Текст книги "Далекие огни"

Автор книги: Сергей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава четырнадцатая

До прибытия поезда оставалось десять минут. Сергей Ростовский и Николай Осипов стояли на платформе и молча курили. Говорить ни о чем не хотелось.

– Не люблю провожать, – нарушил молчание доктор. – Нудное это занятие, словно клещами душу из нутра вытаскивают.

Стояло начало июня. Сергей к этому времени окончательно поправился и даже успел загореть. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочке, которых он не видел уже около года. Да, почти год минул со дня его исчезновения. Как они его примут? Наверное, уже давно вычеркнули из списка живых. Сердце бешено колотилось в груди, когда он представлял, как входит в подъезд своего дома, как поднимается по лестнице, как нажимает до боли знакомую кнопку звонка, как дверь открывается… Дальше его воображение буксовало. Сотни раз он прокручивал в голове эту картину, но так и не мог решить, кто же ему откроет дверь – дочь или жена? А если дома никого не окажется? Ведь у него даже ключа от собственной квартиры нет.

Где-то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.

Поезд опаздывал.

Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал – впереди его ждала встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.

– Не горюй, Николай, – похлопал он доктора по плечу, – не на век прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве-то?

– Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.

Наконец послышался шум приближающегося поезда.

Доктор встрепенулся.

– Ну все. Поезд уже на подходе. – Он стоял, не отрывая преданного взгляда от Сергея. – Ты только одно помни, мужик – у тебя здесь есть верный друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из-под земли достань! Понял?

Сергей кивнул.

– Найду, – твердо сказал он.

Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.

– Остановка поезда – две минуты, – сонно-монотонным голосом объявил диспетчер.

– Давай, что ли, обнимемся, – смущенно предложил доктор.

Друзья крепко обнялись.

– Ну будет, будет, – мягко отпихнул он Сергея. – А то опоздаешь.

Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.

– Если что, бей телеграмму! Примчусь! – крикнул вдогонку доктор.

Сергей лишь кивнул: комок, застрявший в горле, мешал говорить.

Поезд быстро набирал скорость. А на платформе таяла одинокая фигурка доктора с поднятой в прощальном жесте рукой.

Часть вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Глава первая

Москва встретила его духотой и жаром плавящегося асфальта. Июнь в столице выдался жарким, знойным, сухим, последняя гроза прогремела в московском небе уже более двух недель назад, и с тех пор ни единой дождевой капли не упало на раскаленную землю.

Сергей ничего этого не замечал. Одержимый одной только мыслью, прямиком с вокзала он помчался домой. Доктор снабдил его небольшой суммой денег, и поэтому он смог себе позволить взять такси. В кармане его лежал паспорт на имя Петра Суханова – документов, удостоверяющих его личность как Сергея Ростовского, он не имел. Ну ничего, успокаивал он себя, восстановление имени Сергея Ростовского – это лишь дело времени, здесь проблем быть не должно.

Объявлять заранее о своем приезде он не стал. Он и сам не знал, почему не отбил телеграмму Ларисе, смутно сознавая, что так будет лучше. Предпочел объявиться внезапно, свалиться, так сказать, словно снег на голову. Он нервно улыбнулся. Да, пожалуй, Лара скорее ожидает снега в эту июньскую жару, чем его появления.

Была суббота, и он надеялся застать семью дома. Лишь бы они не уехали на дачу!

Он нетерпеливо ерзал на заднем сидении такси, то и дело поглядывая на пробегавшую мимо нескончаемую череду домов, изредка рассекаемую широкими современными магистралями либо узкими старомосковскими улочками. Огромные рекламные щиты и электронные табло заметно разнообразили городской ландшафт, однако Сергей не любил этого агрессивного, чисто западного облика новой Москвы. Не хватало во всем этом чего-то исконно русского, самобытного, своего.

Такси мчалось сквозь душный город, неся Сергея навстречу его судьбе. Сердце глухо бухало в его груди, готовое разорвать тесную грудную клетку и вырваться наружу. Внезапно им овладел страх и не оставлял его уже до самого конца пути.

Он жил в Отрадном, на Станционной улице, в двух шагах от метро «Владыкино». Они занимали трехкомнатную квартиру – он сам, жена Лариса и их десятилетняя дочь Катя. Жили в достатке, имели двухэтажную дачу в Пушкинском районе, новенький «фольксваген», счет в одном из солидных российских банков. Подумывали купить еще один автомобиль – лично для Ларисы. Оба работали вместе в одной компании, он – помощником генерального директора, она – руководителем группы инновационных проектов. Оба имели прекрасное образование, целую кучу разных дипломов, сертификатов, аттестатов. Учились в Германии, Англии, проходили стажировку в Штатах. А познакомились они еще в те далекие годы, когда оба грызли гранит науки в Плехановском институте, или «Плешке», как обычно именуется это учебное заведение в определенных студенческих кругах. Потом – свадьба, рождение дочери, блестящая карьера и не менее блестящие виды на будущее… Словом, все у них складывалось прекрасно, пока…

Пока не случилось то, что случилось.

* * *

Уняв дрожь в руке, он коснулся пальцем кнопки звонка. Звонок отозвался мягким мелодичным звоном. Сейчас, сейчас дверь откроется, и…

Послышался звук отпираемого замка. Они дома! Воодушевленный удачей, Сергей собрался с духом и улыбнулся. Тяжелая металлическая дверь наконец мягко распахнулась.

Улыбка медленно сползла с его лица. На пороге стоял Павел, его старый друг и сослуживец. В его домашнем халате, его шлепанцах, с его электробритвой в руке. Мертвенная бледность разлилась по холеному лицу Павла.

– Ты!.. – полушепотом выдохнул он.

– Я, – внезапно спокойным, каким-то бесстрастным голосом отозвался Сергей. – Войти разрешишь?

– Да-да, конечно, – вдруг засуетился Павел, неуклюже пряча за спину руку с бритвой. – Лара! – крикнул он. – Ты только не волнуйся…

– Кто там? – донеслось откуда-то из недр квартиры, и от звука этого голоса у Сергея внезапно сжалось сердце.

Он бесцеремонно отстранил Павла и вошел в квартиру.

– Я вернулся.

Лариса стояла у зеркала в одном нижнем белье и собиралась примерять новый костюм. Костюм, которого раньше он у нее не видел.

Она заметила его отражение в зеркале и резко обернулась.

– Сережа…

Ни криков радости, ни слез облегчения, ни распростертых объятий – ничего за этим не последовало. Они стояли и молча смотрели друг на друга. Она была страшно бледна, и даже ровный густой загар (когда это она успела загореть?) не смог скрыть бледности ее красивого, словно сошедшего со страниц модного журнала, лица. А глаза… глаза смотрели на него так, словно видели перед собой выходца с того света. Которого не только никто не ждет – которого все давно уже забыли. Попросту вычеркнули из списка живых.

Он уже понял все. Здесь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы верно оценить ситуацию. Он здесь не нужен. Как говорится, третий лишний. А третий как раз он, Сергей Ростовский. Надежда, которой он жил – и только ею одной – последний месяц, растаяла, словно дым. Ему вдруг стало стыдно за самого себя, за то, что он оказался в этом дерьме по самые уши.

Лариса инстинктивно прижала костюм к груди, стыдливо прикрывая свою полунаготу. Он усмехнулся. Что ж, совершенно естественно, когда перед тобой стоит чужой человек. А вот перед Павлом (краем глаза он заметил, как тот торчит в дверном проеме и нервно крутит шнур от электробритвы) ей стыдиться нечего: он свой. Член семьи, можно сказать. Дерьмо собачье.

– Я вернулся, Лариса, – тихо произнес он.

Колени ее подогнулись, и она медленно опустилась в кресло.

– Я рада, – чуть слышно отозвалась она, не отрывая от него широко открытых глаз, и вдруг всхлипнула. – Целый год прошел… Прости…

Сергей скривился в улыбке и махнул рукой. Ладно, мол, что сейчас об этом говорить, прошлого не воротишь.

– Я… ждал. Ждал этой встречи… надеялся… И ты прости… – Слова, словно тяжелые камни, с трудом просачивались сквозь его глотку.

– Сереженька, что же ты наделал…

Павел наконец дал о себе знать.

– Мы думали, ты погиб. Все так думали, – уточнил он. – Столько времени не давал о себе знать. Где ты пропадал, черт побери? Почему не сообщил?

– Не мог. Там, где я оказался, не было телефона.

– Не язви. Дело серьезное, сейчас не до шуток.

– Халат мой сними. И бритву положи на место.

Павел смутился и быстро выскочил из комнаты.

Лариса словно очнулась. Быстро натянула на себя костюм.

– Почему, почему все так получилось? – быстро проговорила она. – Ты так внезапно исчез… Почему? Зачем? Оставил меня, Катюшу…

Он едва сдержался, чтобы не разрыдаться.

– Я… я бы никогда тебя не оставил, Ларочка, если бы…

– Где ты был?

– Далеко отсюда, очень далеко.

– Но почему?.. – вопрос рвался из ее груди, подобно крику о помощи.

Он вдруг почувствовал, что пытается оправдываться.

– Понимаешь, Ларочка… кто-то ударил меня по голове, и я… потерял память. – Он не собирался открывать ей всей правды. Особенно теперь. – Очнулся уже в другом городе. Только месяц назад я все вспомнил. Оправившись после болезни, я сразу помчался к тебе. А тут…

В комнате снова появился Павел, уже одетый в выходной летний костюм. Лариса встретила его долгим укоризненным взглядом.

– Ну что я? – нервно пожал плечами тот. – Я ж не знал, что это он.

– Все ты знал, – устало ответила она. – Все.

– А может это и не он был вовсе, – словно уж на сковородке, юлил Павел. – Ты же помнишь, каким был тот.

– Ты и сам знаешь, что это был он.

Сергей поднял руку.

– Стоп! Объясните, что здесь происходит. Как никак, я в своей квартире и имею право знать, о чем идет речь. Тем более, что речь идет, как я понял, обо мне.

– Да видели мы тебя! – загремел Павел. – На каком-то полустанке. Пьяный, грязный, оборванный, весь заросший, ты валялся на полу и ничего, по-моему, не соображал. – Сергею показалось, что Павлу доставляет удовольствие вспоминать об этом. – Ты был настолько непохож на себя, что я вполне справедливо решил: между тобой и этим типом ничего общего быть не может. Я правильно говорю, Лара?

Она ничего не ответила.

Какое-то неясное воспоминание забрезжило в сознании Сергея, однако оно было настолько смутным, призрачным, что облечь его в конкретную форму он так и не смог.

– Когда это было? – спросил он.

– Осенью. В октябре, кажется.

Сергей кивнул. Все правильно, все сходится. Эх, если бы тогда, в октябре, они вырвали его из этого омута, в котором он оказался по воле злой судьбы, может быть, все бы теперь было иначе. Если бы…

– Итак? – Он обвел их долгим, изучающим взглядом.

– Сергей, ты должен понять, – зачастил Павел. – Тебя не было целый год, Лара нуждалась в поддержке, в чьей-нибудь помощи. А я был рядом, как ее, как твой друг. Я должен был помочь.

– Прекрати! – оборвала его Лариса.

– Хорошо, – с готовностью кивнул он. – Сергей, выйдем на минутку.

Они вышли в соседнюю комнату.

– Давай по-мужски, – начал Павел. – Ты все прекрасно понимаешь, и мне нечего тебе объяснять. Ладно, я сволочь, подлец – называй как хочешь. Я не обижусь. Но так уж получилось, понимаешь, и время вспять уже не повернешь. Все, поезд ушел. Лариса останется со мной.

– Ты уверен? – недобро усмехнулся Сергей.

Им владело какое-то странное отупение, совершенное безразличие к этому банальному фарсу, словно все, что сейчас происходило, виделось ему на экране телевизора.

– В смысле? – не понял Павел.

– Ты уверен, что поезд ушел? – повторил вопрос Сергей.

Павел шумно выдохнул. Его всего трясло от волнения.

– Уверен. Дело в том, что… – он запнулся, – Лариса на третьем месяце.

Сергей с трудом удержал себя в руках.

– Та-ак, – медленно протянул он, громко хрустнув скулами. – Это, конечно, меняет дело. Ну хорошо, а о дочери моей ты подумал?

– Все будет о'кей, не волнуйся, Катя станет жить с нами, – скороговоркой проговорил Павел. – Она ни в чем не будет нуждаться, ручаюсь тебе.

– Да уж ты постараешься. Кстати, что вы ей сказали о моем… исчезновении?

Павел отвел глаза в сторону и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Понимаешь… никто ничего не знал… все думали, что ты… что тебя нет в живых. Словом, мы сказали ей, что ты умер.

Как это произошло, Сергей уже не помнил. Его кулак со свистом рассек воздух и сочно впечатался в физиономию Павла. Тот ухнул от неожиданности, вылетел из кресла и с грохотом распластался на полу. Сергей подул на костяшки пальцев и прошипел:

– А вот за это ты ответишь особо.

На шум тут же прибежала Лариса. Увидев следы крови на лице «друга семьи», она вскрикнула и метнула в Сергея злой, почти ненавидящий взгляд.

– Мясник! Это единственное, на что ты способен… Как ты, Павлуша?

Сергей уже взял себя в руки, однако о происшедшем нисколько не сожалел.

– Уж куда мне до твоего благодетеля, – язвительно заметил он. – Он-то уж точно способен на большее.

Она резко повернулась к нему.

– Зачем ты приехал, зачем? Все было так хорошо, все наладилось, успокоилось. Ну что тебе здесь надо?

Сергей вздрогнул. Последние слова жены хлестнули его по сердцу, словно казацкой нагайкой.

– Собственно, я приехал домой. К себе домой. – глухо произнес он. Он говорил тихо, медленно, с трудом сдерживая себя. – В конце концов, я приехал к дочери. Имею я на это право?

– Не имеешь! – вдруг выкрикнул Павел, вскакивая на ноги с прижатой к разбитому носу бумажной салфеткой. – Не имеешь, понял? Целый год шлялся черт знает где, сказочку красивую про амнезию сочинил, а теперь, видишь ли, заявляется как ни в чем не бывало и предъявляет права! На что? На что? На семью? Нет у тебя семьи! И дочери у тебя нет! Бросил ты их, понял? Все, поезд ушел!

«А ведь если рассудить здраво, – подумал Сергей, – этот тип с расквашенным носом во многом прав. Действительно, выходит, что я их вроде как бы бросил… Да только плевать я хотел на его правоту. С высокой колокольни».

В прихожей хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в квартиру.

Глава вторая

– Папа!

Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.

«Как она выросла!» – успел подумать он. Уже в следующий момент она, словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.

Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал, как глаза его заволакивает предательская влага.

– Папочка! Как долго тебя не было! – лопотала она громким шепотом.

Ноги его задрожали, и он опустился в кресло. А она клубочком свернулась у него на коленях, прижавшись щекой к его щеке. Потом порывисто отстранилась и долгим, изучающим, пытливым, почти взрослым, взглядом смотрела ему в глаза. И снова прижалась к нему, обвив тоненькими загорелыми ручонками его шею.

Он отвернулся к окну: ему не хотелось, чтобы те двое видели сейчас его лицо.

Катюша зашептала ему на ухо:

– А дядя Паша сказал, что ты больше никогда не приедешь. Но ты ведь не мог не приехать, правда?

– Правда, Катенька, правда, дочка, – прошептал он в ответ. – Видишь, я приехал.

– Где же ты был так долго?

– Далеко. Очень далеко. Мне было плохо без тебя.

– И мне, папочка. Я ждала тебя, долго-долго. А дядя Паша обманщик.

Это еще мягко сказано, подумал он про себя. «Дядя Паша» вор и мерзавец.

Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью наедине. Из соседней комнаты донесся их взволнованный шепот.

А Сергей… он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая по-прежнему его любит и которой он нужен, – единственный маленький человечек, не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.

– Знаешь, папочка, мама сначала все плакала, плакала, ждала, когда ты приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.

– А ты? Ты плакала?

Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.

– Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?

Он пожал плечами.

– Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.

Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.

– Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой… и дядей Пашей.

– А ты опять не уедешь? – с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее к себе.

– Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.

– Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.

Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.

* * *

Когда он вошел, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их застыл немой вопрос… и еще что-то. Враждебность. Да, именно враждебность, Сергей ясно уловил это в устремленных на него взглядах. Враждебность, отчужденность, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.

Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.

Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.

– Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. – Он уселся в кресло как раз напротив них. – А теперь – вон. Оба.

Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса – и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.

– Что? – прохрипел Павел.

– Я сказал – вон, – повторил Сергей.

– Что значит «вон»? Это все-таки моя квартира! – возмутилась было Лариса.

Сергей замотал головой.

– Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас – вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.

– Ну знаешь ли… – подал голос Павел. – Это все-таки свинство с твоей стороны.

– А тебе я вообще слова не давал, понял? – Он повернул голову к Ларисе. – Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще способен.

Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.

– Катя! – крикнула Лариса. – Собирайся. Мы едем.

Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки – так, что суставы громко хрустнули.

– Катя останется со мной, – сухо, не повышая голоса, произнес он.

– Как это с тобой? – Лариса, казалось, была искренне удивлена.

– Катя останется со мной, – все так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.

– Ну уж нет! – воспротивилась Лариса. – Я все-таки мать. И потом, это же просто смешно!

Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, – лишь бы скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.

– Катя останется со мной, – повторил он в третий раз.

А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела головкой и таращила удивленные глазки.

– Разве мама уезжает? – спросила она, обращаясь к отцу.

– Да, Катюша. Мама должна уехать.

Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он уже считал ее бывшей) женой.

– А мы? Мы разве не поедем?

«Мы»! Это короткое «мы» прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:

– А ты хотела бы поехать с мамой?

Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.

Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.

– Я хочу остаться с тобой, – так же шепотом ответила она. – Я не хочу ехать к дяде Паше.

«А вот мама твоя просто мечтает об этом».

Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:

– Спасибо.

И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все понимает. Понимает, что мама с «дядей Пашей» не на прогулку едут, не в зоопарк и не в кино, а уезжают совсем, навсегда . И ей, маленькой девочке, нужно сделать выбор.

Она его сделала, хотя – он видел это – выбор дался ей нелегко.

Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее в щечку, шепнула что-то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в Сергея – тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта суета его нисколько не касается, – и выскользнула на лестницу, где с чемоданом и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.

Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.

* * *

Только сейчас Сергей смог себе позволить дать волю чувствам. Резким, коротким броском он всадил кулак в бетонную стену и скривился от пронзившей кисть боли. Стена отозвалась глухой вибрацией. Его охватила злость. Не на Ларису и подлеца Павла, и даже не на того неведомого похитителя чужих почек, который так или иначе стал причиной развала его семьи, а на свою злосчастную, непутевую судьбу. Как все было прекрасно еще год назад, как ладно, гладко, легко складывалась его жизнь – и вдруг все, все, все пошло наперекосяк, все разом рухнуло, пошло прахом, полетело к черту. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко, что он до боли зажмурился и застонал. Проклятье! Почему это случилось с ним, с ним ?!

– Папочка… – услышал он тихий, едва различимый голосок.

Он обернулся.

Катя испуганно смотрела на него своими глазенками, прижав загорелые ручки к груди. Он невольно улыбнулся.

– Все в порядке, Катюша, все в порядке. Просто я очень устал.

– Ты поспи, папа. А я тебе яичницу пожарю, хочешь? Я умею! – гордо заявила Катя.

– Спасибо, Катюша. Спать я не хочу: в поезде выспался. А яичницу пожарь, дочка. Проголодался я, как волк.

Она вся просияла и кинулась на кухню.

– А я пока в магазин схожу, сигарет куплю, ладно? – крикнул он ей вдогонку.

– Ладно, папочка! – весело отозвалась Катюша.

Он быстро спустился вниз, забежал в ближайший мини-маркет и купил две пачки «Ротманс». Уже у выхода он внезапно остановился, кинул быстрый взгляд на длинные ряды бутылок со всевозможными горячительными напитками и… вернулся к прилавку.

– Бутылку водки!

– Какой? – учтиво поинтересовался молодой продавец.

– Какой-нибудь попроще. Позабористей, чтоб с ног валила.

Он понимал, что делает что-то очень скверное, но никак не мог понять, почему. Он говорил и действовал, словно в бреду, как бы со стороны наблюдая за этим странным, уставшим, с тусклым взглядом, плохо одетым человеком, топтавшимся у прилавка магазина в ожидании заветной бутылки водки.

Им овладело жгучее желание – напиться. Напиться до потери пульса, до отключки. Напиться, чтобы забыть все.

Он рассчитался с продавцом и торопливо заспешил домой. Дома он достал из серванта хрустальный двухсотмилиграммовый стакан (подарок тещи к первой годовщине их свадьбы), судорожно наполнил его до самых краев и залпом выпил. Потом налил второй, поднес к губам, но…

– Папочка…

Он застыл со стаканом у рта, чувствуя на спине жгучий взгляд дочери.

– Папочка, не надо…

Он медленно, всем корпусом, повернулся на зов.

Она стояла, одинокая, беззащитная, несчастная, с дымящейся яичницей-глазуньей, аккуратно, с любовью украшенной зеленым луком и укропом, и широко открытыми, с навернувшимися слезинками, умоляющими глазами смотрела в его глаза.

Какой же я подлец!

Он размахнулся и с остервенением швырнул стакан с водкой в стену. Мелким стеклянным дождем брызнули осколки и дробно застучали по паркету.

– Прости, Катюша, этого никогда, никогда больше не повторится. Клянусь!

Она улыбнулась и обняла его за шею одной рукой, во второй продолжая держать тарелку с драгоценной яичницей.

– Все будет хорошо, папа, – серьезно, по-взрослому сказала она.

– Обязательно будет, доченька. Обещаю.

Она оставила тарелку на столе и снова ушла на кухню, сварить кофе. А он метнулся в туалет, склонился над унитазом, сунул два пальца в рот и освободил нутро от только что выпитого стакана водки. Здесь же, в туалете, поклялся жизнью дочери не брать в рот ни капли спиртного до конца своей жизни. Потом вернулся в комнату и с аппетитом проглотил приготовленную маленькой хозяйкой яичницу. Закурив, он неожиданно поймал себя на мысли, что жизнь, в принципе, не такая уж и плохая штука. Ему почему-то вспомнился дед Евсей. Как он там сейчас?..

Прошла злость, прошла жалость к самому себе. Медленно, капля за каплей в сердце вливались надежда и вера в собственные силы. Все, хватит сопли на кулак мотать, пора брать свою судьбу в оборот.

Завтра же, с самого утра, он возобновит прерванные тренировки по тэквон-до. Он должен быть в прекрасной форме: то, что ему предстояло сделать, требовало мобилизации всех его сил. А осенью, Бог даст, он подтвердит свое право на обладание черным поясом.