Текст книги "Амамутя. Путь огненного бога (СИ)"

Автор книги: Сергей Саканский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Первая встреча с угрешами

На реке никому ни до кого нет дела. На реке ты в гуще событий и одинок одновременно. И суда, идущие мимо, везущие целые толпы людей, и берега, порой также полные толпы – все это кажется лишь изображением на стене туннеля…

Деревня, обозначенная на карте Деллы – начальная точка их «экспедиции», находилась в нескольких километрах к западу от устья канала имени Москвы. Придется сделать небольшой крюк против течения, а затем снова вернуться к Дубне.

Иван предвкушал вход в Иваньковское водохранилище, где он сможет поднять, наконец, парус.

– Зачем парус, если есть мотор? – поинтересовалась Делла, когда он сказал ей об этом.

– Не мотор, а двигатель, – ответил Иван. – Ты знаешь, сколько он жрет горючего?

– Ну, как машина, наверное. На сто километров пути…

– Да не на километры здесь считается, а в час. Гораздо больше машины. Она часто идет накатом, по инерции. Либо под горку. А этому, – Иван хлопнул ладонью по крыше каюты, – надо постоянно преодолевать сопротивление воды.

Делла глянула за борт через плечо, блеснув на солнце волосами. Удивилась:

– Вроде, скользит, как по маслу.

– Ха! Это видимость. Чисто мое изобретение. Я придумал совершенно уникальные обводы для моих судов. Вода так отлетает от бортов, что кажется, будто мы идем с гораздо большей скоростью, чем есть на самом деле.

– Опять хвастаешь?

– Да не в этом дело! Это чисто коммерческая идея, чтобы набить цену за эффект. Покупатель, конечно, знает истинную скорость, но видит и саму красоту движения…

– Вот-вот, капиталист несчастный! Не в красоте для тебя дело, а в деньгах.

Иван мысленно махнул рукой. Так и увидел себя машущим, хотя руки спокойно и тяжело лежали на штурвале. И еще он отвернулся, также мысленно. Как убедить эту максималистку, что он совсем не такой, каким она его видит? И красота важна, и творчество, и прибыль. Три ипостаси, которые сосуществует в великолепной мирной гармонии…

Несколько позже он представил, что весь этот разговор мог быть совершенно другим.

– Зачем парус, если есть мотор? – спрашивает Делла.

– А зачем баня, если есть ванна? – отвечает Иван.

Идея идти под парусом Делле явно не понравилась. Вдруг она спросила:

– А какого цвета у тебя парус? Белый, небось…

– Вовсе нет, – ответил Иван. – Он такой же, как палуба и каюта, все цвета нашего «Джинса» в полной гармонии.

– Неужели желтый?

– Совершенно верно.

Это известие почему-то сильно взволновало девушку. Впрочем, она быстро овладела собой и проговорила:

– Красота, должно быть… Не терпится мне посмотреть на наш парус!

Ждать ей пришлось недолго. Выйдя в водохранилище, Иван заглушил мотор. Ветер не попутный, поэтому придется идти с достаточным креном. Он проверил утварь на камбузе, осмотрел каюту, поправил предметы, которые могли свалиться. Впервые понадобилась реальная помощь Деллы: в одиночку собрать и установить мачту было, конечно, возможно, но нелегко.

Иван поставил грот, тот победоносно хлопнул, и катер, который теперь уже можно было называть швертботом или даже яхтой, ощутимо потянуло вперед.

– Фантастика! – воскликнула Делла, глядя на изогнутое, ярко-желтое полотно паруса, которое и в воде отражалось, и лицо девушки окрасило в солнечный цвет.

– Ну, понимаешь теперь, зачем парус?

– Для красоты! – немедленно ответила Делла.

– И для тишины…

Теперь, без постоянного гула двигателя, они слышали лишь шум волн и поскрипывание снастей. Иван отвел яхту далеко от берега, и берег стал синим, дымчатым.

– Куда это мы? – вдруг встревожилась Делла, развернув свою карту. – Ты не забыл про первую деревню?

– Деревня вон за тем мысом. И мы идем как раз туда.

Через полчаса они причалили. Деревня стояла на обрыве, который уже изрядно подъел крайний ее дом. Внизу были мостки для полоскания белья, для рыбалки и лодок. Таковых, правда, не наблюдалось, по крайней мере, живых: одна бурмантовка лежала на дне затопленная.

Еще издали Иван увидел какого-то человека, который спускался по земляной лестнице, часто поглядывая на идущий к берегу парусник. Иван свернул грот и завел мотор, подрулив к дощатому настилу, по другую сторону от затопленной лодки. Нос «Джинса» скользнул по илу и песку. Внутри бурмантовки блеснул золотистым брюхом и быстро перемахнул через борт молодой сазан.

Деревенский житель стоял на причалишке в ожидании, когда ему бросят канат. Приняв его, он привязал конец к свае небрежным бабьим узлом. Вот тебе гостеприимство, совершенно неожиданное для речной деревушки… Иван спрыгнул на скрипучие доски, молча перевязал узел на паловый и только потом подошел к встречающему и протянул руку, назвав свое имя.

Мужик чему-то усмехнулся и представился ответно:

– Гералодад.

– То есть? – не понял Иван.

– Ты говоришь: Иван, а я говорю: Гералодад. Можно Герман или просто Гера.

– Неужели угреш?

– Так точно.

– И что – вся ваша деревня – угреши?

– Нет, двое нас. Я и жена.

Иван посмотрел на Геру с удивлением. Надо же: первый, кто им встретился, как раз и оказался тем, кто был им нужен.

– Так что, заходите. Моя хата как раз с краю.

Повернувшись, он стал подниматься по глиняной лесенке.

– Странное дело, – сказал Иван Делле, прыгнул на палубу и запер каюту.

Девушка, казалось бы, вовсе не была удивлена таким совпадением и также стала подниматься за угрешем, который, как говорится, зверем на ловца прибежал.

В его старой избе, готовой свалиться в реку, жена вытирала полотенцем руки. Она только что достала из духовки большой круглый пирог.

– Мы ненадолго, – сказал Иван, разглядывая ее.

– С рыбой, что только с утра поймали, – флегматично промолвила она.

Сели за стол. Ситуация казалась сюрреалистической.

– Я и поймал, – добавил Гера.

На столе образовалась бутылка водки, большая миска с новорожденными огурцами, что женщина принесла с огорода. Выпили все, в том числе, и Делла. Гера сразу накатил по второй.

– Ничего, у меня их достаточно запасено, – хозяин ободрил, как казалось ему, Ивана, который с беспокойством оглянулся на свою спутницу.

– Я вообще-то за рулем, – напомнил Иван, хрупая огурцом, но в все же потянулся за рюмкой.

– Антиквариат, между прочим, – проговорила Делла, также хрупая.

– Где? – не понял хозяин.

– Да рюмочки эти зеленые. А нет ли у вас, любезнейший, еще каких-нибудь старинных вещей?

– Мы б купили, – сказал Иван.

– Хитрый какой! – заявил Гера. – Купили… Я вам и так отдам.

Иван выпучил на него глаза, не понимая, что за юмор у этого человека.

Женщина тут же встала, ушла в горницу и вернулась, неся на ладони баночку из-под леденцов, что также было антиквариатом в нашем мире. Эти деревенские жители не имеют привычки выбрасывать вещи. Баночка, купленная кому-то на день рожденья в пятидесятых годах, до сих пор исправно служила семье.

Содержимым баночки оказалось ожерелье. Собрано оно было из камушков, именно такого рода, как браслет Деллы и печатка Ивана. Девушка с напускным равнодушием курила, выдыхая дым через нос. Иван видел, как дрожит ее коричневая сигарилья, грозясь осыпать пеплом скатерть.

– Сколько? – спросил Иван, у которого почему-то пересохло в горле.

Гера тихо усмехнулся.

– Да забирайте. Она, – он кивнул на жену, – все равно уже это не носит.

Женщина, как по команде, извлекла из кармана фартука маленький кружевной платочек и завернула в него свое украшение.

Тайнопись

Они вернулись на борт слегка обалдевшие. Барабан, оставшийся за сторожа, встретил их частым стуком хвоста о кормовую банку.

– Не думала, что это будет так просто, – сказала Делла, бесцеремонно разобрав ожерелье и высыпав камушки на платочек.

Она быстро сложила из них композицию, которая читалась примерно так: носительница сего волшебного амулета встретит суженого прежде своих сестер и первой в роду выйдет замуж.

Иван смотрел на нее, не решаясь заговорить о том, что его беспокоило: все думал, что Делла заговорит сама. Нет, не заговорила…

– Тебе не показалось, что эти люди какие-то странные, да и сама встреча?… – наконец спросил Иван.

Делла пожала плечами.

– Люди как люди… Просто обыкновенные угреши.

– С чего это он вдруг под занавес стал рассказывать народные предания?

– Наверное, как угреш угрешам.

– Возможно. Это ты сказала им, что мы тоже угреши? Когда успела шепнуть?

– Я не говорила. А надо было?

– И я не говорил. Просто его самого спросил, угреш ли он… Может быть, рыбак рыбака? Гм, издалека…

Иван задумался. Перед глазами возникла картина: обрыв, дом над обрывом. Гера ковыляет по глиняной лестнице… С самого начала его насторожило одно обстоятельство. Казалось, что Гера на самом деле почуял, что они приближаются, на самом деле увидел их издалека.

Делла игралась с камушками до поздней ночи, складывая их то друг с другом, то с теми, которыми владела прежде.

Иван долго не мог заснуть, думая о семье, с которой они сегодня общались, о странном поведении обоих супругов…

Насытившись, Гера откинулся на спинку стула, взглядом спросил у Деллы покурить – это диковинное, коричневое, взорвал спичку, затянулся, с непривычки закашлявшись… Внезапно начал низким прочувственным голосом повествователя:

– Однажды Амамутя шел вдоль берега реки. Навстречу ему – пьяный дервиш. Он, конечно, узнал Амамутю. И помнил, что тот может выполнить любое его желание, при условии, что встретит его лицом к лицу на тропе. Это закон. Ну, говори, что тебе нужно! – сказал Амамутя. Он мог исполнить любое его желание, любое! – Гера поднял палец вверх и замолчал, оглядывая присутствующих. – Он мог осыпать его золотом и драгоценными камнями, мог послать ему самую красивую в мире невесту. Но чего же хотелось дервишу больше всего на свете?

– Ему хотелось выпить! – весело воскликнула Делла, кивнув на бутылку.

– Правильно! – сказал Гера, уже разливая по рюмкам. – И дервиш попросил у великого Амамути штоф водки.

Иван недоумевал, чего это вдруг хозяин стал потчевать их этой историей. Более того, его жена, едва они выпили, начала свое:

– Однажды Амамутя…

Так, неторопливо перебивая друг друга, они рассказали несколько легенд, часть из которых Иван знал. Впрочем, порой они были с весьма существенными вариантами, словно детские страшилки. Вот когда бы Делле мог понадобиться диктофон…

Иван стал думать об угрешах вообще. Что это за народ, к которому он принадлежит? Почему угрешей на свете так мало?

Насколько он понимал в истории, письменность была только у больших народов: руны древних славян, например. Но угреши имели собственную письменность, причем, ни на что не похожую. Когда была придумана кириллица, то древнеславянский язык стали записывать ее символами. Наряду с кириллицей действовала и глаголица… Иван вдруг пришел в сильное волнение. Он вспомнил, где видел знак, изображенный на изнанке камня из его собственного перстня.

Осторожно откинул одеяло и сел на койке. На ощупь нашел компьютер и включил. В свете монитора проявилась обстановка каюты и спящая Делла. Ее лицо, расслабленное сном, казалось не таким красивым. Он проникся нежностью к ней и рассматривал ее, пока грузился компьютер. Да, нежностью. Именно такой – не всегда в форме, не всегда неотразимой и должна быть жена…

Иван набрал в поисковике «глаголица» и через минуту уже рассматривал этот мертвый алфавит. Вот оно! Глаголическую надпись он видел во время тура по Европе, в одном из соборов Загреба… Дерево с двумя плодами. Буква называется «иже» или «I». Примечание: какая из этих букв соответствует кириллическим «И» и «I», у исследователей единого мнения нет…

Делла сказала, то этот символ обозначает «жизнь». Но почему он взят из глаголицы?

Эта мысль вернулась к нему и утром. Прежде чем встать за штурвал и вывести катер из устья, расположенного сразу за мысом неподалеку от деревни угрешей, Иван вызвал ту статью, которую читал вчера. Еще одна буква из глаголицы нашлась на камушках Деллы. В статье были ссылки – арамейское письмо, эфиопское письмо, коптское письмо, брахми. Ивана вдруг посетила смутная догадка… Он открыл все эти страницы и уже без удивления увидел, что знаки письменности угрешей заимствованы отовсюду. Это могло иметь только один смысл:

– Это не письменность, – сказал Иван. – Это – шифр.

– С чего ты взял?

– Да просто не может быть такой письменности. Вот, смотри, – он двинул по столу камушек, – явно китайский иероглиф. Ощущение, что некто, желая создать тайнопись, не стал выдумывать собственные знаки, а просто набрал из разных алфавитов готовые.

– Тогда какой же язык зашифрован в этих письменах?

– Как ты и говоришь, язык народа угреш.

– А у народа угреш нет ли какой-либо другой письменности?

– Наверное, нет.

– Точно – нет. Тогда какая же это тайнопись? Это и есть письменность угрешей.

Делла смотрела на Ивана насмешливо. Он сказал:

– Все равно остается загадкой такое смешение знаков. Вот что я думаю. Письменность угрешей была создана искусственно и создана одним человеком. Возможно, в не столь отдаленные времена. В те времена, когда народ уже примкнул к славянам и говорил на их языке.

– А у меня другое мнение. Почему ты думаешь, что некто заимствовал символы из разных грамот? Что, если наоборот?

– Тогда выходит, что угреши – самый древний народ на Земле. Но это не так.

– Откуда ты знаешь, что не так? Что мы вообще знаем о нашем народе?

– Знаем мало. Но сами эти символы кое-что говорят. Получается, что первая письменность на Земле была создана угрешами. И язык наш – это и есть праязык, от которого произошли все остальные. И письменность придумали мы. Из которой потом все взяли по чуть-чуть. Но такого не может быть.

– Да почему не может-то? – повысила голос Делла. – Очень даже может.

– Сомневаюсь. Потому что символы уж больно разнородные, чтобы изначально существовать в одном алфавите. Вот, например, – Иван двинул под руку Деллы камушек. Взять этот иероглиф. А ну-ка…

Он нащелкал в окошке поисковика «китайские иероглифы», полистал. Делла переместилась на его сторону стола и тоже смотрела в монитор, подперев голову кулачками.

– Вот он. Этот знак означает «вход».

Символ состоял из двух букв, похожих на «р», обращенных друг у другу зеркально.

– Точно, вход! – воскликнула Делла. – Так и есть на языке угреш. Это вроде как арка или дверь.

– Если в наш язык попал не только знак, но и само понятие, то это лишний раз доказывает, что перед нами не письменность, а тайнопись, хитроумный шифр.

– Чем бы это ни было, но я понимаю эти знаки. Могу их читать.

– Кстати, откуда ты знаешь эту письменность?

– От бабули. У нее были книги, написанные на нашем языке.

– Прямо печатные книги, типографские?

– Нет. Рукописные.

– Они теперь у тебя?

– Нет. Всё сгорело. У нас в доме был пожар. Мать и отец, оба сгорели в этом пожаре. Я играла на улице, потому и уцелела.

Иван молча глянул на девушку. Странная догадка пришла ему в голову.

– Вы жили в деревне, как и мы?

– Нет. Скорее, в маленьком городке.

– Где именно?

– В Нижегородской области. Город Васильсурск.

– Остановимся, конечно! Там, я знаю, очень красивые места…

– Нет, – нахмурилась Делла. – По моим сведениям, там больше не осталось ни одного угреша. Были соседи, но съехали лет десять назад.

– И тебе не хочется посмотреть свою малую родину?

– Нет, – угрюмо сказала Делла. – Сейчас там, как и везде, выросли красные новорусские коттеджи. Видеть этого не хочу.

Все это время Иван раздумывал: спросить или не спросить? Наконец, решился:

– Делла, а от чего сгорел дом?

– От молнии, – быстро ответила Делла, и Иван понял, что она лжет.

Они замолчали надолго. Просто сидели рядом. Делла перебирала камушки, Иван смотрел на ее руки.

Неужели с нею произошло то же самое? Получается, что пиромания – это не только его наследственная болезнь. Вдруг этому подвержены все угреши? Возможно ли, что нация обладает какой-то специфической физиологией, такой, что все ее представители могут заболеть одним и тем же психическим расстройством? Что-то подобное встречается и среди других народов, например, одни вспыльчивые, страстные, другие – холодные, сдержанные. Русские, угреши и другие северные народы способны подолгу сдерживать эмоции, а кавказцы, арабы, турки – чуть что, хватаются за кинжал.

– Я никому не рассказывала об этом, – вдруг произнесла Делла, глядя на свои руки и камушки на столе.

Иван подумал, что сейчас она признается, что также подожгла свой дом, но ее слова были боле неожиданными и страшными.

– Я играла во дворе, когда начался пожар. Дом вспыхнул быстро, словно куча сухого сена. Сбежались соседи, выплескивали в огонь воду ведрами, но напрасно. Мать и отец ужасно кричали, потом вдруг замолчали: сначала она, потом он. И в этот момент из пожарища выползли две пламенные змеи.

Иван слушал с напряжением. То, что вылетело из огня, он всю жизнь называл про себя «огненным червем». Делла, природная поэтесса, нашла другие слова.

– У этих змей были лица. Страшные. Искаженные болью и ужасом. Они посмотрели на меня. Это были мои отец и мать.

– Ты сказала, что сбежались люди. Они что – тоже видели этих змей?

– Да. Но не видели лиц. Потому что родители обратились только ко мне, а длилось это всего мгновенье.

– Огненный торнадо, – проговорил Иван, – явление очень редкое. Гм, редкое…

Почему же это редкое явление произошло одновременно с обоими? Иван не видел тогда лица своей матери: просто ему показалось, что червяк посмотрел на него. Но у Ивана с детства было плохое зрение.

– Странно, что с нами обоими произошло одно и тоже, – сказал он.

– То есть? – Делла вскинула удивленные глаза.

Иван в нескольких словах рассказал о своем пожаре.

– Я тоже видел одно из этих существ, – закончил он. – Но не думаю, что у него было лицо моей матери. Ты уверена, что видела именно своих родителей?

– Это были точно мои родители, – сказала Делла. – А огненные смерчи – это души погибших в огне людей…

Одно из двух: либо ей почудились лица отца и матери, либо он сам не увидел тогда лица.

– Твой дом загорелся от молнии? – спросила Делла.

– От молнии, – дурным эхом повторил Иван.

– Все это как-то связано с самой тайной угрешей, тебе не кажется?

Иван вдруг подумал, что такое лицемерие с ее стороны – нонсенс. Если она на самом деле сожгла своих родителей, то вряд ли бы стала сейчас развивать тему «молнии». Тогда теория национальной пиромании разваливается. Он свою мать поджег – это Иван знал. Дом Деллы действительно сгорел от молнии.

– Делла, я не пойму. Почему родители не выбежали из горящего дома?

– Не знаю. Может быть, заклинило дверь.

– Сомнительно. Они могли бы разбить окна.

– Не знаю! – уже крикнула она. – Закроем эту тему.

Иван молча вышел в кокпит, взялся за штурвал. Тронулись. Через дверь каюты он видел Деллу, сидевшую над своей красной тетрадью, смотревшую поверх сущности вещей из-под дрожащих ресниц… В этот самый момент в двух метрах от него рождались какие-то стихи, которые люди будут, может быть, и через сто лет читать, а эту красную тетрадку, исписанную мельчайшими, размером с клопа буквами, станут перепродавать на аукционе, как письма Ван Гога, за какие-то безумные сотни тысяч фунтов, и станет она предметом сохранения капитала людей, чьи дедушки и бабушки сейчас еще посещают или прогуливают лекции в Кембридже и Оксфорде.

Иван подумал: а что если «молния» была в обоих случаях? Тогда не только возвращается тайна угрешей, причем, на более серьезном и загадочном уровне, но и с него снимается вина в убийстве.

Что он, в сущности, помнил? Играл со спичками. Загорелся дом. Он выбежал и машинально запер дверь. Или случайно захлопнул, он уже сомневался в собственном воспоминании… Так ли это все было на самом деле?

Память играет с нами порой странные шутки. Вот одно наблюдение. Ивану казалось, что он хорошо помнит мультики, которые смотрел в детстве. У них с матерью телека не было, но жители дома напротив разрешали ему смотреть. Он хорошо помнил зимние вечера, когда на потолке комнаты появлялось бледное мерцание, идущее от соседских окон, и он бежал по тропинке туда, и то же мерцание колыхалось на снегу… Так вот, пересматривая эти мультики сейчас, когда любой мультик легко взять в интернете, он с удивлением обнаружил, что многие кадры не соответствуют его воспоминаниям. То есть, совершенно нет в тех старых лентах тех кадров, которые просто стояли перед его глазами, яркие, точные… Тогда он и подумал, что, может быть, и воспоминание имеют то же самое свойство? Может быть, и не было его руки со спичкой над растущим кругом огня?

Возможно, в обоих случаях была именно молния. А спички в руках ребенка – это всего лишь совпадение, случайность, за которую он казнил себя всю жизнь?

В тот день Делла выкурила полпачки своих сигарилий. Вообще, она курила мало и редко, по две-три штуки в день, только когда сильно волновалась или писала стихи. Иногда вообще могла обойтись без курева: это и позволяло ей щеголять столь дорогими коричневыми палочками. Иван посчитал: при таком расходе она тратит денег на курево в три-четыре раза меньше, чем заядлый курильщик дешевых сигарет. Вот и стала понятной одна из ее тайн: мысль о том, что она только прикидывается бедной. Нет, она и была бедной поэтессой, питавшейся манной небесной…

Иван вспомнил, как она разжигала одну от одной во время их первой встречи в ресторане… Увы, не внезапная влюбленность в средних лет господина привела ее в такое состояние, а боязнь за успех операции, творчество мысли: как перевести разговор в нужное русло, как подвести бизнесмена к теме путешествия по реке… Манипуляторша несчастная!