Текст книги "Ржевское пекло"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Алексей улыбнулся. Он уже понимал, что соглашаться при таком вот замечательном раскладе надо на все. Ничего плохого комендант ему не предложит. Даже если поставит начальником караула на гауптвахте, то и это ненадолго.

– Вот что, Соколов, – Волошин резко опустил ладонь на стол, как прессом припечатал какой-то лист бумаги. – Тебе задание – сформировать из местного населения истребительный батальон. Ты опытный командир, фронтовик, много раз участвовал в рейдах в тыл врага, в окружении был и выходил из него с честью. У тебя как раз есть тот самый опыт, который мне и нужен.

– Так что, на фронт мне не попасть теперь?

– Чудак, я же прошу тебя формированием заняться, обучением. Ты как инструктор будешь. Командовать батальоном станет кто-то из городского отдела НКВД или человек из городского партактива. Просто рук у нас не хватает. Нельзя необученных людей под пули посылать. Нужно им рассказать, как действуют враги на нашей территории, как их искать, чего они боятся. Учти, что в такие батальоны набирают мужчин, не подлежащих мобилизации. Эти подразделения следует расценивать как кадровый резерв РККА, особых частей НКВД и подразделений милиции. Все эти люди, как правило, находятся на казарменном положении, часто без отрыва от основной работы.

Дверь распахнулась, в кабинет быстрым шагом вошел командир в шинели с капитанскими шпалами на петлицах.

Погоны, введенные в Красной армии приказом от 6 января 1943 года, в тыловом Саратове пока еще были в диковинку. Тут их мало кто и видел, не говоря уже о том, чтобы носить.

– Разрешите, Сергей Демьянович?

– Ну наконец-то! – Волошин откинулся на спинку стула и сказал: – Знакомьтесь. Это лейтенант Соколов. Он будет готовить истребительный батальон. А это мой заместитель капитан Слюсарев.

Капитан пожал Алексею руку, как-то странно посмотрел на него, усмехнулся, потом прошел к стене, уселся на стул.

– Вот, значит, как. Ну, спасибо тебе, лейтенант Соколов! – с усталой улыбкой проговорил Слюсарев. – Экипаж у тебя хороший, мастерский просто. Ты знаешь, что сегодня мы задержали группу немецких диверсантов, которые шли взрывать железнодорожный мост через Волгу? Помогли нам твой танк и механик-водитель. Кто у вас там Фенимора Купера начитался, а, лейтенант? Представляете, Сергей Демьянович, они танк назвали «Зверобой».

– Мой танк? – опешил Алексей. – Как помог, что там случилось?

Вместо ответа Слюсарев громко крикнул в сторону двери:

– Герасимов! Где там наш танкист? Давай его сюда!

Дверь открылась медленно, даже как-то осторожно, и в кабинет вошел Бабенко. Одет он был в стеганые ватные штаны и телогрейку. На ногах валенки. Ни дать ни взять рабочий с соседнего завода. Увидев командира, сержант сразу заулыбался, но тут же опомнился и попытался вытянуться перед старшим по званию, как оно и положено по уставу.

– Вот он и помог нам. У меня машина застряла в снегу, там намело выше головы. Я двух бойцов отправил на лыжах вперед, а с остальными хотел напрямки, через поле и лес. А тут ваш «Зверобой». Товарищ Бабенко очень даже вовремя оказался на той дороге, обкатывал там новый двигатель и трансмиссию. Как уж он нас заметил в поле, не знаю, видать, я сильно руками махал. На броню десятерых взял и айда по полю. Успели мы!

– У тебя кто-то из роты погиб? – спросил Волошин.

– Да, – ответил Слюсарев и сразу помрачнел. – Миша Герасимов. Один из тех двух комсомольцев, которые вызвались на лыжах идти вперед. Геройские ребята. Помогли нам, из-за них мы диверсантов и взяли. Но вот Михаил погиб. Спасибо тебе, танкист!

– Так что, «Зверобой» отремонтировали? – Соколов не верил своим ушам.

– Как новенький! – скромно отозвался Бабенко. – Башню, правда, пришлось новую ставить, расширенную, с усиленным бронированием. Трансмиссия на пять передач, гусеницы с улучшенными грунтозацепами, вентиляция в башню, дополнительный щит курсового пулемета, поручни для десанта наварили, установили командирскую башенку. Сейчас их много приходит. И немецкие, и наши, есть и экспериментальные, но они неудобные.

– Ну а теперь вот что! – заявил комендант. – До шестнадцати часов я отпускаю вас на завод. Осмотрите свой танк, примите его. Вам на нем еще воевать и воевать. На сто восьмидесятом заводе главным инженером служит земляк вашего механика-водителя. Они, кажется, в Харькове на одном заводе работали. Так, Бабенко?

– Так точно! Мы несколько лет вместе работали, – ответил танкист.

– Вот и отлично. А в шестнадцать ноль-ноль прошу ко мне, товарищ лейтенант. Будет у нас что-то вроде совещания с представителем из НКВД по поводу создания истребительного батальона. Готовьте все вопросы, какие есть. Потом задавать их будет поздно. Придет время исполнять!

Константин Павлович Кологривцев встретил на проходной завода Соколова и Бабенко. Он крепко пожал руку старому товарищу и слушал, как тот нахваливал своего ротного командира.

Алексей даже смутился немного, решил сменить тему разговора и стал расспрашивать о заводе.

– У вас хорошее оборудование. Мне Семен Михайлович рассказал о том, что вы сделали с нашим танком, – произнес он.

– Возможности цехов позволяли. Изначально профиль у завода был все же немного иной, больше уклон в энергооборудование. Но вот стали получать броневой прокат, варим теперь корпуса танков, башни. Очень много приходит поврежденных машин. Мы их восстанавливаем, чиним, улучшаем. Когда начались бои за Сталинград, много чего было эвакуировано оттуда в Саратов. Часть производства с Украины перемещена. Так вот и воюем здесь, в тылу! Хотите, устрою вам экскурсию по заводу? Может, вы мне отдадите вашего Бабенко, товарищ командир? Я договорюсь через наркомат, мне пойдут навстречу. Не хватает у меня квалифицированных инженеров, хоть режьте!

Соколов задумался, не знал, что на это ответить. С одной стороны, он понимал, что, оставаясь в тылу, Бабенко имел все шансы выжить в этой войне. С другой стороны, экипаж лишался настоящего мастера своего дела, великолепного механика-водителя. Ведь во многом он был жив еще и потому, что его спасал Бабенко своими умелыми действиями, незаурядным опытом инженера-испытателя. Но решать судьбу своего подчиненного лейтенант не брался. Принимать решение тут должен был сам Бабенко.

– Спасибо, конечно, за предложение, Константин Палыч, – с улыбкой проговорил механик-водитель. – Но я с ребятами, на фронт. Как-то сдружились мы уже, второй год в одном танке. Мне кажется, что от меня пользы в бою будет больше, чем на заводе. А вы здесь… справлялись же как-то раньше.

Снова завыла сирена, но никто из рабочих даже не повернул головы. В стороне Волги стали бить зенитки.

– К мосту? – спросил Соколов, остановившись и прислушиваясь.

– Да, – ответил Кологривцев. – В последнее время немцы стали пытаться прорываться к нему и днем, но ни разу не смогли отбомбиться. Летчики наши молодцы, перехватывают их на дальних подступах, заставляют бросать бомбы в чистом поле и улепетывать. Несколько бомб, правда, падали на территории заводов, но серьезных разрушений не причинили.

– Капитан госбезопасности Попов, – представился мужчина в армейской форме с малиновыми петлицами, поднявшись со стула и крепко пожав руку Соколову. – Давайте обсудим ваше задание. Ситуация такова. – Попов достал из кармана пачку «Казбека», вытащил из нее папиросу и принялся задумчиво разминать его пальцами. – Во время летне-осенней кампании сорок второго года абвер и Главное управление имперской безопасности Германии активизировали заброску шпионов в Поволжье. Нацелены они были на Саратовскую и Куйбышевскую области. За все время, включая и зиму сорок третьего года, выброски немецких диверсионных и разведывательных групп были зафиксированы в районах Балашова, Саратова, Пензы, Куйбышева, Сызрани и других волжских городов. Когда обстановка в районе Сталинграда осложнилась, немцы стали наращивать масштабы заброски агентуры. Аппараты местных управлений НКВД вынуждены были во все больших масштабах использовать бойцов истребительных батальонов и население. Заброска шпионов, подготовленных в разведшколах абвера, осуществлялась различными подразделениями немецкой авиации. Для этих целей нередко привлекались бомбардировочные эскадры. Самолеты, забрасывавшие разведывательно-диверсионные группы, взлетали в основном с аэродрома, расположенного в Полтаве, где находился крупный немецкий разведывательный центр.

– Это значит, что к нам в тыл фашисты забрасывают не немцев, а наших же бывших граждан, завербованных ими? – спросил Соколов.

– Именно так и получается, – ответил капитан. – Расходный материал. Учить русскому языку и правилам поведения в нашей стране – это долго и дорого. Немцев на такие операции не отправляют. Фашисты не брезгуют ничем. Среди диверсантов, задержанных нами, есть убежденные антикоммунисты, просто беспринципные авантюристы и уголовные преступники, которые вызвались стать добровольцами. Чаще всего им давались задания взрывать железнодорожные линии и наносить удары по кораблям Волжской военной флотилии, чтобы блокировать судоходство. В процессе проведения следственных мероприятий только по Саратовской области была получена информация на шестьдесят агентов немецкой разведки, переброшенных в наш тыл, и их активных пособников. В феврале этого года здесь, в Саратове, были выявлены и задержаны пять человек, остальные объявлены в розыск. На территории Балашовского, Турковского и Бакурского районов нам удалось задержать пять членов разведгруппы противника, прошедших подготовку в Полтавской диверсионной школе. Вы понимаете масштабы этой тайной войны? У немцев эта операция носит условное название «Волжский вал». Вот поэтому и принято решение о формировании дополнительных истребительных батальонов в городах и поселках. Мы должны противопоставить врагу нашу сплоченность!

Глава 3

Соколов получил три полуторки, прошедших капитальный ремонт в цехах сто восьмидесятого завода. Повышенную мобильность своего истребительного батальона, пока еще учебного, он использовал для того, чтобы поскорее закончить программу подготовки. Собственно, батальон по численности не превосходил обычную стрелковую роту. Бойцам приходилось совмещать обучение с работой на предприятиях. Когда первый взвод выезжал на машинах на полевые тактические занятия, второй с инструктором Осоавиахима занимался на стрельбище, третий же в это время находился в цехах своих заводов, в служебных конторских кабинетах.

Алексей был знаком со спецификой применения истребительных батальонов. Он учил бойцов принимать во внимание тактику действий разведывательно-диверсионных групп врага, особенности их поведения в советском тылу.

Здесь, в крупном промышленном городе действовал строгий пропускной и заградительный режим, особенно на подходах к стратегическим объектам. Поэтому движение вражеских диверсантов никак не могло быть открытым. У них наверняка не было настоящих документов, а подделки вряд ли прошли бы даже самую поверхностную проверку.

Поэтому враг будет таиться, любыми способами избегать передвижения по тем местам, где действуют комендантские патрули, можно столкнуться с милицией или просто с бдительным местным населением. Умение стрелять важно, но еще важнее находить врага, противостоять ему, задерживать. Таковы законы военного времени.

Февральская ночь была на исходе. Узкие пучки фар машин едва освещали накатанный снежник.

Соколов сидел в кабине головной полуторки и думал о том, что совсем скоро он закончит подготовку батальона и передаст его непосредственному начальнику. Омаев почти поправился, и его лечащий врач уже подумывал о выписке. Бабенко вчера рассказал, что они с ребятами навещали Руслана. У парня хорошее настроение, и он рвется на фронт.

«Не мое это все, – с неудовольствием думал лейтенант. – Я танкист, мое место в танке, на фронте. Там я могу принести большую пользу, а здесь пусть служат те, кто умеет ловить диверсантов. Это ведь забота НКВД, милиции, в конце концов».

Когда село Трещиха осталось позади, водитель машины вдруг наклонил голову, глянул куда-то вперед через лобовое стекло и заявил:

– Смотрите, товарищ лейтенант, кажись, опять зенитки бьют.

Небо западнее Саратова освещалось частыми вспышками, но звук разрывов зенитных снарядов еще не доходил до Волги. Где-то там к городу, к заводам, мосту, нефтехранилищам снова пытались прорваться вражеские самолеты.

Вдруг впереди взметнулись лучи прожекторов. Пасмурное зимнее небо рассеивало свет, будто втягивало его в низкую облачность. Резко и гулко начали бить зенитки. Это был заградительный огонь. Значит, кто-то прорвался?

– Остановись! – приказал Соколов водителю.

Когда машина качнулась, скрипнула тормозами и замерла на снежной дороге, он открыл дверь и встал одной ногой на подножку. В бинокль было хорошо видно, что на льду возле железнодорожного моста все затянул серый дым. Лейтенант не мог разглядеть берегов, самого моста, нефтехранилищ, расположенных у поселка Увек.

Это работали дымоустановщики, принадлежавшие Волжской военной флотилии. Пока река была скована льдом, эти агрегаты стояли на грузовых машинах, которые выезжали дежурить на лед. Их расчеты ежечасно получали прогноз направления и силы ветра в приземной полосе. В этом дыму мелькали яркие вспышки выстрелов орудий и пулеметов противовоздушной обороны.

Вдруг темным крестом в небе мелькнула тень. Она тут же пропала, но ее снова цепко ухватили два прожектора, потом еще пара. Самолет менял высоту, резко ложился на крыло, пытаясь вырваться из пучков света. Прошло еще немного времени, и он с резким хлопком загорелся, шел по прямой, постепенно терял высоту. Плотный хвост дыма тянулся за хвостом машины. Потом чуть ниже ее один за другим вспухли белые купола парашютов.

– Разворачивайся! – крикнул Соколов шоферу, а сам спрыгнул с подножки в снег и стал показывать водителям других машин, чтобы они следовали за ним.

Лейтенант на ходу запрыгнул на подножку головной полуторки и внимательно, не отрываясь, смотрел на небо, где все ниже спускались три парашюта. Ветром их относило к берегу, сначала к протоке Мазутка, а затем дальше, в сторону прибрежных оврагов. Один из них все больше отдалялся от двух других. Соколов пытался прикинуть расстояние до немецких летчиков. Машину трясло на заснеженных ухабах, накатанных тракторами. Дважды он чуть было не сорвался с подножки.

– Чего вы там, товарищ лейтенант, – сквозь завывания мотора крикнул ему водитель, – остановились бы да из всех винтовок дали по ним. Кто-нибудь обязательно попал бы. Этих сволочей фашистских уничтожать надо в воздухе, пока они на нашу землю не сели да лапы не задрали. Сейчас эти гады смирные сделаются, а недавно вон какие храбрые были. У них и пушки, и пулеметы, полон самолет бомб!

– Нельзя стрелять, Чубуков! – крикнул в ответ лейтенант. – Их только живыми брать надо!

Не верилось Соколову в то, что немецкие летчики не окажут сопротивления при задержании. А в перестрелке всякое может случиться. Бойцы его истребительного батальона неопытные, в настоящем бою еще не были. За исключением нескольких человек, которые воевали в Гражданскую, на Халхин-Голе или в Финскую. Сейчас в батальоне они были командирами отделений и взводов. На этих ветеранов вполне можно было положиться. Но все же основная масса бойцов не обстреляна. Они могут с перепуга стрелять в белый свет как в копеечку.

Купола парашютов стали исчезать за деревьями.

«Меньше километра до них, – на глаз определил расстояние лейтенант. – Ночь и изрезанный рельеф искажают перспективу, но до места приземления парашютистов все равно примерно столько и будет».

Дорога перестала вилять, и вскоре капот передней машины уперся в сугроб, наметенный ветром. Ехать дальше было нельзя.

Соколов выскочил на снег и крикнул, делая соответствующий знак рукой:

– К машине! Построиться повзводно! Водителям взять оружие, принять под охрану автомобили. Взводы Корнеева и Ледяного двигаются на северо-запад. Ориентир: одинокий дом на краю оврага. Старший Корнеев. Взвод Мельникова идет со мной. Приказ – взять летчиков живыми. Единственная причина, по которой в них можно и даже следует стрелять на поражение – попытка уничтожить полетные карты. Все ясно? Вопросы есть? Нет! Вперед! Мельников, за мной!

Две группы бойцов бросились в ночь. Бежать было трудно. Люди то проваливались по колено в снег, то скользили по обледенелым участкам, спотыкались о смерзшийся кустарник. Взводы быстро растянулись на десятки метров. Не у всех хватало дыхания, многие не выдерживали такого темпа бега по пересеченной заснеженной местности.

Соколов бежал первым, сжимая в руках «ППШ», пытаясь одновременно глядеть под ноги и осматривать окрестности, чтобы не пропустить те ориентиры, по которым он определил место, куда опустился парашют немецкого летчика.

Алексей чуть было не пропустил березу с веткой, сломанной веткой у самой вершины. Еще немного, и немец смог бы выстрелить в него первым. Летчик успел собрать свой парашют и затолкать его в кусты, был готов к бою. Это чуть было не стоило лейтенанту жизни.

– Ложись! – крикнул Соколов, взмахнул рукой и первым рухнул в снег.

Бойцы послушно попадали следом за ним и стали расползаться в поисках укрытия, как он их и учил. Всего с Соколовым до места приземления немецкого летчика успели добежать человек пятнадцать. Сейчас они лежали, с трудом переводя дыхание, радуясь этой передышке больше, чем тому, что настигли врага.

– Бросай оружие! – крикнул Соколов по-немецки. – Выходи!

В ответ сухо ударила автоматная очередь. На голову лейтенанта полетели мелкие ветки и сухая кора дерева, под которым он лежал.

Алексей вполголоса выругался и снова крикнул по-немецки:

– Сдавайся, или мы открываем огонь!

В ответ опять ударила очередь. В снегу впереди зашевелился человек. Он пытался отползти дальше по оврагу.

Командир взвода Мельников, лежавший рядом с лейтенантом, откашлялся в кулак и произнес:

– Обманкой его надо заставить патроны расстрелять, товарищ лейтенант. Не мешок же он их с собой взял в полет и не со всем запасом прыгнул. Один рожок у него, от силы, два, никак не больше.

– Ребята неопытные у нас, – сказал Алексей. – Они ведь головы под пули подставят в два счета.

– Мы втроем сделаем, – сказал Мельников, сдвигая на затылок цигейковую шапку. – Вы четвертым будете. Мы в тридцать девятом под Коннельярви так финских кукушек из укрытий выманивали.

– Ну-ка, расскажи! – заявил Соколов, понимая, что немца в его теперешнем положении взять будет сложно.

По крайней мере, быстро и без потерь этого не сделаешь. Он мог сжечь полетные карты. Допустить такое тоже было нельзя.

– Двое на расстоянии прямой видимости, метров двадцать или тридцать друг от друга, активно ползают, прикрываясь деревьями, камнями, бугорками, стреляют по очереди поверх головы противника. Главное, не подходить к нему ближе сорока метров, а то он может и гранату кинуть. Шуметь побольше и нервировать, вроде вот-вот кинемся на него. Двое обходят с боков или со спины. Это уж как местность позволяет и как получится. Уже потом, когда в кольцо возьмем, как двое сзади подойдут, то один на себя отвлекает, а другой на немца кидается. Надо кого поздоровее, чтобы хватка медвежья была. Тут важно его несколько секунд в охапке крепко держать, чтобы не вырвался, нож не достал. Как раз и остальные подоспеют.

– Есть, говоришь, во взводе бывалые ребята? – покусывая губу, спросил Соколов.

Пока лейтенант, встав на колено за деревом, опять кричал немецкому летчику, чтобы тот сдавался, Мельников отобрал самых опытных бойцов и начал свое выманивание.

Приглядываясь к немцу, Алексей по его поведению понял, что тот сильно напуган. Может, этого летчика напичкали пропагандой, убедили в том, что после Сталинграда его в советском плену ждут страшные пытки или ужасная смерть? Чего он так отстреливается, куда ему бежать? Ведь из такого глубокого тыла никак невозможно прорваться к линии фронта. Или надеется на пособников-предателей? Может, верит обещаниям, что местное население, лояльное к фашистам, ему поможет?

«Вдвойне дурак! – Соколов зло усмехнулся. – Вы вообще наш народ не знаете, если такое о нас думаете и в это верите. Если бы не полетные карты, не маршруты и не расположение аэродромов, с которых вы летаете, то я с тобой нисколько не церемонился бы».

Стрельба велась со всех сторон. Бойцы истребительного батальона окружали летчика. Он начал метаться.

Соколов выкрикивал команды, опять предлагал немцу сдаться и продолжал прислушиваться. Тут всего в каких-то двухстах метрах от них началась бешеная перестрелка. Видимо, два других немца тоже не хотели поднимать руки.

Темная крупная фигура метнулась вниз. Бойцы сразу закричали, вскочили на ноги и побежали к оврагу.

Послышался довольный голос Мельникова:

– Давай, вяжи его, касатика! В морду ему дай, чтобы не сопротивлялся!

Соколов вышел из-за дерева, окликнул бойцов взвода, приказал им осмотреть местность, достать парашют и поискать, не выбросил ли чего немецкий летчик после приземления. Бойцы тычками в спину вывели его на ровное место. Руки летчика были связаны за спиной. Он со страхом смотрел на вооруженных гражданских людей.

Когда появился Соколов в военной форме, в глазах пленного появилась даже какая-то надежда. Он понял, что именно этот молодой русский командир и предлагал ему сдаться.

– Ваша фамилия, звание и номер части? – заявил Соколов по-немецки.

– Кто вы такие? – в запале выкрикнул немец. – Вы не армия, не солдаты. Вы не имеете права задавать мне вопросы и вообще браться за оружие.

– Слушай, ты! – рявкнул по-русски Соколов.

Он вдруг почувствовал, что еле сдерживается, чтобы не ударить врага или даже не пристрелить его тут же, на этом самом месте.

Летчик сразу втянул голову в плечи, испуганно глянул на русского командира. Соколов одернул шинель, взял в руки пистолет и планшет немца, которые ему протянул Мельников.

Он открыл планшет, убедился в том, что полетная карта на месте, взял себя в руки и снова заговорил по-немецки:

– Разрушая наши города, убивая мирное население, вы сами нарушили все мыслимые и немыслимые законы войны. Не мы напали на вас, а вы на нашу страну. За все то зло, которое вы причинили нашему народу, он вправе не брать вас в плен. Все советские люди могут взяться за оружие и истреблять врага, который убивает женщин, стариков и детей! Вы будете отвечать на мои вопросы или я убью вас как преступника, по законам военного времени. Ваша фамилия, звание и номер части!

Начальник штаба Волжской военной флотилии капитан первого ранга Фокин подвинул Соколову кружку с горячим чаем, откинулся на спинку стула, поправил черную флотскую шинель, накинутую на плечи.

– Давай, пей, грейся, лейтенант! – сказал он. – Мы с тобой важное дело сделали сегодня. Мои хлопцы самолет сбили, ну а ты со своими ополченцами взял летчиков живыми, карты захватил. Спасибо тебе за это.

– Один из них погиб в перестрелке, как раз пилот, – произнес Алексей, отпив глоток горячего крепкого чая. – Взяли только штурмана и стрелка-радиста.

– Карты взяли, показания пленные дают. С ними сейчас капитан Попов из управления НКВД активно работает. Говорит, надо ждать усиления активности налетов. У нас теперь есть данные о том, с каких аэродромов летают к нам гости. Самое главное состоит в том, что командование самого высокого уровня понимает наши проблемы. Ведь здесь объекты стратегические, нам их защищать надо любой ценой. Ты видел, сколько составов каждый день проходят по железнодорожному мосту? Вот то-то и оно!

– Вообще чудо, что до сих пор ни одна бомба не попала в мост, – проговорил Соколов. – И все заводы работают на оборону. Их ведь в городе много!

– Это чудо, как ты выразился, Алексей, делаем мы с тобой, наши солдаты и матросы. Я на прошлой неделе с группой товарищей в Куйбышеве был. Вызывал нас командующий войсками ПВО страны генерал Громадин. Он очень строго потребовал принять самые действенные меры, чтобы уберечь от воздушных налетов саратовский железнодорожный мост. Ведь враг не жалеет сил на то, чтобы вывести из строя этот важнейший стратегический объект. У нас бывало, что в налетах участвовали одновременно десятки бомбардировщиков. Конечно, мы стянули сюда большую часть наших катеров и других речных кораблей. Их артиллерия распределена по квадратам и включена в общую систему противовоздушной обороны моста. Знаешь, кому Громадин просил передать свою особую благодарность?

– Наверное зенитчикам, да?

– Не угадал, танкист, – сказал Фокин и ухмыльнулся. – Дымоустановщикам! Мост в хорошую погоду как на ладони с любой высоты виден. А если грамотно дым поставить, то не только моста, но и берегов не разглядишь. Сейчас, когда Волгу сковал лед, мы используем автомашины для рассредоточения дымогенераторов. А в навигацию работают катера.