Текст книги "Маркиз де Сад. Великий распутник"
Автор книги: Сергей Нечаев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
От себя добавим, что несправедливость по отношению к маркизу не могла не выглядеть нелепой, ведь половая распущенность аристократов и придворных в те времена переходила всякие границы. Наверное, власти просто решили, что настал момент обуздать подобное поведение, и маркиз де Сад оказался наиболее удобным "козлом отпущения".
При этом даже у самого Людовика XV в Версале имелось "гнездышко", в котором он регулярно уединялся с девушками, специально приготовленными для него мадам де Помпадур. И кстати говоря, там все развивалось по той же схеме, что и у маркиза де Сада: особым вниманием у короля пользовались молодые сексуально активные женщины из простонародья, и в их присутствии король выдавал себя за некоего польского пана.
Это контролируемое маркизой де Помпадур "гнездышко" у короля носило название "Олений парк". По сути, это был тот же "маленький домик", что и у маркиза де Сада. И подобные "маленькие домики" – результат испорченности нравов XVIII века – имелись у многих дворян. Это раньше "парочки", желавшие пошалить, просто удалялись в один из кабачков на берегу Сены, подальше от центра. Теперь же все изменилось…
Об "Оленьем парке" чего только не рассказывали. Большинство историков утверждало, что там был своего рода гарем, в котором Людовик XV устраивал свои чудовищные оргии. Некоторые даже утверждали, что это было огромное строение в восточном стиле с большим ухоженным садом, цветущими полянами, сказочными павильонами и стадом пугливых ланей, которых так любил преследовать похотливый монарх.
На самом деле все обстояло совершенно иначе. "Олений парк" – это старое название Версальского квартала, построенного во времена Людовика XIV на месте дикого парка времен Людовика XIII.
Вот что пишет в своих "Исторических достопримечательностях" Жозеф Ле Руа, который в 1864 году был служащим версальской библиотеки и провел собственные исследования, касающиеся этого квартала:
"Людовик XIII купил версальские владения и заказал строительство небольшого замка, чтобы оказаться среди лесов, окружавших это место, и спокойно предаться любимому развлечению – охоте. Прежде всего, он позаботился о разведении недалеко от своего жилища зверей для этих потех. Среди лесов он выбрал место, куда были приведены олени, лани и другие дикие животные. По его приказу там возвели стены, несколько сторожевых павильонов, и это место получило название "Оленьего парка".
"Олений парк" включал все пространство между улицами Сатори, Росиньоль и Святого Мартина (то есть между сегодняшними улицами Сатори, авеню де Со, улицей Эдуарда Шартона и маршала Жоффра).
При Людовике XIV "Олений парк" вначале был сохранен, а город состоял из Старого Версаля и нового города, образуя один Нотр-Дамский приход.
Прожив несколько лет в Версале, Людовик XIV к 1694 году увидел, с какой быстротой разрастался созданный им город. Пришлось пожертвовать "Оленьим парком". Людовик XIV приказал снести стены, вырубить деревья, разрушить сторожевые постройки, выровнять почву. Проложили улицы, разбили новые площади. Участки здесь получили в основном выходцы из королевского дома. Но в царствование Людовика XIV на новой территории были возведены лишь отдельные строения".
После смерти Людовика XIV Версаль в течение нескольких лет оставался в запустении – здесь ничего нового не строили. Но когда сюда переселился Людовик XV, а с ним вернулся и многолюдный двор, со всех сторон стали прибывать новые жители. Население Версаля, в котором после смерти Людовика XIV жили лишь двадцать четыре тысячи человек, в первые пятнадцать лет правления Людовика XV почти удвоилось. С неимоверной быстротой возводились дома и в "Оленьем парке". Население этого квартала стало таким многочисленным, что назрела необходимость разделить приход на две равные части и создать новый, образующий сегодня квартал, или приход Сен-Луи.
Действительно, многочисленные любовницы короля отбирались теперь в "Оленьем парке" под личным руководством маркизы де Помпадур. Предпочтение отдавалось гем, кто и не пытался вообразить, будто может рассчитывать на нечто большее, чем просто увлекательная интрижка. Маркиза ревностно следила за тем, чтобы женщины, появлявшиеся в жизни короля, исчезали прежде, чем они успеют запустить свои коготки в его сердце. Да и сам Людовик XV был вполне согласен с такой постановкой вопроса: от других женщин ему нужна была только постель, и заблуждаться на этот счет никому не следовало. Что же касается области серьезных чувств, то это была прерогатива его фаворитки, и всем остальным дорога туда была заказана.
Людовик XV. Художник Л.-М. ван Лоо
Итак, все находилось под полным контролем маркизы де Помпадур, и ни одна из любовниц ничего не требовала и не задерживалась в домике дольше чем на год.
Некоторые французские биографы Людовика XV делят его любовниц на два ранга – больших и малых. Последние, часто сменяясь, никак не нарушали влияния настоящих фавориток. Но маркиза де Помпадур пошла дальше: она, приняв на себя заведование увеселениями короля, сама регулировала отбор и поставку своему повелителю молодых, а нередко и просто малолетних, любовниц. Причем подбирала она их по строгим критериям: они должны были быть красивыми, глупенькими и не иметь влиятельных мужей, которые могли бы устроить скандал. Скандалов Людовик XV не любил.
Король появлялся в "Оленьем парке" инкогнито, и девушки принимали его за некоего важного господина, возможно, за родственника королевы из Польши. Впрочем, он не просто спал с этими девушками – он ухаживал за ними, поил лучшими винами, угощал изысканными обедами… А потом неожиданно бросал, стараясь сделать расставание как можно менее болезненным для обеих сторон. После того как мимолетная страсть короля к очередной красотке улетучивалась и оставалась без последствий, девушку, снабдив при этом приданым, выдавали замуж, и ей оставалось лишь хранить воспоминания о бурном, хотя и краткосрочном романе с высокопоставленным вельможей, обратившим на нее внимание. Если же дело кончалось появлением ребенка, то после его рождения младенец вместе с матерью получал весьма значительную ренту.
Между прочим, от семей, желавших пристроить своих дочерей в столь перспективное "учебное заведение", как "Олений парк" (после его окончания иногда выдавалось до ста тысяч ливров), не было отбоя, так что предварительный отбор многочисленных претенденток вскоре пришлось вверить заботам дотошного начальника полиции Николя-Луи Беррье (Веггуег).
Король был очень доволен: теперь он мог менять партнерш, когда ему вздумается, и были они на любой вкус – маленькие и высокие, пухленькие и худющие, молчаливые и болтливые, блондинки и брюнетки… А мудрая учредительница "Оленьего парка" осталась самым влиятельным и добрым его другом. Так маркиза де Помпадур сумела сохранить место официальной фаворитки Его Величества.
Что же касается "маленького домика" маркиза де Сада, то он со свойственной ему неразборчивостью приводил туда актрис и простых публичных девок, случайно встреченных им на панелях Парижа. Как утверждает Анри д’Альмера, "он любил быстроту в развязке, и потому его победы были в большинстве не в избранном обществе; от тех, на кого обращал внимание, он требовал только молодости, красоты и покладистого характера".
Удивительно, но на фоне наиболее отвратительных и жестоких эпизодов, имевших место в "Оленьем парке", нанесение маркизом де Садом нескольких ударов плеткой какой-то там Розе Келлер представлялось просто невинной забавой. Более того, когда на смену маркизе де Помпадур пришла мадам дю Барри, выяснилось, что и та, когда у нее возникало подобное желание, могла высечь любую из своих прислужниц.
Тем не менее, так называемое "дело Розы Келлер" получило еще более шумный общественный резонанс, чем истории с Жанной Тестар.
НА СВОБОДЕ
В конце августа 1768 года Рене-Пелажн, получив на руки разрешение повидаться с мужем, отправилась в Лион. Она была уверена, что ему придется пробыть там очень и очень долго. Однако 16 ноября король вдруг отдал приказ об освобождении маркиза де Сада. Правда, это было условное освобождение. Маркизу предписывалось отправиться в Лакост и оставаться там. В результате, проклиная в душе Розу Келлер и законы, поставившие «задницу шлюхи» выше его личной свободы, он принял эти условия, и двери темницы распахнулись.
В романе "Алина и Валькур", являющемся автобиографией маркиза де Сада, мы можем найти его следующие возмущенные строки:
"Только в Париже и Лондоне эти презренные твари находят поддержку. В Риме, Венеции, Неаполе, Варшаве и в Петербурге их спрашивают, когда они обращаются к суду, заплатили ли им? Если нет, то требуют, чтобы им было уплачено: это справедливо. Жалобы на дурное с ними обращение не принимаются, а если они вздумают докучать суду со всякими сальностями, их заключают в тюрьму. Перемените ремесло, говорят им, а если оно вам нравится, терпите его шипы.
Публичная женщина – это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатил. С ней, раз ей заплачено, все дозволено и законно".
Однако возмущение возмущением, но теперь маркизу предстояло стать образцовым мужем и примером поведения в аристократическом обществе.
И он честно попытался им стать: в 1769 году (27 июня) у него даже родился второй сын – Донасьен-Клод-Арман. Тем не менее при первой же возможности он покинул Лакост. Несмотря на запрет короля жить в Париже, маркиз де Сад разыграл страшный приступ геморроя, от которого страдал на самом деле, и обратился с просьбой о получении соответствующего медицинского лечения. И ему позволили поселиться вблизи от Парижа, где он мог оставаться до тех пор, пока будет избегать общества.
Говоря о втором сыне, следует отметить, что зачат он был, без всякого сомнения, во время одного из посещений Рене-Пелажи своего мужа в крепости Пьер-Ансиз. Это свидетельствует о том, что заключение маркиза не выглядело таким уж строгим.
Кстати сказать, обоих мальчиков мадам Кордье де Лонэ де Монтрёй полюбила до самозабвения, проявляя при этом ревность собственника, ставшую для их отца главной причиной многих неприятностей.
Как мы уже говорили, из армии маркиз де Сад ушел в 1763 году, когда был заключен мир, но при этом он не оставлял надежды когда-нибудь возобновить военную карьеру. В результате в июле 1770 года он объявил о своем намерении вернуться на службу – в Бургундский кавалерийский полк, в чине капитана.
В армию, в Компьень, Донасьен де Сад прибыл в начале августа и представился офицеру, временно командовавшему полком, но не без удивления вдруг услышал, что его никто не ждал. Как оказалось, руководство полка оказалось не готовым принять к себе человека, вытворявшего с женщинами "подобные вещи".
Тем не менее 13 марта 1771 года маркиз получил звание полковника кавалерии. Точнее, его чин назывался "местр-де-камп" (mestre de camp), что дословно переводится как «магистр лагеря». По сути, так при Старом режиме назывался чин шефа полка, и во французской кавалерии этот чин сохранялся до самой революции 1789 года[9]9
После революции этот чин стал называться «шефом бригады».
[Закрыть]. И что характерно, чин этот покупался, то есть свободно передавался тому, у кого находились на это деньги.
А 17 апреля 1771 года появился на свет третий ребенок маркиза де Сада. Это была дочь, которую назвали Мадлен-Лора.
К маленькой дочке маркиз не проявлял особой нежности. Он отмечал, что Мадлен-Лора слишком проста и глупа. В конце концов она стала вызывать у него столько же разочарования, как и его второй сын[10]10
Мадлен-Лора умерла в 1844 году, не оставив наследников.
[Закрыть].
В том же 1771 году маркиз де Сад подвергся краткосрочному аресту за долги. Он пробыл под стражей в парижской тюрьме Фор-л’Эвек в течение восьми дней. Из заключения его выпустили 9 сентября.
После этого он занялся делами в замке Лакост: ремонтом его комнат, оборудованием театра, наймом актеров. Все это время рядом с ним, помимо жены, находилась и ее сестра Анн-Проспер. Более того, считается, что не подошла к концу и зима 1771–1772 года, как маркиз де Сад уговорил свояченицу разделить с ним постель. Похоже, это и в самом деле случилось до того, как следующим летом это дело выплыло наружу.
Как мы уже говорили, из двух сестер младшая выглядела намного интересней. К тому же она обладала и большей свободой в сексуальном плане.
Естественно, Рене-Пелажи была свидетельницей этой связи, которую при желании можно было бы назвать кровосмесительной. Вопрос о том, оставалась ли она только сторонней наблюдательницей или была соучастницей, до сих пор остается спорным. Во всяком случае видимых попыток вмешаться в отношения мужа и сестры Рене-Пелажи не предпринимала.
15 января 1772 года маркиз де Сад пригласил некоего местного дворянина на премьеру своей пьесы, которая состоялась 20 января в самодеятельном театре замка Лакост. Как видим, он воплощал свои фантазии не только в постели, но и на сцене. А в середине июня маркиз де Сад вместе со своим лакеем Арманом Латуром уехал из Лакоста в Марсель – якобы с целью изыскания денежных средств.
Там он остановился в гостинице "Трез Кантон" (Treize Cantons) и тут же отправил лакея на поиск и девушек легкого поведения.
"МАРСЕЛЬСКОЕ ДЕЛО "
27 июня 1772 года в десять часов утра маркиз де Сад, одетый в серый фрак на голубой подкладке и розовые панталоны, вместе со своим лакеем поднялся в комнату девицы Мариетты Борелли. Комната находилась на верхнем этаже дома, и там гостей ждали еще три девицы, которых звали Марианна Ложье, Марианна Лаверн и Маргарита Кост. Предстояла «вечеринка».
Мариетте Борели было двадцать три года, Марианне Ложье и Маргарите Кост – по двадцать лет, а Марианне Лаверн – восемнадцать.
В качестве "обязательной программы" девицам (то есть проституткам, и тут не нужно себя никак обманывать) были предложены активное и пассивное бичевание, а также анальный секс, от которого девушки, если верить их словам, отказались. Также маркиз де Сад настоятельно рекомендовал "дамам" употребление неких анисовых конфет со шпанской мушкой.
Чтобы было понятно, так называемая шпанская мушка – это препарат, содержащий кантридин, оказывающий раздражающее действие на урогенитальные и анальные слизистые оболочки. По этой причине в те времена принято было считать, что шпанская мушка обладает возбуждающим действием. Соответственно, чтобы препарат не выглядел слишком отвратительным, к нему добавляли эссенции аниса и сахара. Кстати сказать, снадобье это было широко известно в Европе, но при этом ни для кого не было секретом, что чрезмерное употребление шпанской мушки очень опасно, а сам препарат в "Энциклопедии" 1751 года был отнесен к числу ядов. Понятно, что маркиз де Сад никого не собирался травить. Он просто хотел возбудить проституток и простимулировать их "слизистые оболочки", а для этого значительно увеличил дозу препарата с риском вызвать внутреннее кровотечение…
Он и в самом деле настаивал на анальном сексе, предлагая за это луидор, но Марианна Лаверн отказалась. Тогда он достал пергаментный рулон с воткнутыми в него булавками, загнутыми на концах, и предложил отхлестать его этим странным предметом. Девица нанесла три удара, но продолжать отказалась. Но и маркиз де Сад не собирался упускать возможность повеселиться.
Маргарита Кост проявила к предложению определенный интерес, и маркиз де Сад накормил ее своими "анисовыми конфетами". Но и она отказалась от анального сношения. И Марианна Ложье тоже. Она взяла в рот несколько "конфет", но тут же их выплюнула.
После этого маркиз де Сад опрокинул Марианну Лаверн на кровать и задрал ей юбку. В это время Арман Латур пристроился сзади. Потом наступила очередь остальных, а по окончании каждая получила по шесть ливров…
На следующий день в полицию поступила жалоба от Маргариты Кост. У нее имели место сильные боли в желудке, сопровождавшиеся тошнотой и головокружением, и она заявила, что считает себя отравленной упомянутыми "конфетами".
А 1 июля поступили жалобы и от других проституток, которые тоже страдали от болей в желудке. Они сделали вид, что возмущены поведением своих клиентов.
Естественно, по заявлениям было проведено расследование. На самом деле, анальные сношения широко практиковалось в то время в борделях, но вот отравление – это было очень серьезно. За такое преступление полагалась смертная казнь.
В дело вмешалась Рене-Пелажи. Она приехала лично и заплатила приличную сумму Маргарите Кост и Марианне Лаверн, и те тут же подписали отказ от своих показаний. Тем не менее судебная процедура была продолжена, и королевский прокурор обвинил маркиза де Сада в отравлении и содомии, а Латура – в содомии.
Приговор суда был оглашен 3 сентября 1772 года, и оба были приговорены к покаянию на паперти перед кафедральным собором, где они должны были опуститься на колени, босые и с веревкой на шее, а потом их должны были отправить на эшафот на площади Сен-Луи. Там маркизу должны были отрубить голову, а его лакея, в силу его более низкого происхождения, – повесить. Затем их тела следовало бросить в огонь, и после сожжения прах должен был быть развеян по ветру.
Но преступники успели скрыться. На суд они не явились, а посему были осуждены заочно. Причем маркиза де Сада признали инициатором отравления.
11 июля был проведен обыск в замке Лакост, но виновных не оказалось и там. И тогда было принято решение провести казнь заочно. В результате, 12 сентября 1772 года соломенные чучела маркиза де Сада и Латура были сожжены на площади Проповедников в Экс-ан-Провансе.
Кстати сказать, Анн-Проспер последовала за маркизом в бегство. Правда, уже 2 октября 1772 года она возвратилась в Лакост к своей сестре. И, тем не менее, решение маркиза взять с собой Анн-Проспер оказалось роковым, ибо с тех пор могущественная мадам де Монтрёй, не простившая зятю того, что он обесчестил ее вторую дочь (да и всю семью вместе с ней), стала его не просто противником, а заклятым врагом, готовым на все, чтобы отомстить.
А 27 октября маркиз де Сад приехал в Шамбери (Савойя) и остановился в постоялом дворе "Золотое яблоко".
Там он называл себя графом де Мазан, но его истинное имя едва ли осталось неизвестным. Да и обнаружить его местопребывание не представляло никакого труда.
Замок Миолан. Гравюра XVIII в.
В конечном итоге, 8 декабря 1772 года, по приказу герцога Карла-Эммануила III Савойского[11]11
Савойя (историческая область на юго-востоке Франции) сначала входила в состав Бургундии. В 1032 году она вошла в состав Священной Римской империи, став в 1416 году герцогством. И лишь в 1792–1794 гг. Савойя была оккупирована французскими войсками.
[Закрыть], маркиз де Сад вместе с Арманом Латуром был арестован. Для этого дом, где они находились, окружили солдаты. Застигнутый врасплох, маркиз де Сад не оказал сопротивления и без слов сдал находившееся при нем оружие, шпагу и два пистолета.
На другое утро его доставили в замок Миолан, в Сен-Пьер-д’Албиньи, расположенный на вершине высокого холма над долиной Изера.
Де Сада поместили в камеру, откуда открывался великолепный вид на Альпийские горы, после чего его оставили наедине со своими собственными мыслями.
Отметим, что и здесь не стоит думать, что маркиза бросили в страшную темницу. Пищу ему доставлял прямо в камеру местный трактирщик. Он же приносил дрова, свечи, а также мебель: деревянную кровать, стол, зеленое покрывало на стол, кувшин для воды, белую фарфоровую раковину, зеркало, чашку и тарелку, ночной горшок, стакан, три матраса, комод, восемнадцать полотенец, две простыни и т. д.
Его не обвиняли ни в каком преступлении, и никто даже не собирался выслушать его. С одной стороны, здесь он находился вне пределов досягаемости французского законодательства. По с другой стороны, никакого публичного скандала и выдачи иностранному государству никому в Савойе допускать не хотелось: и так называемый "граф де Мазан" мог оставаться в заточении в Миолане до бесконечности, а йогом вообще исчезнуть из памяти современников.
ПОБЕГ ИЗ ТЮРЬМЫ
Понимая все это, в ночь с 30 апреля на 1 мая 1773 года маркиз де Сад все же решился на побег из Миоланской крепости вместе со своим лакеем Арманом Латуром и еще одним заключенным, Франсуа де Сонжи, бароном де л'Алле (Songy de l’Allée).
Последний был опытным и, как бы сейчас казали, профессиональным преступником-рецидивистом. В тюрьму он попал за ряд преступлений, и его послужной список включал даже попытку убийства и призыв к тюремному бунту. Он считался азартным игроком и отлично владел шпагой. Познакомились маркиз и барон в тюремном дворе, где заключенные проводили дневное время и имели возможность разговаривать друг с другом.
Подчеркнем, что маркиз де Сад в Миолане имел право бродить по подземелью замка, но в сопровождении офицера, который не должен был спускать с него глаз. Плюс он получил в бесплатное пользование столовую, а также вполне хорошо общался с господином Дюкло, лейтенантом крепости, который охотно поддерживал отношения с ним. А этот самый Дюкло имел квартиру в непосредственной близости от столовой, в которой окно имело решетку. А вот в квартире лейтенанта решетки не было, и окно там, выходя на заднюю часть крепости, находилось не на очень большой высоте.
Замок Миолан. Современный вид
Однажды вечером маркиз де Сад, Латур и барон де л’Алле ужинали. Потом, примерно в восемь вечера, повар захотел спросить, что им подать еще, но не нашел своих «клиентов» и посчитал, что они удалились в свою комнату, как обычно. На самом деле, Латур, по-прежнему остававшийся лакеем своего хозяина, зажег свечи в комнате маркиза де Сада, чтобы все думали, что он там с бароном. Но потом комната оказалась закрытой, и все подумали, что заключенные играют в карты, как это бывало довольно часто. В три часа ночи имело место то же самое, но из-за двери, когда в нее постучали, не доносилось ни звука. Тогда дверь взломали и увидели, что комната пуста. На столе лишь лежали два письма с извинениями за неудобства, причиненные побегом.
Оказалось, что маркиз де Сад и барон де л’Алле спрятались в столовой. Потом они перебрались в соседнюю квартиру лейтенанта Дюкло. А там через окно – на свободу. Внизу их уже поджидал местный житель, которого подкупила Рене-Пелажи, в течение уже нескольких дней находившаяся в окрестностях Миолана. Ну а он помог беглецам добраться до французской границы.
Продолжительность этого заключения составила 4 месяца и 20 дней.
НОВЫЙ КОРОЛЬ, НОВЫЕ ВРЕМЕНА
10 мая 1774 года умер король Людовик XV, имевший прозвище «Возлюбленный» (Le Bien Aimé).
В последние годы его правления многое в стране изменилось. В 1764 году умерла его фаворитка маркиза де Помпадур, и ее место заняла новая любовница – Мария-Жанна Бекю (по мужу – графиня дю Барри). Она, между делом, провела на место Этьена-Франсуа де Шуазеля герцога д’Эгийона, его полную противоположность.
Отличавшийся повышенной любвеобильностью Людовик XV умер от оспы, заразившись ею от очередной молодой девушки, присланной ему графиней дю Барри.
После этого место на троне занял 20-летний Людовик XVI, внук Людовика XV, единственный выживший сын дофина Луи-Фердинанда (он умер в 1765 году) и Марии-Жозефы Саксонской.
Людовик XVI был человеком доброго сердца и нерешительного характера. Кстати, дед не любил его за презрение к графине дю Барри и держал подальше от государственных дел. При этом он сумел, несмотря на придворный разврат, сохранить чистоту нравов, простоту и отвращение к чрезмерной роскоши.
Что же касается маркиза де Сада, то он в течение всего 1774 года находится в замке Лакост: он вынужден был соблюдать крайнюю осторожность, ибо над ним постоянно висела угроза ареста.
Впрочем, "крайняя осторожность" – это не о нашем герое. Уже весной следующего года его обвинили в похищении и совращении трех девушек, что еще более осложнило его положение. А 11 мая 1775 года некая Анна Саблонньер, по прозвищу Нанон, служившая в замке Лакост горничной, оказалась беременной от маркиза и родила в местечке Куртезон дочь, которая, однако, не прожила и четырех месяцев. Вслед за этим неугомонный маркиз под именем графа де Мазан отправился путешествовать по Италии.
Как ни странно, жена вскоре приехала к нему. Она решила не бросать его в трудные времена, но тот, кто думает, что он почувствовал к ней за это признательность, явно ошибается.
Обратно в Лакост маркиз де Сад вернулся лишь в ноябре 1776 года. Но при этом он не изменился и вновь, все с тем же цинизмом, принялся вести жизнь типичного эгоиста и развратника, каких, впрочем, во Франции тех времен (и это стоит подчеркнуть еще раз) было великое множество.
14 января 1777 года в Париже умерла мать маркиза де Сада Мария-Элеонора (урожденная де Майс-Брезе). Она умерла в возрасте 64 лет, в монастыре, куда удалилась еще при жизни своего мужа.
А через три дня после этого отец Катрин Трийе, которая имела прозвище Жюстина и работала в Лакосте служанкой, с громкими криками потребовал вернуть ему его дочь и выстрелил в маркиза де Сада из пистолета, но промахнулся. В это время маркиз еще не знал о смерти матери.
Договор о найме девушки на работу он заключил с ее матерью. Но 17 января вдруг заявился ее отец и громогласно объявил, что пришел вызволить свою "несчастную дочурку" из отвратительного места, которое ему бесстыдно выдали за приличный дом.
Подобным образом с маркизом еще никто раньше не разговаривал, и он заявил, что не может отпустить девушку до тех пор, пока она не отработает положенный срок и пока ей не найдут замены для работы по кухне.
Оказалось, что кто-то из прислуги, отработав некоторое время в Лакосте, рассказал, что хозяин дома предлагает слугам деньги за то, чтобы они соглашались удовлетворять его самые низменные сексуальные прихоти. Естественно, маркиз де Сад все отрицал, но отец Катрин схватил дочь за руку и потащил ее к воротам замка. Маркиз попытался их остановить, но разъяренный мужчина выхватил пистолет и выстрелил. Пуля пролетела в двух дюймах от его груди. А Трийе, грязно ругаясь, удалился, уведя с собой плачущую дочь.
В результате, маркиз узнал о смерти матери лишь 8 февраля, прибыв в Париж.
А 13 февраля 1777 года его вновь арестовали. Дело в том, что над ним продолжало висеть старое обвинение провансальского суда, и новые власти решили разобраться с этим.
И конечно же, тут не обошлось без "происков" его тещи, мадам Кордье де Лонэ де Монтрёй, которая сыграла в его судьбе поистине роковую роль, приложив все усилия, чтобы обладавший "странным" нравом зять как можно больше времени провел за решеткой. На самом деле, когда ее дочь и внуки получили титул де Садов (как мы уже говорили, один из древнейших во Франции), она сочла, что теперь предпочтительнее видеть зятя в заключении, чем продолжать терпеть его выходки.
В конце февраля 1777 года маркиз де Сад написал теще: "Из всех возможных обличий, которые могут принять месть и жестокость, вы поистине выбрали самое ужасное. Именно тот самый момент, когда я прибыл в Париж, чтобы попрощаться с умирающей матерью, с единственной мыслью о том, чтобы увидеть ее и обнять в последний раз, если она еще жива, или оплакать ее, если нет, вы избрали для того, чтобы снова сделать меня вашей жертвой! Увы! Я спрашивал вас в своем первом письме, найду ли я в вас вторую мать или тирана, но вы не менее трех раз оставляли меня без всяких сомнений в отношении вашего ответа! Значит, именно таким образом вы платите мне зато, что я утирал ваши слезы, когда вы потеряли отца, которым вы так дорожили? И разве вы не узнали в тот тяжелый час, что мое сердце так же чувствительно к вашему горю, как если бы это было мое собственное? <…>
Когда меня забирали, мне сообщили, что делают это лишь для того, чтобы ускорить мое дело, и поэтому мое заключение под стражу является необходимым. Но, откровенно говоря, неужели вы верите, что меня можно одурачить подобными разговорами? <…>
Разве не становится очевидным, что вы стремитесь к моему полному уничтожению, но не оправданию? <…>
Положение мое ужасно. Никогда еще – и вам об этом известно – ни моя кровь, ни мой рассудок не могли вынести заточения. Когда я находился в гораздо менее строгой изоляции – о чем вам также известно, – я рисковал своей жизнью, чтобы избавиться от этого рабства. Здесь у меня нет такой возможности, но у меня все еще остается то единственное средство, которого никто в мире не может меня лишить, и я воспользуюсь им в полной мере.
Из глубины своей могилы мать подает мне знак: я будто вижу, как она снова раскрывает мне свои объятия и призывает меня укрыться на ее груди в той единственной обители, которая у меня еще осталась. То, что я последую за ней так быстро, доставит мне утешение, и в качестве последней милости я прошу вас, мадам, чтобы меня похоронили рядом с ней.
Лишь одно сдерживает меня; я признаю, что это слабость, но должен раскрыться перед вами. Я бы хотел увидеть своих детей. Ибо я получил такое наслаждение, когда после встречи с вами смог повидаться с ними и сжать их в своих объятиях. Мои самые недавние несчастья не успокоили это желание, и, по всей вероятности, я унесу его с собой в могилу. Я вверяю их вашей заботе, мадам. Пусть даже вы ненавидели их отца, по крайней мере, любите их самих. Обеспечьте им образование, которое, если это возможно, сохранит их от тех несчастий, к которым привело отсутствие внимания к моему собственному воспитанию. Если бы они знали о моей печальной участи, нх души, созданные по образцу нежной души их матери, заставили бы их пасть перед вами на колени, и их невинные руки, воздетые в мольбе, вне сомнения, поколебали бы вашу непреклонность. Этот утешительный образ порожден моей к ним любовью, но он никоим образом не может повлиять на ход событий, и я спешу разрушить его из страха, что он может смягчить мое сердце в то время, когда мне более всего нужна стойкость".
Ответа от мадам Кордье де Лонэ де Монтрёй не последовало, а дальше события разворачивались следующим образом. В мае 1778 года король Людовик XVI позволил маркизу де Саду подать кассационную жалобу на приговор суда от 3 сентября 1772 года. По закону пересмотр дела был невозможен, но король лично повелел допустить это. В результате маркиз де Сад, сопровождаемый инспектором Марэ, прибыл в Экс-ан-Прованс. Там он вновь предстал перед высшим судом, и его защитником в этом деле выступил господин Жозеф-Жером Симеон. Его усилиями обвинение в отравлении было отвергнуто, но зато осталось обвинение в крайней степени разврата.
После этого маркиз де Сад в сопровождении полицейского эскорта был отправлен из Экса в Венсеннский замок – тот самый, что и сейчас находится на юго-востоке Парижа, тот самый, что печально "прославился" в марте 1804 года расстрелом по приказу Наполеона ни в чем не повинного герцога Энгиенского.
Однако по дороге маркизу удалось бежать, и 18 июля 1778 года он прибыл в Лакост. Но скрываться там долго у него не получилось: уже 26 августа Луи Марэ нашел маркиза и вновь взял его под стражу.