Текст книги "Стальной призрак"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Обойдя танки, он вернулся к своему экипажу.

Логунов, увидев подходившего командира, застегнул воротник гимнастерки, но Алексей жестом остановил его:

– Ну как, ребята?

– Нормально, – кивнул старшина, не удивившись вопросу.

На войне не так важно, в каком состоянии оружие, драться насмерть и даже победить можно и лопатой. Просто победа обойдется дороже. Важнее моральное состояние солдата, его боевой дух, готовность сражаться и умереть за свое дело. Если солдат не готов сражаться, если его дух слаб, то он и с самым современным оружием проиграет бой. Это знал и командир, и старшина, прошедший не так давно Финскую войну.

– У Николая с Русланом кулаки чешутся. Азарт у ребят. А знаешь, почему, командир?

– Верят в победу, – кивнул Соколов. – В торжество нашего дела, что мы в конце концов одолеем ненавистного врага.

– Ну, это понятно, – хмыкнул старшина. – В это мы все верим. Но солдат бодр, когда он верит в командира. Знаешь поговорку? Я ее слышал от одного… ну, он еще в ту германскую воевал. Знаешь, почему генералы никогда не бегают? Потому что в мирное время это вызывает смех, а в военное – панику. Это я к тому, что командир должен всегда выглядеть уверенным и улыбающимся.

– Даже улыбающимся? – засмеялся Соколов. – Ну, это ты, Василий Иванович, хватил.

– Ну, насчет улыбающегося, может, и правда лишку, а вот уверенность должна быть точно.

Из переднего люка показалась голова Бабенко.

– Все, можем ехать, Алексей Иванович! Порядочек.

Год войны никак не повилял на манеры и зачастую неуставное, просто невоенное поведение бывшего инженера-испытателя. Не было в Бабенко военной косточки, но было в нем другое, более важное, жизненно важное для экипажа, для всего подразделения. Семен Михайлович чувствовал машину нутром, понимал на уровне подсознания. Порой никто не мог различить постороннего звука в этом грохоте и лязге, с которыми идет по дороге «тридцатьчетверка». Что тут греха таить, «Т-34» – очень шумный танк. А Бабенко услышит, нахмурится, начнет думать. Потом на первой же остановке полезет куда-то в трансмиссию или в дизель, или присядет возле амортизаторов. И ведь найдет, подскажет командиру, что нужно сделать, чтобы не подвела в бою железная машина.

А как любят работать с ним вместе Руслан и Коля Бочкин! Да и Логунов, мужчина, уверенный в себе, самостоятельный, и тот нет-нет да и подсядет с самокруткой послушать балагурство механика-водителя, его байки про заводские испытания, про молодых лаборанток и танцы в городском парке Харькова.

Подошли командиры танков: коренастый сержант Началов на чуть кривых кавалерийских ногах и худощавый старшина Шевырев, сосредоточенный, со шрамом от ожога на щеке и с не по возрасту заметной сединой на висках. По очереди доложили о готовности танков.

Алексей с минуту молчал, поглядывая на командиров, подбирая слова. Сейчас следовало, как казалось молодому лейтенанту, не отдавать сухой строгий приказ, а поставить задачу и убедиться, что каждый проникся ее важностью.

– Знаете, с чем возвращаемся? – спросил Соколов.

– Так точно, – ответил за всех Шевырев, дернув обезображенной щекой. – Документы у нас секретные немецкие, планы их. Командованию доложить срочно надо.

– Слушайте приказ. – Алексей постарался сделать уверенное лицо и отдать приказ спокойно, как на учениях. Мол, ничего сложного, просто очередная вводная. – Два танка лейтенанта Задорожного пойдут первыми. Он будет доставлять документы. Задача нашего взвода – прикрывать взвод Задорожного, принять, если потребуется, на себя удар немцев, отвлекать немцев, давая возможность нашим товарищам прорваться в штаб корпуса. Задача ясна?

– Яснее ясного, – угрюмо кивнул Началов. – Помирай, значит, а выполни. Прими удар на себя.

– Война, сержант, – напомнил Соколов, удивленно глядя на командира танка, всегда уверенного и хладнокровного. – Враг топчет нашу землю, народ вручил нам оружие и послал защищать свою страну. Там женщины, старики, дети страдают под игом фашистов. Мы защитники, это наш долг! Умирать, говорите? Если надо, то и умирать будем! За своих родных и близких, за свой народ, землю свою, предками нашими завещанную, защищать будем до последнего вздоха, пока рука держит оружие!

– Что вы, товарищ лейтенант! – Началов опустил голову, потом снова поднял глаза на командира. – Я же просто так сказал. Мол, приказ ясен. Не впервой! Били, бьем и будем бить их всегда.

– Будем, – кивнул Соколов. – А Задорожный пойдет первым потому, что у него машины в лучшем состоянии. У него шансов больше на гусеницах прорваться. Будем прикрывать его, помогать ему выполнять задачу. Потеряем танки, значит, возьмем автоматы и будем возвращаться пешком, действовать по обстоятельствам. На время рейда своим заместителем назначаю старшину Логунова. Все. Вопросы? Нет вопросов. Тогда по машинам, ждать приказ «заводи».

Говорить больше не о чем. Да и не хотелось говорить. Расслаблять солдат душещипательными беседами, напоминать им, что дома их ждут жены, матери, невесты? Это всегда было сложно для Алексея. Отдавать приказ идти на смерть и не говорить при этом теплых слов. Они солдаты, он тоже солдат. Их долг защищать свою землю и свой народ.

Долг!

Две «тридцатьчетверки» пылили впереди на расстоянии двухсот метров. Первой шла машина старшего сержанта Бурлакова. Опытный командир, несмотря на то, что ему всего двадцать пять лет, он отвоевал год, горел в танке, сменил три экипажа. За глаза Бурлакова во взводе лейтенанта Задорожного называли «везунчиком».

Соколов сидел в люке и крутился из стороны в сторону, рассматривая окрестности в бинокль. Небо над головой было мрачное, тяжелые тучи затянули его до горизонта и теперь буквально давили на плечи.

Когда танки втянулись на лесную дорогу, небо внезапно прорвало. Начался такой сильный дождь, что в ста метрах ничего не было видно, даже сизых струй дыма выхлопных труб.

Логунов сунул снизу командиру плащ-палатку и велел Бочкину прикрыть куском брезента казенник пушки. Наблюдение нужно было вести, несмотря на дождь. А когда за лесом полыхнула молния, и через несколько секунд раздался гром, старшина схватил Соколова за сапог.

– Немцы? Задорожный?

– Это гроза, Василий Иванович, – ответил Алексей, прижимая пальцами к горлу ларингофоны.

– Гроза! Природа на нашей стороне! – прокричал Бочкин. – По такой погодке мы прямо к зданию штаба корпуса подкатим. В такую погоду только лешие по лесам шастают.

«Эх, хорошо бы, – подумал Алексей, вытирая с лица холодную воду, – по дождю проскочить под самым носом у немцев. А может, и не нарвемся? Мы ведь прямиком идем, а они колоннами по дорогам. А тут ни одной приличной дороги в попутном направлении нет, все в стороне остаются».

Сдвинув на одну сторону шлем, лейтенант прислушался. Гроза, шум дождя, лязг гусениц. Грязь летела в стороны и стекала по придорожным кустам. Алексей удивился, как быстро раскисла дорога. Хотя, что удивляться, когда здесь такая земля, которая быстро превращается в липкую грязь, это вам не песчаная почва в лесах Белоруссии и не каменистые пустыни, с которыми он до войны встречался на учениях в Казахстане и Киргизии.

Растирая по лицу стекающую влагу и ежась в промокшем комбинезоне, Соколов хотел было спросить Бабенко, как ведет себя подвеска танка. Но тут черноту дождя над лесом разорвали огненные вспышки. Потом еще и еще. Следом донеслись звуки выстрелов танковых пушек.

«Задорожный! Это бьют «тридцатьчетверки, – догадался Алексей. – Неужели… Почему не вызвал?»

– Сокол, Сокол, на реке рыба! – прозвучал в головных телефонах голос Задорожного. – Идет на нерест!

Черт, нарвались на немецкую колонну! Вперед! Сбросив с головы капюшон плащ-палатки и стиснув зубы, Соколов уставился вперед. Через несколько минут он понял, что произошло. На карте эта вырубка не была обозначена, тут прокладывали линию электропередачи, трасса шла по краю леса. Именно тут, на повороте, два танка Задорожного выскочили на немцев. А впереди открытый участок. Немцы сейчас развернут свою технику и разнесут в куски обе «тридцатьчетверки».

Проселок уходил чуть вниз, справа открывался небольшой пригорок, а прямо посреди открытого степного участка тянулась по дороге немецкая колонна. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что к линии фронта движется не менее моторизованного полка с приданным танковым батальоном. Хотя, если учесть, что всей колонны из-за дождя было не видно, тут могла двигаться и дивизия, и корпус, и целая армейская группа.

Два танка Задорожного отступали назад, стреляли, почти не целясь бронебойными снарядами. За эти несколько минут лейтенант успел подбить два танка и три бронетранспортера. Несколько грузовиков, видимо, столкнулись сами, попав под огонь и пытаясь найти укрытие. Немцы из-за дождя еще ничего не поняли, но уже стали разворачивать бронетехнику в сторону внезапного нападения. Решение принимать нужно было быстро, за одну секунду. Через две немцы уже откроют ответный огонь.

– «Пятерка», выполнять свою задачу! – заорал Соколов, глядя со злостью, как два танка Задорожного пятятся назад. – Всем огонь! Маневрировать, прикрывать «пятерку»!

Задорожный как будто опомнился, а может, он и правда растерялся на какое-то время. Но сейчас его машина круто развернулась на месте и, выбрасывая из-под гусениц комья грязи, понеслась обходить хвост колонны слева. Следом за ним рванул с места танк Бурлакова.

«Тридцатьчетверки» неслись как демоны сквозь ливень, в отсветах молний. Выстрелы их пушек сливались с громовыми раскатами. Немцы на дороге стали разбегаться, несколько солдат попытались было развернуть полевую пушку, но попали под пулеметные очереди, а еще через минуту сама пушка превратилась в груду железа, раздавленная танковыми гусеницами.

Машины Началова и Шевырева шли следом за уносящимися в грозу и ливень «тридцатьчетверками» Задорожного. Но шли они медленно, то и дело останавливаясь для очередного выстрела. Били болванками старательно и прицельно, как на полигоне.

Соколов уже потерял из вида головные машины, но это не должно было повлиять на тактику боя. Справа он уже присмотрел полуразвалившийся бревенчатый домик или сарай на холме. Что ж, сейчас ему удобнее всего было занять эту позицию.

– Логунов, бей осколочно-фугасными! Бабенко, направо, верх по склону! Дави на всю! Играем в шашки!

Сейчас, по мнению лейтенанта, это было самым разумным. Да, подбить танк осколочно-фугасным снарядом сложно. Этот тип снарядов годился для разрушения фортификационных укреплений, для уничтожения небронированной техники или для подавления огневых точек. Сейчас важно было не подбивать немецкие танки, а сеять панику на дороге. А для этого разрывы фугасных снарядов годились лучше всего. Главным было помочь Началову и Шевыреву прикрыть отход машин Задорожного с документами, отвлекать немцев на себя.

А что такое «игра в шашки», знал любой боевой командир-танкист. Это жаргонное выражение описывало поведение отдельного танка, использующего в бою укрытие в виде здания. Танк выскакивает справа от укрытия, делает выстрел и снова откатывается назад, выходя из зоны видимости противника. Потом он появляется слева и снова делает выстрел. И так поочередно, иногда чередуя право-лево, иногда повторяясь, чтобы сбить с толку вражеских наводчиков. Угадать, с какой стороны строения в следующий раз появится цель, сложно.

Пока немцы «семерку» не видели. Бабенко выжимал из машины все, на что она была способна. Танк шел по склону вверх, и Алексей боялся, что они забуксуют на подъеме. Но механик-водитель выбирал участки с густым дерном и через несколько минут все же занял позицию на вершине холма.

Дождь лил как из ведра, колонна внизу казалась темной шевелящейся кучей.

По команде Соколова Бабенко вывел машину слева от сарая, остановился и включил заднюю скорость. Логунов тут же выстрелил. Еще не вспыхнул внизу разрыв снаряда, а «семерка» уже с ревом пошла назад. Соколов отплевывался от едкого кислого дыма, который втягивался вентилятором, и крутил перископ во все стороны.

Бабенко вывел танк справа от сарая и хрипло крикнул: «Дорожка!» «Выстрел!» – гаркнул следом Логунов, нажимая на педаль спуска. Танк качнуло, со звонким гулом ударило орудие и выплюнуло под ноги заряжающему стреляную гильзу.

Бочкин уже стоял наготове с новым снарядом, а танк в это время пятился по грязи назад. Что-то мелкое осыпало снаружи башню. Лейтенант развернул перископ и увидел, что снарядом снесло угол сарая. Осколки древесины, какие-то жерди и доски разлетелись во все стороны, на земле остались дымиться потемневшие от времени пучки старой соломы. Гнилые бревна сарая под дождем не загорелись. Это была удача.

И снова выход на «дорожку», выстрел и задний ход, Соколов пытался найти взглядом два других своих танка. Вызывать их в эфире он пока не хотел. Но сверху ему было плохо видно, что происходит справа, у основания холма в хвосте колонны. Сейчас немцы подтянут все силы, и «семерке» будет не уйти. Снова выстрел, и снова башня наполняется дымом, но вентилятор быстро вытягивает его наружу.

Неожиданный удар в башню со стороны заряжающего заставил Бочкина вскрикнуть и упасть на одно колено, при этом снаряда из рук он не выпустил.

– Ранен? – поспешно спросил Логунов.

– Нормально, оглушило малость, – откашливаясь, отозвался заряжающий. – Под углом задело.

Снова падают на пол пустые пулеметные диски. Омаев вставляет новый и ждет, когда танк выйдет на позицию. Соколов услышал, как Руслан что-то говорит себе под нос по-чеченски.

– Слева, – скомандовал Алексей, придерживая рукой открытый люк над головой.

Танк снова рванулся вперед и замер на вершине слева от сарая. По открытому люку ударили осколки, но Соколов успел посмотреть влево и вниз. Он не видел номеров машин, не мог их различить. Один танк несся, повернув башню набок, и стрелял, даже не останавливаясь. Второй стоял на месте и полыхал как факел. Его орудие выстрелило, дал короткую очередь пулемет, а потом внутри взорвался боезапас. Лейтенант упал лбом на мокрую сталь перископа и застонал от невыносимой боли в душе. Ребята! Перед глазами стоял столб разрыва, отлетающая в сторону объятая пламенем башня «тридцатьчетверки», языки огня, которые не мог затушить даже сильный дождь.

– «Семерка», я «пятый»! Я на берегу. Я на берегу!

– Я «семерка», всем «горох»! – крикнул Алексей, чувствуя, что голос его не слушается, что в горле першит не то от дыма, не то от горечи. – «Я «семерка», всем «горох»!

Команда «горох» означала рассыпаться и уходить самостоятельно на прежний маршрут.

А дождь все продолжал лить, превращая землю в непролазную грязь, а лес – в темную непроглядную стену. И только вспышки выстрелов танковых пушек, только трассеры пулеметных очередей мелькали в этом диком хаосе.

Бабенко съехал с холма, пару раз с трудом удержав машину от заноса, когда танк стал уже почти скользить по грязи, грозя опрокинуться набок. Логунов и Бочкин в башне держались за пушку, пытаясь упереться руками и ногами. Наконец, «семерка» оказалась внизу, и Соколов захлопнул люк.

Впереди пару раз мелькнула корма танка Началова, а потом их обступил мокрый лес. И только здесь, на старой просеке, поросшей жиденькими осинками, Алексей увидел вторую «тридцатьчетверку». Это был танк старшего сержанта Бурлакова. Машина стояла, развернув башню назад, угрожающе выставив ствол пушки.

– Бабенко! – прошептал Алексей и потянулся рукой к замку верхнего люка.

– Вижу, Леша, – так же тихо отозвался в шлемофоне голос механика-водителя.

– Нельзя, командир! – Рука Логунова стиснула пальцы лейтенанта, пытавшегося открыть замок люка. – Они мертвые… все. Ты же видишь!

– А, суки! – закричал Коля Бочкин, и сплошную стену дождя прорезала пулеметная очередь.

– Вперед, Семен Михалыч, – устало процедил сквозь стиснутые зубы Соколов.

Алексей оторвался от перископа и уткнулся лбом в холодный металл скобы. Танк трясло и мотало, он несколько раз больно ударился лбом, но именно этого сейчас и хотелось – боли, физической боли, которая отодвинула бы на задний план боль душевную. Перед глазами молодого командира все стоял танк с номером 079, развернувший пушку назад, туда, откуда его догоняли враги. И две размотанные разбитые гусеницы, из-за которых Шевыряв не смог увести машину.

Старшина до последнего отстреливался от фашистов, прикрывая отход Задорожного и Началова. И ждал своего командира, когда тот тоже пролетит мимо на большой скорости, чтобы оторваться от врага. Снаряды у них, наверное, кончились, а может, остались только болванки, за ними шла пехота на бронетранспортерах. Вот и выбрались из танка, и заняли позицию за пеньками с танковыми пулеметами и гранатами. Сам старшина Шевыряв лежал за деревом, прижавшись к стволу плечом, уронив перед собой «ППШ».

Вечная вам память, ребята! И экипажу Бурлакова тоже. Я помечу на карте это место, доложу в штабе. А еще мы сядем и напишем родным. И расскажем, как дрались, как погибли их близкие. А после войны мы вернемся сюда… те, кто останется жив, и поставим памятник.

Глава 3

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – Коля Бочкин осторожно коснулся плеча командира, боясь потрясти сильнее.

Соколов промычал что-то нечленораздельное, но глаза не открыл. Даже через закрытые веки по пробивающемуся свету было понятно, что уже рассвело. Где-то в глубине подсознания мелькнули давно забытые детские воспоминания. Дом в деревни у бабушки под Куйбышевым, утро, петухи, солнце в окошко, запах реки и зелени. И можно не вставать, потому что каникулы и все лето принадлежит тебе. И рыбалка, и купание, и ночное у костра со страшными историями и печеной в золе картошкой.

– Товарищ лейтенант, я вам умыться приготовил, вставайте, – снова позвал Бочкин. – Вы приказали вас в восемь разбудить. А сейчас уже половина десятого.

– Ну, молодцы! – вяло ругнулся Соколов. – Командир приказал, а они тянутся, не спешат приказ выполнять. Через пять минут приду.

Сон мгновенно выветрился из головы. На его место с лязгом танковых гусениц вернулись воспоминания о вчерашнем прорыве и гибели двух экипажей.

Они дотемна пробивались к своим, путаясь в овражках и балках, потому что нельзя было включать фары. А потом вышли к шоссе и благодаря регулировщицам к полуночи добрались до штаба корпуса. Алексей вспомнил, как они вынимали из башни раненного осколком в голову Задорожного. Как в штабе корпуса Соколов, пошатываясь от усталости, докладывал о своем возвращении и передавал трофейные портфели с немецкими документами. Потом неожиданно вошел генерал Борисов, глянул мельком на закопченного танкиста и принялся жадно просматривать немецкие документы. Потом отложил их в сторону и подошел к Соколову.

– Ну, ты молодец, лейтенант! – заглядывая Алексею в глаза, произнес генерал. – Ты просто не знаешь, какой ты молодец! И штабную колонну уничтожил, и танки вывел, и документы доставил. Ребят твоих жалко, конечно. Но на то и война – гибнут лучшие, самые смелые. Спасибо, сынок!

– Служу Советскому Союзу, – попытался по-уставному ответить Соколов, сжатый сильными руками Борисова.

– Давай, отдыхай! Начштаба, распорядись, чтобы танкистам хаты поуютнее предоставили под расквартирование. С утра машины к ремонтникам и чтобы как новенькие. Тебе, Соколов, спать до обеда, а в четырнадцать ноль-ноль быть в штабе. У меня каждый танк сейчас на счету.

Открыв глаза, Алексей посмотрел на деревянный потолок хаты, прислушался к звукам снаружи. На подоконнике что-то зашевелилось. Повернув голову, Соколов увидел пеструю курицу. Птица сидела, нахохлившись, то и дело растопыривая крылья и встряхивая ими, как будто пыталась улететь. На человека она смотрела с недоверием, наклоняя голову то влево, то вправо.

– Здорово, Пеструха, – усмехнулся Алексей. – Не любишь чужаков? Правильно. Война! Могут в два счета в суп тебя определить.

Гимнастерка висела на спинке стула рядом с кроватью. Выстиранная, с чистым подшитым подворотничком. Алексей спустил ноги с кровати и осмотрелся. Как же эта хата была похожа на дом его бабушки. Много лет из года в год он отдыхал у нее. Такие же крашенные масляной краской стены из толстой струганой доски, скобленые полы, покрытые половичками, связанными из разномастных полосок толстой ткани. Алексей видел, как бабушка вязала крючком такие вот круглые и квадратные половички. И старые чулки шли в ход, и обрезки изношенной юбки, и кофта, прожженная у печи, которую она не носила уже лет двадцать. И – пахло деревом, травами и душистым хлебом.