355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Скрипаль » Контингент (Книга 1, Афган) » Текст книги (страница 2)
Контингент (Книга 1, Афган)
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:57

Текст книги "Контингент (Книга 1, Афган)"


Автор книги: Сергей Скрипаль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Прямо перед машиной, метрах в пятнадцати от нее, на дорогу выскочили два духа и открыли огонь из автоматов. Пули защелкали по машине, и прапорщик вдавил тормоз в пол. Машина остановилась как вкопанная. Белов почувствовал, что пуля вонзилась в его плечо. Он упал на сиденье, в котором лежал ребенок, и укрыл его своим телом. Ногу Белов старался не убирать с педали. Мотор потихоньку работал. Громко стонал Шинин, а именно этого и хотел прапорщик. Он подтянул к себе упавший автомат и, стараясь не лязгать металлом, присоединил к нему новый магазин. О боли в плече он старался не думать, беспокоился только о том, чтобы в нужный момент рука не подвела. Попробовал пошевелить пальцами все нормально, даже не очень больно.

Голоса приближающихся духов раздавались со всех сторон, но прапорщика интересовали только те, которые двигались от Кандагара. Когда голоса приблизились настолько, что прапорщик стал различать отдельные слова, он рывком втиснулся в кресло, и машина бросилась вперед, сметая все на своем пути. Белов даже не увидел, а почувствовал мощные удары, которые нанесла машина по приближающимся духам. Теперь прапорщик высунул автомат через боковое окошко, направил ствол назад и лупил из него короткими очередями. Духи тоже стреляли, но беспорядочно и не целясь, и машина уносилась все дальше и дальше к спасительному повороту, за которым были видны склады ГСМ, а там – ребята из боевого охранения.

Теперь в машине орали все. Орал ребенок, который хотел есть и пить, а, может быть, действие промедола закончилось, и ребенку опять было больно. Орал Шинин, орал от страшной боли и от желания мочиться, которое он подавлял всю дорогу, и теперь не мог себя больше сдерживать, из него вытекала горячая моча с кровью, и это приносило ему облегчение. Орал прапорщик, орал от восторга, что все получилось, орал, чтобы не заплакать от жалости к своим погибшим бойцам, к убитой им девочке, к младенцу, спасением которого он купил себе индульгенцию, орал от боли, которая уже прочно поселилась в его теле. Так, и мчались они орущей компанией навстречу удивленным солдатам-минометчикам из охраны ГСМ.

– Все, мужики, приехали, – севшим голосом промолвил прапорщик и, слабея всем телом, привалился к дверце, затормозил у ворот склада ГСМ, заглушил двигатель и потерял сознание.

Глава 2. Мишка

Бой был мгновенно коротким, кровавым и беспощадно жестоким. Засада оказалась классической по замыслу и ужасающе простой по исполнению. Духи прятались в неглубоких расщелинах скал, обрамлявших подступы к пустыне, и в редких кустах виноградника...

После того, как Белов увез Шинина в Кандагар, прошло уже двое суток, на протяжении которых остатки батальона брели по испеченной солнцем пустыне в поисках сбитых вертушек.. Солдаты еле передвигали ноги, то забираясь на бесконечные ненавистные сопки, то спускаясь с них. Вода и продукты заканчивались, патронов оставалось по магазину на автомат. Раненные страдали от жажды больше других, и время от времени кто-нибудь из них терял сознание и бесшумно падал в пыль. К ним немедленно подбегал медбрат Мишка Шандра, уставший не меньше остальных, и, весело балагуря, приводил в чувство упавшего. После этого раненые старались увеличить шаг и инстинктивно держались ближе к здоровым людям. Комбат видел, что батальон идет кучно и понимал всю опасность такого марша, но впервые за все время службы здесь, на войне, не настаивал на том, чтобы солдаты держали интервал.

Во время последнего привала, когда солдаты быстро давились осточертевшей тушенкой и галетным крошевом, запивая эту пищу крохотными, экономными глотками теплой воды, комбат позвал офицеров к себе. Они отошли к подножию очередной сопки, на которую приходилось карабкаться после привала, и сели прямо на горячую землю. Комбат вынул последнюю памирину из помятой пачки, закурил и передал ее Вощанюку. Тот в свою очередь сделал две жадные большие затяжки крепкого дыма и передал остатки сигареты Клюеву, который, пользуясь правом последнего, не спеша докурил ее, обжигая пальцы, до самого конца и с сожалением вдавил окурок в пыль.

– Все, мужики, хватит, – заговорил комбат, сплевывая горькие табачные крошки, налипшие на нижнюю губу, – сегодня последний день поиска. До вечера продолжаем маршрут. На ночевке вызываем вертушки... Как раненые? – спросил, без всякого перехода у Вощанюка.

– В общем – то, неплохо, – ответил капитан, – устали сильно. У Ахмедова и Пшеничного раны плохие, загноились – грязь попала. Медикаментов нет. Сейчас с Шандрой последние бинты израсходовали, да вот еще один Клюеву оставили.

Об инциденте во время боя прапорщик Белов никому не рассказывал. Клюев знал об этом, но после той ночи вел себя замкнуто, старался меньше общаться с солдатами, не требовал большого внимания от Вощанюка. Он был ранен автоматной пулей в мякоть правого предплечья. Рана оказалась чистой, то есть пуля прошла насквозь, не задев кости. Особой боли не было, и за эти дни рана затянулась тонкой розовой пленочкой, что с удовлетворением отмечал Клюев во время перевязки.

Капитан предложил лейтенанту сделать перевязку, но тот отказался:

– Да ладно, у меня бинт еще чистый – сегодня не кровило.

– Ну, хорошо, – Пожарищенский встал. Поднялись и остальные. – Сейчас свертываемся, вернется дозор, и идем сюда! – Он ткнул указательным пальцем на вершину сопки, у подножия которой они только что сидели. – Сейчас нужно поговорить с солдатами, чтобы не шли кучно. Беду чую. – Почему не было второго нападения? Ведь знают же, знают, гады, что у нас потери большие, и машин больше нет... Здесь они где-то! Здесь... -убежденно вздохнул комбат, – Клюев, проверьте боекомплект, хотя, – какой к черту боекомплект!

Офицеры стояли молча. Клюев угрюмо сосредоточенно смотрел на сопку, а Вощанюк был радостно улыбчив. Это немного раздражало майора, но он понимал состояние Вощанюка и спросил у него:

– Решил, как сына назовешь, капитан?

– Да нет еще, – счастливо улыбнулся капитан, – думаю, может как отца, Сережкой?!

– Добро, – комбат хлопнул капитана по плечу, – а теперь вперед, вон уже дозор возвращается.

На далеком гребне холма показались фигурки солдат из дозора. С такого расстояния их можно было разглядеть только в бинокль, но и то помешало бы горячее марево, струящееся от земли. Да и единственный уцелевший бинокль был только у старшего дозора сержанта Князева, так что оставалось только терпеливо ждать новостей...

– Клюев, – окликнул майор уходящего к солдатам лейтенанта, – возьмите Шандру и еще двоих бойцов, пойдете в прикрытии. Если будут раненые, помогите санитарам.

– Вощанюк, вы пойдете в центре. Раненых рассредоточим между здоровыми. Я буду впереди. На сопку идем широкой шеренгой. Интервал не менее пяти метров. Все, идите. – Комбат пошел навстречу возвращающейся разведке.

Князев доложил, что ничего не обнаружили. За этой сопкой еще одна, немного выше этой. Комбат дал им десять минут перекусить и скомандовал марш.

Солдаты длинной цепью поднимались на сопку, охватив ее большим сегментом. Через полчаса они были на ее вершине и начали спускаться вниз, цепляя стоптанными каблуками ботинок землю. Пыль поднималась вверх и в полном безветрии медленно оседала, забивая и без того хрипящие легкие людей. Перед ними раскинулась следующая сопка, такая же серая, как и все предыдущие, с редкими кустиками колючки и острыми каменными вкраплениями, которые встречались все чаще и указывали на близость гор.

Шандра шел, еле передвигая ноги. Он страшно устал, даже больше чем все остальные, поскольку во время ночного отдыха большую часть времени проводил с ранеными: обрабатывал раны, колол лекарства (пока они были), перевязывал. Свою усталость Шандра гасил в себе и не показывал ее ничем. По своему характеру он был подвижный зубоскал, но беззлобный и отзывчивый. Врагов у него не было ни скрытых, ни явных. Даже дедовщина его не коснулась никоим образом ни в начале службы, ни теперь, когда оставались считанные недели. Родом он был с Западной Украины, речь перемежал мягкими украинскими словами, и, наверное, поэтому его самые острые шутки смягчались. Этот рейд был для Мишки самым тяжелым не только потому, что был последним, как им, дембелям, обещал замполит полка, но и потому, что уж очень много крови и смертей было за неделю с небольшим. Шандра дня три чувствовал приближение какого-то бедствия, но по привычке отгонял от себя это предчувствие анекдотами, которых он знал великое множество. Солдат и офицеров удивляла способность Мишки травить анекдоты часами н никогда не повторяться. Все ломали головы – откуда у него столько?! А Шандра все рассказывал и рассказывал, но умалчивал об одном, что все его братья (а их у него. было восемь) в каждом письме подбрасывали два-три свеженьких.

Шандру любили и уважали не только за его балагурство. Рука у него была легкая, что ли? Почти все раненые, которым он делал первую перевязку, очень скоро выздоравливали.

Мишка терпеть не мог безделья и скучал от вынужденного ничегонеделания. Первое время, когда только начинал службу в Афгане, он явился спасителем солдат и офицеров в жизненно важных вопросах. В полку была жуткая нехватка ложек. Мишка подобрал на аэродроме деревянные брусья от разбитой бомботары и за несколько недель нарезал ложек для всех, причем расписал их все восточным орнаментом, вписав в узор годы службы по григорианскому и восточному календарям. Многие хранили эти ложки как талисман и увозили, если удавалось, домой в качестве сувениров...

Чуть позже полк настигла другая беда: у старшины закончился табак, а самолет-почтовик с письмами и табачным довольствием был сбит духами при заходе на посадку кандагарского аэродрома. Во всем расположении полка невозможно было найти даже маленького окурочка, все было собрано подчистую, аккуратно ссыпан табак, и солдаты с офицерами курили вонючие газетные самокрутки.

Шандра в три дня вырезал на каждое отделение по трубке, и полк стал похож на казачий курень, когда люди закуривали по очереди и неумело затягивались из шандровских люлек, как он сам называл свои изделия.

До армии Мишка закончил медучилище, и вот уже почти два года он был солдатским доктором...

Батальон медленно поднимался к вершине сопки. Шандра заметил, что Ахмедов все чаше оглядывается назад и ищет взглядом Мишку. Шандра догнал раненого и шел сзади него метрах в пяти, но все равно не успел подхватить рухнувшего ничком Ахмедова. Мишка подскочил к потерявшему сознание, перевернул его на спину. Ахмедов сгорал в высокой температуре. Шандра ничем не мог ему помочь, кроме того, что смочил его губы водой из своей фляги и протер виски влажными пальцами. Ахмедов чуть приоткрыл глаза и начал вставать, медленно раскачиваясь и опираясь здоровой рукой о Мишкино плечо. Шандра забросил свой автомат за спину, отобрал оружие у Ахмедова, и они последними взобрались на вершину.

В ложбине, между подножием сопки и тонкой полоской зеленки, Мишка увидел обгоревшие останки двух вертолетов. Солдаты уже летели вниз во главе с комбатом, радостно размахивая руками я вопя во все горло. Даже Ахмедов воспрянул, духом и заторопился вниз, отпустив Мишкино плечо. Шандра бежал за раненым, чутко следя за ним. Теперь уже склон сопки был почти весь каменистый, а за зеленкой высились скалы.

Солдаты сбежали в лощинку и бросились к вертолетам, но комбат был уже около машин и, подняв руку вверх, закричал: Стой! Все остановились, тяжело передыхая. Восторг сменился горечью. Вертушки лежали рядом друг с другом так, что лужи расплавленного металла слились в одно озерцо и тускло отсвечивали под солнцем. От машин остались только автоматы перекоса винтов{13} и другие особо прочные стальные части, в том числе и вооружение. Все было закопченными черным. В одном из вертолетов на месте кабины стояла фигура летчика, сгоревшего в адском пламени, со вскинутыми высоко вверх руками, истонченными огнем. Остальных пилотов не было видно, очевидно, они рассыпались впрах.

Комбат подошел вплотную к вертолету и внимательно осмотрел останки. Все вооружение было на месте, н можно было спокойно сообщать в полк о выполнении задания, но что-то все же тревожило его, какие-то неуловимые признаки того, что здесь кто-то был. Пожарищенский обошел вокруг места катастрофы, под ногой похрустывал хрупкой корочкой дюраль. Комбат подошел ближе к стоящему трупу и вдруг понял: вот оно! Подошва его ботинок не издала знакомого звука раздавливаемого металла, а наткнулась на что-то твердое и пружинистое.

Пока Пожарищенский обходил вертушки, солдаты столпились и, скинув автоматы с плеч, натертых до крови, присели, докуривая остатки табака. Во всем чувствовалось расслабление, рейд подходил к концу, скоро – в полк, домой. А там неделя отдыха, может быть, даже баня, горячая пища, свежая вода, хлеб, курево, да мало ли приятностей ожидает солдата в родном полку.

Шандра в это время опять склонился над вконец обессилевшим Ахмедовым, который лежал на спине, тяжело дыша. Мишка смотал с его руки окровавленные бинты и отбросил их в сторону. Рана была я ужаснейшем состоянии, гной вытекал постоянно, и края раны заметно расширились, поднимая красную волну припухлости все дальше и дальше. Мишка увидел Вощанюка и громко позвал его. Капитан подошел и вынул из подсумка единственный бинт, от которого отказался Клюев. Вощанюк бегло осмотрел рану и понял, что ампутация неизбежна, если, конечно, еще возможна. Шандра наматывал свежий бинт, моментально пропитывавшийся резко воняющей жидкостью, и в это время грохнул взрыв, в клочья разнесший майора Пожарищенского.

Как только рвануло, духи открыли огонь из своей засады. Пули безжалостно косили растерявшихся солдат. Многие так и не успели поднять свои автоматы и замертво валились на землю. Мишка не успел понять, что произошло, как крупнокалиберная пуля перебила ему лучевую кость правой руки, на которую он оперся, чтобы встать после перевязки Ахмедова. Другие пули этого же калибра прошили все еще стоявшего Вощанюка, и он рухнул на Мишку, прикрыв его своим крупным телом. Больше Мишка не видел ничего.

А солдаты гибли... Клюев стоял на коленях и давил на курок автомата, поводя стволом из стороны в сторону, давил даже тогда, когда перестал ощущать дрожание оружия, и, получив пулю в голову, все равно давил на курок, пока смерть не ослабила его пальцы. В какие-нибудь пять минут все было закончено...

Шандра очнулся от резкой боли в руке. Тошнота подступала к горлу, обоженному сухостью. Хотелось пить. Мишка попробовал шевельнуть языком, но тот, казалось, распух до невероятных размеров и лишь больно деранул рот. Тогда Мишка приоткрыл глаза. Все вокруг двоилось и троилось, раскачивалось и плыло куда-то вверх. Прежде чем вновь закрыть глаза, Мишка успел заметить, что неподалеку от него бродят люди, но кто они такие, не было ни желания, ни сил рассматривать. Прежде всего он решил определиться, что с ним произошло и что такое давит на него сверху. Он опять открыл глаза и увидел, что лежит на трупе Ахмедова щека к щеке и понял, что ему покалывала щеку щетина умершего. Шандра попытался напрячься и сбросить груз с себя, но сумасшедшая боль заставила прекратить эти попытки. Он вновь расслабился, пытаясь удержаться в здравом рассудке: подавлял тошноту, напрягал слух. Его удивило, что он видел людей, но не слышал ни единого звука.

Через некоторое время в ушах появился легкий звон, а потом стали прорезаться искаженные звуки, то резко колющие перепонки, то затихающие. Стало труднее дышать. Мишка чуть повернул голову и приоткрыл рот. Сейчас же откуда-то сверху скользнула струйка тягучей жидкости и увлажнила его десна и язык. Шандра сначала обрадовался и проглотил немного, но тут же понял, что это кровь, и его опять тряхнули судороги в желудке. Мишка дернулся всем телом, и звуки ринулись в полном звучании в его мозг, больно раня его. Теперь Шандра услышал гортанную речь, одиночные выстрелы, и до него дошло, что за людей он видел.

Через узенькую щелочку век Мишка рассматривал дикую картину мародерства, вернее, только маленькую часть картины, окружавшей его. На том отрезке пространства, что он мог видеть, повсюду лежали трупы солдат. Духи ходили смело, не пригибались, не оборачивались, громко переговаривались и смеялись. Они подходили к убитым, переворачивали их ногами на спину, стаскивали с них одежду, если она не была сильно испачкана кровью, забирали ценные на их взгляд вещи: часы, авторучки, медали, портсигары и прочую мелочь, что обычно водится в солдатских карманах. Изредка духи стреляли одиночными в голову тех, кто еще показывал признаки жизни , или перерезали им горло широкими лезвиями кинжалов.

Мишка замер. Он лихорадочно вспоминал, где его автомат. Ни под собой ни на себе он не ощущал ничего жесткого... И вдруг вспомнил , что в санитарной сумке у него лежит граната и пожалел, что не сможет ее достать. Эх, достать бы сейчас эту гранату! -мучался мыслью Мишка. -Я бы вам, сукам, показал кузькину мать! Сквозь щелку он увидел подходящие к нему ноги, наискось перечеркнутые стволом автомата. Мишка успел рассмотреть еще новенькие мягкие сапоги, расшитые цветным бисером, и сомкнул веки. Теперь он слышал, как эти ноги вплотную подошли к его голове и пошли вокруг, уверенно вминаясь в песок. Мишка все время ждал выстрела, но почувствовал только грубый толчок в левый бок. Тяжесть, давившая на него сверху, исчезла. Теперь Мишка чувствовал себя совершенно голым и беззащитным под взглядом духа, но того привлекла портупея Вощанюка, и он, что-то бормоча, торопливо снимал ее. Мишка ничем не мог порадовать глаз духа, так как весь был залит кровью капитана, создававшей иллюзию того, что Шандра мертв. Очень скоро духи выпотрошили всех и, отойдя к обгоревшему винограднику, постелили на землю цветастые платки, уселись на колени и вознесли Аллаху благодарственную молитву. Потом они поднялись и скрылись в каменных россыпях скал.

Мишка долго наблюдал за ними, ловя взглядом то тут то там выплывающие из-за камней чалмы и горько жалея, что стрельнуть в эти ненавистные головы не из чего.

Прошло около часа, прежде чем Мишка решился подняться с Ахмедова. Он сполз с остывшего трупа и сел. Голова раскалывалась от боли, тошнота давила все сильнее, истощенный организм не мог ничего извергнуть из желудка; до умопомрачения кололо в животе. И не только это сильно беспокоило Мишку, беспокоила правая рука. Теперь он взглянул на нее и увидел, что выше кисти кость раздроблена, а обломки ее торчат белыми зубьями сквозь черно-кровавую запыленную плоть. Шандра понимал, что срочно нужно промыть и забинтовать, но он слишком хорошо знал, что сделать это нечем. Он посидел еще немного, размышляя над тем, что ему делать, потом поднялся на ноги, придерживая изуродованную руку левой. Тут же он увидел свою сумку, затоптанную чужими ногами. Он поднял ее с радостью ощутил в ней тяжесть гранаты. Мишка вытащил ее, сумку отбросил, ввинтил запал и сунул гранату в левый карман брюк. Теперь он почувствовал себя увереннее.

Мишка бродил среди убитых друзей, многих не узнавая, так как душманские пули разворотили их лица в кровавое месиво. Всех нашел Мишка, но никак не мог понять, где же Пожарищенский, пока не вспомнил, что все началось со взрыва. Теперь Мишка решил уходить вслед за духами. Наверняка где-то рядом есть кишлак, в который пошли духи. А если есть кишлак, значит есть и дорога, по которой рано или поздно должны идти армейские машины. Мишка еще раз обошел место гибели батальона, но ничего из оружия не нашел, шарить же по подсумкам в поисках пищи и курева не стал. Только подобрал с земли широкополую офицерскую панаму и почти полную флягу воды...

Перед наступлением темноты Мишка нашел небольшое углубление в скале, прикрытое сверху плоским козырьком, улегся на еще не остывший камень. Ночь пришла темная, прозрачно тихая, с ясным иззвезданным небом. Мишка чувствовал, что у него повышается температура и скоро он начнет замерзать. Планы на завтрашний день мешались в его голове. Вскоре, так ничего и не придумав, Мишка погрузился в болезненно бредовую муть тяжелого сна. Его трясла лихорадка, он что-то вскрикивал, сквозь отуманенное сознание пугаясь своих вскриков. Так прошла долгая ночь, и лишь под утро Мишка уснул на несколько часов, пока проклятое кругломордое солнце начало раскалять воздух и камни. Шандра проснулся немного окрепшими теперь более оптимистически смотрел на ожидающие его впереди испытания. Рука ныла, изредка подергивая и покалывая иглами боли. Значит, рана загноилась, и теперь вопрос времени, будет ли у него рука. Эта мысль поставила Мишку на ноги. Он снял с себя ремень и, помогая левой руке зубами, увеличил его на всю возможную длину. Потом расстелил его на земле и, примерившись, улегся на спину так, чтобы застегнутый ремень плотно перехватил раненную руку. Ценой невероятных усилий ему удалось это. Немного полежав, отдохнув, Мишка встал, натянул панаму на голову, подобрал флягу и начал карабкаться вверх на скалу, имеющую удобный наклон для подъема, и трещины, достаточные для того, чтобы втиснуть в них стопу.

К полудню Мишка поднялся на вершину скалы, но не увидел с нее ничего для себя утешительного, а только следующую гору, гораздо выше этой. Мишка громко выругался. Делать было нечего, и он начал спуск. У подножия следующей горы Мишка был к вечеру. За весь день он не встретил никого, кроме греющейся на камне кобры. Мишка обошел ее подальше. На этот раз он быстро уснул, разбитое тело требовало отдыха, но рана беспрерывно дергала, и скоро Мишку затрясло. Ему не хотелось есть, но жажда вынудила еще днем выпить большую половину воды из фляжки, и Мишка боялся, что в беспамятстве выпьет остатки, поэтому, прежде чем улечься, он отбросил фляжку подальше от себя.

Эта ночь совершенно вымотала Мишку. Утром он еле смог подняться. На раненную руку он старался не смотреть. Она совершенно распухла, и каждое движение отдавалось в ней болью. Все тело ломило, хотелось лечь и лежать, лежать без движения...

Наконец-то, Мишка вскарабкался на вершину. Под горой лежал небольшой кишлачок, а чуть дальше Мишка увидел дорогу. Он решил дождаться темноты, чтобы пробраться поближе к цели своего пути, а пока лежал, напрягая зрение, рассматривал кишлак и дорогу. Дома в кишлаке были плотно прикреплены друг к другу и соединены общим широким дувалом. Мишка разглядел на одном домишке вывеску и понял, что это кантин{14}.

Его всегда удивляли контрасты между нищетой и богатством в этой стране. В самом зачуханном кантине можно было увидеть товары для нищего и богатея: от рваных лохмотьев до шикарных дубленок, от ручных ступок до "шарпов" последних модификаций. И это никого не удивляло и не смущало. Принцип один: на что есть деньги, то и покупай.

По дороге прошла колонна машин, и Мишка разглядел, что это местные" барбухайки " до невероятности разукрашенные и обклеенные разноцветными картинками. Так он пролежал долго, до тех пор, пока в кишлаке не закончился вечерний намаз.

Луна светила ярко, и Мишка спустился на противоположный от кишлака склон горы и пошел в нужном направлении. Но ноги плохо слушались его, и он все чаще и чаще присаживался на камни и терял сознание. вода давно закончилась, да и флягу он потерял где-то по пути вместе с гранатой, которую зачем-то вынул из кармана...

Перед восходом солнца Мишка увидел, что дорога находится прямо перед ним. Судя по большому количеству обгоревших, сброшенных под откос машин, движение было здесь интенсивным.

Неподалеку от себя, среди скального монолита, Мишка обнаружил довольно широкую щель и забился в нее, чтобы спрятаться от жалящих лучей солнца. Боль в руке почти не тревожила, просто горела привычным жжением. Не хотелось ни пить, ни есть. Оставалось только ждать, когда появится колонна военных грузовиков. Мишка уснул. Он не услышал, как по дороге прошла небольшая колонна КАМАЗов, охраняемая быстрыми "брониками".

Впервые за эти дни Мишка перестал бояться смерти, он перешел этот порог. Теперь ему было все равно, что с ним будет, и поэтому крепко спал.

Проспал он около трех часов. Злое солнце уже плавило землю, и горячее струящееся марево дрожало над дорогой. Мишка открыл глаза, солнце тут же обожгло его мозг, и он попытался подальше втиснуться в приютившую его щель. Вдруг Мишка услышал ниже себя голоса. Он осторожно высунул голову из-за камня и посмотрел вниз. На скальной площадке, через которую Мишке нужно было спускаться к дороге, расположились трое духов. Они установили крупнокалиберный пулемет, направив его ствол в сторону дороги, и теперь лежали рядом с ним, переговариваясь, ожидая добычу.

Духи были молодыми, с черными, негустыми бородками. В кокетливых тюбетейках, в зеленоватых шароварах и широких рубахах навыпуск, с надетыми поверх коричневыми жилетами, они были похожи на разбойников из" Тысячи и одной ночи ".

Из-за поворота дороги, скрытого горной грядой, послышался гул моторов, только потом показались неясные силуэты машин, расплывающиеся в прозрачной ряби. Духи напряженно следили за втягивающимися в сектор обстрела машинами.

Мишка крыл себя последними словами за потерянную гранату, которая могла разом перечеркнуть все старания духов. Теперь он мог уже разглядеть лицо водителя в головной машине, груженной снарядными ящиками. За этой машиной шли еще три с таким же грузом. Впереди и сзади колонны ехали БТРы. Под солнцем сияли стволы пулеметов, но стрелки не могли видеть духов, так как те были надежно спрятаны за камнями. Шандра надеялся, что под солнцем блеснет и оружие духов, но тщетно...

Мишка представил себе, что случится через несколько мгновений. Как рванется в небо огненный смерч... И он решился...

Абсолютно бесшумно Мишка выскользнул из своего укрытия, такого уютного и безопасного, пружинисто оттолкнулся от камней и, широко раскинув руки и ноги, бросился вниз на духов. Он упал прямо на пулемет, и молодой афганец, не ожидавший ничего, кроме скорой военной удачи, дернул курок.

Пулеметная очередь ударилась в Мишку, вырывая из него большие куски, и сбросила его с площадки. Бесформенным комом падал Мишка вниз. И, уже умирая, он шепнул непослушными губами ласковое украинское слово:

– Мамо...

Глава 3. Вощанюк

В то время, когда солдаты еще сладко потягивались в палатках, предвкушая недолгий отдых после затяжного рейда, разъяренный капитан Вощанюк шел от комбата. Несколько бойцов сидели в тени палаток и наслаждались прохладой раннего афганского утра, которое вот-вот должно было залить мир удушающей августовской жарой. Солдаты видели своего командира, но никак не могли увидеть связи между его злостью и своей дальнейшей судьбой.

Вощанюк подошел к палаткам своей группы и заорал:

– Старшина, подъем давай!

Прапорщик Губенко выскочил откуда-то из-за палаток и, длинно растягивая гласные, прокричал:

– Па-а-а-дъё-о-о-ом...

Но все уже и так выходили из палаток и выстраивались на дорожке, всматриваясь в гладко выбритое лицо капитана, искаженное злостью. Вощанюк прошел вдоль строя и вернулся к его середине, когда почувствовал, что все двадцать бойцов готовы слушать его, немного помолчал и жестко сказал:

– Даю час на сборы! Выходим в рейд по зеленкам. Строй растерянно вздрогнул, но все молчали, хотя обида душила. Обычно после рейда полагался хоть какой-то отдых. От услышанного все разом почувствовали мгновенную усталость, навалившуюся после двухнедельного рейда по этим чертовым зеленкам, из которого они только вчера вернулись. Командир все это прекрасно знал и понимал, какие чувства возникали у бойцов, и поэтому уже более мягко добавил:

– Мужики, надо. Больше некому.

Солдаты разбрелись. Завтрак прошел быстро. После рейдов завтрак обычно затягивался надолго, спешить-то было некуда, потом всех ждала почти настоящая русская баня, которую всегда устраивал сибиряк Сашка Мохов. А теперь – хрен всем, а не баня. Старшина выдал боекомплект и сухпай. Бойцы хмуро крепили лифчики и бронежилеты поверх гимнастерок, затягивали ремни, увешав их подсумками с магазинами, и выходили опять на построение, но уже навьюченные как верблюды, изредка матерясь и сплевывая в уже раскаленную пыль.

На ночлег остановились в апельсиновой роще на небольшой поляне. Огней не разводили. Даже курить капитан разрешал только под плащ-палаткой. Старшина расставил караулы по разным сторонам тропы, ведущей к поляне, и все быстро улеглись, дожевывая галеты и сахар. Сон на войне или валит сразу, или долго не приходит, как бы за день ты не умаялся. Вощанюк лежал с открытыми глазами, и чувство тревоги, поселившееся в нем утром у комбата, полностью захватило его. Что-то было не так, что-то уж слишком гладко прошел сегодняшний день. Комбат сказал, что срочно нужно прочесать территорию в районах зеленки, потому что духи сильно активизировались у Кандагара, видимо, готовят прорыв перед осенней операцией. Поэтому все группы батальона были брошены на разведку.

В предыдущем рейде группа Вощанюка прочесывала противоположное нынешнему направление, и там были стычки с духами с первого же дня, но не сильные, без потерь... А сегодня никого и ничего, хотя район заселен довольно густо для Афгана. Но абсолютная тишина. Странно.

Вощанюк залез с головой под плащ-палатку и быстро выкурил сигарету в этом небольшом сильно задымленном пространстве и, вынырнув наружу, опять улегся. Через некоторое время старшина пошел менять караулы. Капитан дождался их возвращения и чуть задремал.

Он проснулся сразу, без привычного на гражданке перехода от сна к бодрствованию. Чувствовалось приближение утра, хотя и было еще непроницаемо темно. Капитан взглянул на часы, они показывали четыре. Эти часы ему подарил перед своим последним рейдом другой капитан Вощанюк, его родной брат. Теперь капитан берег этот "Омакс", чтобы отдать часы Вовке – сыну брата, родившемуся за два дня до гибели отца.

Старшина спал рядом с капитаном, опершись о ствол апельсинового дерева, подложив под локоть правой руки неудобный, но надежный автомат. Вощанюк поднялся и, осторожно шагая, пошел снимать караулы.

...Оба солдата были мертвы. Капитан едва не споткнулся о труп одного из них, не заметив его в сереньком рассвете. Вощанюк опустился на колени и перевернул солдата на спину. Это был литовец Юозас Бартнявичюс, молчаливый великан. У него было перерезано горло. Рана уже подсохла, но от движения вновь жирно залоснилась кровью. Второй труп лежал в трех метрах от Юозаса. Вощанюк перешагнул к нему. Тело лежало на спине, головы не было. Вощанюк знал, что это Славка Долгих – толстогубый безобидный москвич.

Капитан осмотрелся вокруг, но ничего настораживающего не было видно в уже ясно проступившем рассвете. Вощанюк пошел в обход к другому караулу, почти не сомневаясь, что там произошло то же самое. По пути он подумал, что надо было заскочить на поляну и поднять группу, но продолжал двигаться вперед, чутко всматриваясь и вслушиваясь в тишину рощи, поводя стволом автомата...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю