Текст книги "Чингисхан. Книга 2. Чужие земли"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ГЛАВА ПЯТАЯ
Телли

…Мы встречаемся почти каждый день – то на улице между домами, то на площади у источника, то в доме ее отца, невысокого, очень подвижного мужчины, князя Атхи. Встречаемся, обмениваемся взглядами, улыбаемся – и все. Почему? О, тому есть масса причин!

Во-первых, она – дочь князя, а я – пророк. Мое дело – сидеть в душных помещениях со старейшинами племени и через переводчика Нефедова вести бесконечные разговоры о прошлом и будущем, изрекая время от времени мудрые мысли. Эти самые мудрые мысли я беззастенчиво черпаю из коллективной памяти русского народа, где они хранятся века в виде поговорок. На махандов поговорки производят неизгладимое впечатление. «У семи нянек дитя без глаза», в вольном переводе Нефедова прозвучавшее как «Каждый должен заниматься своим делом и тогда в селении не будет одноглазых детей», стало фразой недели. Вождь даже велел высечь эти слова пророка Пилилака на стене Пещеры предков.

Во-вторых, я не знаю языка махандов, а Телли не знает русского. Общаться же с любимой девушкой через переводчика смешно и глупо. То, что я люблю Телли, я понял после первой нашей встречи. То, что язык махандов мне не выучить и за год, понял совсем недавно. Это очень странный язык. Нефедов, который сам изъясняется на нем через пень колоду, утверждает, что, скорее всего, на таком разговаривали древние индоевропейцы.

– Если бы не санскрит, я бы тоже был как глухонемой, – растолковывает мне профессор. – Но в языке махандов почти все слова имеют санскритские корни. Точнее, наоборот: санскрит, скорее всего, произошел от махандского. Язык очень архаичный. Возможно, один из первых языков на земле. Но это вовсе не значит, что он прост для изучения. Я насчитал четырнадцать спряжений глаголов – и, судя по всему, это не предел.

Нефедов действительно изучает махандов. Он постоянно пишет что-то в свою записную книжку. В какой-то момент князю это не понравилось и мне пришлось растолковывать ему, опять же через профессора, что мой слуга обязан вести записи – такова воля пророка Пилилака.

Что такое «вести записи» махандам объяснять не надо. Они имеют свою письменность, в их алфавите сорок четыре буквы, напоминающие руны. В Пещере предков хранятся кожаные скрижали – свитки с письменами, повествующими об истории народа махандов. Нефедов готов отдать руку за право хотя бы одним глазком взглянуть на эти свитки. Но ему, как слуге, не положено входить в пещеру. Зато там побывал я. Для науки, это, конечно же, совершенно бесполезно.

В девятнадцатом веке маханды жили бок о бок с калашами, еще одним народом непонятного происхождения. И калаши, и маханды – язычники, и местные мусульмане со временем открыли на них настоящую охоту. Калаши первыми ушли в труднодоступные районы Гиндукуша, где живут и поныне. Нефедов утверждает, что сегодня их осталось чуть более шести тысяч. Все калаши светлоглазые, с европейскими чертами лица. Сами себя они считают потомками воинов Александра Македонского.

С махандами все сложнее. Этот народ принял на себя основной удар исламских фанатиков. От полного истребления племя спас пророк Пилилак, который вывел его к горе Буй-сар. С тех пор маханды полностью отгородились от мира, убивая всех чужаков, которые пытаются проникнуть в пределы их владений.

В отличие от афганцев и пакистанцев маханды пользуются мебелью – столами, стульями, кроватями. Нефедов считает это очень важным моментом для понимания корней этого народа. Еще он старательно срисовывает орнаменты махандов. Вышивки на женских платьях, узоры на поясах мужчин, резьбу на столбах и балках жилищ – все это профессор тщательно копирует в свою книжечку.

У меня совсем другие проблемы. Телли – главная, но не единственная. Еще меня очень беспокоит грядущая беда, что должна обрушиться на племя, и моя роль спасителя. Князь, старейшины и главы родов истово верят в древнюю легенду. Я, понятное дело, нет. Но бросать этих удивительных людей на произвол судьбы, «рвать когти», как выразился Нефедов, мне не хочется.

Наконец, я всерьез беспокоюсь из-за коня. Фигурка словно уснула. Такое уже было однажды – я перестал ощущать предмет дней за пять до того памятного боя, когда душманы уничтожили нашу заставу. Сейчас происходит нечто похожее. Конь не зовет меня к горе Хан-Тенгри. Он как будто чего-то ждет. Но чего?

Мы с Нефедовым живем в пристрое главного дома махандов – княжеского терема. Я все еще очень слаб, не могу далеко ходить – начинаю задыхаться. После каждой такой прогулки приходится часами отлеживаться. Однажды, из чистого любопытства, я заглянул в записную книжку Нефедова. Помимо зарисовок орнаментов махандов там обнаружились любопытные записи об этом народе:

«Маханды живут натуральным хозяйством. Кое-какие торговые отношения с соседями-ваханцами у них есть, но это бесконтактная торговля. Продавцы приносят товар в условленное место и уходят, затем являются покупатели, забирают товар и оставляют плату. По-моему, так торговали еще при первобытнообщинном строе. Но маханды свято чтут заповедь пророка Пилилака: никаких чужаков.

Попасть в долину Махандари, где обитает племя, можно двумя путями – через подгорный грот, по которому нас вели сюда, через перевал Сломанных ребер. Где-то рядом с этим жутким местом находится проклятая земля, называемая Неш. Маханды говорят, что оттуда не возвращался ни один человек.

Ежедневно на плато у входа в грот и на перевале несут стражу отряды воинов, истребляя всякого, кто дерзнет нарушить запрет Пилилака. Вооружены маханды старинными (новых им за последние сто пятьдесят лет попросту негде было взять) ружьями. Мой спутник, неплохо разбирающийся в оружии, опознал их. Это так называемые литтихские штуцеры, изготовленные в Бельгии в середине девятнадцатого века. Такие использовались в русской армии во время Крымской войны. Штуцеры заряжаются со ствола. Пули системы полковника Куликовского имеют ушки, которые при заряжании должны совпасть с нарезами в стволе.

Стреляет штуцер на тысячу двести шагов. Пороха у махандов много. Они делают его сами, добывая калиевую селитру, иначе говоря, нитрат калия, на специальных компостных кучах. Селитру смешивают с древесным углем и серой. Конечно, это примитивный, дымный порох, но другого здесь нет.

А вот с навыками стрельбы у махандов настоящая беда. Они почти не охотятся – стада коз, овец и яков, куры и гуси исправно снабжают племя мясом, шкурами, шерстью. Безумцев, желающих проверить, что ждет их в окрестностях Буй-сара, не находилось очень давно. Ваханцы и жители Нуристана прекрасно знают, что высоко в горах обитают безжалостные белоголовые Демоны, убивающие всех и каждого. За последние тридцать с гаком лет мы оказались первыми чужаками в здешних местах штуцеры служат скорее психологическим оружием – с ними мужчины чувствуют себя настоящими воинами.

Город-крепость махандов, также называемый Махандари, террасами поднимается по склону горы. Он устроен таким образом, что крыша одного дома служит двором для вышестоящего. Частично дома вырублены в скале, частично сложены из камней и бревен. Леса в Махандари много – по склонам гор растут реликтовые рощи из каменного дуба, гималайского кедра, самшита и можжевельников. Там много ягод – облепихи, брусники, черники – и грибов.

Дом князя – самый верхний в крепости. У него остроконечная крыша, увенчанная резным изображением Ахни, бога огня. Маханды чтут Ахни выше других своих богов и приносят ему в жертву драгоценные камни, которые находят в горных ручьях. Особенно ценятся рубины и гранаты – за красный цвет. Считается, что в самоцветах живет дух огня.

Те из обычаев махандов, с которым я успел познакомиться, достаточно самобытны и не имеют аналогов у соседних народов. Очень интересен свадебный обряд. Как и в большинстве архаичных культур, здесь жениха с невестой сводят еще в детстве. Свадьбу играют после того, как юноша пройдет через процедуру инициации, о которой ниже. Брачные узы скрепляет верховный жрец, после чего жених собственноручно прокалывает невесте уши и вдевает в них массивные золотые серьги.

Беременная женщина отселяется от мужа «в женскую половину» – особую пристройку к основному дому. После родов старейшины и жрецы осматривают младенца, выясняя, не является ли он сыном или дочерью горного демона. Если у ребенка обнаруживают хвостик, повышенную волосатость, бесцветные глаза или какие-то явные уродства, его безжалостно убивают, разбивая голову о Священный камень Сив, закопченный огнем жертвенных костров.

Маханды считают, что горный демон, умеющий менять обличие, под видом мужа может возлечь с женщиной, отчего и рождаются демонята. Женщина, обманутая демоном, считается нечистой. В знак того, что она не имеет прав рожать, ей отсекают уши.

Хилых, слабеньких новорожденных подвергают испытанию ночью. Это означает, что ребенка оставляют на ночь во дворе, на голой земле без одежды. Если он после этого не умирает, считается, что бог Ахни даровал ему свою силу. За таким ребенком, особенно если это мальчик, пристально следят старейшины. Во время обряда инициации его подвергают особенно жестоким испытаниям.

Вообще посвящение в мужчины у махандов – длительный и сложный ритуал. Достигших шестнадцатилетнего возраста юношей за две недели до праздника весеннего равноденствия уводят в особую пещеру, где они постятся и общаются с духами предков. В ночь инициации, до восхода солнца, каждый из них должен с завязанными глазами пройти по бревну через пропасть, достать красный камень со дна горного озера Багар, пронести через семь холмов на плечах овцу, пройти босиком по углям священных костров, подняться на отвесную скалу и с первыми лучами солнца войти в Пещеру предков. Там начинается сакральная часть ритуала, о которой мне пока ничего не удалось узнать.

Все эти варварские обычаи, очень далекие от цивилизации, нельзя назвать прихотью чьего-то больного воображения. Их породили суровые условия жизни махандов и их предков. Жесткая отбраковка детей, своеобразная селекция, известна у многих древних народов, достаточно вспомнить тех же спартанцев. Маханды обрекают слабых и больных соплеменников на гибель во младенчестве, чтобы потом не кормить нахлебников.

Генетическая фильтрация тоже имеет объяснимую с точки зрения рационализма причину: непохожий на других человек в условиях постоянной борьбы за существование может оказаться слабым звеном и, в конечном итоге, послужит причиной гибели всего племени. Уничтожение младенцев с атавизмами, альбиносов и уродов широко распространено не только у архаичных народов. В Третьем рейхе генетическая фильтрация была…»

– Юноша, а вас разве не учили в детстве, что нельзя совать свой нос в чужие записи без разрешения? – Нефедов застает меня врасплох, и несмотря на шутливый тон, он явно рассердился.

Я решаю не обострять конфликт и надменно цежу сквозь зубы:

– Как смеешь ты, слуга, так разговаривать со своим господином? Я велю высечь тебя на конюшне!

– Нет тут никаких конюшен, – ворчит Нефедов, проходя в комнату.

Он отбирает у меня записную книжку, сует в карман. Я тянусь к кувшину с травяным настоем, протягиваю кружку профессору.

– Будешь?

– Нет, – он валится на свое ложе, устроенное у двери, закидывает руки за голову.

Интересуюсь:

– Ты чего такой?

– На душе неспокойно. Валить надо, Артем.

– Чего это вдруг?

– Вдруг – не вдруг… А если, правда, что-то случится? Как будем выкручиваться?

От удивления настой попадает не в то горло. Булькаю, тараща глаза. Наконец мне удается проглотить питье и сказать:

– Вот те нате! Ты ж сам говорил, что торопиться не надо…

– Говорил! – Нефедов раздраженно щурится. – Но сегодня вернулись разведчики. Князь все время посылает дальние дозоры к Пянджу, к границе, в Нуристан. В общем, неспокойно вокруг. Как бы нас не коснулось…

Последние дни мы с Телли почти не видимся. Она с матерью и сестрами все время находится на женской половине княжеского дома. За ворота выходит только в сопровождении пожилой толстой служанки. Я спросил у Нефедова, почему она приходила ко мне, больному, и накладывала целебную мазь? Оказывается, у махандов есть поверие, что рука юной княжны – это длань богини жизни Дзивы. Ее прикосновения исцеляют. Ну а мудрый Риши для подстраховки снабдил Телли, перед тем как ее отправили ко мне, горшком с мазью.

Не знаю, что сыграло главную роль – пенициллин, выращенный на испорченном сыре, отвары и настои или рука Телли и впрямь стала рукой богини – только на второй неделе пребывания в Махандари я наконец-то чувствую себя здоровым.

По этому случаю князь Атхи закатывает праздничный пир, продолжающийся всю ночь. Мы пьем махандское вино и пиво, едим, слушаем игру на местных гуслях, называемых «зузан», любуемся танцами девушек, среди которых особой грацией и статью, конечно же, выделяется Телли. Она пляшет впереди всех, в роскошном, шитом золотом, платье.

Это танец огня. Мне почему-то кажется, что княжна танцует его для меня.

В течение нескольких последующих дней я ищу встречи с Телли, но мне не удается увидеться с ней даже украдкой. Нефедов, мрачный, как туча, время от времени заводит со мной разговоры о побеге, но я его не слушаю.

Сегодняшнее утро – особенное. Ночные стражники, дежурящие на башенках, на рассвете замечают над Буй-саром радугу. Риши, как верховный жрец, сразу объявляет это добрым знаком и маханды целыми семьями тянутся в Пещеру предков – Молиться душам давно умерших соплеменников. После обеда во дворах отчаянно блеют жертвенные бараны, а ближе к четырем часам на главной площади происходит обряд жертвоприношения. Лучшие части бараньих туш – печень, сердце, почки, мозги – Риши и старейшины сжигают в огромном бронзовом жертвеннике во славу богов и пращуров.

Когда обряд заканчивается, Нефедов отводит меня в сторону.

– Пойдем, тебе надо взглянуть на это.

– На что?

За городской стеной на равнине есть курганы. В них похоронены предки князя. Это очень интересно.

– Да чего там интересного? – я искренне не понимаю профессора. – Видел я. Земляные холмы, поросшие травой.

– ТАМ очень интересно! – выделяя голосом первое слово, говорит Нефедов и подмигивает мне.

Чувствуя себя полным болваном, плетусь за ним к городским воротам. На ночь их запирают, но до захода солнца еще далеко. Мы огибаем сторожевую башенку. На ее вершине маячит дозорный. Долина Махандари подернута сизой дымкой. По холмам бродят стада яков.

Нефедов ведет меня вдоль стены, потом по краю земляного вала и вниз, к курганам. В какой-то момент он останавливается и говорит подозрительным голосом:

– Мне в сапог попал камень. Ты иди по тропинке, я тебя догоню…

Тропинка вьется между камней, утопающих в зелени. Вокруг много ромашек, самых обычных ромашек, таких, как у нас в России.

Вот и курганы. Их девять. Высотой в десяток метров, с крутыми склонами они цепью тянутся вдоль подножия горы. На вершине крайнего кургана замечаю сидящего человека. Он смотрит в сторону заката. Опустившееся к зубчатой стене дальних гор солнце красит его голову и плечи в пурпур.

Я поднимаюсь на курган. Трава шелестит у меня под ногами. Человек слышит звуки шагов, поворачивается ко мне.

Это Телли.

Ладони мои влажнеют. Девушка украсила свои золотые волосы венком из ромашек. Солнечные лучи прошивают белые лепестки насквозь и венок кажется объятым пламенем.

Мы стоим друг напротив друга и молчим. И я знаю, что мог бы стоять так вечно. Землетрясения, пожары, цунами, лавины, наводнения, извержения вулканов, нашествие саранчи, все казни египетские не сдвинут меня с этого места. Мне хочется только одного – чтобы время остановилось.

«Здравствуй», – говорит она. Говорит без слов. Взглядом, улыбкой. Я понимаю ее и отвечаю: «Здравствуй».

Она улыбается еще шире.

– Телли, – вслух говорю я.

– Арть-ём, – нараспев, мягко произносит Телли и смеется – как будто колокольчики звенят.

– Телли… – я делаю шаг к ней, беру за руку. Огненные ромашки в ее волосах гаснут – на солнце наползла туча. Я обнимаю ее, вдыхая аромат трав и цветов, исходящий от девушки.

– Эй, голуби! – голос Нефедова скрежещет, как железо по стеклу. – Я дико извиняюсь, но обстоятельства явно против ваших отношений. Артем, нам надо возвращаться в Махандари. С плато прибежал раненый дозорный – что-то случилось…

Для Телли он добавляет несколько слов на языке махандов. Я вздыхаю. Черт, ну почему раненые дозорные прибегают в самый неподходящий момент?

– Арть-ём, – девушка печально улыбается.

– Телли…

Она поворачивается на месте и, подобрав подол длинного платья, ловко поднимается вверх по крутому склону, к скалам.

– Там прорублен секретный проход, ведущий на женскую половину дома князя, – поясняет всеведущий Нефедов. – Ну а нам придется идти как обычно, через ворота.

– Что там с дозорным?

– Похоже, на плато чужие, и много. Эх, боюсь, опоздали мы с побегом. И план мой провалился.

– Какой план?

Профессор дергает себя за бороду, усмехается.

– Да я думал – вот сведу вас вместе и ты поймешь, что, во-первых, она – дикарка, а во-вторых, без знания языка вам даже о свиданке в стогу сена за околицей Махандари не договориться.

– Циник ты, Игнат.

Он хохочет:

– Старик, ты все верно и правильно говоришь. Спор физиков и лириков закончился тем, что победили циники. Таково веление времени.

– Не нравится мне такое время, – бормочу я, сбегая по тропе с холма.

И тут над стенами Махандари начинают трубить боевые рога.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Чудо пророка Пилилака

У ворот многолюдно. В центре стоят князь Атхи, старейшины с посохами, жрец Риши, вооруженные дружинники. Вокруг толпятся старики, старухи, женщины, дети. Князь взволнованно что-то говорит, посверкивая глазами. Нефедов протискивается поближе, пытаясь понять. Я, как и подобает пророку, застываю в величественной позе поодаль. Надо будет – сами все расскажут.

Я совершенно не волнуюсь. Ну, разве что досадую, что наше первое свидание с Телли оказалось таким скомканным. Беды махандов кажутся мне смешными. Что там могло случиться со стражниками? Обвал? Оползень?

Оказалось, все намного хуже. Новости, принесенные Нефедовым, меня напугали:

– На плато вышла многочисленная вооруженная группа. Скорее всего, контрабандисты из Пакистана. Дозор у пещеры уничтожен. Завалить проход камнями им не удалось.

– Думаешь, эти контрабандисты полезут сюда, в Махандари?

– Уже полезли. – Но зачем?

– Новые маршруты, места для складирования товаров, базы.

– Просто грабеж, – Нефедов пожимает плечами. – Мало ли что… Нам о другом думать надо – как из этого всего выпутываться.

Ответить я ничего не успеваю – князь заканчивает свою вдохновенную речь, начинает раздавать приказания. Повинуясь его слову, женщины, дети и старики разбегаются по домам. Оставшиеся мужчины и дружинники выходят из города. Мы с профессором считаем – получается около пятидесяти человек. Вообще-то мужское население Махандари намного больше, но многие маханды сейчас сопровождают стада яков, коз и овец на горных пастбищах. Тем не менее пять десятков бородатых мужиков со штуцерами, топорами и саблями – сила внушительная. Интересно, что там за контрабандисты такие?

Они появляются на равнине примерно через полчаса. Князь внимательно разглядывает темные фигурки в старинную подзорную трубу с позеленевшими медными скрепами, потом передает ее мне. Я прикладываюсь глазом к окуляру и изумленно присвистываю. Почему-то враги махандов представлялись мне этакими типичными азиатскими горцами – в халатах, чалмах, ведущие в поводу ослов и лошадей.

На самом деле к Махандари идут совсем другие люди. На них армейские комбинезоны камуфляжной расцветки, за спинами – станковые рюкзаки. А главное, эти искатели приключений вооружены американскими автоматами, или, если использовать западную терминологию, штурмовыми винтовками М-16. Это, конечно, не «Калашниковы», но против М-16 у литтихских штуцеров махандов нет никаких шансов.

Контрабандистов навскидку около тридцати человек. Стрелков-махандов – чуть больше пятидесяти. При всем моем уважении, племя обречено. Тем не менее князь выстраивает своих людей вдоль заросшего травой земляного вала. Вал возвышается над равниной всего метра на полтора. Мы стоим в стороне. От моего былого спокойствия не остается и следа.

– Что они делают! – я указываю на стены. – Надо запереться в крепости и отстреливаться оттуда.

– Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны, – Нефедов задумчиво почесывает бритую голову. – Меня другое беспокоит…

Риши, звеня амулетами, подходит к князю, что-то говорит, указывая на меня. Атхи резко прерывает его, вытаскивает из ножен саблю.

– Ну вот, накаркал, – профессор прислушивается, переводит: Старик хочет, чтобы пророк Пилилак, то есть ты, избавил племя от этой напасти. Слава богу, князь против. Он считает, что маханды справятся сами.

– Самоуверенный идиот! – я срываюсь с места, тащу Нефедова за собой к валу. Стрелки уже выстроились в линию. Они даже не прячутся – стоят на гребне, словно мишени в тире. Князь взмахивает саблей, каркающим голосом отдает команды. Маханды поднимают штуцеры.

– Далеко же! Надо подпустить поближе! – я трясу Нефедова. – Переводи! Игнат, они погибнут! Переводи!

Звучит еще один приказ – и следует трескучий залп. Пороховой дым застилает пространство перед нами. В лучах опустившегося к самым горам солнца он кажется красным. Когда ветер рассеивает дымное облако, становится ясно – ни одна из пуль махандов не попала в цель. Тем не менее стрелки очень довольны. Они, орудуя длинными шомполами, спокойно перезаряжают штуцеры, смеются, прищелкивают языками.

Нефедов, несколько секунд понаблюдав в подзорную трубу за противником, уверенно говорит:

– Скорее всего, это кашгарлыки. Кашгарские уйгуры, если по-русски. Это плохо.

– Почему?

– В труднодоступных горах на границе Афганистана, Китая и Пакистана существует свой «черный треугольник», подобный «золотому треугольнику» в Юго-Восточной Азии. Там, в укромных долинах, рабы выращивают опиумный мак, а потом наркотики по секретным тропам переправляются в соседние страны, а оттуда – в Европу и Америку. Этим занимается международная мафия, но в «черном треугольнике» всем заправляют кашгарлыкские ханы. Их боевые группы хорошо вооружены и обучены. Похоже, нам «повезло» – Махандари атакует как раз одна из таких групп.

– Тогда тем более нужно сказать князю, чтобы его люди ушли под защиту стен!

– Бесполезно. Князь горд и упрям. А в горячке боя может и саблей полоснуть. Ложись!

Этот вскрик вырывается у него непроизвольно – на равнине начинают гавкать штурмовые винтовки кашгарцев. Нефедов падает в траву. Я сую руки в карманы своего халата и выпячиваю подбородок. Телли наверняка наблюдает за боем со стены. Правда, внутренний голос тут же подсказывает мне, что в белом халате я являюсь отличной мишенью, но я сжимаю покрепче зубы и шагаю к линии стрелков.

Лай М-16 становится громче. В воздухе посвистывают пули.

– Ложись, дурак! – шипит из травы Нефедов.

– Да пошел ты…

Среди махандов – первые потери. Уже трое дружинников свалились к подножию вала. Князь поднимает саблю. Следует второй залп. И вновь все пули – мимо. У меня появляется непреодолимое желание подобрать выпавший из мертвых рук штуцер и встать плечом к плечу с махандами. Единственное, что меня останавливает – я не умею заряжать это оружие.

Когда в траву со стоном оседает седьмой дружинник, я не выдерживаю и иду к князю.

– Уводи людей! – кричу я ему, указывая на крепостные стены. – Постреляют же всех! Не понимаешь? Тах-тах! Уводи скорей!

Атхи топает ногой в начищенном сапоге, машет саблей, орет что-то в ответ. Маханды теперь ведут беспорядочный огонь по принципу: зарядил – выстрелил. Кажется, им удалось застрелить пару кашгарцев. Наши потери составляют уже двенадцать человек.

Противник приближается.

– Ну хотя бы сгони своих молодцов с вала! – я жестами покатаю князю, что земляная гряда может защитить стрелков пуль. Но, похоже, Атхи считает, что делает все правильно. Может быть, это какая-то древняя махандская тактика ведения боя – во весь рост, под пулями, с великолепным презрением к смерти? Если это так, если они всегда воевали вот таким отважным, но безумным образом, то неудивительно, что от некогда многочисленного народа осталась пара тысяч человек. Кашгарцы двигаются короткими перебежками, прячась за валунами и кустарником. Они бьют махандов на выбор, как рябчиков. Я прошу дать мне заряженный штуцер. Князь не понимает. Нефедов куда-то делся. Зато старик Риши тут как тут. Он вступает с князем в эмоциональный диалог, тычет в меня скрюченным пальцем. Похоже, пришло время пророку Пилилаку явить спасительное чудо.

С невысоких стен Махандари раздаются крики, женский плач. Мы потеряли уже два десятка стрелков, кашгарцы – от силы пять человек. Надо что-то делать.

Появляется Нефедов. Присев за валом, он вклинивается в разговор Риши и князя. Я разбираю в потоке незнакомых слов несколько раз прозвучавшее «Пилилак».

– Ты чего задумал? – спрашиваю у профессора.

Он не успевает ответить – ко мне обращается князь. Нефедов начинает переводить:

Сиятельный правитель махандов Атхи уверен, что его воины столкнулись с неуязвимыми горными демонами. Если все Дружинники погибнут, демоны возьмут Махандари и племени придет конец. Этого нельзя допустить. А посему древнее пророчество должно исполниться… Короче, Артем, теперь вся надежда только на тебя.

– Вот урод! – я кричу от отчаяния. Положить столько народу вместо того, чтобы с самого начала послушать моих советов!

– Переводи! – командую Нефедову и поворачиваюсь к князю: – Значится, так: прикажи своим людям убраться с вала. Пусть спрячутся, вот как он… – я киваю на профессора.

Князь, выслушав мои слова, вспыхивает было, но справляется с гонором, гонит стрелков вниз, спускается сам. Полдела сделано – бессмысленный отстрел махандов прекращен.

– Отправь несколько человек за порохом. И пусть принесут бочку, в которую собирается дождевая вода у нас во дворе, – я указываю в сторону крепости. – Мне нужно много пороха. Дальше: здесь должны остаться пять человек и двадцать штуцеров. Пусть воины заряжают оружие и передают мне. Все остальные должны уйти за стены. Выполнять! Бегом!!

Удостоверяюсь, что мои распоряжения, то есть воля пророка Пилилака, выполнены и выбираюсь на гребень вала. Протягиваю руку – в нее ложится ствол заряженного штуцера. Ну-с, поглядим, что это за зверь…

Беглый осмотр оружия меня удручает. Всех прицельных приспособлений – наполовину стертая мушка на конце ствола. И как тут стрелять?

Целюсь по стволу, фактически наугад. Очень мешает, что штуцер от души начищен – на стволе горит солнечный блик. Кашгарцы подобрались уже шагов на двести. Я замечаю над камнем голову в пестрой кепи, упираю приклад в плечо, нажимаю на спусковой крючок. Спуск у штуцера очень тугой. Щелкает курок, шипит порох на полке.

Выстрел!

Отдача у старинного оружия сильнее, чем у «Бура». Прицел сместился и я хорошо вижу, как пуля ударяется в камень на четыре часа от головы в кепи, сантиметрах в тридцати. Ну, лиха беда начала.

Спихиваю отстрелянный штуцер с вала, получаю следующий. Прицел, щелчок курка, шипение…

Выстрел!

Попал! Я попал! Из дульнозарядной винтовки, которой сто пятьдесят лет! Кепи слетает с головы кашгарца, сам он мешком вываливается из-за камня.

Ну, с почином, Артем Владимирович.

Из пяти следующих выстрелов точными оказываются три. Кашгарцы замечают удачливого стрелка и переносят огонь на гребень вала. Мне приходится переползать с места на место, высовываться, очень быстро прицеливаться и стрелять.

Это такая игра, смертельно опасная, но очень увлекательная. Называется – «угадай, где». Пока я выигрываю. Еще трое кашгарцев отправляются к гуриям, или кто там у них развлекает обитателей эдемских садов? Впрочем, с чего я взял, что покойные заслужили рая? Быть может, их уже подгоняют вилами к бурлящим котлам?

Какая ерунда лезет в голову… Снизу передают очередной штуцер. Так, в прошлый раз я двигался влево, значит, теперь нужно вправо. Стоп! Это слишком просто, это легко просчитывается. А вот там, где я уже был, кашгарцы меня явно не ждут. И я ползу к тому месту, откуда стрелял минуту назад.

Упираясь носками сапог в землю, выглядываю. Та-ак, господа бандиты перешли в атаку. Разумно. На ходу постреливая, кашгарлыки бегут к валу. Тем лучше. Точнее, проще. Все, игра в угадайку закончились. Началась другая – кто быстрее.

Привстаю на одно колено, и меняя штуцеры, веду беглый огонь по противнику. По мне стреляют, я стреляю – все честно. Пули кашгарцев несколько раз попадают в вал возле моих ног. Я даже чувствую, как земля вздрагивает, когда в нее вонзаются кусочки металла.

– Порох! – сообщает снизу Нефедов. – Порох и бочку принесли!

Я спускаюсь к нему и махандам. Мешочков с порохом – целая куча. Вполне хватит для претворения моего плана в жизнь. Решение надо принимать быстро – кашгарцы на подходе. Указывая на бочку, обращаюсь к Нефедову:

– Игнат! Плотно загрузи ее порохом вперемежку с камнями. Пару мешочков с порохом оставь. Камни больше кулака не клади. Давай, быстрее, быстрее! И скажи остальным – пусть зарядят все штуцеры и уходят.

Профессор, укладывая мешочки в бочку, переводит мои слова махандам. Князь, естественно, никуда уходить не собирается. Риши тоже – он хочет своими глазами увидеть чудо пророка Пилилака. Ну, а дружинники, конечно же, не могут оставить правителя и главного жреца.

Я разрываюсь между стрельбой по кашгарцам, контролем за работой Нефедова и переговорами с упрямым князем. Чувствую – от былого хладнокровия не остается и следа. Начинаю психовать. Это очень плохо. Маратыч учил нас: стрелок обязан всегда, при любых раскладах, иметь холодную голову. Стреляя в тире, мы не очень понимали смысл этой фразы – ну, подумаешь, разволнуешься перед парой последних выстрелов, когда нужно добирать баллы, подышишь – да и успокоишься.

А вот теперь, на поле боя, я даже не мозгами – всем организмом понимаю, что имел в виду мой тренер. Холодная голова – это прежде всего отсутствие гнева, суетливости, злобы, словом, тех эмоций, что могут привести к гибели.

Подхожу вплотную к сидящему на земле князю, смотрю в его прозрачные глаза и делаю короткий и понятный жест рукой в сторону крепости. Он недовольно дергает ртом. Над нашими головами свистят пули – кашгарцы уже совсем близко.

Бочка наполнена, – к нам на четвереньках подползает Нефедов.

Надо плотно закрыть ее крышкой.

Профессор переводит. Князь отдает распоряжения. Потом он приказывает своим людям уходить. Слава богу!

С заряженным штуцером высовываюсь из-за вала – и тут же ныряю обратно. Очередь косит траву на гребне. Кашгарцы буквально в двадцати метрах! Идут густой цепью, с М-16 наперевес.