Текст книги "Тень Химавата"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Бхимадаса рассказал, что душа садху облагорожена соединением с Брахманом, мировой душой, так что его тело не нуждается в очистительной кремации. Но перед захоронением нужно обязательно сделать в черепе дырку, чтобы душа смогла покинуть плоть и навечно отправиться в мир Брахмы.

– Аскетов всегда так хоронят? – спросил иудей.

– Нет. Иногда труп поднимают на ветви дерева. Там он и лежит, пока дикие коты не растащат его по кусочкам. Такой обычай называется «брахмамедха».

По равнине река текла широко, неторопливо и безмятежно, уже растратив силу после мраморных теснин Джабалпура. Друзья прошли несколько буддистских деревень.

Первый раз увидев гигантское куполообразное сооружение, Иешуа спросил:

– Что это?

– А-а-а… – равнодушно бросил Бхимадаса. – Буддийская ступа[64]64
  Ступа – священный монумент, где хранится буддийская реликвия.


[Закрыть].

– Она как-то связана с Буддой Шакьямуни?

– Точно. В ней вроде бы хранятся святые мощи – кусочки тела Будды… Вообще-то его звали Сиддхартха Гаутама, он из северного племени шакьев. Будда – это прозвище, которое означает «познавший истину».

– Он здесь похоронен?

– Нет, в Кушинаре[65]65
  Кушинар – совр. индийский город Кушинагар.


[Закрыть]. Это там.

Гонд махнул рукой на северо-восток.

Потом продолжил:

– Ступа – символ смерти. Иногда ее ставят на каком-нибудь историческом месте, например, в роще, где проповедовал Будда. Это все равно что насыпать холм над могилой. Считается, что комья глины или кирпичи обозначают рубеж, за которым начинается смерть.

– Холмы всем насыпают?

– Нет, – Бхимадаса фыркнул, удивляясь, что ему приходится объяснять очевидные вещи. – Этот обычай очень древний, он называется «шмашана». Так отмечают могилы только духовных знаменитостей, монахов и аскетов. Теперь трупы сжигают. Кости сгребают на третий день после кремации палкой из фикуса удумбара. Буддисты называют его деревом Бодхи. Бывает, что от человека ничего не осталось… Ну, например, он полностью сгорел во время пожара или дикие звери растащили останки… Тогда родственники расстилают на земле кусок ткани, а вместо праха в урну ссыпают пыль, собранную там, где он погиб. Можно взять песок с берега ближайшей реки. Брахман обращается к прете[66]66
  Прета – букв, «ушедший», «недавно ушедший», в широком смысле – душа покойного. В индийской магии «претой» считается мертвяк, зомби, то есть человек, покинувший мир живых, но еще не вошедший в мир мертвых из-за того, что над его телом не была проведена погребальная церемония.


[Закрыть] покойного с просьбой явиться в материальном обличье. Потом надо ждать: любое животное, которое после молитвы окажется на ткани – хоть насекомое или змея, – замещает его кости… Урну с костями и прахом под звуки музыкальных инструментов поливают кислым молоком, а родственники умершего обмахивают ее краями одежды.

– А если, например, он умер вдали от дома?

– Получив известие о его смерти, члены семьи должны расстелить шкуру черной антилопы, сверху положить священные сосуды, охапку травы дарбха…[67]67
  Дарбха – куша, бархис, луговой мятлик, трава из рода осоковых, которая в Древней Индии употреблялась в ритуальных целях.


[Закрыть] Потом все это сжечь. При этом они поворачиваются в ту сторону, куда ушел покойный, чтобы вызвать его прету и достойно похоронить. Хотя тут не обойтись без помощи колдуна… Если он вдруг вернется домой живым и здоровым, то над ним заново совершаются все санскары, начиная от зачатия и кончая свадьбой. Иначе говоря, его символически оживляют.

– Урну хоронят? – допытывался Иешуа.

– Не обязательно. Иногда разбивают над ямой, а черепки закапывают, после чего сверху наваливают земли. Можно бросить урну в реку. Лучше всего, конечно, в одну из священных рек, например, Гангу или Нармаду.

– И все?

От обилия поминальных церемоний голова у Иешуа шла кругом.

Не заметив иронии в голосе друга, Бхимадаса объяснил:

– Душа находится в останках десять дней. Поэтому надо ежедневно приносить на реку или к могиле умершего жертву в виде риса и молока. Иначе он может обидеться, что его память недостаточно чтут, даже навредить родственникам.

– Я знаю, что на севере лежит пустыня Тар, в которой не растут деревья и нет рек. И где там взять речной песок? – спросил иудей.

Гонд досадливо пожал плечами.

– Я тебе рассказываю, как положено делать, особенно при похоронах брахмана. Но если нет ни реки, ни дров, то умершего можно и просто так оставить… На съедение диким зверям.

Иешуа кивнул. Наконец-то Бхимадаса заговорил здраво, а то сплошь подношения, ритуалы да похоронные хлопоты. Можно подумать, что крестьянам больше заняться нечем.

– Джайны возводят ступы? – спросил он после непродолжительного молчания.

– Да, но не такие. Мы не проводим массовые церемонии, поэтому строим чайтьи – храмы в пещерах. Молимся подальше от людских глаз…

Еще Иешуа узнал о поминальном обряде шантикарма для изгнания злых сил и о том, что раз в месяц в полнолуние каждая семья устраивает поминальную трапезу в честь предков.

Так они и шли день за днем по пыльной грунтовой дороге. Обгоняя стада коров и коз. Уступая дорогу караванам из верблюдов, ослов и лошадей, а также повозкам, запряженным буйволами. Обмениваясь приветствиями с одинокими коробейниками, стайками паломников, бригадами кармакар. Ночевали на обочине тракта, подложив под себя банановые листья или охапку травы.

Иногда им везло: их приглашали в повозки странствующие артисты и факиры – веселый народ. То, что Иешуа млеччха, никого не волновало. По рукам видно, что труженик, а значит – свой, ровня шудрам.

Дорога пестрела красками: цвет брахманов – коричневый или белый, кшатриев – красный, вайшьев – желтый. Вот рабы в черных дхоти несут в паланкине судью, наверное, на разбирательство спора между деревнями из-за колодца.

Важно вышагивают брахманы в хлопковых рупанах с выбритой головой и прядью волос на макушке, вокруг которой обвязана священная нить. Эти, в отличие от едва переставляющих ноги босых и лохматых аскетов, обуты в сандалии. Они подпоясаны белыми жертвенными поясами, а в руках держат посохи для защиты от злых духов из дикой яблони, смоковницы или дерева саптапарна, которое из-за ядовитого сока называют Дьявольским деревом. У некоторых на плечах шкура антилопы или коровы. Каждый спасается от солнца под зонтиком из пальмовых листьев.

Горделиво выпрямив спину, неспешно и грациозно шествуют крестьянки с корзиной, а то и с охапкой хвороста на голове. У многих на боку еще и младенец, завернутый в свивальник.

Буддийские монахи в шафрановой одежде медленно бредут по дороге, позванивая железными кольцами на посохе. Заметив в толпе женщину, они тут же опускают глаза, не желая встречаться с ней взглядом. Так с понурой головой и протягивают миску, если та подходит, чтобы подать милостыню.

Много повозок: с сеном, дровами, зерном, солью… Молочники торопятся развезти товар по окрестным селениям, пока он не скис. Повозки парфюмеров распространяют немыслимую смесь ароматов: сандала, мускуса, камфары… Продавца приправ и средств для очистки масла тоже сразу распознаешь по исходящему от телеги резкому запаху пряностей: касии, нарда, коста, комакона, киннамона…[68]68
  Названия индийских специй, которые упоминаются в «Перипле Эритрейского моря» неизвестного автора эпохи Плиния Старшего.


[Закрыть]

Дорога то петляла по скалам над обрывом, то уходила в глухой лес, то спускалась на широкую равнину. Однажды впереди послышался топот копыт и конское ржание. Люди начали прижиматься к обочине, освобождая путь вооруженному отряду. Иешуа и Бхимадаса с интересом уставились на процессию.

Впереди ехали кавалеристы колонной по двое. Каждый был вооружен похожим на перевернутый бутон лотоса щитом, копьем и широким мечом.

Следом катилась колесница, в которую набились пять или шесть ратиков[69]69
  Ратик – воин, сражающийся с колесницы.


[Закрыть]. Над кузовом реял стяг с изображением ворона, по бортам свисали разноцветные вымпелы, гирлянды и колокольчики.

Друзья торопливо сошли с тракта, встали в сторонке. Из колесницы на них злобно зыркнул возница. Так, зацепил походя взглядом, но по коже прошелся холодок, словно смертью повеяло.

Строй замыкал боевой слон, накрытый яркой попоной. Погонщик в головной повязке и дхоти сжимал в руке бамбуковый багор. Корзина ощетинилась дротиками. Сенапати[70]70
  Сенапати – сотник, командир гулмы.


[Закрыть] сверху смотрел на дорогу, подняв над головой зонтик с позолоченной ручкой и грозно топорща усы.

– Это лесные солдаты, – заметил Бхимадаса. – По призыву идут… Оставили деревню без охраны. Так куда денешься? Царский указ…

Потом, глядя вслед колеснице, завистливо воскликнул:

– Эх, кони хороши! Камбоджийские[71]71
  Камбоджа – древнее царство на северо-востоке современного Афганистана.


[Закрыть], хотя, может, из Сапта-Синдху[72]72
  Сапта-Синдху – Ведическое Семиречье.


[Закрыть] или Ванаю[73]73
  Ванаю – царство, которое предположительно находилось в западной Индии.


[Закрыть]. Видишь, голова вытянута, туловище короткое, а пясть и плюсна длинные. Таких только на севере разводят.

Пыль медленно оседала, покрывая головы пешеходов и спины животных серым налетом. Иешуа почувствовал во рту привкус не то муки, не то мокрой глины.

– Дай воды, – попросил он Бхимадасу.

Тот протянул тыкву-горлянку. Иешуа пожевал, сплюнул в сторону и, запрокинув голову, сделал несколько жадных глотков. Вода почти закончилась.

– Помыться бы, – обреченно протянул он.

– Скоро будет гхат[74]74
  Гхат – ступень, спуск к воде в виде лестницы, имеющий сакральное значение.


[Закрыть], там и помоемся, – обнадежил гонд.

На закате седьмого дня путники подошли к Омкарешвару. От воды веяло свежестью, а из прибрежной осоки доносился глухой кашель ширококлювок. Неожиданно пахнуло горелым, словно где-то рядом жарили мясо, но порыв ветра тут же развеял странный сладковатый запах.

Весь берег Нармады был усеян паломниками, которые сидели или лежали на спускающихся к воде каменных ступенях, вокруг кострищ на склоне сопки, возле полуразвалившихся древних кумирен. Даже в лодках, связанных гроздьями на мелководье. Раздевшись до каупины, люди заходили в реку, чтобы окунуться в воду с головой. Стоя, читали молитвы, затем растирали влагу по телу руками.

– Что они делают? – спросил Иешуа.

– Как что? – удивился Бхимадаса. – Совершают ритуальное омовение.

– Ты тоже будешь?

– Нет, – Бхимадаса скривился. – У джайнов нет такого обряда. Мы признаем священные реки, но не верим в то, что ежедневные купания идут человеку на пользу. У нас говорят: если бы омовения холодной водой даровали совершенство, то лягушки, змеи и черепахи были бы самыми совершенными существами на свете. Сам подумай: раз вода смывает злые дела, она точно так же смывает и добрые… Но дважды в год, весной и осенью, во время праздника Джалаятра мы омываем в реке священное колесо сиддхачакру – символ нашей веры.

Тут он задрал дхоти и с наслаждением почесался.

– Эх, ты прав – просто помыться я не откажусь!

Друзья залезли в заросли тамариска, стянули с себя грязную одежду, после чего бросились в воду. Стая белых ибисов, испуганно захлопав крыльями, перелетела подальше в кусты.

Они долго плескались, наслаждаясь ощущением свежести и чистоты. Иешуа лег на спину, раскинул руки и закачался на зыби. Внезапно его плеча что-то коснулось, словно теленок ткнулся мокрым носом. Иудей вяло перевернулся. И тут же с криком опустил ноги на дно, отпрянул. В воде плавало наполовину обгорелое лицо человека. Морщинистая коричневая кожа с остатками волос переходила в черное обуглившееся месиво. Желтая роговица глаза, высохшие бурые губы, покрытые сажей зубы…

Иешуа бросился к берегу, резко загребая воду руками. Сидящий на мелководье Бхимадаса удивленно на него уставился.

– Что случилось? – спросил он обеспокоенно.

– Труп плывет, вернее, кусок трупа, – с отвращением проговорил Иешуа.

– Так это останки с места кремации. Шмашаны[75]75
  Шмашана – 1) погребение; 2) погребальный костер.


[Закрыть] всегда устраивают рядом с гхатами. Вон дым поднимается, я думал, ты знаешь. После сожжения тела пепел отдают родственникам, а угли сбрасывают в воду. Этим занимаются чандалы… Если сожгли нищего или одинокого человека, то есть бесплатно, часто остаются обугленные куски. Кто за этим следить будет, если у костра во время ритуала нет членов семьи? Для того чтобы труп полностью сгорел, нужно много дров, а они дорого стоят.

– Сжигать обязательно? – недовольно спросил Иешуа, когда оба выбрались на берег.

Он представил себе чадящие погребальные костры в дикие времена поклонения Молоху в долине Бен-Гинном за Солнечными воротами Иерушалаима. Услышал крик приносимых в жертву детей, грохот барабанов – и внутренне содрогнулся.

Иешуа привык к тому, что в Эрец-Исраэль труп кладут в пещерную нишу или на худой конец закапывают в землю. В Парфии, где он прожил несколько лет среди огнепоклонников, трупы не кремировали и не закапывали. Укладывали на крышу дахмы – погребальной башни.

– А как же, – удивился гонд. – Душа умершего должна получить новое тело в мире Ямы. Быстро избавиться от старой плоти можно только с помощью огня. Иногда на этом же костре сжигают корову или козу, которая должна перевести душу умершего через реку в загробном мире. А бывает, что по обряду сати вместе с ним сжигают его вдову и рабов.

Выстирав одежду, друзья развесили ее сушиться. Затем обмотали вокруг бедер чистый кусок ткани, сгребли сухие листья в кучу и улеглись спать.

На рассвете они продолжили путь. Сначала переправились на остров Мандхата, где стоял один из двенадцати храмов Бхаратаварши, посвященных лингаму – мужскому символу Шивы. Потом пересекли второй рукав Нармады.

Оказавшись на правом берегу, направились мимо храма джайнов к подсвеченным утренним солнцем горам Виндхья. До Озене им оставалось еще десять дней пути.

Глава 2

Озене, Ланди-Котал, 84-й год эры Викрама, месяц пхальгуна[76]76
  Пхальгуна – месяц древнеиндийского календаря, соответствующий февралю-марту, также считался межсезоньем.


[Закрыть]

1

Иешуа проснулся от петушиного крика. Рядом заворочался Бхимадаса, потом заплакал ребенок. Мать молча сунула младенцу грудь, и тот сразу затих, зачмокав губами. Зашевелились остальные дети, закряхтел старик, вылезая из-под шерстяного покрывала, заохали приживалки.

Послышался нестройный шепот: «Да простятся мне грешные мысли, посетившие меня ночью».

Животные в хлеву словно почувствовали, что хозяева собираются вставать: призывно заблеяла коза, озабоченно закудахтали куры.

Откинув полог, иудей выбрался из хижины. Светлеющее небо подернулось облаками. Под утро прошел проливной дождь, из-за этого джунгли парили. Прозрачные дождевые капли искрились на банановых листьях. Казалось, стрельчатые ветви финиковых пальм гнутся к земле под тяжестью напитавшей их воды. Верхушки исполинских салов и палисандров терялись в тумане.

Вдруг гроздь бананов прямо перед его лицом разлетелась – это напуганная появлением человека стайка зеленых попугаев такого же цвета, что и сами плоды, с недовольным свистом и щелканьем вспорхнула, не закончив пиршество.

В деревне джайнов начинался рабочий день.

Женщины с кувшинами в руках торопились к пруду, мужчины открывали загоны для скота, чтобы выпустить животных на водопой. Коз и коров подростки погонят на выпас, а волы будут месить глину на рисовом чеке под посадку ростков.

Позаботившись о животных, крестьяне отправились жать ячмень. Оставшиеся с матерями дети со смехом и криками гонялись за поросятами, кормили зерном цыплят.

Деревенский жрец, увешанный гирляндами из бархатцев и гибискуса, с кожаным ведром в руке деловито подошел к статуе общинного тиртханкара[77]77
  Тиртханкар – джина, святой, вероучитель, который указывает джайну путь к спасению.


[Закрыть]. Черпая горстью парное молоко, тщательно вымазал ему лицо, грудь и плечи. Затем опустился на колени. Возложив цветы у его ног, замер в благоговейном молчании, словно созерцая, как душа аскета исходит из колоды.

От каждого дома кто-нибудь подходил к идолу, чтобы поставить перед ним мисочку риса, положить фрукты, сладости или свежесорванные водяные лилии.

Бхимадаса хлопнул Иешуа по плечу.

– Мы с тобой пойдем на реку лепить кирпичи.

– Ты же собирался складывать стены из сучьев.

– Передумал. Я хочу, чтобы у меня был большой и прочный дом, а не куриный насест, из которого на землю нужно спускаться по жердям.

– Как скажешь… – без особой радости протянул Иешуа.

Потом не удержался, съязвил:

– Тебе со мной повезло. Какой другой дурак согласится целый день на жаре копаться в речном иле. Того и гляди болотный крокодил схватит за ногу. Про пиявок и москитов я даже не заикаюсь…

– Как будто ты в Палестине кирпичи не лепил, – попытался оправдаться гонд.

– Зачем, у нас из камней делают – чистая работа, не для шудр, – поддел друга Иешуа.

– Шудра тоже человек, – добродушно парировал Бхимадаса, но тут же отомстил: – Презренный млеччха, помалкивал бы лучше. Вот отправлю собирать навоз, тогда лепка кирпичей покажется тебе детской забавой.

Иешуа скорчил дурашливую гримасу.

– Нет, я на все согласен, только не это…

Вечером иудей ненадолго остался в доме один. Он с удивлением прислушивался к лесным звукам. Пение цикад сменилось криками ночных птиц и утробными голосами древесных и болотных лягушек – от звона колокольчика до похожих на рев быка воплей.

Под крышей хижины бестолково металась летучая мышь, залетевшая сюда сквозь приоткрытую решетку на окне. Потом через комнату с шелестом пронесся огромный майский хрущ. С глухим стуком врезался в стену, упал на спину, завозился, пытаясь перевернуться.

Занавеска колыхалась от бабочек и летающих тараканов, а вокруг статуи домашнего святого, украшенной свежими венками, витал легкий жасминовый аромат.

Когда ночь накрыла лес, вся семья Амбапали, матери Бхимадасы, расселась на циновках вокруг жировой лампы в центре комнаты: пожилой дядя Брихадашва, несколько дальних родственниц с детьми, которые прибились к дому вследствие разных жизненных обстоятельств, и сам Бхимадаса.

Иешуа пригласили присоединиться к семейному совету.

У стены тускло отсвечивали кувшины с кунжутным и горчичным маслом, специями, медом. Со стропил свисали грозди связанных вместе глиняных горшочков. Лампа стояла на похожем на песочные часы бамбуковом столике, пол вокруг был усыпан мошкарой.

Бхимадаса рассказывал о невесте. Обстоятельно, с нежностью в голосе описывал первые встречи, свидание в горах, когда он признался ей в своих чувствах. Услышав, что девушка родом из брахманской деревни, родственники приуныли. Они многозначительно переглядывались, вздыхали и качали головами, но вслух не возмущались – щадили чувства влюбленного.

– Не знаю я, что делать, – печально заключил гонд. – У джайнов нет обряда упанаяны, значит, я не могу свататься к брахманке. Вината готова сбежать из дома, но меня совесть мучает – она ведь не сможет вернуться, если со мной что-нибудь случится. А как она примет наши обычаи? Вишнуиты смеются над джайнами, считают, будто мы ходим голыми.

– Мы не фанатичные дигамбары, «одетые пространством», которые практикуют ритуальную обнаженность, а шветамбары, «одетые в белое», поэтому носим одежду и украшения, – недовольно прервал его Брихадашва. – Разве это непонятно?

«Да, да…» – одобрительно закивали родственники.

Старик продолжил:

– Женитьба дело хорошее, но не рано ли? Великий тиртханкар Махавира, перевозчик через океан бытия, женился, когда ему исполнилось тридцать.

– Дело даже не в возрасте, – рассудительно заметила Амбапали. – Главное, что твоя жена станет вероотступницей, нарушившей свадхарму[78]78
  Свадхарма – кодекс поведения варны.


[Закрыть], а значит, лишится всех привилегий брахманов. Ее жизнь круто изменится – и не в лучшую сторону.

Бхимадаса схватился за голову. Впервые в жизни он пожалел о своем низком происхождении. В хижине повисло тягостное молчание. Мать и Брихадашва переглянулись. На лице Амбапали появилось торжественное выражение, казалось, она приняла какое-то очень важное для себя решение.

– Я должна открыть тебе семейную тайну, – ее голос дрогнул от волнения.

Родственники затаили дыхание.

– Так вот, ты – не шудра…

– А кто? – удивленно спросил Бхимадаса.

– Ты – угра, законный сын кшатрия и шудрянки. Твое настоящее имя – Бхимаварман. Я заменила «варман» на «даса», когда вернулась в родную деревню[79]79
  Имена кшатриев могли включать компонент «варман» – «защищающий», а имена шудр – «даса», что означает «враг», «чужой», однако со временем это слово стало обозначать раба или слугу.


[Закрыть].

Раздались возгласы удивления. Родственники не пытались скрыть того, что это известие поразило их до глубины души.

Амбапали продолжила:

– Твоего отца звали Кансой, он принадлежал к племени махабходжей, ветви народа сатвата, из которого происходит сам бог Кришну. В то время царство Чеди напало на царство Аванти. Канса служил наякой[80]80
  Наяка – командир тысячи лучников.


[Закрыть] в армии захватчиков. Он женился на мне браком ракшаса[81]81
  Ракшаса – брак по принуждению.


[Закрыть], а его солдаты убили мою семью. Он меня изнасиловал. Для кшатрия это обычное дело…

Амбапали опустила голову. Иешуа понял, что ей неприятно вспоминать историю замужества. Наконец она справилась с чувствами.

– Канса хорошо ко мне относился, дарил украшения, и со временем я смирилась. Я жила в его семье, пока он не погиб. Тогда я решила вернуться домой. Тебе было три года, поэтому ты ничего не помнишь. Мне пришлось сказать односельчанам, что отец ребенка – шудра.

– Зачем?

Вместо ответа мать спросила:

– Ты знаешь, как Брихадашва лишился пальцев на правой руке?

Бхимадаса кивнул.

– Да, отдавило бревном на лесоповале. Ты ведь мне так говорил?

Он вопросительно посмотрел на двоюродного деда. Тот молча отвел глаза в сторону.

– Нет, их отрубил Канса, когда Брихадашва попытался защитить брата – моего отца, – гневно заявила Амбапали. – Только он один и остался в живых: потерял сознание от боли, но так как был перепачкан кровью, его сочли убитым. А когда очнулся, убежал в джунгли. Мы с ним договорились молчать о тайне твоего рождения.

– Почему?

– Мы – джайны, для нас ахимса[82]82
  Ахимса – жизненное правило непричинения вреда всему живому.


[Закрыть] – это закон жизни. А для кшатрия закон жизни – война и насилие. Ты думаешь, откуда взялся обычай во время свадьбы догонять убегающую невесту? Из глубины столетий, потому что для ария силой взять девушку в разоренной деревне нагов всегда считалось обычным делом.

Мать нежно посмотрела на сына.

– Я боялась, что ты вырастешь грубым, жестоким… как твой отец, как многие воины. Ты не такой – смелый и горячий, но добрый.

Она погладила сына по щеке.

Затем, глядя ему в глаза, твердо проговорила:

– Я долго жила среди кшатриев и знаю, что шудра может стать кшатрием по обряду вратьястомы. Найди себе учителя, чтобы пройти обряд. Тогда ты сможешь жениться на Винате…

На этом семейный совет закончился. Все, кроме матери и сына, улеглись спать. Но они еще долго сидели, обнявшись, обсуждая прошлое, строя планы на будущее. До Иешуа доносился их взволнованный шепот.

– На двенадцатый день после твоего рождения я вынесла тебя из дома, – увлеченно рассказывала Амбапали. – Канса вместе с брахманами принес жертвы Агни и Соме. Повернув тебя лицом к солнцу, он прочитал священный гимн Сурье. Потом прошептал тебе на ухо тайное имя, посвященное созвездию, под которым ты родился.

– Ты знаешь его? – спросил Бхимадаса.

– Конечно, – с улыбкой ответила Амбапали. – Ведь я твоя мать. Но пока ты не прошел обряд вратьястомы, я не могу его сказать… А когда тебе исполнился годик, во время обряда карнаведхи[83]83
  Карнаведха – обряд прокалывания ушей ребенка для защиты от болезней.


[Закрыть] я держала в руке золотую иглу, как кшатрийка, а не железную, как шудрянка.

– Знаешь что, – запальчиво проговорил Бхимадаса. – Раз я теперь не шудра, то должен поменять имя. Но Бхимаварманом я не хочу быть, это кшатрийское имя в нашей деревне не приживется.

Он нахмурил брови в задумчивости, потом просветлел.

– Зачем менять! Я просто уберу из него позорное слово «даса». Теперь я – Бхима. Так меня Вината называет.

– Хорошо, – улыбнулась мать. – Бхимой звали одного из царевичей Пандавов в «Махабхарате»[84]84
  «Махабхарата» – древнеиндийское эпическое произведение, состоящее из новелл, басен, притч и легенд. Время написания эпоса в разных научных источниках варьируется от нескольких тысячелетий до н. э. до 4–5 вв. н. э.


[Закрыть]. С таким именем ты легко найдешь себе учителя. Я буду молиться Сарасвати за тебя…

Мать и сын закончили беседу за полночь. Иешуа давно спал, утомленный дневной работой на реке. Над селением светила полная луна, окутав хижины джайнов призрачным серебряным покрывалом. Ночные джунгли наполнились шелестом листьев и писком летучих лисиц.

2

Гермей в задумчивости смотрел на кусок пергамента, где среди нарисованных черной тушью гор и рек красной извилистой линией был обозначен Хайберский проход.

Вместе с ним над картой склонились стратеги[85]85
  Стратег – 1) командующий родом войск; 2) главный городской военачальник.


[Закрыть].

Полемарх[86]86
  Полемарх – главный военачальник армии, у которого в подчинении находились стратеги.


[Закрыть] объяснял план атаки:

– Раджувула занял Пурушапуру. Оттуда до Шагайских гор рукой подать, так что он нас опередит, но не рискнет сразу двинуться к Капише. Я хорошо знаю старого лиса: не имея сведений о наших силах в долине Кубхи[87]87
  Кубха – древнеиндийское название реки Кабул, протекающей по территории Афганистана и Пакистана, в античных источниках – река Кофен.


[Закрыть], он предпочтет дерзкой атаке глухую оборону. Его армия на две трети состоит из индийцев. Ударить в лоб мы не сможем, потому что их больше. Они займут весь проход от Джамруда до Ляваргайского перевала. Силы неравны, но мы можем победить Раджувулу хитростью. Обойдем с тыла!

Хлопнув ладонью по столу, македонянин поднял глаза на членов военного совета. Те одобрительно загудели.

Он вернулся к карте.

– От Шагайского хребта Раджувула пойдет вверх по Хайберу. За горой Асураг начинается глубокое ущелье. Сразу он туда не сунется, пошлет разведчиков узнать, свободна ли дорога. К этому времени гоплиты Зенона должны выйти на высокогорное плато Лоарди. Когда саки встретят фалангу, будет уже поздно: я закрою ущелье.

Гермей водил пальцем по пергаменту.

– Пехота ударит с фронта – вот здесь, а конница атакует с тыла.

Стратеги закивали головами.

Убедившись, что маневр понятен, македонянин продолжил:

– Мы сейчас здесь, в долине Тирах. Фаланга двинется к Ляваргайскому перевалу. Конница свернет на юг, вот сюда, перейдет хребет Морга по перевалу Цоиобикандао и остановится у горы Зир-Сар.

Он сурово посмотрел на гиппарха[88]88
  Гиппарх – командир конницы.


[Закрыть] Эрнака, бактрийца родом из Александрии Оксианской.

– Одну тарентину[89]89
  Тарентина – отряд из тридцати всадников, часть илы.


[Закрыть] оставишь мне. За спину остальным сядут пращники и лучники. Катафракты помочь не смогут, они и так тяжелые. Смотрите в оба – конь с двумя седоками рискует сорваться в пропасть… Но я уверен: Аполлон Гекатебол будет нас хранить.

– Справимся, – спокойно ответил гиппарх. – Принесу ему в жертву дикого козла.

– Хорошо, – сухо сказал Гермей. – Отправь охотников прямо сейчас. Лопатку и внутренности отдашь гиероскопу[90]90
  Гиероскоп – жрец, гадающий по внутренностям животного.


[Закрыть] для гадания.

Он снова склонился над картой.

– Дальше конница двинется по долине реки Хауры. От горы Гази-Сар свернет на север. Возле горы Асураг сделаем короткий привал. Потом пращники и лучники полезут на вершину, а конница поскачет к Хайберу, чтобы зайти в тыл Раджувуле.

Полемарх повернулся к командиру пращников Менелаю, греку из Капишы.

– Лучники переходят под твою команду. Займете позицию на северном склоне Асурага, там ширина ущелья не больше броска камня, а по бокам отвесные стены, так что это самое удобное место для внезапной атаки… Да ты и сам знаешь, ты ведь родом из этих мест. Ваша задача – повернуть слонов назад, когда начнется бой. Зажжешь костер, он послужит сигналом для фаланги. Лучники должны разъярить слонов, а пращники пусть ударят по корзинам. Бросайте огненные снаряды. Поражайте оголенные места – ноги, хобот, уши, глаза. В первую очередь убейте махаутов.

Затем положил руку на плечо иларха[91]91
  Иларх – командир илы.


[Закрыть] Адусия, командира отряда наемников из малоазийской Карии.

– Вы должны отрезать и уничтожить заградительный отряд в хвосте колонны. Сделать это надо до атаки Менелая, иначе бегущие слоны растопчут вас. Пленных не брать, они будут только обузой. Копыта лошадей обмотать кожей… И никаких боевых кличей!

В глазах карийца зажглись недобрые огоньки: приказ полемарха не щадить пленных ему понравился.

Сделав паузу, Гермей сказал:

– Если услышите топот слонов, скорее уходите из ущелья. Хотя решать тебе.

Он поставил на карту тяжелый подсвечник.

– Я буду ждать отступающего Раджувулу вот здесь, у выхода из ущелья…

И снова обратился к бактрийцу.

– Эрнак, не отставай. Не дай сакам сомкнуться за моей спиной.

Наконец тепло посмотрел на стратега фалангистов, старого друга, вместе с которым вырос в Бактре.

– Зенон, у фаланги задача простая: смять передовые отряды копейщиков. И держаться до конца… Что делать туреофорам, перед боем объяснишь сам. Греков поставишь в переднюю и заднюю шеренги, бактрийцев – в середину. Сомкнутым строем атакуйте там, где это возможно. Перейдете на бег, когда в вас начнут бросать дротики. Главное – не оголять фланги, поэтому растянешь шеренги от края до края долины.

Глаза Зенона блеснули.

– Тактика Мильтиада при Марафоне!

– Именно! Когда подойдешь к ущелью, бей в барабаны, потому что флейты я не услышу… И еще раз – все должно пройти как по нотам.

Гермей ткнул пальцем в каждого военачальника поочередно.

– Налет Адусия, атака Зенона, удар Менелая. Тогда мы услышим самую упоительную музыку на свете: паническое бегство врага.

Он окинул взглядом стратегов.

– Все ясно?

Те ответили по-военному громко и четко.

– Хорошо, готовьтесь… Вы знаете, что даже малочисленный отряд опытных воинов в бою имеет преимущество перед толпой необученных рекрутов… К тому же мы, бактрийские эллины, выросли в суровых условиях и привыкли к трудностям, а эти… – тут он кивнул по направлению к Синдху, – хлипкие и трусливые, потому что круглый год нежатся на солнце. Вспомните, как Эвкратид с тремя сотнями телохранителей разбил шестидесятитысячное войско Деметрия, наполовину состоявшее из разного сброда.

Остаток дня Гермей разрешил ополченцам провести в праздности. Обычно дважды в день, утром и вечером, они упражнялись в искусстве рукопашного боя. Специально для этой цели обозные мулы тащили обрубки бревен и тяжелые плетеные щиты. Полемарх был уверен: только ежедневно воюя с колодой, новобранец может набить руку в приемах нападения и защиты.

С первыми лучами солнца войско Гермея выстроилось в походный порядок, после чего двинулось в сторону двух острых вершин, стерегущих Хайберский проход. Бактрийские конники показывали на них пальцем, называли псами Ямы, Адского Князя, почтительно бормотали молитвы.

Зенон приказал вестовым немедленно разжечь жертвенный костер у подножия сопок. Проходя мимо, бактрийцы упоенно вдыхали запах горящего мяса, с надеждой прислушивались к завываниям жрецов. Греки еще до начала марша принесли жертвы двенадцати олимпийским богам на походных алтарях, каждая фила – своему. Теперь они с пониманием поглядывали на боевых товарищей. Пусть вера разная, зато враг общий – саки.

У правого «пса» – горы Тангиарсар – войско разделилось. Конница поскакала к перевалу Цоиобикандао, а гоплиты вошли в узкий проход. Колонну замыкали обозные телеги и пешие рабы, каждый из которых тащил мешок со скарбом хозяина.

К вечеру о том, что здесь прошла фаланга, говорило только медленно оседавшее облако пыли да далекий гул в ущелье. Вслед уходящей армии потянулись стаи коршунов в предвкушении пиршества…

На закате, прячась в клочьях тумана, карийская ила подкралась к сопке, которая запирала Хайберский проход с юга. Спешившись, воины поднялись на вершину.

Адусий осторожно выглянул из-за скалы. Так и есть – прямо под ним, на дне теснины, расположился отряд конных лучников, не меньше пятисот всадников. Чуть дальше на восток русло Хайбера расширялось, образуя полукруглую долину, покрытую кострами, – там расположился обоз Раджувулы. Это означало, что враг занял горный проход.

По расчетам карийца, гоплиты Зенона прошли Ляваргайский перевал и сейчас пересекают плато Лоарди. Наверняка сакам стало известно, что им навстречу движется греческая фаланга. Слава Зевсу Арею! – греческие барабаны пока молчат.

Пронизывающий ветер рвал обмотанный вокруг головы платок. Фракийский шлем с коротким гребнем, узким козырьком и фигурными нащечниками иларх держал в руке. Он напряженно вглядывался в пропасть, прислушивался, принюхивался – словно волк перед охотой.

От холода немели пальцы, глаза слезились. Выругавшись вполголоса, Адусий вытер лицо рукавом туники, завертел головой. Слева белели цепи хребта Спингар. Впереди высилась гора Тартурра. Далеко справа между холмами в дымке терялась долина Хауры, за которой синели Кохатские горы.

«Русло извилистое, можно выскочить прямо из-за скал, – соображал он. – Странно, что саки не додумались сюда залезть, Хайбер отлично просматривается до Шагайского хребта».