Текст книги "Август Хромер"

Автор книги: Сергей Жилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Ситуация абсолютно безвыходная, как бы генерал не старался исправить её в свою пользу.

Смуглый креолец с угольно-чёрными кудрявыми волосами, узкими аристократическими бровями, горбатым носом и национальной бородкой в виде кругляша вокруг рта крайне удивлён нашему появлению, но никак не напуган. Гордый офицер не испытывает никакого страха от присутствия в его палатке сразу четырёх иоаннитов, которых ещё днём так успешно расстреливал. Сразу захотелось жестоко и надменно избить, изрезать, искалечить урода, чтобы ощутил хоть толику трепета к страшной некогда силе на Континенте.

Невозможно видеть, как могучий Орден настолько ни во что не ставят.

– Мы пришли выяснить кое-что, – угрожающе начал Франц, – Будешь говорить – останешься жив.

Губы генерала вдруг тронула наглая ухмылка:

– Даже если я не скажу ни слова, вы меня не убьёте!

– Так в этом уверен? – вскрикнул Вирюсвач.

– Абсолютно, одноглазый. Из-за нескольких убитых солдат вам нечего бояться, но убийство главнокомандующего спровоцирует погоню и розыск вашей группы. Вы отлично это понимаете.

– Понимаем, – согласился Франц, – Но если мы просто оторвём тебе ноги?

– А вы на такое пойдёте?

Вместо ответа Франц удлинил два когтя на перчатке, которые вонзились полусидящему генералу в оба бедра на незначительную глубину. Тот всеми силами сдержал гримасу боли, выдавая вместо неё надменную самоуверенную маску, приклеенную, между прочим, так крепко к лицу, что сорвать не представляется возможным.

Глупый гордец…

– И что же вы хотите от меня выяснить?

– Как вы обнаружили резиденцию? – грозно спросил Франц.

Главнокомандующий надменно ухмыльнулся:

– Да прогуливались с ребятами, смотрим – а вот и ваша обитель!

И тут смуглокожего всего передёрнуло, буквально закрутило винтом, поскольку когти Франца сильно углубились в ранах. Не удивлюсь, если жестокий с врагами настоятель начал закручивать их спиралями в кости.

Как бы отвратителен и ненавистен мне ни был этот креольский офицер, я ему сейчас сильно не завидую. Хорошо бы, чтобы эта ястребиная морда сохранила сознание до того, как мы выясним всё, что нужно!

– Вам рассказал кто-то из наших! – завёлся одноглазый Вирюсвач, – Предатель!

– Браво, иоаннит! – в момент послабления боли зашипел в ответ генерал, – Ты здесь, видимо, самый умный!

– Кто это был, ты знаешь? – грозно навис над главнокомандующим Франц.

– Имени я не запомнил, как, впрочем, и лица, – словно бы искренне пожал плечами смуглокожий.

Я же неплохо различаю ложь в словах людей. Всё он знает. Просто тупой скотине хочется доказать, что он нас совершенно не боится. Просто себе льстит.

– Он лжёт, – шепнул я.

– Ясно, что лжёт, – начинал закипать Вирюсвач.

– Скажи нам его имя! – вытянул ещё длиннее когти Франц. Настоятель всё делает правильно, но сейчас, видя, как корчится, не в силах исторгнуть из сведённых болью лёгких крик, этот ублюдок, похоже, что Франц его элементарно мучает.

– Зачем? Пусть живёт среди вас, а когда понадобиться, он снова сдаст Орден армии. Пусть несёт правосудие!

Дага одноглазого Вирюсвача молниеносно оказалась возле сердца генерала:

– Не тебе говорить о правосудии! Вы совсем забыли своё место, свиньи!

– Ну так зарежь меня, как свинью, – улыбнулся генерал, – И я никогда не прохрюкаю тебе имени предателя…

– Тешмар Гиафриц, – глухо отозвался молчавший до этого у входа здоровяк.

Все, кто только находился в палатке, застыли, онемев. Насмерть перепуганный Франц судорожно вырвал когти из ног главнокомандующего и повернулся к лысому громиле. Тот помялся и продолжил:

– Неделю назад местоположение Восьмой Резиденции им раскрыл Тешмар Гиафриц. Насколько известно ему, – Лоренталь кивнул на генерала, – Темшар затем ушёл на восток. Про Девятую Резиденцию им ничего неизвестно. Армия только с марша, поэтому завтра они не смогут, если придётся, организовать погоню. Его можно убить…

Все были ошарашены… Я тоже… Лоренталь наплевал на опасность и прочитал пленного…

Что теперь с ним будет?..

Понимая, что сотворил ужасную глупость, Лоренталь подавленно побрёл прочь из палатки. Франц тут же метнулся за ним.

Вирюсвач, уронивший было руку с дагой, с новой злобой уставился на генерала.

– И что? Зарежешь меня, свинопас? Зарежешь свинью? – сплюнул обречённый.

– Нет, ты сдохнешь медленно.

Два молниеносных удара слились в единый росчерк: первый взмах перерезал бицепс генералу, а второй рассёк бедро. Зная оружие Вирюсвача, можно с уверенностью констатировать, что у смуглокожего отнялись обе конечности.

Наслаждаясь стонами и криками раненого, одноглазый дал мне знак идти на выход, а сам подхватил канделябр и попятился следом. У входа он кинул в сторону обречённого на жуткую смерть ненавидящий взгляд и подпалил полог палатки, после чего метнул канделябр на спальное ложе. Скоро огонь расправится с выродком, жестоко, расчётливо и неторопливо, вызывая множество мук, много боли и целое море предсмертного ужаса.

Пожалуй, такую смерть заслужили все, кто решил пойти против Ордена.

Вдали полыхает адовым пламенем треклятый лагерь креольцев, плюя в воздух алые искры. Мы засели в условленном месте под сенью раскидистых ясеней и ждём Картера. Мысли у всех перепутались, смешались, повыпрыгивали одна из-за другой, вновь попрятались…

Думать решительно не получается.

Самые тяжёлые взгляды достались Лоренталю. Как понять причины, по которым воин пошёл на… самоубийство, как говорят многие… как говорят все, чего тут лукавить…

На нём после произошедшего нет лица, что-то просто-таки сломало непоколебимого здоровяка, что-то вынуло из него тот мощный стержень на котором держалась эта грузная фигура. Взгляд упёртого, уверенного в себе медведя пропал, на его место совершенно необъяснимо пришёл взгляд скованного паренька, загнанного человека – кого угодно, но не прежнего Лоренталя.

Франц не находит себе места: настоятель мечется из одного угла полянки в другой, шепчет под нос невнятные фразы, шумно дышит и хватается за голову. Не для того он нужен Ордену, чтобы решать сложные вопросы, решать будущее, делать тяжёлый выбор и вести за собой. Он был для многих отцом, многодетным общим отцом, способным обучить, поддержать, воспитать, дать заряд на будущие достижения…

Как и все мы, он теперь вынужден заниматься не своим делом. Ведь не дело для Ордена прятаться в лесах и вести партизанскую войну.

И ведь эту войну никто не объявлял! Люди просто пришли с пушками и открыли по нам огонь! Потому что их больше, потому, что на их стороне наука…

– Зачем, Лоренталь? – обречённо проронил Франц, – Зачем ты его прочитал?

– Он бы не сказал правду…

– Откуда ты знаешь? – не унялся настоятель.

– Теперь я всё о нём знаю, – здоровяк постучал себе пальцем по виску, – И теперь я вижу точно, что он бы не сказал правду. Это было ненапрасно…

Франц прекратил бессмысленные походы по траве и уселся на поваленный ствол ясеня рядом с Лоренталем, который убито пялится в землю, не желая лицезреть окружающий мир, который раскололся в его голове. Теперь в нём живут два мировоззрения, два видения реальности, но лишь одно из них истинно, а вот какое, он не может понять.

Столь сильной абстракции мне и представить не получится, хотя на что, на что, а на фантазию я никогда не жаловался.

– Ты понимаешь последствия? – мягко, чтобы не беспокоить сильно раздавленного товарища, шепнул здоровяку на ухо Франц.

– Я, скорее всего, умру, – пролепетал Лоренталь, – Или сойду с ума…

– Но ты же понимал это и до прочтения того выродка.

– Понимал…

– Но тогда почему? – всплеснул рукой Франц.

Лоренталь не повёл и ухом, не дёрнул бровью, казалось бы, он вообще не расслышал вопроса, продолжая апатично глядеть в пустоту. Но всё же ему удалось подобрать правильные слова:

– Если мы накажем предателя, если предотвратим новые предательства, то спасём много наших братьев. Если бы я не прочёл его, мы бы спасли только мою жизнь…

– Можно было найти другие способы.

– Слушай, Франц, – окликнул наставника уставший Вирюсвач, – Оставь его: ему и так погано. Всё равно ничего уже не вернуть…

А как этого не понимать… Францу всё довольно ясно… Бессильное желание помочь, исправить хоть что-то сильнее уразумения обречённости. Похожая обречённость нависла над всем Орденом, но с этим ещё можно попробовать что-то сделать…

Зная Франца, я уверен, что он попытается!

Крики занятых работой солдат долетали даже сюда. Теперь-то креольцы борются уже с двумя пожарами в пределах лагеря. А что же люди? Их винтовки и пушки здесь, но где их пожарные экипажи, где брандспойты? Ваша наука, ваш прогресс более хрупкий, чем кажется.

– Скажи, Август, – неожиданно обратился ко мне Вирюсвач, – Жизнь же ведь святая?

– Конечно, каждая жизнь святая, – без запинки ответил я.

Поковыряв в зубах языком, одноглазый удовлетворённо кивнул:

– А мы сегодня забрали жизни многих… Это же неправильно…

– Они захотели войны. А тот, кто хочет войны, должен быть готов к тому, что жизнь придётся отдать.

– Но мы же могли просто вырубить лишних солдат, связать, – импульсивно рассудил Вирюсвач, – Мы же их просто убили. Солдаты не собирались стрелять по нам, они выполняли приказ…

Что тут скажешь? Правила и догмы нарушаются сплошь и рядом. Пытаясь служить высшим целям, неукоснительно столкнёшься с тем, что они несопоставимы с бытовой логикой. Ради неё мы нередко преступали Кодекс Ордена.

В этом ли причина его падения?

– Мы – эгоисты, Свач, – я, как и все, обращаюсь к одноглазому по обрывку имени, – Своя жизнь нам кажется чуть более святой, и думаем мы о ней больше, чем о всяких правилах. Просто так было проще и безопаснее…

– А правильно ли это? – пробубнил Вирюсвач, – Вечно думать о себе?

– Вечно – неправильно. Будет время отплатить миру за свой эгоизм. Мы ещё послужим людям и искупим свои проступки.

Одноглазый иоаннит довольно ухмыльнулся:

– Чувствуется, что тобой плотно занимался Франц.

– Чем это? – я с интересом прищурился.

– Он чертовски хорошо умеет научить братьев во всём иметь собственное мнение. У тебя это есть…

– Полагаешь, это моё собственное мнение?

– Ну, оно на это похоже… – с иронией брякнул Вирюсвач.

Странный же он. Вечно страдает перепадами настроения. Секунду назад он может убиваться, как и все, а сейчас уже способен философствовать и иронизировать. Совсем не похож на своего друга Картера.

Эту парочку мы обнаружили в Каледонии, когда двигались на запад. Я тогда настоятельно рекомендовал свернуть на юг и остановиться в Девятой Резиденции, но меня не послушали. А успей мы сюда – пали бы вместе со всеми.

На Вирюсвача и Картера мы вышли у самого побережья. Двое иоаннитов несли с собой большой груз артефактов, но, устав таскаться с громоздким мешком, решили просто побросать половину в море. Часть помогли нести мы, и дальнейший поход продолжили вместе.

Но до Восьмой Резиденции мы дошли не вовремя…

Хочется верить, что Лоренталь сказал правду, и про Девятую Резиденцию никто не знает.

Резиденции – они же наши штабы, наши опорные пункты, дома, убежища. Это, можно так сказать, храмы иоаннитов. Всего их девять, и они раскиданы по всему западному Континенту, причём, семь из них хорошо известны всем и располагаются либо прямо в городах, либо неподалёку от их окраин. А вот Восьмая и Девятая Резиденции тщательно засекречены. Это наши тайные убежища, последние укрытия на такие случаи, как сейчас.

Резиденции раньше вселяли в нас уверенность, давали знать, что в них нам ничего не страшно. Теперь это не так, теперь появились предатели, такие как Тешмар Гиафриц. Больше уверенности нет ни в чём.

Всё же, это очень непросто – знать, что ты из символа величия и силы превращаешься в изгоя без прав. Прежде мы жили вне закона, но теперь это вышло нам боком: люди решили убрать нас, как разбойников со своих земель. Мы всё так же вне закона, но это даёт нам не привилегии, а трудности.

За своими мыслями я даже не услышал, как рядом присел Франц:

– Что думаешь, Август? Что делать дальше?

Хороший вопрос…

– Я думаю, это правильно – отсидеться и набрать сил, – ответил я, – Иначе нам ничего не светит…

– Не светит в чём?

– И в жизни, и в войне, – повёл я неопределённо головой.

– А ты думаешь, будет война? – потёр глаз Франц.

Лично мне бы очень хотелось развязать жестокую, бескомпромиссную войну и пройти по Континенту, убивая всех, кто осмелится противиться. Сжигать города, отрезать языки всем, кто скажет хоть одно дурное слово в адрес Ордена. В этом диком лесу мы – волки, нельзя давать право главенствовать оленям!

– Всё зависит от того, как много наших братьев укрылось в Девятой Резиденции, – уклончиво ответил я.

– Там укрылось немного иоаннитов, – с сожалением выдохнул Франц.

– Мы можем вести тайную, скрытую войну: будет убивать монархов, генералов, идеологов…

Франц отрицательно покачал головой, поджимая тонкие губы:

– На их место придут другие. То, что Орден следует гнать и уничижать, засело не в сознании больших людей, а в сознании всего общества. Нас одинаково презирают и бездомные пьяницы и лидеры сильнейших стран.

– Мы же столько для них сделали!

– Но мы и требовали с них немало, – пожал плечами Франц, – Им теперь кажется, что свои бедствия они сами исправят и сделают это без подношений и преклонения нам. В людях проснулась ущербная гордость…

Осколок луны решил-таки навестить нас, выглянув из-за растрепавшегося на ветру облака, окатив нас холодным серебряным светом. Люблю серебряный. Стало очень светло, стало видно всех в мельчайших деталях. Даже здоровяка Лоренталя, на котором нет лица. Что же он натворил…

– А сколько нас могло остаться? – прошептал я неуверенно.

– До начала разграблений хранилищ иоаннитов было всего двадцать три, – начал вспоминать настоятель, – Несколько были убиты во время атак на склады, большое количество наших умерло прямо здесь, сегодня на закате… В лучшем случае, нас выжило не больше дюжины.

Совсем-совсем плохо…

– А ты ещё собирался воевать, – поддел меня настоятель.

– Но что же нам ещё делать? – в крайней степени недоумения спросил я.

– Требовать неприкосновенности.

– И кто же нам её даст? – с сомнением поморщился я.

Франц, похоже, сам понял, что на этот вопрос ответ будет довольно простой и нерадужный. Вот только никогда ничто не могло полностью лишить наставника веры в лучшее.

– Созовём собрание, пригласим лидеров стан Континента и потребуем у них оставить все попытки нашего истребления, – размеренно начал перечислять он.

– Сомневаюсь, что они на это согласятся…

– Иного способа сохранить жизни братьям я не вижу, – сокрушённо потупился Франц.

Мне его идея совсем не нравится. Он с таким презрением говорил, что у людей появилась гордость, а что же сейчас… сейчас он предлагает забыть про собственную…

– Ты не хочешь бороться? – напрямую спросил я у Франца, – Хочешь просто жить дальше и сохранить то, что осталось?

– А у нас осталось не так много, поэтому надо ценить это. Говорить о борьбе можно будет только спустя много лет, когда мы вернём былые позиции. Сейчас же стоит работать над тем, чтобы их вернуть.

– Склоним головы, но будем живы…

– Затем поднимем, и все будут этому не рады! – закончил за меня Франц.

– А что же Лоренталь? – пробормотал я с сомнением, – Ты обещал ему мести, и он ждёт её немедленно. Сомневаюсь, что он переживёт долгие годы сдержанности и терпения…

Лицо настоятеля растворилось, как лицо здоровяка. Никогда не видел, чтобы Франц был так разбит.

– Я сомневаюсь, что он переживёт эту ночь, – глухо буркнул он, сцепив пальцы в замок.

Неужели слухи не врут, и чтение мыслей убивает так стремительно?

– Что с ним будет? – понизив до хрипа голос, спросил я у Франца.

– Я думаю, сойдёт с ума, – с сожалением, будто теряет родного сына, констатировал настоятель, – Понимаешь, он за секунду увидел всю жизнь того генерала, испытал разом все его эмоции. Ты же знаешь Лоренталя: он иоаннит честный, справедливый, гордый… А что он увидел? Он высоко ценит человеческие жизни, а ему пришлось увидеть разом десятки сражений, пройденных генералом, пришлось увидеть, с какой лёгкостью он посылает на смерть своих солдат, чтобы убить других. Ему невозможно это принять, всё сразу невозможно. Он видел всю грязь этого человека, видел его отношение к этой грязи, видел мир его глазами, и поверь мне, это зрелище он не сможет через себя пропустить безболезненно.

– Но бывают же случаи, когда после этого выживали? – с надеждой спросил я.

– Да, но для этого нужно иметь железную силу воли, железную выдержку, стойкую психику. К сожалению, у Лоренталя всего этого нет…

Какое-то время мы помолчали. Я осмысливал услышанное и готовился уже проститься с Лоренталем, чего очень не хотел, но не в моих это силах…

– Помнишь ту надпись на часах, что я тебе подарил? – прервал затянувшееся молчание Франц.

– Конечно, помню…

– Всегда держи её в голове, – наставительно проговорил уставший Франц, – И никогда не повторяй ошибки Лоренталя. Все мы знаем, как хочется зайти за рамки, но это убивает. Люди опасны для нас в первую очередь именно этим.

Да, Франц, я знаю. Когда я только узнал о своей способности и начал учиться её сдерживать, меня бросало в холодный пот и всего трясло. Как и все иоанниты, я перестал видеть людей, как серую однородную массу. Пришлось долго и целенаправленно заставлять себя вернуть это видение…

Было тяжело, и так хотелось не сдерживаться и отдаться инстинктам. Когда я впервые увидел, чем закончилось прочтение, резко изменил своё мнение на этот счёт и стал гнать навязчивую идею с новой силой, как плешивую блохастую псину.

Посреди тишины ночи, нарушаемой истошными криками борющихся с огнём солдат, раздалось шуршание, усиливающееся с каждой секундой. Сил, моральных и физических, в нас не осталось настолько, что мы даже не отреагировали на этот шум. Хорошо ещё, что этого и не требовалось: из-за деревьев показался Картер с пятью походными сумками за плечами. Иоаннит, который в десятки раз сильнее человека, без труда донёс их все.

– Запас еды на пятерых примерно на две недели, – хвастливо свалил сумки себе под ноги воришка, – Теперь можно двигаться!

Как бы там ни было тяжело, но дать ходу следовало незамедлительно, чтобы не попасться к утру солдатам. Расхватав сумки, мы выстроились в линию, дожидаясь одного только Лоренталя – тот продолжает сидеть на сваленном стволе и пялиться бесцельно в сияющую серебром траву.

– Эй, здоровяк! – задорно окликнул товарища Картер и метнул ему сумку, – Жрачка есть, лагерь горит, а мы живы! Пора в путь, не грусти! – и уже Францу, – Узнали имя мрази, что нас сдала?

– Тешмар Гиафриц, – нехотя отозвался настоятель и двинулся за поднявшимся всё-таки апатичным воином.

– Как узнали? Оторвали генералу пятки? – посмеялся сам своим шуткам Картер.

– Лоренталь его прочитал…

С балагура тут же сошёл задор, и он стал мало отличим от нас, давно вогнанных в траурное состояние. Долгое время он стоял посреди поляны и хлопал глазами, не веря в случившееся, а затем лишь глухо брякнул:

– Твою мать.

Нас уходило пятеро. Как предрекал Франц, примерно к утру нас останется четверо.

Под утро мы были уже у небольшой деревушки Нолипа, ближайшей к Восьмой Резиденции. Все встречные поселения, как и на пути к первому убежищу, приходилось обходить по широкой дуге, чтобы ни в коем случае не засветиться.

Спустя какое-то время мы набрали приличную скорость, но её постоянно сбивает Лоренталь, что плетётся раненой черепахой. Перегруженный тяжёлыми мыслями, он ни на что не обращает внимания и просто переставляет ноги, идя в одном с нами направлении. Сейчас он мысленно далеко, но, всё же, Франц ошибся: он дотянул до утра.

Вот только он бредит. Шепчет и бормочет себе под нос что-то невнятное, отмахивается от несуществующих мух перед лицом, бешено вращает глазами. С ним никто старается не говорить, поскольку он просто перестал нам отвечать.

Просто идти дальше и ждать, пока он окончательно свихнётся? А мы можем что-то ещё?

К полудню нашему отряду удалось проделать немалое расстояние и добраться до холмистой местности в северо-восточной части страны. В общей сложности мы протопали не меньше тридцати миль.

– Эй, стойте! – раздался из-за спины взволнованный голос Вирюсвача.

Я, Картер и Франц, шедшие впереди, разом обернулись и застали пугающую картину: одноглазый Вирюсвач стоит над упавшим на колени здоровяком и трясёт его за плечо. Глаза Лоренталя потеряли фокус, словно покрылись слепыми бельмами, тело обмякло и стало похоже на разваливающийся мешок с навозом.

Кажется, что он совсем не дышит.

– Что с ним? – подскочил поближе всклокоченный, как пёс после драки, Франц.

– Просто остановился и упал на колени, – растеряно промямлил одноглазый.

Настоятель скинул с плеча сумку и попытался дотронуться до лица впавшего в абстракцию воина, но тот внезапно очень ловко отмахнулся. Покачавшись на коленях, он замычал:

– Он убивал людей… Жестоко и много убивал, или это я их убивал… я помню, но не помню, чьи именно это воспоминания… Он ненавидит иоаннитов. Я ненавижу иоаннитов? – его глаза стрельнули по нам, – Я вас ненавижу! Я вас боюсь! Идите прочь!

Лоренталь схватился за секиру, что ясно дало нам понять: он неадекватен и готов на любую глупость. Лоренталь совершенно перестал соображать… Дабы не попасть ему под горячую руку, мы поспешили отстраниться подальше.

– Я учился в Ордене, меня учили сражаться, меня учили ценить жизнь… А я отдавал приказы и сжигал деревни! И не чувствовал жалости к умирающим! Или это не я? Я помню это… В детстве его унижал дядя, а теперь я чувствую всё это унижение… Всё разом…

– Лоренталь! – громко гаркнул Франц, – Лоренталь, ты никого никогда не убивал так жестоко и беспринципно, как видишь в своих воспоминаниях! Это не твои воспоминания! Не тебя унижали когда-то! Ты – иоаннит! Вспоминай это!

Громила не слушает, не может услышать отчаянных внушений настоятеля. Сжав древко могучего оружия, он медленно поднимается на ноги.

– Тешмар… Он не сомневался ни на секунду, он был уверен, что поступает правильно… Войска двинулись тут же, монарх даже не сомневался с принятием решения. Соседи и союзники настаивали на объявлении иоаннитов вне закона…

Грозное древнее оружие воина взметнулось в воздух и застыло перед ним на вытянутых руках. Мы отступили ещё на шаг подальше.

– Брось оружие, Лоренталь! – завопил доведённый до предела Франц, – Не смей нападать!

– Я не люблю рыбу… или люблю… Она гадкая… Кто-то из нас ненавидит рыбу…

Сжав покрепче тёмное древко, воин развернул секиру лезвием вверх и с силой махнул на себя, одновременно бросив голову навстречу! Описав четверть круга, страшное тёмное лезвие ударило в лоб Лоренталю… Здоровяк умер мгновенно, застыв в предсмертной позе статуей…

Не в силах больше выносить в голове дикую путаницу собственных и чужих мыслей, он просто решил их выковырять остриём топора…

Вероятно, он так и не понял, что собирается убить себя.

– О, Господи, Лоренталь! – схватился за голову Франц.

– Чёрт! – выругался Картер, ринувшийся было перехватить оружие здоровяка, – Что он натворил?

– Нам следовало самим его убить, чтоб не мучился, – неожиданно твёрдо сказал Вирюсвач.

– Что ты мелешь? – меня просто раздирало от его слов, а кулаки готовы вонзиться в надменное одноглазое лицо!

– Август, поверь, он прав, – присоединился к Вирюсвачу Франц.

– Но что значит, «следовало его убить»? – взревел я раненным медведем.

– Его смертью, всё равно, и закончилось бы. Я видел десятки таких случаев, Август, и никто не прожил больше суток спустя прочтения.

Понимание, что ничего исправить нельзя, так и не пришло, я так и не смирился, но заставил себя, понимая, что так должно быть правильно. Ещё долго я мог бы спорить, что Лоренталю можно было помочь, он мог бы протянуть какое-то время, а потом всё прошло бы.

Всё не так – у Лоренталя не было шансов.

Я зря начал спорить.

– Давайте выкопаем ему могилу, – выдохнув, снял с плеча сумку Картер.

Все последовали его примеру.