Текст книги "Златое слово Руси. Крах антирусских наветов"

Автор книги: Сергей Парамонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7. ПОДЛИННО ЛИ «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»?

Изложенные выше соображения и факты дают нам возможность ответить с исчерпывающей полнотой и достоверностью на вопрос: подлинно ли «Слово» или это подделка конца XVIII века?

Вопрос этот чрезвычайно важен и не только потому, что он касается самого, так сказать, существования «Слова», но и потому, что решение его затрагивает гораздо более серьезный вопрос: что представляла собой культура Руси в XII веке. Попутно решение этого вопроса покажет ложную методику исследования некоторых филологов, порочность методов их мышлении вообще. Тот, кто запутался со «Словом» и не смог отличить серебра от свинца и золота от меди, не может безукоризненно решать и другие аналогичные вопросы. Это замечание касается в равной мере как наших, так и иностранных ученых, поэтому мы остановимся подробнее на выяснении этого вопроса.

Уже почти с момента своего напечатания в 1800 году «Слово» вызвало подозрения в своей подлинности: слишком уж резко отличалось оно от всего остального наследия древней литературы, тогда известного.

А. С. Пушкин отметил это свойство «Слова» очень кратко и метко: «Слово о полку Игореве» возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности».

И действительно, «Слово» занимает совершенно изолированное положение во всей древней словесности. Это единственное почти историческое светское произведение, носящее на себе только слабые следы христианства; «Слово» полно языческим мироощущением, все же остальные произведения проникнуты насквозь и (нечего греха таить) обесценены церковью. «3адонщина» и «Сказание о битве на Куликовом поле» : – жалкие подражания, они сухи и бесцветны, несмотря на подражание блестящему образцу.

«Слово» на фоне сухих, риторических церковных или полуцерковных произведений казалось чудом образности и красоты, – отсюда мысль о его позднейшей подделке. Эту мысль поддерживало некоторое количество авторов от Каченовского и Сенковского и до теперешнего известного французского слависта проф. Андрэ Мазона.

Скептицизм этих лиц фактическим ничем не обоснован, их утверждения базируются, главным образом, на «внутреннем убеждении», не поддающемся; как известно, логике, зато легко поддающемся национальным, политическим и прочим, еще менее почтенным влияниям.

Майков, занимавшийся специально «Словом» четыре года, приводит в своих замечаниях к «Слову» очень интересный отрывок о мнении одного из его приятелей:

«Не понимаю, говорил тот Майкову, чем могло так заинтересовать вас «Слово», чтобы там ни толковали филологи о его подлинности, все-таки против них есть аргумент посильнее всех их доказательств: это – то уединенное место, которое оно занимает во всей нашей древней литературе Киевской Руси. Ну, судите сами, с какой стати на поле, засеянном пшеницей, вдруг вырос бы розан?»

Приятелем Майкова был не кто иной, как И. А. Гончаров. Мнение его, высказанное в частной форме, конечно, не имеет полноценного значения, ибо мало ли чего говорим мы в виде предположений в частной беседе, но оно хорошо отражает основной опорный пункт сторонников поддельности «Слова».

Мнение Гончарова по нынешним временам может показаться наивным, почти детским, – ведь на его сравнение можно ответить другим сравнением: выкорчуйте поле, заросшее розами, и засейте его пшеницей, – весьма вероятно, что хоть один куст уцелеет и даст ростки,. И среди пшеницы зацветет роза.

Гончаров и другие не понимали, что «Слово» отделялось от печатного его издании сроком более 600 лет. Не приходится удивляться тому, что за этот огромный срок, когда книгохранилищ не было, произведения, подобные «Слову», погибли. Удивляться приходится другому: Татищев, писавший свою «Историю Российского государства», приводит в III томе такие подробности похода Игоря, которых вовсе нет в летописях. Где же эти источники, которыми он пользовался?

Ответом будет: они сгорели! Это случилось менее чем 200 лет тому назад, что же требовать от эпохи за 600 лет до этого?!

А. С. Пушкин это отлично понимал и подлинность «Слова» для него была несомненной.

«Подлинность же самой песни, – писал он, – доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин не поэт. Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка песни о полку Игореве. Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства».

«Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя. Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления».

Так думал Пушкин, с того времени накопилось огромное количество нового материала и, что самое главное, только в пользу подлинности «Слова». Против «Слова» нет ни единого серьезного факта.

Если во времена Гончарова были еще допустимы мнения, подобные им высказанному, то это понятно: тогда не было науки о «Слове», теперь же, если ополчаются против «Слова» всерьез, единственное допустимое объяснение – это тенденциозность, преднамеренное уничижение «Слова» на основании «доказательств», ничего общего с наукой не имеющих.

Мы не ставим своей задачей излагать полностью все доказательства и со всеми подробностями: многое найдет читатель и сам, как в предыдущих, так и в последующих главах. Мы отметим только значительное количество рубрик, каждая из которых суммирует известную группу наших знаний о «Слове».

Если отдельные детали, на которые опираются эти рубрики, еще могут быть оспариваемы, то каждая рубрика по сути своей не подлежит оспариванию, если только исследователь знает, о чем говорит, и не имеет предвзятого мнения.

I. По красоте, глубине, оригинальности «Слово» далеко превосходит все «3адонщины», «Сказания о Мамаевом побоище» и т. п.

Последние напичканы церковностью, своего рода церковным ложноклассицизмом. Сравнивать «Слово» и «3адонщину» нет никакой возможности, «Слово» на несколько голов выше ее и прочих подобных сказаний. Никогда и нигде копия не может так превосходить оригинал. Если бы было иначе, то не о «Слове», а о «3адонщине» составлялись бы библиографические справочники со многими сотнями названий.

II. «Слово» было опубликовано в 1800 г., сказание о победе Дмитрия Донского в 1829 году, а «3адонщина» только в 1852 году.

Следовательно, мнимый фальсификатор «Слова» должен был иметь в своем распоряжении редчайшие и никем не опубликованные рукописи и так воспламениться ими, что пуститься в подражание. Не проще ли было бы опубликовать указанные рукописи! Ведь он славы не искал (скрыл свое имя). Не проще ли было бы опубликовать «3адонщину», чем выдумывать «Слово»?

Вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что для того, чтобы сфальсифицировать «Слово», нужна была побудительная причина. Но такие вопросы совершенно не интересуют проф. Мазона. Он не считает нужным объяснить: 1) кто мог иметь эти редчайшие рукописи, скрыв их буквально от всех, 2) почему он не опубликовал «3адонщину»? 3) зачем он скрыл свое имя? 4) зачем нужна была «подделка» вообще? На все эти вопросы ни он, ни другие сторонники поддельности «Слова» ответа не дают и не могут дать, ибо логика, истина их менее всего интересует.

III. Весь смысловой и композиционный стержень «3адонщины» является антитезой» к «Слову», а не наоборот. Автор «3адонщииы» говорит: «… взыдем на горы Киевския и посмотрим… на восточную страну, жребий Симов, сына Ноева, от него же родишася Хиновя, поганыи Татаровя, Бусурмановя. Те бо на Каяле одолеша род Афетов. И оттоле Русская земля седит не весела, а от Калоцкия рати до Мамаева побоища тоскою и печалью покрылася …

Снидемся, братья и други… возвеселим Русскую землю, возверзем печаль на восточную страну, в Симов жребий… помянем первых лет времена, восхвалим вещего Бояна, в городе Киеве горазда гудца. Той бо вещий Боян, воскладая свои златые персты на живые струны, пояше славу русским князем, первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичу и Святославу, Ярополку, Владимиру Святославичу, Ярославу Владимировичу, похваляя их песньми и гуслеными буйными словесы. Аз же помяну рязанца Софонию» …

Из этой цитаты видно, что победа над Мамаем рассматривается, как отплата за поражение на Каяле.

Двести лет русские, слушая и читая «Слово», копили свой гнев и тоску по поводу Игорева поражения. «3адонщина» и «Сказание» – это выражение морального удовлетворения русского певца, повторявшего из поколения в поколение с болью в сердце песнь о поражении и, наконец, дождавшегося победы.

Это – 200 лет жданная отплата. Поэтому-то каждая подробность «Слова» перекликается с подробностями в «3адонщине». Автор последней не стесняется заимствованиями из «Слова», наоборот, он подчеркивает это, называя и Бояна, и Каялу. Чем больше напоминаний, тем лучше.

Там были два брата-героя, свои, не чужие герои, но было поражение, и здесь два брата, но зато победа, отечество отмщено.

Слеп тот, кто видит в «3адонщине» только пустое подражание «Слову», нет, – здесь описание возмездия! В этом центральный смысл «3адонщины», она интересует певца не как изолированное счастливое для русских событие, а как сведение старого счета с: врагами.

«Слово» – это теза, «3адонщина» – это антитеза «Слова», «Слово» – звук, «3адонщина» – эхо. Подобные соображения совершенно упущены Мазоном, они и не интересуют его, – ведь он решает все вопросы с поверхности, анализ же просто не его сфера.

IV. К. Ф. Калайдович нашел на пергаментном «Апостоле», написанном в Пскове в 1307 году, запись на полях, которая была занесена игуменом Пантелеймоновского монастыря Зосимой.

Зосима, описывая «бой на Русской земле» между князьями Михаилом Тверским и Георгием Даниловичем Московским, приводит в конце цитату, бесспорно взятую из «Слова» о полку Игореве».

В виду интереса, представляемого этим отрывком, приводим параллельно тексты «Слова» и записи Зосимы.

«Слово», 1186-1187 г.

«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась»

«Апостол», 1307 г.

«При сих князех сеяшася и ростяше усобицами, ныняше жизнь наша, в князех которы и веци скоротишася человеком»…

Заимствование из «Слова» настолько несомненно, что, вероятно, и проф. Мазон не станет этого. отрицать.

Конечно, Зосима, будучи христианином и притом игуменом, не мог говорить о Даждь-боге, – он вместо «жизнь Даждь-Божа внука» написал «наша жизнь».

Если стоять на точке зрения проф. Мазона, то надо допустить, что фальсификатор «Слова» имел не только в своих руках «Задонщину», но и «Апостол» 1307 года, вещь совершенно невероятная.

Попутно укажем, что в «Слове», изданном в 1934 году издательством «Academia», это место из «Апостола» воспроизведено фотографически (с. 269, рис. 14).

V. «Слово», как исторический памятник, стоит на большой высоте. Оно не только оперирует с малоизвестными историческими фактами, но и приводит места, лица и события, в 1800 году совершенно неизвестные лучшим историкам того времени.

Дальнейшие изыскания подтвердили верность сведений, сообщенных в «Слове».

Насколько оно ценно как исторический документ, видно уже из того, что историк Карамзин делал специальные выписки из «Слова», пользуясь его рукописью еще до 1800 года.

Из таких мест, подтвержденных только впоследствии, приведем только несколько:

1) «C тоя же Каялы Святополк «лелея отця своего»… Малиновский в примечании писал: «Gять исчисляется Святополков, до которого же из них касается сие обстоятельство, ничем не объяснено».

В дальнейшем было установлено, что действительно в 1096 году князь Святополк увез с поля битвы тело в Киев, где и состоялось его погребение. В 1800 г. nакие записные историки, как Малиновский, Бантыш-Каменский и Мусин-Пушкин, ничего об этом не знали. Не знали и другие историки, иначе промах указанных лиц был бы немедленно отмечен.

2) «Бориса же Вячеславовича слава на суд приведе и на Канину зелену паполому постла» …

В 1800 г. Никто не понимал, что это за «суд» и что такое «Канин». В дальнейшем же, значительно позже, было установлено, что «суд» – это было решение спора оружием, а Канин – это ручей, около которого был убит Борис.

3) Нами выяснено в данной работе, что Малиновский и Мусин-Пушкин, бывший обер-прокурором св. Синода, которому были открыты все церковные архивы и источники, – неправильно толковали аутентичность иконы «Богородицы Пирогощей» («Нерушимая стена»), они считали ее «Владимирской» иконой богоматери.

Если верить этим авторитетам, то Игорь поклонялся после возвращения домой иконе (т. е. В 1186 г.), которая еще в 1155 году была увезена во Владимир. Нами выяснено, что «Владимирская» икона вовсе не «Пирогоща», что настоящая Пирогоща оставалась в Киеве, и ей Игорь и поклонялся. «Владимирская» икона это другая икона, о которой в летописи сказано: «юже привезоша в единомь корабли с Пирогощею из Цapьгpaдa».

Значит, «Слово» оказалось правым, а не историк Малиновский и обер-прокурор св. Синода Мусин-Пушкин. О фальсификации «Слова» не может быть и речи.

VI. Самым веским доказательством подлинности «Слова», вероятно, является язык «Слова». Его лексика, семантика, морфология, синтаксис, – все эти элементы речи являются древними.

Никто не привел ошибок автора «Слова» в этом отношении, наоборот, чем более мы изучаем «Слово», тем более выясняется его близость к языку других древних источников.

Филологическая наука в эпоху опубликования «Слова» была еще в пеленках, поэтому неудивительно, что высказывания некоторых исследователей в первой половине минувшего столетия поражают своей наивностью и беспочвенностью, не то теперь.

Язык «Слова» – это не надерганный из разных древних источников жаргон, каким его хочет изобразить проф. Мазон, а язык начитанного, культурного человека той эпохи, на фундаменте родной речи которого отложился слой старо-болгаризмов (церковно-славянского языка), принесшего с собой терминологию новых культурных понятий, чужеземных вещей и так далее.

Нам кажется, что никто, однако, в достаточной мере не отметил, что язык «Слова» наиболее близок к языку народа того времени. Обращаясь к народу, говоря о вещах, далеких от церковности, автор «Слова» имел возможность выражаться не «высоким штилем», а понятными всем словами.

Десятки лет в «Слове» находили «полонизмы», в последнее время «галичанизмы», а проф. Мазон даже «галлицизмы», но не заметили, что на самом деле эти слова являются коренными словами древней Руси и, если уж угодно снабдить их каким -то термином, то правильнее всего будет назвать их «украинизмами».

Древнеукраинский некий язык (что тоже древнерусский) с его лексикой, морфологией, синтаксисом был тем народным говором, на который наслоились старо-болгаризмы.

И, что замечательнее всего (говоры существовали и на древней Руси), «Слово» написано «северным» говором древне-украинского языка. Да это и понятно: «Слово» – произведение с ярко выраженным местным оттенком. Оно воспевало поход Новгород-Северского князя, имело свою местную целеустремленность, было написано либо черниговцем, либо курянином.

Возражения противников «Слова» основываются: 1) частично просто на недоразумениях, происходящих оттого, что русскую речь пытается осмыслить иностранец; 2) на незнании украинского и белорусского языков, т. е. того фундамента, который представлен и языке «Слова»;

Наконец, 3) на ложной методике.

Проф. Мазон, например, не учитывает того, что сходство некоторых оборотов речи древней Руси и французского языка еще вовсе не означают «галлицизмов» «Слова».

Он забывает, что одинаковая внутренняя логика вещей вызывает и одинаковые формы выражения. При сравнении французского и китайского языков несомненно будут найдены сходные обороты, речения, поговорки, но это отнюдь не значит, что в китайском языке есть «галлицизмы» или во французском «синизмы».

Конечно, для проф. Мазона будет странна и иная постановка вопроса: если действительно найдено сходство между древнерусским выражением и современным французским, то как это выражали французы не в ХХ веке, а в ХII?

Наконец, не является ли это сходство причиной обратного порядка: не французы ли заимствовали оборот от славян? Конечно, дело обстоит гораздо проще: оборот либо является недавней конвергенцией, либо лежит в основе того праязыка, от которого произошли и Романские, и славянские языки.

Чтобы доказать «галлицизм» «Слова», нужно доказать, что такого выражения до XVIII столетия в русском языке не существовало, что «галлицизм» – это следствие того, что русский времен екатерины II настолько был напичкан французским языком, что переводил свои мысли с французского на русский.

Конечно, всего этого проф. Мазон не делает, не думает делать и не в состоянии понять, что это надо сделать.

Не поверхностные сравнения, а глубокое изучение может дать желаемые результаты. Читая же аргументы проф. Мазона, нельзя не удивляться легковесности его доводов, они настолько неубедительны, что нельзя, читая их, отогнать от себя чувства досады. Здесь не место разбирать детали, но на выводах Мазона мы еще остановимся и читатель увидит всю их абсурдность, а, главное, тенденциозность.

Нельзя не удивляться, что человек, знающий русский язык, живавший в России, общающийся десятки лет с русскими, высказывает полное непонимание духа русского языка, русских оборотов, русских способов изложения мыслей; объяснения, даваемые проф. Мазоном, часто разрешаются в такой плоскости, которую понять нельзя, но назвать можно – чисто французской.

VII. В «Слове» имеется некоторое количество тюркизмов. Вот к какому заключению пришел совсем недавно один из видных русских тюркологов:

«Употребление вышеупомянутых тюркизмов в тонком и точном, по нашим теперешним научным данным, фонетическом звучании древнего времени и с их старыми значениями, может быть вполне отнесено ко времени XII века, – ко времени составления «Слова о полку Игореве».

«Я не могу себе представить, чтобы можно было впоследствии выдумать кому-либо эти слова или восстановить их давнюю природу, так как для этого понадобились бы громадные тюркологические знания, о которых ничего не известно в истории тюркологии. Невозможно было выдумать так правдоподобно и наукообразно, эти тюркские слова, над которыми столь много задумывались ученые востоковеды».

«Sapient sat …», но, очевидно, не для проф Мазона.

VIII. Нами было показано выше, что «Слово», в первую очередь, было злободневно-политическим произведением и только когда время ушло значительно вперед, – тогда «Слово» стало играть больше роль поэтическую, т. е. отошло для нового читателя от политики больше к эстетике.

Однако основное значение «Слова» в момент его провозглашении безусловно общественно– политическое. Треть «Слова» не менее посвящена анализу бед Руси в прошлом и настоящем и подготовке к определенной политической акции – к войне против половцев. «Слово»

не побасенка, а воззвание, призыв к действию. И уж, конечно, фальсификатор «Слова» не имел никаких оснований перегружать политикой свою песнь, политикой, которая касалась эпохи за 600 лет до него!

Конечно, от таких соображений проф. Мазон бесконечно далек. Излагая структуру «Слова», он говорит:

«Затем, в рамки исторического рассказа, неуклюже включились «массовые добавления»".

К этим «массовым добавлениям» Мазон относит: 1) воспоминания об усобицах Олега, 2) отрывок; «уже бо не веселая година настала», в котором заключается упрек князьям и осуждение существовавшей системы управления страной, 3) похвалу Святославу, после которой певец опять обращается с упреком к Игорю, 4) сон Святослава, – который затем толкуется боярами 5) истолкование сна – опять-таки повторение описания бед на Руси, 6) «злато слово» Святослава 7) призыв к князьям (два последних пункта, между прочим, являются центральным местом «Слова»), 8) картина бедствий в полоцкой земле – второй наглядный политический урок слушателям, 9) воспоминания о Всеславе – опять воспоминание о бывших неурядицах и… глухая угроза виновникам теперешних неурядиц: вам «суда Божий не минути», 10) бегство Игоря и 11) возвращение Игоря.

Все эти отрывки проф. Мазон считает «массовыми добавлениями», «пристройкой».

Из этого видно бесспорно, что ничего проф. Мазон в «Слове» не понял, – ведь «пристройка» -то и является «raison d'être» всего произведения! Отбросьте эти добавления и от «Слова» ничего не останется! Выбросьте бегство Игоря – основной стержень песни будет сломан. Выбросьте «политику», и что останется? – Романтическое описание одного из походов, трафаретная рыцарская повесть, – не больше.

Воспитанный на романтике, фантастике и чистой поэтике произведений 3апада, проф. Мазон упустил самое главное: историчность, реалистичность и общественнополитическое значение «Слова» («слона -то он и не приметил!..»).

Именно этого-то и нет в «3адонщине», которую проф. Мазон считает прототипом «Слова», которому автор последнего подражал. Как мог ходульный ложно-классицизм «3адонщины» породить художественный реализм «Слова» – над этим проф. Мазон не задумывается.

IX. В разделе «Слово» с точки зрения натуралиста мы показали, что «Слово» не погрешило против естественной истории. Не только названий животных (и среди них очень редкие), их свойства, повадки; обстaновка жизни переданы совершенно верно, но упомянуты уже более 500 лет тому назад исчезнувшие животные с их свойствами («скачють акы тури»), а ведь в 1800 г. уже вовсе не знали, что тур скачет, а не бежит. К тому времени даже название этого животного было утеряно и его перевели как «вол»!

С XIX столетия и по сей день «туром» зовут совсем другое животное – горного барана.

Попутно нами было показано интимнейшее знание автором «Слова» места действия.

Конечно, и мимо этих фактов проф. Мазон проходит, не обращая внимания (ну, скажите, что это за песня, если у героя нет волшебного меча, он не останавливает солнца и т. д.?).

Х. «Слово» по отношению к христианству, можно сказать, холодно, нейтрально, но… немного в нем и язычества:

Беглое упоминание Даждь-Бога, Велеса, Стрибога и все.

Уж поверьте, проф. Мазон, что если бы фальсификатор времен Екатерины II захотел дать языческое произведение, то он уж напихал бы его всеми языческими богами! А между тем в «Слове» нет упоминания даже о Перуне, верховном боге древних славян.

Этот относительный атеизм, это религиозное безразличие является одной из самых замечательных, непонятных и необъясненных черт «Слова». И в этом тоже заключается одно из солиднейших доказательств подлинности «Слова».

В XVIII – XIX веках, как и до сих пор, существовала только одна альтернатива для ХII века: христианство или язычество, в лучшем случае, двоеверие. На деле же «Слово» являет нам пример особого миропонимания. Оно существовало еще в XII веке, но стерлось временем и только «Слово» ставит перед нами еще одну проблему в истории развития наших предков.

Ну и фальсификацию нашел проф. Мазон!

На вышеизложенных десяти солидных и крепко поддерживающих друг друга столбах «Слово» держится незыблемо. Покушение поколебать их – покушение с негодными средствами. Чтобы поколебать это здание, необходимо солидный, упорный труд и, прежде всего, факты и факты, поверхностная же, развязная болтовня никого не убедит, она роняет достоинство не только самого ученого, но и науки, которую он представляет.

Критика проф. Мазона может убедить только незначительный кружок лиц, недостаточно осведомленных о положении дела со «Словом» и, главным образом, иностранцев, плохо знающих русский язык и неспособных самостоятельно и критически разобраться а этом вопросе.

Весьма характерно, что скептицизм противников подлинности «Слова» распространялся не только на самую рукопись, но и на лицо, ее опубликовавшее, и на обстоятельства, связанные с ее отысканием. В подделке подозревали самого Мусина-Пушкина. Для опровержения этого достаточно привести отрывок из исторических воспоминаний.

«Покойный Антон Иванович Бардин был мастер подписываться под древние почерки: подделал «Слово о полку Игореве» в двух экземплярах и продал их – один графу Мусину-Пушкину, другой Малиновскому. Граф приезжает в историческое общество».

«Драгоценность, господа!» – «Что такое?» – «Приезжаите ко мне».

Поехали после собрания. Граф выносит харатейную тетрадку пожелтелую, почернелую, все удивляются, радуются. Один Малиновский высказывает сомнение.

«Что же вы?» – «Да, ведь, и я, граф, купил вчера список подобный!» – «у кого?» – «У Бардина!» по сличении списки оказались одной работы.

Эта история ясно показывает, что сам Мусин-Пушкин попался на удочку. Конечно, подделаться под почерк известной эпохи это вещь не такая уж и трудная, но написать безукоризненно вещь, относящуюся к эпохе за 600 лет, – невозможная.

Высказывались сомнения также, что Мусин-Пушкин купил оригинал «Слова» у какого-то ловкого дельца. На самом деле оно было куплено им у духовного лица весьма почтенного возраста.

А. И. Мусин-Пушкин писал: «До обращения спасоярославского монастыря в архиерейский дом, управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, и по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 324, под названием Хронограф, в конце найдено «Слово о полку Игореве».

Итак, источник получения рукописи безукоризнен: у старого монаха, любителя словесности. И уж, конечно, не посмел бы старый монах продавать подделку – кому? – Обер-прокурору св. Синода! Это было бы приблизительно равносильно тому, чтобы начальнику Prefecture de Police в Париже всучить фальшивую бумажку.

Сам Иоиль, конечно, мог в свое время купить поддельную рукопись, но то обстоятельство, что «Слово» найдeнo в сборнике, содержащем еще семь редких и известных по другим спискам рукописей, говорит за то, что иоиль имел дело с полноценным сборником. К тому же он был еще и любителем словесности, – уже один №324 показывает, что собрание книг у него было немалое.

Именно в руки заведующего монастырем и мог попасть из старых монастырских архивов сборник, не содержащий религиозных произведений.

Насколько тенденциозны скептики, уже можно судить по тому, что некоторые усматривали в пропаже рукописи «Слова» в 1812 году что-то намеренное. Странные люди, – конечно, если бы Мусин-Пушкин хотел «замести следы», то с 1800 года и до 1812 года он имел достаточно времени, чтобы что-то изобрести, а не ждать нашествия французов!

Подобные подозрения набрасывают нехорошую тень на моральный облик лиц, высказывающих подобные предположения. Таким образом, приходится установить, что и здесь скептицизму нет места.

Подводя итоги всему и вся, можно сказать, что подлинность «Слова» совершенно бесспорна, и можно уверить проф. Мазона, что если бы мало-мальски серьезные основания для скептицизма существовали, то это было бы сделано уже давно русскими учеными и в более основательной и солидной форме, чем это сделал проф. Мазон, ибо, что ни говори, а разрушать, – русские, – молодцы.

Не лишне будет указать, что наше мнение о подлинности «Слова» и о значении работ проф. Мазона не является одиноким. Против Мазона огромное большинство, но не все решаются поставить точку над «i».

Мы позволим себе привести мнение только академика А. С Орлова, исследователя, не пописывающего чтото о «Слове», а в течение нескольких десятков лет изучавшего «Слово». Мнение А. С Орлова высказано им в 1946 году:

«Не имея пока возможности охарактеризовать качественно силы, ныне выступающие против «Слова о полкy Игореве», приходится ограничиться сообщением об их количестве. Противниками «Слова» являются все наличные «fondateurs» и «directeurs», печатного органа института d'Ětudes Slaves, а также еще кое-кто из участников этого Revues.

Сочувствующих отрицательному отношению к подлинности «Слова» А. Мазон перечислил уже в самом начале своего труда; остается лишь неясным, следует ли отнести к тому же фронту и тех сотрудников, кто так старательно подготовлял библиологический и текстуальный материал, на основе которого а. Мазон монтировал свое обличение подложности «Слова о полку Игореве».

Из этого отрывка видно, что академик Орлов многого не досказал в отношении деталей, но общее мнение о «Слове» и проф. Мазоне высказано им достаточно ясно.

. Оставим, однако, на время проф. Мазона. Выше мы уже указывали, что вопрос о подложности «Слова» связан с другим, гораздо более важным вопросом: что представляла собой культура Руси в XII веке.

Мы считаем необходимым напомнить русским, украинским и иностранным скептикам следующие общеизвестные, но почему-то позабытые ими факты.

Уже в ХI веке при Ярославе мудром Русь была одной из могущественнейших и культурнейших стран европы того времени. Она была связующим звеном между севером и югом, западом и востоком, – через нее шел путь «из варяг в греки», через ее просторы и реки пролегали пути, связывавшие Европу с Азией.

Русь была христианским государством, с развитой торговлей, письменностью, государством могущественным, с крепкими династическими связями с большинством государств Европы.

Сам Ярослав был женат на дочери шведского короля Олифа – Индигерде. Дочь его елизавета вышла замуж за норвежского короля Гаральда, который одно время находил убежище при дворе Ярослава и некоторое время служил ему. Именно этого Гаральда воспел граф Алексей Толстой в одной из своих баллад.

Другая дочь Ярослава – Анна была замужем за королем Франции Генрихом I и за малолетством своего сына, короля Филиппа, долго правила Францией. Пусть французы не забывают, что на их троне сидела русская и дала им сына в короли! .. Не спедует им забывать, что она была образованна и грамотна, славянская подпись ее – «Анна Рейна», т. е. «Анна Королева» до сих пор хранится в национальной библиотеке и Париже.

Третья дочь Ярослава – Анастасия была женой венгерского короля Андрея I. Сестра Ярослава – Доброгнева была замужем за польским королем.

Сын Ярослава – Изяслав был женат на сестре польского коропя Казимира. Двое других сыновей его были женаты на немецких графинях. Династические и культурные связи Руси с Византией и до, и после общеизвестны.

Из этого (далеко не полного) перечня видно, как шиpoкo и свободно смотрели на Руси на связи с заграницей, и, с другой стороны, что Западная Европа не имела оснований чуждаться «варваров».

Эти связи не были только формальными политическими связями, но и опирались на более солидные торговые и культурные отношения. Не спедует забывать, что многие западные государи и владетельные князья находили себе убежище при дворе Ярослава и подолгу живали тут.