Текст книги "Реликвии и скоровища французских королей"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Вопрос девятый. Большинство историков отмечают двойственную позицию сестры дофина Марии-Терезы-Шарлотты, впоследствии герцогини Ангулемской, по вопросу о том, мог ли он остаться в живых. Следует учесть, что она о смерти матери, тети и брата узнала одновременно уже после Термидорских событий. Не случайно французский историк Андре Кастело называет ее «самой несчастной женщиной нашей истории». По выходе из тюрьмы дочь казненного короля написала Людовику XVIII письмо, скорбя о гибели отца и матери. О смерти брата ей к тому времени было прекрасно известно, однако в письме о нем не было ни слова. После ее смерти остались письма ее доверенному лицу, барону де Шарле, из которых видно, что она все же не была уверена в смерти брата, надеялась, что ему удалось спастись, но с появлением каждого нового лжедофина эти надежды таяли. В 1849 году она написала в начале своего завещания: «Я вскоре воссоединюсь с душами моего отца и моей матери». Почему она вновь даже не упомянула о своем брате?

Вопрос десятый. Во время вскрытия ребенка, умершего в Тампле, доктор Пеллетан извлек у умершего сердце и бережно хранил его все эти годы. После Реставрации он пытался предложить его и герцогине Ангулемской, и Людовику XVIII. Оба отказались. Почему?

Вопрос одиннадцатый. Тогда же комиссар Дамон срезал у ребенка прядь волос. И вновь августейшие особы отклонили попытки вручить им эту реликвию. Кроме того, когда впоследствии было проведено ее сравнение с прядью, хранившейся у Марии-Антуанетты, экспертиза показала, что образцы не имеют ничего общего. Был ли комиссар Дамон обманщиком, или причина здесь кроется гораздо глубже?

Перечень подобных вопросов можно было бы продолжать еще долго. Но есть и еще один – самый главный вопрос: почему ни при одном из последующих режимов права Людовика XVII, если он остался жив, не были признаны?

* * *

Крайне интересными и еще более добавляющими вопросов выглядят три источника информации.

Первым источником является найденная в Национальном архиве Франции записка одного из ближайших сподвижников Людовика XVIII герцога де ля Фара, умершего в 1829 году.

Герцог де ля Фар в 1791 году вынужден был эмигрировать из Франции, и вплоть до 1814 года он постоянно находился рядом с графом Прованским, будущим королем Людовиком XVIII, который поручал ему различные дипломатические миссии и доверял управление своими финансами. После Реставрации герцог де ля Фар вернулся на родину и стал архиепископом Санса, затем пэром Франции и, наконец, кардиналом.

Записка герцога де ля Фара содержит следующие сведения:

1. О подозрительной смерти доктора Десо, знавшего королевскую семью еще до революции и лечившего дофина в Тампле.

2. О том, что европейские державы с крайним недоверием отнеслись к известию о смерти Людовика XVII.

3. О расследовании, проведенном английским правительством, по результатам которого оно весьма прохладно встретило известие о том, что граф Прованский провозгласил себя новым королем Франции.

4. О том, что об исчезновении дофина знал маркиз Франсуа-Клод де Буйе, один из верных слуг правящей династии, который готовился встречать Людовика XVI во время неудачной попытки бегства из Франции. После провала задуманной операции де Буйе бежал в Швецию, затем вступил в ряды армии принца Конде и, наконец, удалился в Англию, где и умер в 1800 году.

5. О том, что 16 декабря 1799 года герцог Бурбонский, отец герцога Энгиенского, в 1804 году расстрелянного по приказу Наполеона, и сын знаменитого принца Луи-Жозефа Конде, командовавшего армией роялистов-эмигрантов, писал своему отцу: «Уже начал ходить слух о том, что юный король Людовик XVII не умер».

Вторым источником являются выдержки из лондонских газет от 12 декабря 1799 года, содержащие информацию о Людовике XVII. В них написано:

«Говорят и, по большей части, в этом уверены, что несчастный Людовик XVII до сих пор еще жив. Он был подменен ребенком того же возраста, неизлечимо больным золотухой, которую объявили болезнью юного принца. Этот ребенок был помещен в Тампль, где и продемонстрировали его тело, покрытое язвами, вместо тела королевской жертвы. В соответствии с этим рассказом Людовик XVII жив, но где он? Никто этого не знает, кроме тех, кто реально об этом осведомлен. Когда, где и как он должен появиться, зависит от хранителей этой важной тайны.

Можно напомнить, что в соответствии с официальным сообщением, исходящим от правительства Франции, ребенок умер в июне 1795 года от золотухи. Следует вспомнить также, что вся Европа отказалась поверить, что этот ребенок, в котором столь многие были заинтересованы, умер от золотухи, тогда как ни дом Бурбонов, ни Австрийский дом никогда не были поражены этой болезнью, и Людовик XVII не мог ею заразиться.

Все думали, что Людовик XVII был отравлен. Придерживаясь того же мнения, британское правительство распорядилось, чтобы один из лучших врачей, которого мы здесь не называем, проанализировал официальное сообщение. Этот врач пришел к тому, что ребенок не мог скончаться от указанной болезни. За несколько дней до смерти или до того, как тело было выставлено в Тампле, скоропостижно скончался известный хирург Десо. Один из журналистов рассказал, что знал Десо, он был честным человеком, не способным на низкий или злой поступок. Каков же мог быть этот низкий или злой поступок? Он не хотел позволить отравить Людовика XVII, и, как тогда говорили, он отрицал, что королевский ребенок мог заболеть такой болезнью. Известно, что маркиз де Буйе открыто писал своему сыну, что у него есть основания верить, что юный король жив».

Третьим источником является книга Шарля-Луи-Эдмона де Бурбона «Право преемственности Людовика XVII. Доказательства», изданная в Сент-Этьенне в 1998 году. Книга эта представляется тем более ценной, что она была написана человеком, много лет пытавшимся доказать в судебном порядке, что его предок, Карл-Вильгельм Наундорф, и был чудом спасшимся из тюрьмы дофином.

Во введении к этой книге Шарль-Луи-Эдмон де Бурбон ставит следующие вопросы:

1. Почему Наундорф, не имевший никаких подтверждающих его происхождение документов, смог жениться?

2. Почему Людовик XVIII так ни разу и не ответил на письма Наундорфа?

3. Почему герцог Беррийский, единственный из царской семьи, кто поверил Наундорфу, был убит в 1820 году?

4. Почему именно в 1824 году был сфабрикован судебный процесс, стоивший Наундорфу трех лет тюрьмы?

5. Почему герцогиня Ангулемская даже не пожелала встретиться с Наундорфом, объявившим себя ее братом?

6. Почему Наундорф был так хорошо осведомлен о фактах, имеющих отношение к детству настоящего дофина?

7. Почему из всех так называемых «лжедофинов» Наундорф был единственным, кто не просто провозгласил себя наследником престола, но и добивался судебного расследования по этому поводу?

8. Почему на Наундорфа было столько покушений?

9. Почему Голландия официально признала Наундорфа наследником французского престола, а его детей – членами королевской семьи?

* * *

В мае 2000 года в журнале «Point de vue» была опубликована одна прелюбопытная статья. Она называлась «Одиссея королевского сердца». В ней утверждалось, что доктор Филипп Пеллетан, который участвовал во вскрытии трупа ребенка, умершего в Тампле, воспользовался невнимательностью своих коллег и похитил сердце дофина. Он завернул его в носовой платок, а вернувшись домой, поместил в хрустальную вазу со спиртовым раствором. Через несколько лет сердце мумифицировалось, и доктор спрятал его в шкафу у себя в кабинете.

В 1810 году ученик доктора Пеллетана Жан-Анри Тилло украл драгоценную реликвию у своего учителя. Через пару лет он умер от туберкулеза, но перед смертью распорядился вернуть сердце дофина доктору Пеллетану. После Реставрации доктор Пеллетан несколько раз пытался вступить в контакт с Бурбонами, но безрезультатно. Никто из царствующих особ не заинтересовался его информацией и не пожелал с ним встретиться.

В 1829 году Филипп Пеллетан умер, а перед смертью передал реликвию архиепископу Парижскому. Во время революции 1830 года архиепископство было разграблено. Ваза с сердцем дофина была разбита, а само оно осталось валяться в песке среди осколков. Шесть дней спустя остатки реликвии были найдены сыном доктора Пеллетана Филиппом-Габриэлем Пеллетаном, тоже медиком по профессии.

В 1895 году Эдуар Дюмон, наследник доктора Филиппа-Габриэля Пеллетана, умершего в 1879 году, передал сердце дофина дону Карлосу, герцогу Мадридскому, претендовавшему на трон в Испании и во Франции. Реликвия была помещена в замок Фрохсдорф возле Вены. В 1975 году внучки дона Карлоса доверили сердце герцогу де Боффремону, который, в свою очередь, поместил его в склеп собора Сен-Дени в Париже.

Как видим, ваза с сердцем дофина неоднократно переходила из рук в руки, и вообще вся эта история выглядит настолько невероятной, что каждому лучше самому решать, верить в нее или нет…

* * *

В 1999 году профессор Лувэнского католического университета в Бельгии Жан-Жак Кассиман и профессор университета германского города Мюнстера Берндт Бринкманн провели анализ ДНК этого самого мумифицированного сердца. Причем провели они анализ независимо друг от друга. Затем аналогичной процедуре они подвергли сохранившиеся образцы волос королевы Марии-Антуанетты и двух ее сестер. Эти же волосы сравнили с ДНК прямых наследников казненной королевы Анны Румынской и ее брата Андре де Бурбон-Пармского. Сопоставив результаты анализов, ученые установили, что десятилетний мальчик, который умер 8 июня 1795 года в парижской тюрьме Тампль, действительно являлся французским королем Людовиком XVII, сыном Марии-Антуанетты. Эти недавние исследования европейских ученых, похоже, окончательно опровергли версию о чудесном спасении Людовика XVII из тюрьмы и подмене его неизвестным ребенком.

Результаты проведенной в 1999 году экспертизы получили достаточно широкий резонанс. Отчеты о ней опубликовали многие ведущие газеты, но нашлись и те, кто не поверил этим отчетам.

Разберемся сначала, что такое ДНК? ДНК – это так называемая дезоксирибонуклеиновая кислота, являющаяся носителем генетической информации. Она присутствует в крови, волосах, слюне, костях и в любой клетке. Действительно, каждая клетка содержит в своем ядре всю генетическую информацию о человеке. Из самого малого количества биологического материала можно выделить фрагменты ДНК и копировать их до получения нужного для анализа объема. Полученное изображение называется генетическим кодом. ДНК практически невозможно разрушить, она присутствует даже в материалах, которым несколько тысяч лет.

Анализ ДНК умершего в Тампле ребенка был проведен. Он дал вполне определенный результат, но этот результат ничего не доказывает.

Что показал этот анализ? Он показал, что «очевидно доказано, что сердце принадлежит ребенку, близкому Марии-Антуанетте и ее семье». Ну и что? А кто доказал, что исследованное сердце принадлежит именно нашему Луи-Шарлю де Бурбону?

Например, оно вполне могло принадлежать старшему сыну Людовика XVI Луи-Жозефу-Ксавье, умершему в 1789 году. Во всяком случае, историк Филипп Делорм в книге «Правда о Людовике XVII» приводит факт, что сердце старшего сына Людовика XVI было утеряно в 1817 году и до сих пор не найдено.

Таким образом, анализ генетического кода не всегда может остановить полемику между специалистами. Вопрос, чья ДНК была подвергнута анализу, все равно остается открытым.

Глава девятая. Великая камея Франции

Самая большая в мире камея хранится ныне в Кабинете медалей Национальной библиотеки в Париже. Она сделана из плоского сардоникса (одной из разновидностей ленточного агата, состоящего из чередующихся белых и черных полос) размером 31×26,5 сантиметра. На ней с ювелирной тонкостью изображено более двадцати фигур, скомпонованных в три горизонтальных пояса.

Специалисты датируют эту камею началом I века н. э., то есть временем правления римского императора Тиберия, преемника императора Августа. В середине камеи на троне изображен сам Тиберий – атлетически сложенный мужчина с большими глазами и прямым носом. Рядом с ним – знатная римлянка (скорее всего, это мать Тиберия Ливия Друзилла) и два молодых воина, сыновья знаменитого полководца Германика, пасынка Тиберия. Тут же находится Агриппина и маленький Калигула. Над центральной группой – покойный император Август на крылатом Пегасе, с ближайшими родственниками. Внизу – рельефные изображения побежденных германских и дакских воинов с женщинами и детьми.

Жан-Тристан де Сент-Аман в своих «Исторических комментариях», изданных в 1635 году, пишет:

«Считается, что эта реликвия была сделана через сорок лет после смерти Августа».

Исходя из того, что первый римский император Август умер в 14 году н. э., можно заключить, что камея была изготовлена где-то в 54–55 годах.

Фактически именно Жан-Тристан де Сент-Аман и дал полное описание изображенного на камее. По мнению этого исследователя XVII века, на камее показаны «почести, воздаваемые Тиберием Германику по его возвращении из похода в Германию». Он же описывает и каждый персонаж, а также то, что с ним связано и происходит.

Все фигуры на камее тщательно проработаны, величественны и благородны, а пленные враги полны скорби и почтения. К сожалению, имя ее творца неизвестно.

* * *

У этой камеи очень сложная история, которую легко можно было бы положить в основу настоящего детективного романа. За свою почти 2000-летнюю историю она много раз меняла хозяев и государства и, конечно же, ее похищали. История этого удивительного резного камня складывалась примерно так.

Когда Древний Рим пришел в упадок, на стыке Европы и Азии, на месте небольшого греческого города Византион, в 334 году основали столицу Восточной Римской империи, будущий Константинополь. Император Константин хотел сделать из этого города, построенного по образу и подобию Рима, второй Рим. Началось бурное строительство, появляются один за другим поражающие роскошью мраморные дворцы, сверкающие золотом храмы, большие площади, форумы, термы, широкие улицы и гигантский ипподром. В Константинополь была перевезена личная казна императора. В ней среди римских золотых монет всех эпох, сосудов из золота и серебра, драгоценных камней и других сокровищ оказалась и Большая камея.

В апреле 1204 года армия крестоносцев захватила Константинополь. Город грабили в течение трех дней. Уничтожались величайшие культурные ценности; дворцы и дома, церкви и храмы, усыпальницы, парки и сады – все было разорено. Были повреждены мраморные колонны, разбиты и искалечены бесценные античные статуи. А с императорской трибуны ипподрома сняли и увезли в Венецию четверку бронзовых коней, покрытых золотом (они до сих пор украшают портал знаменитого собора Святого Марка). Крестоносцы не знали пощады.

Современник тех страшных событий маршал Шампани Жоффруа де Виллардуэн в своей хронике «Завоевание Константинополя» отмечает:

«Со времени сотворения мира никогда не было в одном городе захвачено столько добычи».

В эти тяжелые для Византии дни исчезло и множество хранившихся в Константинополе реликвий, в том числе и Большая камея. К тому времени она стала массивнее – ее окружала оправа, покрытая драгоценными камнями и жемчугом. В углах оправы находились сделанные из эмали изображения евангелистов Марка, Матфея, Луки и Иоанна.

После разграбления города на месте Византийской была создана Латинская империя, на трон которой был посажен уже известный нам граф Балдуин Фландрский.

* * *

Точных данных о том, как камея попала в руки императора Балдуина, нет. Однако точно известно, что он постоянно нуждался в деньгах и «уступил» за немалую сумму несколько христианских реликвий французскому королю-крестоносцу Людовику IX Святому. Среди святынь – Тернового венца Иисуса Христа, частицы Животворящего Креста, на котором он был распят, – и прочих реликвий была, по-видимому, и Большая камея. Во всяком случае, в 1341 году в списке ценностей аббатства Сен-Дени уже значилась эта уникальная резная картина на камне. Правда, в регистрационной записи ее смысл был передан иначе. Монахи посчитали, что камея изображает триумф Иосифа, которого, как утверждает Библия, возвысил египетский фараон.

А через два года, по распоряжению короля Франции Филиппа VI из рода Валуа, правившего в 1328–1350 годах, камею передали в дар римскому папе Клименту VI.

В то время резиденция римских пап находилась во Франции, в городе Авиньоне. Климент VI имел богатую казну, а французский король, готовясь к войне с Англией (в истории она известна под названием Столетняя война), очень нуждался в деньгах. Римский папа в очередной раз предоставил королю значительную сумму денег. По всей видимости, Большая камея, отправленная в дар Клименту VI, служила чем-то вроде знака благодарности короля за эту помощь.

Но прошло время, и ситуация изменилась. Упали доходы римских пап, по-прежнему находившихся в «авиньонском плену», и пришла пора продавать церковные ценности. В результате Большую камею приобрел французский король Карл V Мудрый, правивший в 1364–1380 годах. Реликвию вновь передали в королевское хранилище аббатства Сен-Дени, отметив это событие на золотой оправе резного камня. В праздничные и торжественные дни камею забирали из сокровищницы часовни и во время процессии носили вместе с другими реликвиями.

После этого камея довольно долго находилась в Сен-Дени, а потом королева Екатерина Медичи подарила ее своему старшему сыну Франсуа (будущий король Франциск II). С тех пор драгоценная реликвия переходила от одного наследника престола к другому как символ грядущей власти.

* * *

Как мы уже говорили, монахи, не разбиравшиеся в искусстве, одеждах и привычках Древнего мира, считали, что на камне изображена сцена библейского сказания об Иосифе, а не римский император со своими близкими. И только в 1620 году муниципальный советник Николя-Клод Фабри де Пейрек, большой знаток и собиратель произведений искусства, усомнился в библейском сюжете камеи, и он рассказал об этом в одном из писем знаменитому фламандскому художнику Петеру-Паулю Рубенсу.

Александр-Жюль-Антуан Фори де Сен-Венсан по этому поводу пишет:

«Открытие де Пейрека преисполнило его радостью: он не ограничился тем, что рассказал об этом Жерому Алеандру и Лоренцо Пиньория; он написал также своим друзьям в Германии, Англии и Голландии, в частности, Рубенсу, страстному любителю гравюр на камне. Когда этот великий художник прибыл в 1625 году в Париж, чтобы писать картины для Люксембургского дворца, он захотел посмотреть на чудесное изделий и зарисовал его».

В самом деле Петер-Пауль Рубенс был страстным коллекционером и великолепным знатоком античного искусства. Приехав в Париж, чтобы писать картины из жизни французских коронованных особ, он осмотрел камею и зарисовал ее, а рисунок подарил де Пейреку. По нему, кстати, потом Люка Востерманн изготовил гравюру, которая помещена теперь почти во всех энциклопедических словарях.

* * *

Прошло время, и о Большой камее как-то забыли. Долгое время о ней вообще никто не вспоминал. Лишь в мае 1791 года король Людовик XVI обнаружил ее, пришел в восторг и приказал поместить для всеобщего обозрения в Кабинет медалей Национальной библиотеки.

А в начале XIX века реликвия привлекла внимание некоего гражданина Шарлье – человека без определенных занятий. Этот Шарлье и до революции слыл весьма странным типом. Он сбежал из дома и прибился к шайке воров, но при этом все добытые деньги вечно тратил на книги и билеты в музеи. А уж когда для показа были выставлены «бывшие королевские сокровища и ценности, награбленные у французского народа», Шарлье и вовсе стал целыми днями пропадать на «осмотрах». Большая камея в буквальном смысле поразила его в самое сердце. Он стал часами стоять около витрины и строить планы ее похищения.

Член Института Франции и хранитель Кабинета медалей Национальной библиотеки Обен-Луи Миллен пишет:

«Сначала он хотел устроить взрыв при помощи бочонка с порохом, а потом воспользоваться паникой, чтобы прикрыть свое преступление. Но потом он подумал, что это может быть опасно для него самого, и решил, что лучше будет просто украсть драгоценную реликвию. Он прекрасно понимал, что одному ему не справиться, а посему он вступил в Парижскую гвардию, чтобы найти себе сообщника. В этом он преуспел, и в его замысел был вовлечен местный кучер. Тот прикрепил под своим фиакром длинную стойку, которую он снял с лесов, которыми был окружен строившийся дом на улице Полонь. Потом он доставил ее на место преступления. К ее концу был прикреплен крючок, к нему привязали веревку с узлами, и всю эту конструкцию поставили у стены в аркаде Кольбер.

Когда Шарлье предпринял все необходимые действия, чтобы подготовить подъем по стене, вдруг показался патруль. Его партнер дал ему знак, и они оба пристроились к стене, будто отправляя естественную надобность. Патруль прошел мимо, ничего не заподозрив, и Шарлье смог подняться, предварительно повесив замок на дверь охранников-пожарников, комната которых находилась под аркадой, чтобы те не могли его увидеть, если кому-то вздумалось бы выйти на улицу. Пока он выдавливал стекла, которые он предварительно покрыл смолой, чтобы осколки не падали и не гремели, фиакр его сообщника ездил вокруг и отвлекал внимание соседей. Кража удалась, и воры скрылись».

Произошло это в ненастную ночь с 16 на 17 февраля 1804 года. На следующее утро в Париже только и было разговоров, что о краже ценностей из Кабинета медалей. Невероятно, но факт: одним из первых посетителей музея, выразившим его служителям свое сочувствие, был Шарлье! Он так вдохновенно клеймил «негодяев-воров», что его слова даже попали на страницы парижских газет.

По словам Обена-Луи Миллена, дело террориста Жоржа Кадудаля «привлекало тогда все внимание полиции, и преступление Шарлье долгое время оставалось нераскрытым».

* * *

А затем Шарлье стал распродавать похищенное. Золотые вещи были тайком проданы в Англии. А вот с камеей похититель не спешил расстаться. Для начала он вынул все драгоценные камни из золотой оправы, а металл переплавил. Потом он йоехал в Амстердам, тогдашнюю столицу ювелиров, и продал там камею. После этого по городу поползли слухи об удивительном резном камне. Естественно, дошли они и до французского консула. Тот решил проверить услышанное и собственными глазами увидел похищенную драгоценность. После этого в дело вмешался французский посол Шарль-Луи Юге, маркиз де Семонвилль. Он отдал необходимые распоряжения, подключил свои связи, и вор был арестован. Через несколько часов Шарлье уже находился в тюрьме, а бесценная камея была возвращена в Париж.

* * *

В то время в Париже как раз короновался Наполеон Бонапарт, а он, как известно, проявлял особый интерес ко всему «истинно царскому». Понятно, что резная камея, да еще с изображением римских императоров, пришлась весьма кстати. Реликвии оказали исключительное внимание – заделали трещинки, почистили, навели блеск, а потом поместили в позолоченную оправу, изготовленную во входящем в моду пышном стиле ампир (от фр. empire – империя).

Именно Наполеон, любивший все великое, назвал уникальный резной камень «Великой камеей Франции» (Grand Camée de France).

Хранить ее стали во дворце Тюильри.

Очередной поворот в истории Большой камеи случился в 1832 году, когда новый король Луи-Филипп, пришедший к власти в результате Июльской революции, низвергшей Бурбонов, в порядке показной демократичности «разжаловал» ее. Камею лишили позолоченной оправы и вновь отправили в Кабинет медалей Национальной библиотеки. Там камея получила инвентарный номер Babelon 264, и там она находится и по сей день (лишь в годы Второй мировой войны камею и другие драгоценности для спасения от гитлеровцев временно вывезли на юг Франции).