теперь я дошел до того, что даже не в состоянии прочесть написанное. Не поможешь ли ты мне в этом?

Так Джейн стала единственной читательницей мемуаров старика убийцы. У поразившей его болезни было сложное название, и для избавления от нее лекарства не существовало. Все началось, казалось бы, с невинных провалов в памяти: с забытого однажды номера телефона, невозможности определить на циферблате будильника время или понять, как действуют приборы бытовой техники, которыми пользовался всю жизнь. Врачи в таких случаях говорят о старческом слабоумии, вырождении нервных клеток. Но какое значение имеет название, если в резервуаре обнаружилась течь: память, выбегающая из головы тоненькой струйкой, в конце концов сделает ее пустой как ореховая скорлупка.

И Джейн пришлось расшифровывать записи, нередко отправляясь к их началу, потому что Толокин забывал, что именно она прочла ему накануне. Джейн открыла для себя новый мир, полный невероятных и внушающих ужас интриг, кровавых злодеяний, чудовищный параллельный мир, о существовании которого мало кто из обычных людей догадывается. Толокин попросил ее наговаривать тексты на магнитную пленку, чтобы прослушивать. Джейн, разумеется, подчинилась, пока не убедилась в том, что ее хозяин все равно не сможет воспользоваться магнитофоном. Вдобавок Толокин просто не выносил ее голос. Во-первых, ему не нравилась ее манера чтения, а во-вторых, по мнению старика, девчоночий голос меньше всего подходил для описания его «воинских подвигов». Он снова заговорил о необходимости ввести ей мужские гормоны: это, мол, не сложно, и ему известны тайные каналы, которые обычно используют транссексуалы, – он достанет препарат, ничем не рискуя.

– Вот тогда голос огрубеет, – часто повторял он.

Но Джейн побаивалась, она думала (правда, изредка, но все-таки такое случалось) о растущем в ее животе ребенке. Она не хотела, чтобы из-за таблеток на свет появился урод. Ее нерешительность вызывала раздражение у Толокина, он постоянно ворчал. Болезнь и полная незащищенность перед неминуемым слабоумием сделали его невыносимым. Он то и дело смотрел на календарь, невольно прикидывая в уме, сколько ему еще осталось до того, как он совсем «лишится черепушки». Ни о каком доме престарелых не могло быть и речи: он собирался оставить этот мир, пока рассудок ему не изменил окончательно. Джейн постаралась разузнать побольше о болезни старика, достала нужные книжки по медицине и теперь знает: недуг, поразивший Толокина, может длиться годами. Шесть месяцев состояние больного кажется стабильным, но вдруг болезнь делает новый резкий скачок… затем снова видимость выздоровления… и так далее. Несчастному больному остается либо смириться со своим положением, либо ждать, когда его полностью поглотит ночь беспамятства.

Однажды Толокин застал Джейн за рисованием – она чертила на полях газеты что-то похожее на иероглифы – и был просто поражен ее талантом. Джейн попробовала ему возразить, что, дескать, это ничего не значит и существует огромная разница между умением изображать людей и способностью двумя-тремя штрихами написать китайский иероглиф, однако Кактуса ее доводы не убедили. И Джейн не посмела противоречить, ведь в его глазах загорелся огонек, который всегда предшествовал принятию важных решений.

– Я не в состоянии больше написать ни слова, – ворчал он, – и разучился читать, значит, тебе придется зарисовать то, что содержится в этих тетрадках. Ты изобразишь все в рисунках, и тогда я смогу их просматривать, когда захочу. Читаешь ты скверно, но карандашом владеешь отлично и обязана сделать для меня эту работу.

Оставив Джейн дома, Толокин отправился в магазин со списком рисовальных принадлежностей, которые могли ей понадобиться для воплощения его замысла. Джейн изобразила эти предметы на клочке бумаги, чтобы старик смог их спросить в магазине. Увидев это, он отругал ее:

– Какого черта! Ты должна была все написать. Я сказал бы продавцу, что забыл дома очки, и он прочел бы список сам.

Едва за ним захлопнулась дверь, Джейн почувствовала себя неспокойно. Их жилище было верхом убожества, квартал – просто ужасен. Скопление низеньких дешевых построек, окруженных жалкими газонами с пожухлой редкой травой. Селились там в основном доживающие свой век старики. Те, кто помоложе, забрав семьи, переехали, вытесненные мощной волной иммигрантов, облюбовавших эту непритязательную часть города. Сами же пришельцы из далеких краев вместо того, чтобы сплотиться на чужбине, ненавидели друг друга и постоянно находили причины для ссор. Особой жестокостью отличались домохозяйки, проводившие послеобеденное время в безделье, сидя на веранде и разглядывая в бинокль окрестности. В каждой семье для безопасности держали собаку. По «официальной версии» Джейн приехала из Арканзаса для оказания поддержки деду, который уже не мог обходиться без посторонней помощи. И ей превосходно удавалось разыгрывать разболтанного деревенского паренька. Беттина Миковски, соседка, увидев однажды, как Джейн пускает длинную струю прямо ей на забор, якобы справляя малую нужду, разразилась проклятиями.

– Грязный сопляк! – завизжала она. – Ну-ка быстро засунь обратно в штаны свое хозяйство, если не хочешь, чтобы я отрезала его секатором!

Джейн пришла в восторг. Здесь все ее принимали за тринадцатилетнего подростка. Хрупкая от природы, в мальчишеской одежде она казалась тщедушной.

– Не больно-то крепок ваш мальчонка! – заметила однажды мамаша Флагстоун, живущая рядом пенсионерка. – Наверное, плохо его кормите!

Вскоре Толокин вернулся из магазина. Приступая к рисованию, Джейн решила вдохновиться примером королевы Матильды, создавшей знаменитую вышивку «Ковер из Байе», которую Джейн видела в музее во время одного из путешествий с родителями. Она будет склеивать листы с рисунками так, чтобы получился длинный свиток, который можно будет скатывать в трубочку. Идея создать свиток ей показалась соблазнительной. Он, во-первых, занимает меньше места и гораздо прочнее, чем альбом, состоящий из разрозненных рисунков. Она где-то читала, что Джек Керуак именно так подготовил свою первую рукопись, склеив между собой плохо отпечатанные страницы. Она рассказала Толокину о «Ковре из Байе». Он ничего о нем не знал, и ей пришлось ему объяснять, что на нем были вышиты картины подвигов средневековых рыцарей. Тогда он успокоился, а в первый момент, когда Джейн произнесла слово «вышивка», это вызвало в нем негодование, старик думал, что речь идет о цветочках, домиках и прочих дамских штучках.

И Джейн взялась за дело, начав иллюстрировать ту часть мемуаров, которую успела к этому времени прочесть. Со временем она втянулась в это занятие, и оно даже стало приносить ей утешение. Всякий раз, когда ей приходилось делать что-то руками, она отвлекалась от мыслей о будущем ребенке, который развивался внутри ее. Джейн приводила в ужас мысль, что Толокин тут же укажет ей на дверь, когда узнает о ее состоянии. Зная о его нелюбви к женщинам, ни на что другое рассчитывать не приходилось. А уж к беременным тем более. А между тем, подумала Джейн, это ведь было отличной ширмой. Ну кто заподозрит убийцу в красотке, у которой пузо лезет на нос?

Итак, она рисует. К ней вернулось все, чем она владела прежде, – особенно удавался ей выбор цветовой гаммы. Толокин с жадностью выхватывал из ее рук рисунки, едва Джейн их заканчивала, и изучал часами, напряженно вглядываясь, точно хотел найти дверь, которая позволит ему проникнуть в параллельный мир этих изображений. Иногда болезнь обострялась, и старик, погружаясь в бред, произносил бессвязные монологи, которые казались Джейн лишенными всякого смысла.

– Меня изуродовали, – говорил он, – во время войны, и знаешь кто? Врачи спецподразделения, где занимались научными исследованиями в области генетики. Я должен был превратиться в непобедимого воина, суперагента. С этой целью мой организм был видоизменен. Они вставили мне новое сердце, продублировали все кровеносные сосуды. Под кожей у меня есть в потайных местах специальные кнопки, которые приводят в действие эту запасную систему. Стоит нажать их, происходит выброс гормонов, которые увеличивают вдвое возможности моего организма. Мускулы становятся в десять раз мощнее, я могу преодолеть десятиметровую высоту без разбега и способен задерживать дыхание в течение сорока пяти минут.

Джейн, разумеется, воздерживалась от замечаний, но у нее на глаза наворачивались слезы. Увы, все эти чудеса были ей знакомы по фантастическому телесериалу под названием «Дестрой, предводитель мутантов». Толокин, кажется, не понимал, что путает реальность с фильмом, который когда-то видел по своему допотопному черно-белому телевизору.

– Ведь я вовсе не старик, – временами оживлялся он. – На самом деле мне всего тридцать лет. У меня такая внешность от введенных в мою кровь препаратов. Они вдвое увеличивают силу, но и организм изнашивается вдвое быстрее. Чем больше тебе приходится обращаться к дублирующей системе, тем скорее ты стареешь. Существует и противоядие, однако они назначают его лишь в том случае, если ты во всем следуешь их указаниям, тогда тебе его выдают в качестве награды. После выполнения очередного задания, когда человек превращается в дряхлого старика, руководство присылает к тебе медсестру с омолаживающей сывороткой. Это своего рода шантаж. Ты понимаешь, что если не будешь действовать по их указке, окончишь свои дни восьмидесятилетней развалиной. И большинство парней подчиняются этому правилу, но только не я. Мне надоело убивать по их приказу, организовывать государственные перевороты, устранять президентов, устраивать фальшивые террористические акты. Я отошел от дел… и они меня наказали. Мне всего тридцать, а я уже ни на что не годен. И так будет продолжаться, пока я не соглашусь вновь поступить к ним на службу.

Во время кризисов Джейн до крови закусывает губы, чтобы не разрыдаться. Обычно они длятся день-два, и тогда ей приходится ему подыгрывать, раздевать старика догола и тыкать пальцем его немощное тело, показывая, что она «нащупала» эти таинственные кнопки, имплантированные ему под кожу. Джейн делает вид, что находит их и пытается надавить.

– О, ради Бога, – разражается Толокин, – мне от этого ни жарко, ни холодно – все резервы пусты, я вряд ли превращусь в прекрасного принца.

Все свободное время Джейн рисует. В тетрадях проливается свет на некоторые загадочные события в истории, которые в свое время наделали много шума и о которых писали все газеты. Убийство Кеннеди, лжекатастрофы, призванные замаскировать устранение членов конгресса, замешанных в деле, связанном с коррупцией, ликвидация под видом несчастных случаев десятков неудобных свидетелей. Кактусу удалось подготовить бесчисленное количество тайных казней, о чьей истинной природе никто не подозревал. Джейн с изумлением узнала, что одна из звезд эстрады, диски которой она коллекционировала, была агентом КГБ, и ее убийство замаскировали под смерть от передозировки наркотика. Джейн словно запустила руку в сейф и извлекла документы, полные грязи и крови. Она, пытаясь изобразить все эти ужасы, пользуется старыми пожелтевшими газетами, особенно когда ей нужно добиться физического сходства героев. Когда Толокин узнает кого-нибудь из них, он очень доволен.

– Это вылитый он! – восклицает старик. – Отличная работа!

После недолгой паузы тут же добавляет:

– Я, впрочем, тоже не промахнулся. Он умер хныча, умоляя меня о пощаде, а ведь всегда корчил из себя героя! – И он разражается своим глуховатым свистящим хохотом, к которому Джейн так и не удалось привыкнуть.

Из тетради она узнала адреса поставщиков, пароли и то, как изготавливать взрывчатку из вполне безобидных хозяйственных товаров, имеющихся в свободной продаже. Всякий раз, когда они отправляются на прогулку, Толокин знакомит ее с кем-нибудь из своих приятелей. С такими же стариками, как и он сам. У Джейн создается впечатление, что она присутствует при подготовке зловещего заговора восьмидесятилетних. У них у всех одинаковый ледяной взгляд за толстыми стеклами очков, говорят они мало, по большей части отпуская двусмысленные замечания, или произносят многозначительные фразы, которые повисают в воздухе, оставаясь без объяснений.

Толокин начал усиленно дрессировать Джейн. Он посылает ее в магазины за продуктами, каждый раз разные, находящиеся на значительном расстоянии друг от друга, никогда рядом с их домом, учит ее делать пометки на консервах.

– Я слишком много знаю, – доверительно бормочет он. – Меня пытаются выследить в течение долгих лет. С годами круг сужается. Как только меня обнаружат, немедленно устроят несчастный случай. Вот почему я всегда должен быть начеку.

Когда Джейн остается одна в ванной комнате, она взвешивается и обмеряет свой живот. Она совершенно не поправилась, но знает, что первые три месяца беременности женщина может оставаться плоской как доска, а потом дела начинают принимать плохой оборот. Джейн боится реакции Кактуса, даже думает, что он может задушить ее, когда узнает правду. Она должна стать сильной, чтобы встретить этот день достойно. Достаточно сильной, чтобы защититься и, если понадобится… убить старика.

Однажды Джейн спросила Толокина, почему он спас ее, когда она пыталась утопиться. Он ответил:

– Не знаю, наверное, захотел посмотреть, что из этого выйдет, у меня раньше не было привычки кому-нибудь помогать. Врачи только и делают, что вытаскивают с того света толпы посредственностей, – я же занимался обратным: устранял выдающиеся личности, знаменитости. Людей, чьи имена фигурируют в учебниках по истории. Нередко именно потому, что я их убил, они становились бессмертными! Если бы я дал им спокойно дожить до старости, они успели бы разочаровать своих избирателей и давно уже были бы преданы забвению. Благодаря мне они ушли, находясь в зените славы, на пике популярности. Это я сделал их героями, создал миф… и если бы можно было спрашивать у мертвецов, я уверен, что из могильного мрака они ответили бы, что признательны мне за то, что именно я так распорядился их жизнью. Они ведь не надеялись так легко и плавно шагнуть в бессмертие. Когда я увидел, как ты изо всех сил колотишь руками по воде, моей первой мыслью было дать тебе по затылку веслом, чтобы ты перестала забрызгивать мою лодку, но потом я подумал: а что значит спасти однажды кого-нибудь из посредственностей? Вот я и попробовал.

Джейн не обиделась, ведь Толокин говорил о той, кем она была прежде. Разве не интересно иногда узнать, чем направляются поступки убийц-профессионалов, открыть, что все их действия подчинены определенной, четко организованной системе.

Часто Толокин перелистывает свою записную книжку с адресами. Все в ней записано условными знаками, прочесть невозможно. А поскольку он давно потерял всякое представление о ключе к этому коду, сведения становятся совершенно бессмысленными.

– Здесь записаны фамилии всех парней из легиона «Дестрой», – объяснил он. – Таких же мутантов, как я. Теперь все они находятся в секретном госпитале. Чтобы с ними увидеться, нужно знать специальный пароль. У многих пересаженные органы перестали правильно функционировать, и они превратились в монстров. У них на телах мускулы, которых не бывает у нормальных людей, а в утробе чудовищно разросшиеся органы. Никто не знает, почему одни из органов начинают ни с того ни с сего разбухать – в этом случае их нужно удалять. Раньше я всегда навещал этих бедолаг, сидел у их изголовья, и мы вместе вспоминали прежние славные времена, а теперь даже не могу вспомнить, где находится этот госпиталь. Я стал забывать то, что происходило недавно, зато прекрасно помню все, что случалось в ранней юности. Странно, не так ли? Как знать, может быть, скоро наступит время, когда тебе каждое утро придется мне напоминать, кто ты такая и почему здесь!

И вот Джейн рисует таинственную больницу с монстрами-пациентами. Свиток постепенно становится все толще. Как только краски на очередном рисунке высыхают, она сразу же приклеивает его к основе. Самые светлые моменты своей теперешней жизни, которые еще выпадают ему на долю, Толокин проводит, низко склонив голову над картинками, изучая их и вспоминая былое.

Вскоре Джейн совершает первое преступление. Все произошло из-за Найки, кота Толокина. Кот этот был взят им из фармацевтической лаборатории, которая занималась испытаниями новых сердечно-сосудистых препаратов. Почти вся шерсть у кота вылезла, он все время мерз и оттого любил поваляться на солнышке на газоне. Их сосед, старик Брюс Флагстоун, ненавидел это животное, считал, что у кота стригущий лишай, ставший причиной появления, как он полагал, и его собственной лысины.

– До того как эта тварь здесь появилась, все мои волосы были на месте, – бубнил он, заглядывая через изгородь. – Стоило ему однажды потереться об меня, и моя голова стала лысой, как задница новорожденного!

Кроме всего прочего, Найки любил справлять малую нужду прямо на розовые кусты, которые после такого орошения тут же вяли. Брюс Флагстоун не единожды угрожал Толокину, что расправится с Найки. Кстати сказать, этот Брюс Флагстоун не очень-то уважительно разговаривал с Толокиным, считая соседа полупомешанным, и отчитывал его, как школьный учитель двоечника.

Вчера утром Джейн нашла на лужайке трупик несчастного Найки. Кто-то убил его ударом палки или трости. С тростью, которой он очень гордится, поскольку куплена она в Лондоне, в магазине на Сэвил-роу, еще во время войны, ходит именно Флагстоун.

– Ты не хуже меня знаешь, чьих рук это дело, – пробормотал тогда Толокин. – Ты и покараешь убийцу. Предоставляю тебе полную свободу действий, но учти – все должно выглядеть как несчастный случай.

Джейн молча кивнула. Она подстригает лужайку соседа раз в неделю за два доллара и бутылку пива. Это важная составляющая ее имиджа дурного мальчишки, а пенсионер, в свою очередь, доволен тем, что использует труд подростка за символическую плату, больше похожую на милостыню. Джейн известно, что каждое утро ровно в десять часов старик принимает ванну. Он наполняет ее отваром из лекарственных трав, выписанных по почте («Вы обретете силу бизона с помощью чудо лекарства Сахема Львиное Сердце!»), и мокнет в этом бульоне, почитывая газетку, которая к концу сеанса расползается у него в руках.

Перед тем как лечь в ванну, Флагстоун водружает на табурет старый радиоприемник и, поставив звук на максимум, прослушивает биржевые новости, ибо вечно хвастается своим статусом рантье и тем, что якобы обладает беспримерным чутьем, которое позволяет ему никогда не совершать ошибок при покупке ценных бумаг.

Джейн проникает в соседский дом, убедившись, что никто ее не видит. В ладони зажата большая канцелярская скрепка. Она пробирается к щитку, с которого подается электрический ток в ванную, и заменяет свинцовый предохранитель на «жучок», сделанный из скрепки, которому придает нужную форму. Все поверхности, к которым прикасаются ее пальцы, Джейн незаметно вытирает носовым платком и ставит фарфоровую пробку на место. На всем, что находится в доме, лежит печать запустения: мебель и мелкие предметы покрывает бархатный слой серой пыли. Джейн тихонько толкает дверь в ванную и молча останавливается в проеме. Флагстоун уже плещется в своих противогнилостных травах, как огромная лягушка в илистом пруду. Он поднимает нос кверху и тут замечает непрошеного гостя.

– Что ты здесь делаешь, парень? – раздраженно бросает он. – Ведь ты не сегодня подстригаешь лужайку, а завтра! Неужели не можешь правильно прочесть в календаре, какое сегодня число? В конце концов я поверю, что ты не умнее своего чокнутого деда! Убирайся, видишь, я работаю. Своими глупостями ты мешаешь мне зарабатывать деньги!

Джейн улыбается. Она расстегивает рубашку, спускает брюки, а затем с особым удовольствием освобождается от трусиков. Голая, она стоит перед стариком, у которого отвисает челюсть от изумления.

– Как… как… – бормочет он, не сводя глаз с черного треугольника между ее ног.

Очки сваливаются с его носа и плюхаются в воду. Джейн задирает ногу, как балерина, чтобы старик мог лучше рассмотреть, какого она пола, потом грациозным движением бьет по табурету, на котором стоит радиоприемник, и огромный «Бакелит» со светящимся экраном летит в резервуар с водой. Джейн не остается полюбоваться результатом своих деяний, а подбирает с пола одежду и быстро натягивает ее. Прежде чем выйти из дома, она поглядывает на пробку с «жучком», который должен был стать причиной короткого замыкания, в то время как предохранитель просто расплавился бы и замкнул электрическую цепь. Тщательно стерев все отпечатки, которые она могла оставить, Джейн покидает помещение.

С помощью Толокина у нее давно выработался рефлекс – касаться как можно меньшего количества предметов и стирать за собой следы тряпкой, как это делают аккуратные домохозяйки, очищая дом от пыли. Хотя в данном случае это излишняя предосторожность – ведь все знают, что она работает на соседа. Именно ей предстоит обнаружить труп, когда завтра она в обычный час явится подстригать лужайку. Полиция придет к выводу, что произошел несчастный случай. «Он хотел увеличить громкость, – скажет дежурный полисмен, – и нечаянно опрокинул приемник в ванну. Классический вариант».

Джейн долго смеялась в душе, припоминая, как среагировал старый идиот на то, что она оказалась девчонкой. В тот момент в его глазах промелькнуло нечто вроде ужаса, смешанного с восхищением. Нет, Джейн не стала смотреть, как он поджаривается, она не садистка! Действовала как профессионал, хотя и признавалась себе, что стриптиз был, пожалуй, лишним. И она ничего не рассказала о нем Толокину.

В перерывах между обострениями болезни Кактус знакомит ее с нужными людьми, с теми, которые впоследствии, возможно, станут ее работодателями. Он предоставил в полное распоряжение Джейн кипу фальшивых документов, безупречно изготовленных паспортов, свидетельств о рождении, заставил девушку вызубрить несколько легенд ее «прошлого». Все это она должна была привести в порядок: сделать картотеку и упрятать в коробки из-под обуви. Итак, теперь Джейн располагает несколькими наборами документов, удостоверяющих ее личность, со всем, что положено, – дипломами об образовании, фальшивыми семейными фотографиями и даже вырезками из газет, которые Толокин заказал напечатать своим тайным соратникам, где она изображена как королева выпускного бала или Мисс Брусничный Торт где-нибудь в провинции. Все эти живописные детали должны были сделать ее ложные документы еще более убедительными. Кактус дошел даже до того, что изобразил ее фотографию на четвертой стороне обложки толстого дамского романа, чтобы Джейн при случае могла себя выдать за писательницу.

Когда же, напротив, наступают черные дни и самочувствие старика резко ухудшается, он неподвижно сидит, прижавшись к стене возле окна, поджидая появление медсестры секретных служб. Та должна ему сделать пресловутый омолаживающий укол, который якобы вернет Кактусу облик тридцатилетнего здоровяка.

– Вот увидишь, – хихикает он, – я совсем не дурен собой. Когда ко мне вернется молодость, ты просто-напросто втюришься в меня как кошка.

Он простаивает весь день в ожидании и ворчит по поводу «чертовой медички, которая так долго заставляет себя ждать».

– А ведь я уже им говорил, что согласен вновь поступить к ним на службу, – хнычет старик. – Мне надоело быть развалиной. Я совсем привык… А потом посмотрел на тебя – на твое свеженькое тельце, и мне тоже захотелось молодости. Вот тогда я им и позвонил. Они обязательно пришлют медсестру, я получу что положено, и посмотрим, что ты скажешь! Вот тогда-то мы будем ложиться вместе не только для того, чтобы спать!

И он принимается хохотать своим диким смехом. Джейн терпеть не может его в таком состоянии – похожего на идиота, у которого почти не осталось мозгов. Взгляд старика становится бессмысленным. Это взгляд дебила, на губах играет самодовольная мальчишеская улыбка…

Джейн продолжает вспоминать. Одна за другой всплывают перед ее глазами картины ее прошлой жизни с Толокиным…

Однажды ночью она обнаружила, что в постели рядом с ней никого нет. Поднявшись и пройдя в кухню, Джейн увидела, что Кактус сидит на стуле и распарывает подкладку своего старого серого пальто. На столике рядом с раковиной лежит большой лист пластита С-4, который он предварительно раскатал скалкой, как самое обычное тесто. Джейн сразу поняла, что он хочет спрятать взрывчатку в пальто, между тканью и подкладкой.

– Живым я им не дамся, – бормотал Кактус. – Если они решат определить меня в хоспис, то все взлетят со мной на воздух. Будут скребком соскребать с асфальта то, что останется от «скорой» и санитаров. Только взгляни на это! Я все предусмотрел.

Он с гордостью продемонстрировал Джейн, как будет приводить в действие взрыватель, соединенный со старой медалью, болтающейся на его груди. В случае опасности ему будет достаточно взять в ладонь «Пурпурное сердце» и потянуть его вверх, чтобы раздался взрыв.

– Это обязательно сработает, – заливался он смехом, – потому что побрякушка вроде этой – святое! Никто не посмеет ее коснуться!

Когда на старика накатывала депрессия, он всегда надевал серое пальто, прежде чем высунуть нос на улицу. Он держал Джейн в таком напряжении, что она и впрямь готовилась к тому, что из-за угла дома вот-вот появятся зловещие санитары. Она, не обладавшая хорошей памятью на лица, отныне научилась запоминать физиономии всех, кого хоть однажды видела. Возвращаясь с прогулки, Джейн взяла за правило несколькими движениями карандаша набрасывать схематичный портрет всех тех людей, которые ей встретились на дороге. Ей казалось, что она живет с Толокиным уже целую вечность, хотя не прошло и трех месяцев с тех пор, как он спас ее от смерти. Однако болезнь старика неумолимо прогрессирует. По утрам, просыпаясь, он часто не узнает ее, но потом в течение дня все приходит в норму. Нередко Кактус забывает слова и, показывая на тот или иной предмет, говорит: «эта штуковина» или «это приспособление». Порой его речь целую неделю только и состоит из «этих штуковин» или «приспособлений», что делает общение с ним крайне затруднительным. Пару раз он обмочился, даже не заметив, что с ним произошло.

– Ты можешь уходить, – сказал он ей в момент просветления. – Теперь ты знаешь достаточно, чтобы выкручиваться самостоятельно. Я дал тебе в руки надежное оружие, ты уже не та ни на что не годная простушка, которую я выловил из озера.

Но Джейн не собирается оставлять старика. Она очень изменилась и убедилась в этом, когда снова встретила на пляже в Санта-Монике одного из парней, который ее изнасиловал… в прежней жизни. Джейн позабавила эта встреча, поскольку ей с легкостью удалось бы заманить его в укромный уголок, чтобы там убить с помощью одного из приемов ближнего боя, которым обучил ее Толокин. Большими пальцами надавить на шею противника, чтобы перекрыть артерии, снабжающие мозг кровью… и еще нанести резкий удар ребром ладони по переносице. Сегодня она прекрасно владеет этой техникой, к тому же у нее неплохо развилась мускулатура. Но вдруг она поняла, что убивать парня у нее нет никакого желания.

«Наоборот, я должна быть ему признательна, – подумала Джейн, удивившись своим мыслям, – в конце концов, именно благодаря ему я перестала себя вести как жертвенный ягненок».

А потом наступило страшное – начало конца. Посреди ночи Толокин проснулся в страшном волнении, уверенный, что за ним явились «проклятые санитары». Его трясло, зубы выбивали дробь. Он нацепил свое серое пальто и теребил приколотую к нему медаль. Каждый раз, когда снаружи доносился скрип тормозов, старик подскакивал к окну и вглядывался в темноту. Не выдержав напряжения, он велел Джейн сесть за руль пикапа, и в ту же ночь они покинули дом, отправились в пустыню, постоянно следя в зеркало заднего вида за дорогой, чтобы убедиться, что их никто не преследует. При мысли, что они могут встретить машину «скорой помощи», у Джейн на лбу выступали капли пота. Она искоса поглядывает на болтающуюся на груди старика потускневшую от времени медаль. Толокин не задумываясь взлетит на воздух, прихватив с собой и Джейн, если почувствует, что они окружены. В подкладке серого пальто взрывчатки хватит на то, чтобы превратить в кровавое месиво десяток автомобилей с их владельцами или забросить полный пассажиров автобус на крышу высотного здания.