Текст книги "Соколиная охота. Сын Чернобога"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Невидимые стрелки били из окон ближайших домов по мечникам графа Септиманского, а сам Бернард, охваченный ужасом, крутился на небольшом пятачке, не в силах вырваться из окружающего его месива тел. Стрельба прекратилась только тогда, когда по меньшей мере три сотни мечников графа уже распрощались с жизнью, но и эта передышка была недолгой.

Всадники, облаченные в доспехи, обрушились на уцелевших людей Бернарда сразу с двух сторон. Выжить в этом аду было практически невозможно. Человек в рогатом шлеме, в котором Раймон без труда узнал ярла Драгутина, насел на графа Бернарда и двумя взмахами меча вышиб его из седла. Дело уже явно двигалось к развязке, а Рюэрг все так же ошалело стоял посреди мостовой не в силах двинуть ни рукой ни ногой. Его едва не стоптал конем какой-то варяг, но Раймон успел отшатнуться к стене и ударился спиной в дверь. На его счастье, она оказалась незапертой, и меч, уже занесенный над его головой, со свистом рассек воздух.

Рюэрг бросился на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, но в последний момент все-таки обернулся. Женщина, завернутая в покрывало, закрывала на засов дверь, в которую уже ломились варяги.

– Наверх, – коротко бросила она Раймону, шлепая босыми ногами по холодным ступенькам.

– Кто вы? – спросил он незнакомку, когда та схватила его за руку.

– Раздевайтесь, – потребовала та, затащив его в спальню.

– Зачем?

– Я скажу им, что вы мой муж, всю ночь проспавший в моей постели.

Раймону ничего не оставалось делать, как последовать совету своей спасительницы. Его одежду женщина тут же спрятала в шкаф и натянула на голову Рюэрга ночной колпак.

– Ложитесь же наконец, – прошипела она.

– А вы?

– А я уже с вами, – отозвалась женщина, прижимаясь к нему обнаженным телом. – Начинайте.

– Что начинать? – спросил Раймон севшим от возбуждения голосом.

– Вы уже начали, сеньор, спасибо.

Варяги, ворвавшиеся в ложницу, надо полагать, были смущены открывшейся им картиной. Во всяком случае, они остановились в растерянности у порога.

– О Жермон, здесь посторонние! – простонала женщина. – Как же вам не стыдно, господа!

– В ваш дом проник враг, сеньора, – услышал Рюэрг над своей головой голос Драгутина.

– Я ничего не слышала. Спросите у слуг. Да отвернитесь же ради бога, господа, я замужняя женщина…

– Извините за вторжение, сеньора, – засмеялся Драгутин. – Мы уже уходим.

Варяги все-таки осмотрели дом, но в спальню хозяев больше не заглядывали. Раймон услышал, как они покидают чужое жилище и наконец оторвался от своей спасительницы.

– Вы спасли мне жизнь, сеньора, я никогда этого не забуду.

– Я тоже вас не забуду, сеньор, ибо благодаря вам я впервые изменила мужу. Ваше счастье, что его нет дома.

– Как вас зовут, сеньора?

– Меня зовут Изабеллой, сеньор Раймон, я жена капитана Труана и подруга вашей жены Радегунды. Я вас узнала и решила помочь. А вы не нашли ничего лучше, как изнасиловать меня в благодарность за спасение.

– Извините, сеньора, это вышло почти случайно. Я буду до конца дней раскаиваться в своем поступке.

– Я тронута, Раймон, и жду благодарности.

– Так мы продолжаем?

– Да, но теперь, надеюсь, без свидетелей.

Бернард Септиманский был потрясен случившимся. Впрочем, у него хватило времени прийти в себя в подземелье королевского замка и даже проанализировать собственные ошибки. А самой главной из этих ошибок был Раймон Рюэрг, хотя и без него сеньоры наделали много глупостей. Императрицу Юдифь следовало устранить сразу же после поражения Карла. Но теперь, пожалуй, уже поздно было об этом сожалеть, оставалось только уповать на поддержку епископов, которые вот-вот должны приехать в Париж, да на удачу Пипина Аквитанского, который для спасения собственного дяди должен напрячь все силы и сбросить в море викингов Воислава Рерика.

Победа Пипина позволит его сторонникам здесь, в Нейстрии, собраться с силами и выставить новые условия королю Карлу, одним из которых будет, конечно, сохранение жизни графа Бернарда Септиманского. Нельзя допустить, чтобы жизнь одного из самых блестящих сеньоров франкской империи оборвалась от руки палача. Карл никогда не решится на казнь, но Юдифь – совсем иное дело. У этой меровингской ведьмы большой счет к графу Септиманскому, и она сделает все от нее зависящее, чтобы он этот счет оплатил.

Бернард провел в заточении две недели, и за это время никто не вспомнил о нем. Неужели человек, который на протяжении десятилетий вершил историю франкской империи, так и умрет здесь, в подвале, на гнилой соломе, всеми покинутый и забытый? Это было бы страшной несправедливостью судьбы.

К счастью, нашелся все-таки человек, не забывший о существовании графа Бернарда. Дверь темницы открылась, и по скользким от сырости ступенькам спустился Эд Орлеанский. Сначала граф Септиманский решил, что вместе с Эдом к нему пришло спасение, но, заглянув в печальные глаза старого знакомого, он вдруг отчетливо осознал, что игра закончилась, а вместе с ней заканчивается и его жизнь.

– Ярл Воислав Рерик захватил Тулузу. Граф Хорсон от лица всех сеньоров Аквитании обратился к Карлу с просьбой взять провинцию под свое покровительство.

– Значит, мы охотились за тенью, благородный Эд, и ярл Воислав не приезжал в Париж? – криво усмехнулся граф Септиманский.

– Увы, Бернард нас обвели вокруг пальца. Графы Адалард Парижский и Роберт Турский уже принесли повинную королю Карлу. Их обложили штрафом в сто тысяч денариев, и на этом их неприятности, кажется, закончились. Впрочем, казнь столь знатных сеньоров могла бы сильно повредить Карлу накануне судьбоносной встречи в Ахене. К счастью, это понимают все, даже Юдифь.

– Выходит, единственным виновником всей этой истории оказался граф Бернард Септиманский?

– Мы ведь не изменяли королю, Бернард, во всяком случае, не заявляли об этом открыто, а ты был правой рукой мятежного герцога Пипина. Даже епископы Эббон из Реймса и Венелон из Санса вынуждены были публично заявить о твоей виновности.

– А как же епископ Эброин?

– Епископ Эброин умер, и этим сказано все. Случайная смерть, за которую никто не несет ответственности.

– А Раймон Рюэрг? – вскинул голову Септиманский. – Неужели и этот уцелел?

– Граф Раймон Лиможский сам явился к королю и оправдался по всем предъявленным ему обвинениям. Конечно, мы могли бы опровергнуть его показания, но, разоблачая Раймона, мы топили бы себя. Мне очень жаль, Бернард, что нам не удалось отстоять твою жизнь. Возможно, нам удастся за тебя отомстить, но, увы, даже в этом я не уверен.

Графа Бернарда Септиманского казнили холодным январским утром на площади перед королевским дворцом в присутствии короля Карла и преданных ему сеньоров. Последнее, что увидел Бернард в этой жизни, была улыбка императрицы Юдифи, бесспорно украсившая ее лицо, порозовевшее на морозе.

Глава 11
Третья империя

Бек Карочей вернулся в Рим в начале лета. В Аквитании все было уже кончено. Пипину не помогла даже помощь императора Лотаря, который был разбит во второй раз в течение года. Армия, возглавляемая Карлом, а точнее, Воиславом Рериком, разметала императорское войско по равнине. Сам хазарский посол едва унес ноги. Он ошибся в выборе союзников, ибо более бездарных полководцев, чем император Лотарь и герцог Пипин, ему видеть еще не доводилось. Возможно, Карл дошел бы и до Павии, а то и до Рима, но уж слишком зыбкой была его власть в Нейстрии и Аквитании, чтобы разевать рот на чужой кусок.

Что же касается Воислава Рерика, то все подозрения на его счет рассеялись как дым, ибо своих претензий на императорскую корону он заявлять не стал. По мнению Карочея, варяг поступил мудро. Римская церковь никогда бы не признала потомка Меровея главой империи, будь он хоть трижды христианином. В Риме еще не забыли страшного разгрома, учиненного варварами, и панически боялись потерять остатки былого величия.

Впрочем, и папе Евгению, и императору Лотарю пришлось пойти на уступки, чтобы остановить вал, катящийся с севера. Издержки были морального порядка, но именно это обстоятельство выводило из себя монсеньора Николая, к которому бек Карочей заглянул с прощальным визитом.

– Мы вынуждены были принять и это условие, бек, – вздохнул секретарь папской курии. – Поверьте мне, римская церковь еще никогда не переживала такого унижения.

– Полноте, монсеньор, – попробовал его утешить бек. – Разве женщинам запрещено молиться в ваших храмах? И что плохого в том, если императрица Юдифь решила поклониться мощам святого Петра?

– Тебе этого не понять, бек, – обреченно махнул рукой Николай. – В этом храме папа Лев возложил императорскую корону на голову Карла Великого. Это было началом нового возвышения Рима и концом господства Меровингов, а значит, и нашей зависимости от Константинополя. Ведь далеко не случайно архиепископ Константин, посол императора Феофила, находится в свите этой женщины. Ей мало разрушенной империи, Юдифь пожелала осквернить еще и символ веры. Это будет началом конца империи, созданной Карлом и папой Львом, отречением внуков великого императора от завещания своего деда. В базилике святого Петра началось возрождение великой Западной империи, и здесь же ей подписывают смертный приговор.

До бека Карочея наконец дошло, зачем императрице Юдифи понадобилось проделать столь долгий и тяжелый путь и почему король Карл, заключая уже второе по счету перемирие со старшим братом, так настаивал на выполнении именно этого пункта. Это были похороны франкской империи, и ее могильщики пожелали, чтобы отпевание прошло в обстановке не менее торжественной, чем та, которая сопутствовала ее рождению. Окончательное подписание договора между братьями о разделе империи перенесли из Ахена в Верден, но этому событию должна была предшествовать прелюдия.

Карочей решил еще на несколько дней задержаться в Риме, дабы увидеть женщину, разрушившую то, что с таким напряжением сил создавали далеко не хлипкие мужчины. Надо сказать, торжественный въезд вдовы императора Людовика Благочестивого в Рим не обманул его ожиданий. В Вечный город въезжала победительница, и хотя папе Евгению удалось отвертеться от унизительного участия в церемонии, она не проиграла ни в торжественности, ни в пышности. Папу с успехом заменили император Лотарь и монсеньор Николай. Причем Лотарю пришлось спешиться, чтобы помочь императрице ступить на мостовую столицы мира, по которой маршировали когда-то легионы великого Цезаря.

Триумф Юдифи был обставлен скоромнее триумфов былых римских императоров, но его последствия были куда более значимыми. Возможно, немногие отдавали себе в этом отчет, но у людей умных уже практически не осталось никаких сомнений. Среди них особенно выделялся белозубой улыбкой архиепископ Константин, не только узнавший среди встречающих бека Карочея, но и благосклонно кивнувший ему, приглашая тем самым к продолжению знакомства. Пипин Аквитанский, сопровождавший бека Карочея как частное лицо, опознал в свите императрицы сразу двух Меровингов: графа Раймона Лиможского и коннетабля Гарольда Рюэрга. Эда Орлеанского бек Карочей узнал сам, приветливо помахал старому знакомому рукой и даже, улучив момент, пригласил благородного графа в гости. Эд Орлеанский приглашение принял, хотя наверняка знал, что бек не принадлежит к горячим поклонникам императрицы Юдифи и короля Карла.

– Благородный Эд, а что тебя заставило принять участие в пышных похоронах империи? – спросил Карочей у графа, когда настроение за пиршественным столом перешло в стадию доверительности.

Орлеанский, надо отдать ему должное, оценил и юмор хазарского посла, и его острый ум, а потому отсалютовал ему кубком, наполненным до краев.

– Империи рушатся, благородный бек, а жизнь продолжается.

– Надеешься отхватить свой кусок от большого пирога, Эд? – скривил губы герцог Аквитанский, обиженный на мир вообще и на графа Орлеанского в частности.

– Так же как и ты, Пипин, – спокойно отозвался граф. – Это был не первый мятеж, в котором мы с тобой участвовали, и, надеюсь, не последний.

Карочею понравился оптимизм графа, и он не замедлил сказать об этом своим друзьям. У этих молодых людей вся жизнь была впереди, чего не скажешь о самом беке. И Карочею очень не хотелось бы умереть на развалинах каганата, уничтоженного могущественными врагами.

Граф Эд понимающе кивнул.

– Я думаю, бек, тебе будет интересно одно пророчество, о котором я слышал из уст Гарольда Рюэрга, ставшего недавно коннетаблем. Оно касается одного нашего общего знакомого.

– Ты имеешь в виду Воислава Рерика? – усмехнулся Карочей. – Я это пророчество знаю. Если верить варяжским волхвам, Сокол непременно восторжествует над Гепардом.

– Нет, благородный бек, речь идет о другом пророчестве. Оказывается, грядет день, когда падут два Рима, а уцелеет лишь Рим третий, который построит не кто иной, как наш общий знакомый. И посильное участие в этом строительстве примет дама из рода Рюэргов.

– И кто же этот пророк, если не секрет, дорогой Эд?

– Какие могут быть тайны между добрыми друзьями. Архиепископу Константину было видение на горе Афон.

– И ты веришь в подобную чушь?! – возмутился Пипин. – Мало ли что взбредет на ум хитрым грекам.

– Я сам видел лилию на груди у Воислава Рерика, хотя некоторые считают, что это крест. Говорят, что подобный же знак был у Меровея Венделика. Покойный Бернард Септиманский слышал, как императрица Юдифь просила ярла Воислава одолжить ей лилию в обмен на розу. И эта сделка состоялась во время мистерии Белтайн, когда Белый Жеребец покрыл Белую Кобылу.

Пипин захохотал так, что пролил вино из кубка на белую скатерть. Эд Орлеанский поморщился, похоже, он усмотрел в этой неловкости, простительной нетрезвому человеку, какой-то тайный и зловещий смысл.

– Ты можешь и дальше смеяться, дорогой Пипин, но вряд ли будешь отрицать, что именно эта сделка стоила тебе Аквитании, а Лотарю – имперской короны, – обиженно проговорил граф Орлеанский.

– При чем здесь лилии и розы? – оборвал смех Пипин. – Эта потаскушка просто присушила варяга.

– Нет слов, Юдифь – красивая женщина, – пожал плечами Эд. – Но она не настолько молода, чтобы зрелый мужчина потерял из-за нее голову. Нет, дорогой Пипин, не все в этом мире так просто, как тебе кажется.

В этом странном споре Карочей более склонялся на сторону Пипина, однако и от слов Эда Орлеанского отмахиваться не спешил. И дело здесь не только в лилиях и розах, но и в пророчестве Константина. Было архиепископу видение или не было, это еще вилами по воде писано, но этот умный и хитрый человек никогда бы не стал его обнародовать, если бы не считал свое откровение полезным для Византии и константинопольского патриархата.

Похоже, ромеи затевали далеко идущую интригу, главным персонажем которой должен был стать Воислав Рерик. Построит этот буйный и удачливый человек Третий Рим или не построит, но крови хазарским каганам он может попортить немало. Вот вам и Византия, вот вам и император Феофил. На словах ромеи выступают за дружбу с каганатом, а на деле строят ему козни, не желая понимать, что возникновение мощного славянского государства станет угрозой не только Риму и Итилю, но и Константинополю. Север вновь поднимется против Юга, и тогда нынешние передряги в империи франков покажутся мелкими неприятностями на фоне грядущих глобальных перемен.

Бек Карочей очень надеялся на то, что хотя бы монсеньор Николай его поймет.

Увы, секретарь папской курии далеко не сразу уловил суть рассуждений хазарского посла. Судя по всему, он уже успел повидаться с архиепископом Константином, и его увлекла возможность с помощью нехитрой комбинации избавиться от воинственного варяга, которого римские острословы уже успели прозвать язвой христианства.

– Поймите же нас правильно, благородный бек, – нахмурился Николай. – Мы не можем допустить, чтобы этот человек продолжал свою разрушительную деятельность в империи франков. Не забывайте, что за его спиной стоят каган ругов Славомир и вся языческая знать Севера, уничтожающая ростки цивилизации, которые мы создаем. Набеги язычников разрушают наши города, а ярл Воислав – самый жестокий и непримиримый из всех известных мне вождей. Можно понять и византийцев, которые изнемогают под натиском славян. Еще один центр силы на далеком севере нам не помешает. Пока славяне будут ссориться между собой, мы можем без помех возделывать наш сад.

– А если пророчество архиепископа Константина сбудется и Воиславу Рерику удастся создать славянскую империю? – нахмурился Карочей. – Тебя устроит, монсеньор, славянская империя от моря Варяжского до моря Черного, от реки Эльбы до реки Итиль?

– Ты полагаешь, что это возможно? – почти испуганно глянул на Карочея Николай.

– А почему нет? – удивился Карочей. – Один язык, одна вера… Пока что славянам противостояли франкская империя и хазарский каганат. Но франкская империя раскололась усилиями не только Воислава Рерика и кагана Славомира, но и франкских сеньоров, многие из которых еще не потеряли связи с прародиной, не такой уж далекой, к слову говоря. Тебе напомнить, монсеньор, откуда в ваши края пришли франки и лангобарды? Христианская вера лишь тонкой пленкой покрыла этих северных варваров, способных в любую минуту отвергнуть свет истины ради прежних своих богов. Я сам варвар, монсеньор, а потому знаю, о чем говорю. И разве приезд императрицы Юдифи в Рим не подтверждение моих слов? Если вслед за империей франков начнет рушиться Хазарский каганат, то у северных варваров больше не будет препятствий для достижения своей цели и колесо истории закрутится в обратную сторону.

Горячая речь бека заставила монсеньора Николая призадуматься.

– Я всегда полагал, что цивилизация рано или поздно возьмет верх над варварством.

– И ты говоришь мне это, сидя на развалинах великого Рима, – усмехнулся Карочей. – Ты великий оптимист, монсеньор. Да и с чего вы взяли, что вам противостоят варвары, уважаемый Николай? За их спинами боги из седой старины, а вы адепты новой религии, история которой насчитывает всего лишь несколько веков.

– Но эта религия истинная! – горячо возразил монсеньор Николай.

– Возможно, – не стал с ним спорить Карочей. – Но истина далеко не всегда торжествует в этом мире, чаще верх берут обычаи и привычки, доставшиеся нам от предков.

– Хорошо, – кивнул Николай. – Но что ты мне предлагаешь, бек Карочей?

– Союз против Севера, монсеньор, – спокойно сказал хазар. – Только объединив усилия, мы сможем противостоять новой империи, одинаково угрожающей и вам, и нам.

– Наше с тобой сотрудничество, уважаемый бек, вряд ли можно назвать удачным, – задумчиво проговорил Николай.

– Не скажи, монсеньор, – запротестовал Карочей. – Если бы не мы с тобой, то Карл с Людовиком еще год назад взяли бы Ахен, а следом – Рим. И тогда римлянам довелось бы еще раз увидеть, как сапоги ругов топчут мостовые Вечного города, а их копья, украшенные северными рунами, взлетают выше крестов базилики святого Петра. Именно мы с тобой, уважаемый Николай, сохранили удел Лотарю, который, к сожалению, дважды бездарно проиграл сражения, самые важные в своей жизни. Впрочем, этих сражений еще будет немало и у меня, и у тебя, монсеньор. И даже у императора Лотаря рано или поздно вновь появится возможность восторжествовать над своими врагами.

– Ваши условия?

– Мои условия ты знаешь, монсеньор. Уравнять в правах рахдонитов с вашими купцами и не преследовать их за веру отцов. В свою очередь, мы гарантируем вашим купцам право свободной торговли на землях Хазарии и Руси. Ну и самое главное в том, что мы рассчитываем на вашу поддержку в противоборстве с северными варварами, вы же можете положиться в этой борьбе на здешних рахдонитов. Если у тебя возникнут проблемы, монсеньор Николай, то обратись за помощью к уважаемому рабби Симеону. С его стороны тебе гарантирована горячая поддержка.

– Я поговорю о твоих предложениях с папой Евгением и императором Лотарем. Думаю, что с их стороны возражений не будет, благородный бек.

Карочею осталось уладить еще только один вопрос, чтобы со спокойной душой отправиться в родную Хазарию. Вопрос был деликатный, но скиф очень надеялся на помощь благородного Эда Орлеанского и, надо сказать, не прогадал.

– А зачем тебе понадобился Раймон Рюэрг, благородный бек? – удивился граф Орлеанский.

– Считай, что меня до дрожи в коленях проняло твое пророчество, благородный граф, – усмехнулся Карочей.

– Это пророчество не мое, а архиепископа Константина, – возразил Эд. – Но неужели ты собираешься устранить Раймона? Могу поклясться, что он будет последним человеком, который согласится отдать свою дочь за Воислава Рерика или одного из его потомков.

– А у Раймона есть дочь?

– Пока нет, но недавно у него родился сын.

– А у его брата?

– Гарольд не женат, но он именно тот человек, который счел бы за честь породниться с варягом.

– Вот видишь, благородный Эд, оказывается, я попал в точку. Братья ладят между собой?

– Как кошка с собакой. Раймону покровительствует король Карл, а Гарольду – императрица Юдифь.

Граф Раймон Лиможский понравился беку Карочею с первого взгляда. Этот франк сумрачного вида с цепкими холодными глазами должен был многого добиться в жизни. Впрочем, он, кажется, уже добился, став близким к королю Карлу человеком, но подобные люди редко останавливаются на достигнутом.

Найдя в графе Лиможском родственную душу, бек Карочей не стал ходить вокруг да около, а сразу же взял быка за рога.

– Я слышал, что ярл Воислав затеял дальний поход в земли арабов?

– Возможно, – холодно отозвался Рюэрг. – Но он не делился со мной своими планами.

Карочей пригласил графа для доверительного разговора в палаццо рабби Симеона, где можно было не бояться чужих ушей. Стол был накрыт на двоих, а количеству изысканных яств мог бы позавидовать любой гурман. Граф Раймон остался равнодушен к еде и к вину, зато его удивила скромность обстановки.

– Так ты утверждаешь, благородный бек, что хозяин этого дома – один из самых богатых людей в империи? – насмешливо спросил Рюэрг.

– Не все то золото, что блестит. Если тебе потребуется заем, благородный Раймон, то смело можешь обращаться к рабби Симеону. Не прогадаешь.

– Мне не нужны деньги, – равнодушно пожал плечами граф Лиможский.

– Деньги нужны всем, – возразил Карочей. – Мое состояние приближается к двум миллионам денариев, но мне все равно кажется, что этого очень мало.

Рюэрг с удивлением посмотрел на Карочея.

– Вот уж не думал, что хазарские беки столь богаты.

– Мы не чураемся торговли, благородный Раймон, и не отталкиваем руку дающего, как это часто делают франкские сеньоры.

– Ты что же, бек, собираешься предложить мне деньги? – иронически глянул на собеседника Раймон.

– Двадцать тысяч денариев тебя устроят, граф?

– Надо полагать, ты даешь мне эти деньги не из дружеского расположения, бек.

– Справедливое замечание, граф. Ты слышал о пророчестве архиепископа Константина?

– Допустим, – криво усмехнулся Раймон. – Но я не собираюсь отдавать свою дочь за язычника. Тем более что у меня нет дочери.

– Но она может родиться у тебя или у твоего брата Гарольда?

– Не понимаю, к чему ты клонишь, бек, – нахмурился Раймон.

– Граф, я заплачу тебе двадцать тысяч денариев, граф, за то, чтобы пророчество Константина никогда не стало явью.

Рюэрг засмеялся.

– Ты странный человек, благородный бек. И невероятно щедрый. Первый раз вижу человека, который готов выложить громадную сумму за то, чего нет и, возможно, никогда не будет.

– Меня пугает слово «возможно», благородный граф. Мы с тобой можем верить Константину или не верить, но если пророчество сбудется в малом, то очень многие люди поверят в его истинность, и тогда, чего доброго, оно сбудется и в большом. Взяв эти деньги, ты окажешь мне очень большую услугу, благородный граф. Условие простое и не слишком обременительное. Роза Рюэргов никогда не должна принадлежать ни Воиславу Рерику, ни его потомкам.

– Если тебе не жалко двадцати тысяч денариев, то я готов дать тебе слово, благородный бек. Я сделаю это с легким сердцем, ибо на этом свете нет человека, которого я ненавидел бы больше, чем ярла Воислава. Я сделаю все возможное, чтобы кровь Рюэргов никогда не смешалась с кровью Рериков. Достаточно и того, что у нас с ними был общий предок.

Бек Карочей покидал Рим с чувством хорошо исполненного долга. Ступив ногой на борт своей ладьи, он в последний раз обернулся на город. Рим купался в лучах утреннего солнца, и скиф от души пожелал Вечному городу благополучия. Пока жив истинный Рим, никакому другому не бывать, следовательно, и беки Итиля могут спать спокойно.