Текст книги "Ведун Сар"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Боюсь, что просить за тебя, комит, мне будет уже не у кого, – криво усмехнулся легат. – Вряд ли божественный Авит переживет эту зиму.

Глава 8 Византийский флот

Византийский флот был построен в строго оговоренные сроки. Божественный Лев известил об этом римского императора Авита и получил от него ответное письмо с заверениями в дружбе и неприкрытой лестью. Рим нуждался в поддержке Константинополя, и комит Дидий, привезший в Византию послание Авита, даже не пытался этого скрыть. Правда, в этот раз римляне не просили денег, что можно было считать большой удачей, как заметил не без ехидства комит Тарасикодисс Русумладест. Этот исавриец, как успел узнать Дидий, ныне ходил в любимчиках императора. Посланец Авита ужаснулся, когда услышал это чудовищное имя, поскольку запомнить его он просто не мог, а произнести тем более. Впрочем, вскоре выяснилось, что комит Тарасикодисс охотно отзывается на имя Зинон. Племя исавров, обитавшее в горах Малой Азии, отличалось редкой воинственностью, и их привлечение на службу Византии божественный Лев считал едва ли не самой главной своей заслугой. Этим нетривиальным шагом он решил сразу две задачи: во-первых, обезопасил византийские города от набегов горцев, во-вторых, получил в свое распоряжение легионы, весьма недружелюбно настроенные к северным варварам, в частности к франкам, готам и венедам, вольготно чувствовавшим себя в Византии. Комит Зинон очень быстро разобрался в ситуации и встал в непримиримую оппозицию к сиятельному Аспару и прочим вождям северян, уже привыкшим помыкать не только византийскими патрикиями, но и божественными императорами. Собственно, сам Лев был обязан своим возвышением именно Аспару и его варварам. Однако, добравшись до власти, он проявил редкостную неблагодарность в отношении своего благодетеля и родственника. Божественный Лев был женат на племяннице магистра пехоты, и ему напоминали об этом гораздо чаще, чем хотелось. Об интригах, плетущихся вокруг константинопольского трона, Дидий узнал от своего старого знакомца, евнуха Феофилакта. Феофилакт чудом выжил после трагических событий, случившихся на глазах комита финансов пять лет тому назад. Бывший постельничий божественного Маркиана, ярый сторонник магистра Прокопия, после гибели последнего рисковал сгинуть на константинопольском дне, однако сумел-таки всплыть на поверхность благодаря сиятельной Верине, нуждавшейся в умном и осведомленном советнике. Конечно, нынешнее положение светлейшего Феофилакта было незавидным. Он вынужден был перебиваться на женской половине в статусе секретаря и с сокрушением в сердце наблюдать, как ничтожные люди вершат государственные дела. Разумеется, эпитет «ничтожный» относился не к императору Льву, а к комиту Зинону, коего Феофилакт ненавидел всей душой. По его мнению, исаврийский выскочка был полуграмотным горцем, недостойным того высокого положения, на которое вознес его божественный Лев. И не просто вознес, а наделил имуществом и деньгами в таких количествах, о которых истинные радетели имперских интересов могли только мечтать. Из жалоб Феофилакта Дидий без труда уяснил, что его старый знакомый, в свое время сделавший ставку не на того претендента, ныне нуждается в деньгах и готов предложить свои услуги любому человеку, готовому их оплатить. Собственно, Дидий и сам мог оценить материальное положение евнуха, проживающего если и не в хижине, то, во всяком случае, не во дворце. Этот средний, по константинопольским меркам, дом мог принадлежать торговцу или отставному трибуну, но в данный момент он как нельзя более соответствовал статусу евнуха Феофилакта, что секретарь императрицы Верины с прискорбием вынужден был признать. Конечно, Дидий вошел в положение старого знакомого и отсыпал ему толику денег, выделенных божественным Авитом на подкуп византийских чиновников.

– Флот у нас есть, – вздохнул евнух, подливая в кубок Дидию вина. – Нет полководца. Аспар и его окружение горой стоят за дукса Фракии Василиска, родного брата императрицы Верины. Против Василиска выступает Зинон и византийские патрикии, недовольные всевластием варваров в армии. Думаю, делают они это по наущению божественного Льва.

– Выходит, император недоволен сиятельным Аспаром.

– Это очень мягко сказано, – усмехнулся Феофилакт. – Божественного Льва можно понять, он тяготится зависимостью от людей, протолкнувших его на престол. С другой стороны, без поддержки варваров ему тяжело будет удержаться на вершине власти, куда он столь неосмотрительно взлетел. Вот он и вынужден маневрировать. В столь напряженной ситуации победа Василиска над вандалами может обернуться для божественного Льва катастрофой. Варвары, чего доброго, припомнят ему нынешние метания и заменят на более покладистого человека. Счастье еще, что сиятельный Аспар уже слишком стар, чтобы всерьез тягаться за власть, а его сыновья уступают отцу и умом, и воинскими доблестями.

– А кто стоит во главе партии варваров? – спросил Дидий. – Дукс Василиск?

– Дукс Василиск – надутое ничтожество. Но это исключительно между нами, высокородный Дидий. Он просто удобная ширма для одной весьма честолюбивой особы.

– Кого ты имеешь в виду?

– Императрицу Верину, – понизил голос до шепота Феофилакт. – Характером эта женщина не уступит сиятельной Пелагее, которая, как тебе известно, правила Византией из-за спины своего брата Феодосия.

– Она, что же, готовит заговор против мужа? – ужаснулся чужому коварству Дидий.

– Я ничего подобного тебе не говорил, комит, – увильнул от прямого ответа Феофилакт. – Зато могу с уверенностью утверждать, что в лице сиятельной Верины божественный Авит может найти верную союзницу Рима.

– Но ведь и божественный Лев нам не враг, – слегка подрастерялся от такого напора Дидий.

– Разумеется, – пожал плечами Феофилакт. – Но ты, видимо, запамятовал, комит, условия договора, заключенного между Римом и Константинополем. А по этому договору, освобожденный от вандалов Карфаген отходит Византии. Щедрый дар, ничего не скажешь.

– Но божественный Авит оспаривает этот пункт договора и предлагает божественному Льву Нумидию вместо Карфагена.

– А Илирик он, случайно, не собирается вернуть обратно? – насмешливо спросил Феофилакт.

– Об Илирике разговора не было, – покраснел Дидий.

– Вот и о Карфагене не будет, – жестко сказал Феофилакт. – Божественный Лев даже слушать об этом не станет. А если ты, высокородный Дидий, будешь настаивать на своем, то византийский флот никогда не поплывет к берегам Африки.

Комит финансов досадливо крякнул. Он получил от божественного Авита очень жесткие инструкции. Император Рима не собирался отдавать лакомый кусок, коим, безусловно, являлся Карфаген, византийцем. В крайнем случае он готов был пойти на нарушение договора и удержать за собой город силой. Но, если верить Феофилакту, такой шаг Авита неизбежно приведет к войне между Римом и Константинополем.

– Сиятельная Верина хотела бы встретиться с тобой, высокородный Дидий, – пристально глянул на собеседника евнух. – Встреча будет тайной. Надеюсь, ты не забыл дорогу в дом, некогда принадлежавший комиту Андриану?

Дидия передернуло. С этим дворцом у него были связаны столь жуткие воспоминания, что он предпочел бы держаться от него подальше. Феофилакт заметил реакцию римского посла и вслух выразил ему свое сочувствие:

– Место, что и говорить, мрачноватое, но в данном случае выбор был за сиятельной Вериной.

– А кому этот дом принадлежит сейчас?

– Комиту свиты Антемию, верному другу императрицы, – ласково улыбнулся римскому послу евнух. – Высокородный Антемий жаждет с тобой познакомится, Дидий.

Новый хозяин дворца, принадлежащего некогда несчастному Андриану, убитому рексом Ратмиром во время памятной многим ночи, произвел на посланца божественного Авита приятное впечатление. Это был худощавый, невысокого роста человек, лет сорока пяти, с умными карими глазами. Дидий, полагавший, что ему предстоит встреча с любовником Верины, был слегка сбит с толку. Все-таки комит свиты выглядел староватым для возлюбленного императрицы, отличавшейся, по слухам, крайней распущенностью. Ситуация прояснилась, когда гостю представили сыновей хозяина, Маркиана, Ромула и Прокопия, каждый из которых, если судить по внешнему виду, мог угодить любой самой капризной матроне. Кроме сыновей, у высокородного Антемия была еще и дочь Алипия, но в силу юного возраста ее гостю не показали.

– Я слышал, что у тебя с этим домом связаны печальные воспоминания, высокородный Дидий, – сочувственно вздохнул хозяин, жестом приглашая гостя к накрытому столу.

– Увы, – развел руками комит финансов, но в подробности давно отгремевших событий вдаваться не стал.

Сыновья Антемия вскоре удались, зато сам хозяин сделал все от него зависящее, чтобы скрасить досуг гостя. Комит свиты происходил из старого патрицианского рода. Его предки были консулами еще во времена первых цезарей, о чем он не без гордости сообщил Дидию. Антемий, между прочим, посетовал на засилье варваров в свите божественного Льва и нашел сочувственное понимание у гостя. Правда, не совсем понятно было в этой связи, почему высокородный Антемий встал на сторону чужаков в споре последних с божественным Львом. Но, похоже, на это у него имелись причины личного порядка, о которых деликатный Дидий расспрашивать не стал. Посол божественного Авита то и дело бросал украдкой взгляды на гобелен, за которым была укрыта дверь в потайные покои, уже однажды виденные им при сходных обстоятельствах. Правда, в тот раз Дидий встречался с мужчиной, ныне же ему предстояло свидание с женщиной. Однако к его немалому удивлению из-за гобелена выскользнул мальчик лет десяти, светловолосый и голубоглазый, не похожий внешне ни на Антемия, ни на его смуглых сыновей.

– Это Тудор, сын рекса остготов Тудомира, – пояснил хозяин удивленному гостю. – Отец прислал его к божественному Льву, дабы свет истинной веры снизошел на отрока как можно раньше.

Дидий догадался, что перед ним заложник. И в Риме, и в Константинополе этот обычай был распространен с давних времен. Сыновья вождей отсылались к императору в знак верности заключенному договору и воспитывались в соответствии с римскими обычаями. Впрочем, подобное воспитание далеко не всегда гарантировало в будущем лояльность к империи. Взять хотя бы того же Аттилу, «отблагодарившего» и Константинополь, и Рим за оказанное ему гостеприимство.

– Сиятельная Верина взяла на себя заботу о мальчике, думаю, общение с ней пойдет ему только на пользу.

– Она здесь? – понизил голос до шепота Дидий.

– Да, – кивнул Антемий. – Тудор проводит тебя к ней.

Сиятельная Верина давно уже перешагнула тридцатилетний рубеж, однако ее красота с годами не поблекла. Дидий видел эту женщину пять лет назад, во время своего первого приезда в Константинополь, и пришел к выводу, что минувшие годы не оставили разрушительных следов ни на фигуре, ни на ее холеном лице. Императрица полулежала на софе, облокотившись на руку, и с интересом разглядывала тучного мужчину, явившегося к ней на свидание. Под взглядом ее больших карих глаз Дидий слегка смутился.

– Садись, комит, – спокойно произнесла Верина. – Я рада видеть римского патрикия у себя в гостях.

Дидий мучительно пытался выдавить из себя если не комплимент, то хотя бы приветствие, но сумел только поклониться. После чего неловко пристроился у стола, на котором горели свечи. Тишину, воцарившуюся в комнате, нарушили осторожные шаги Тудора, который присел на софу, рядом с Вериной, и уставился на Дидия круглыми, как у совенка, глазами.

– Милый мальчик, – улыбнулась императрица и притянула Тудора к себе. Будь ребенок постарше, этот вольный жест, возможно, покоробил бы Дидия, но в данном случае его вполне можно было считать материнским. – Он пока не понимает латыни, комит, так что можешь говорить спокойно.

Дидий никогда не отличался красноречием, тем более в обществе благородных матрон, но присутствие Тудора его приободрило. Мальчик был оставлен Вериной, судя по всему, просто для приличия, дабы избежать объяснений наедине. Таким образом, за комитом финансов великодушно оставляли статус мужчины, способного если и не соблазнить, то хотя бы смутить женщину.

– Светлейший Феофилакт рассказал мне о твоих заботах, сиятельная Верина, – неуверенно начал Дидий. – Но я не совсем уяснил, чем же я могу способствовать их разрешению.

– Мой брат, дукс Василиск, один из самых опытных полководцев Византии, – спокойно произнесла Верина. – И если ты, высокородный Дидий, назовешь именно его имя, то твой голос будет услышан божественным Львом.

– Я с удовольствием помог бы твоему брату, благородная матрона, если бы речь шла только о моих интересах, но за моей спиной Великий Рим и божественный Авит. И я прислан сюда, чтобы блюсти их интересы.

Разговор вступил в область торга, и комит финансов сразу же почувствовал себя уверенней. На Верину он старался не смотреть, дабы не утерять случайно нить разговора и не натворить глупостей, чреватых опалой. Конечно, божественный Авит не вечен, но Великий Рим пока стоит и не собирается уступать первенство городу Константина.

– Речь идет о Карфагене? – нахмурилась Верина.

– И об Илирике, – неожиданно даже для себя вымолвил Дидий.

– А не слишком ли высокая цена? – строго глянула на гостя императрица.

– Божественному Авиту пришлось уступить Илирик в сходной ситуации, благородная матрона. И он сделал это, не дрогнув ни ликом, ни душой.

– Я предлагаю ему Карфаген! Разве этого мало, высокородный Дидий?

– Карфаген еще надо взять, – упрямо стоял на своем посол. – Вандалы Янрекса так просто его не отдадут.

– Но если Карфаген не будет взят, то наш с тобой торг, комит, окажется беспредметным. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет?

– Мне нужны гарантии, – вздохнул Дидий.

– Чьи гарантии?

– Лучше всего – твои. Дай мне слово, что дукс Василиск без споров передаст Карфаген римлянам. И было бы совсем хорошо, если бы твое слово было зафиксировано на пергаменте, сиятельная Верина.

– Ты отдаешь себя отчет, Дидий, что будет со мной, если этот пергамент попадет в руки божественного Льва?

– Отдаю, матрона. И, в утешение тебе, я готов отказаться от притязаний на Илирик.

– Хорошо, – холодно бросила Верина. – Ты получишь мое слово, как только дукс Василиск будет поставлен божественным Львом во главе византийского флота. И пусть нам всем сопутствует удача.

– Да поможет нам Бог, – солидаризировался с императрицей довольный Дидий.

Сиятельный Василиск сильно удивил комитов своей свиты: вместо того чтобы штурмовать практически беззащитный Карфаген, он занял один из портов на побережье Африки под названием Малый Лептис и принялся ждать у моря погоды. Высокородный Илл, грубый солдафон из исаврийцев, особенно докучал магистру пехоты своими советами. Он почему-то решил, что сиятельный Василиск, один из самых блистательных стратегов Византии, а значит, и всей ойкумены, нуждается в поучениях со стороны полуграмотного горца. Кто вообще сказал, что Карфаген беззащитен? Да он буквально набит вандалами, которые готовы сражаться за каждую улицу и каждый дом. И пока сиятельный Василиск будет терять своих людей под стенами неприступного города, рекс вандалов Ян ударит византийцам в тыл и похоронит тем самым надежды на возрождение великой империи. Божественный Лев собрал и обучил пятьдесят легионов вовсе не для того, чтобы они сгинули в Африке без всякой пользы для Византии. Что же касается сиятельного Василиска, то он не поддастся ни на уговоры, ни на провокации, ибо очень хорошо понимает меру своей ответственности перед императором. Византийский флот двинется к Карфагену не раньше, чем соединится с флотом божественного Майорина, уже отплывшего из Картахены навстречу победе. Посланец Майорина, трибун Иовий, с большим трудом пробравшийся через вандальские заслоны в порт Малый Лептис, только укрепил Василиска в мысли о правильности избранной им выжидательной тактики. Магистр собрал в курии города всех своих комитов, дабы представить им человека, привезшего византийцам радостную весть. Сам Василиск уже получил от трибуна исчерпывающие ответы на все свои вопросы, а потому не мешал чинам своей свиты пытать посланца Майорина.

– Римский флот насчитывает около трехсот боевых и вспомогательных судов, – охотно поведал встревоженным византийцам Иовий. – Этого вполне достаточно, чтобы перебросить к берегам Африки сорок тысяч легионеров.

– И когда они прибудут в Малый Лептис? – спросил настырный комит Илл.

– Если ветер окажется попутным, то через три дня. Если же погода не будет благоприятствовать божественному Майорину, то через неделю.

– Но в здешнем порту не хватит места для такого количества галер, – заметил комит Иоанн.

– Римляне не будут высаживаться на берег, – вмешался в разговор Василиск. – Мы выйдем Майорину навстречу, как только его флот замаячит на горизонте.

– А где сейчас вандальский флот? – спросил ректор Пергамий, получивший от божественного Льва назначение в Нумидию, еще не очищенную от варваров.

– По моим сведениям, вандалы Янрекса сейчас бесчинствуют на острове Сардиния, – пояснил Иовий. – Они не сумеют опередить римский флот.

Высокородный Пергамий, дородный мужчина лет тридцати пяти, одобрял поведение сиятельного Василиска. В конце концов, почему византийцы должны лить кровь за римский интерес?

– Империя-то у нас одна, – не слишком уверенно возразил патрикию комит Иоанн.

– Империя одна, а императоры разные, – отрезал ректор.

– Но ведь Карфаген в любом случае отходит к божественному Льву, так почему бы не захватить его именно сейчас, до прихода римлян, чтобы избежать в будущем ненужных споров.

Высокородный Илл, не в обиду ему будет сказано, твердит об этом городе вот уже вторую неделю, словно Карфаген, в случае своего скорого падения, станет его собственностью. И в этой его настойчивости многие византийские мужи, а в их числе и высокородный Пергамий, стали подозревать тайный умысел. Уж не хочет ли исавриец погубить византийские легионы и тем самым уронить авторитет сиятельного Василиска в глазах императора? У многих чиновников свиты, собравшихся ныне в курии захудалого африканского городка, еще свежи были в памяти споры о полководце, которому предстояло возглавить этот беспримерный поход. По слухам, божественный Лев склонялся к кандидатуре комита Зинона, но против его назначения решительно возражал сиятельный Аспар. Имя Василиска первым произнес посланец божественного Авита. Конечно, патрикий Дидий не велика птица в константинопольском раскладе, но все же повесомее будет, чем исаврийский выскочка, славный разве что своими пьяными загулами в компании высокопоставленных лиц.

– Это ты на божественного Льва намекаешь, ректор? – впился в лицо Пергамия огромными глазищами высокородный Илл.

– С чего ты взял? – возмутился патрикий, который, к слову, терпеть не мог не только исаврийцев, но и франков. По мнению высокородного Пергамия, которое он не собирался скрывать, если империя и способна возродиться, то только усилиями природных ромеев, таких как божественный Майорин и сиятельный Василиск.

– Ты, видимо, забыл, ректор, что матерью Василиска является сестра франка Аспара, – ехидно заметил Иоанн.

– А какое мне дело до его матери! – возмутился Пергамий. – Магистр – сын патрикия, верой и правдой служившего империи. Его предки входили в свиту Константина Великого еще в то время, когда ромеи владели всем миром.

Высокородный Иоанн, человек насмешливый и далеко не глупый, вскользь заметил, что заслуги предков отнюдь не являются мерилом наших достоинств. И хотя говорил комит вроде бы о себе, но взоры всех участников устремились на Василиска, сидевшего во главе стола. Собственно, этот торжественный обед в здании курии магистр дал просто от скуки, однако многие почему-то решили, что он заранее празднует победу, а потому без зазрения совести злословили на его счет. Положим, сиятельный Василиск не обладал выдающимся умом и полководческим талантом, за почти пятнадцатилетний срок службы он не одержал ни одной сколько-нибудь значительной победы. Зато о внешности и манерах брата императрицы Верины никто еще худого слова не сказал. Магистр удался и ростом, и лицом, разве что пополнел за последние годы, но это не тот недостаток, за который следует клеймить истинного патрикия.

– По части полноты нам с тобой, конечно, не тягаться, высокородный Пергамий, – словно бы мимоходом заметил зловредный Илл, – но позволь уж нам самим оценить полководческий дар сиятельного Василиска.

– У тебя будет возможность отличиться, комит, – не остался в долгу ректор. – И мы наконец увидим воочию исаврийскую доблесть, о которой столько говорят в питейных заведениях Константинополя.

Слова Пергамия вызвали смех среди присутствующих. Особенно усердствовал юный Ромул, сын патрикия Антемия и брат любовника императрицы Маркиана. Его чрезмерное усердие не понравилось горячему исаврийцу. Высокородный Илл едва не бросился с кулаками на Ромула, но был остановлен Иоанном. Ссора привлекла внимание сиятельного Василиска, который счел нужным положить конец затянувшейся пирушке и первым поднялся из-за стола.

– За Константинополь и Рим, – произнес он последний тост. – За возрождение великой империи, патрикии. За нашу победу.

Сиятельный Василиск слишком много выпил минувшим вечером, а потому и пробуждение его было нерадостным. От головной боли он избавился с помощью содержимого серебряного кубка, поднесенного услужливым рабом, а вот заботы продолжали терзать его сердце. Магистр был хоть и честолюбив от природы, но все-таки не до такой степени, чтобы подвергать свою жизнь опасности, а тело ежедневным испытанием. Переход из Константинополя к африканским берегам отнял у него немало душевных и физических сил. Василиск не любил и боялся моря, а потому с удовольствием вцепился в клочок суши, обретенный после долгого плавания по зыбким волнам. Конечно, Малый Лептис был не тем городом, захват которого сулил славу. Но и взятие Карфагена принесло бы Василиску массу новых хлопот. Этот город был обещан Вериной божественному Авиту, и магистру не хотелось подводить сестру. Пусть Карфаген берет Майорин, а Василиск в этом случае может сослаться на коварство римлян, не желающих соблюдать договоры. Вряд ли у божественного Льва возникнет в этом случае повод обвинять полководца, вернувшего империи африканские провинции, в нерасторопности, а тем более в предательстве. После столь громкой победы Василиск, опираясь на плечи северных варваров, сможет продиктовать свои условия хитроумному Льву, слишком быстро забывшему, кому он обязан своим возвышением. А ведь Лев был поднят из низов сиятельным Аспаром, и последнему с огромным трудом удалось уговорить патриарха и высших иерархов освятить именем церкви этот беспримерный в истории империи шаг. Все прошлые императоры, за исключением проныры Маркиана, принадлежали к сословию патрикиев. Василиск с самого начала считал возведение Льва в императорский сан ошибкой. В конце концов, у Аспара под рукой был истинный патрикий из рода Флавиев, кои уже на протяжении более ста лет управляли империей. К сожалению, гордый франк поддался на уговоры Верины, воображавшей, что сумеет приручить мужа и править из-за его спины. Однако Лев оказался не так прост, как это казалось многим, он сумел поладить с знатными константинопольскими мужами, а главное, нашел в лице исаврийцев силу, способную обуздать франков. И только тогда Аспар и Верина вспомнили о сиятельном Василиске, коего прежде не брали в расчет. Что ж, Василиск поможет дяде и сестре удержаться на плаву, но только в том случае, если они исправят ошибку, допущенную шесть лет тому назад.

Весть о приближении римского флота принес Василиску комит Иоанн. Галеры Майорина были замечены дозорными с маяка, расположенного на дальнем утесе, и они поспешили уведомить об этом магистра.

– В гавань римляне входить не будут, – сказал Василиск, поднимаясь из-за стола. – Мы соединимся с ними в море.

– Ветер неблагоприятный, – попробовал возразить Иоанн. – Нам не удастся воспользоваться парусами.

– Пойдем на веслах. Мы должны высадиться у Карфагена раньше, чем Янрекс вернется из Сардинии.

Суматоха, поднявшаяся в тихом городишке, едва не повергла его жителей в панику. Но как только куриалы узнали, чем она вызвана, так сразу же бросились помогать легионерам. Византийцы уже полмесяца объедали жителей Малого Лептиса и окрестностей, и те были безмерно рады, что избавляются наконец от беспокойных постояльцев. Сиятельный Василиск лично наблюдал, как грузятся на суда его легионы. Гордость переполняла магистра. Византийская мощь, закованная в доспехи, готова была явить себя не только вандалам, но и всей ойкумене в прежнем блеске и величии. Сам магистр покинул Малый Лептис последним, решительно шагнув по шатающимся мосткам на быстроходную галеру. Ректор Пергамий был среди тех избранных, которые сопровождали сиятельного Василиска на пути к славе. К сожалению, ветер дул с моря, и это создавало для маневрирующих в гавани судов дополнительные трудности. Однако кормчему Феодосию удалось без труда провести галеру магистра к выходу из гавани, и сиятельный Василиск лично поблагодарил его за проявленную расторопность.

– А вот и римляне, – ткнул пальцем в горизонт ректор Пергамий.

Римский флот шел под парусами, используя попутный ветер. Точное количество судов подсчитать из-за тумана и поднявшейся волны было затруднительно, но все сошлись во мнении, что этот флот не уступит византийскому ни численностью, ни мощью. Надо отдать должное божественному Майорину, построившему за короткий срок такое количество первоклассных судов и вернувшему Риму утраченное господство во Внутреннем море.

– Пора бы уже им менять курс, – забеспокоился кормчий Феодосий. – Они врежутся в нас раньше, чем мы успеем выйти из гавани.

– Отверни ты, – равнодушно бросил ему Василиск.

– Я-то отверну, – вздохнул Феодосий, – но что будет с галерами, которые находятся за нашей спиной.

Пергамий обернулся. Гавань Малого Лептиса была достаточной, чтобы вместить, хоть и не без проблем, византийский флот, но для римского флота там места не было. Галеры так густо покрыли все пространство от пристани до узкой горловины, что не видно было воды.

– Странно, – услышал вдруг Пергамий голос Василиска, – зачем им потребовался огонь на борту.

Удивление магистра было более чем оправданным. Деревянные суда, случается, горят как солома, и тут им даже близость воды не подмога. А римляне зачем-то развели костры на своих судах, словно пытались обогреться в теплое летнее утро. Пергамий с изумлением смотрел, как люди прыгают с парусников, продолжающих свой бег по крутым волнам. Ветер еще более усилился, а с ним вместе усиливался и огонь, бушующий на римских судах.

– Сворачивай, – в ужасе взвизгнул Василиск. – Нас атакуют.

Галере магистра, благодаря искусству кормчего Феодосия, удалось избежать столкновения с пылающими судами. Зато остальным повезло значительно меньше. Теснота помешала византийцам сманеврировать, и охваченные огнем парусники стали один за другим врезаться в галеры. Зрелище было ужасным. Охваченные паникой византийцы прыгали за борт, чтобы спастись от огня, но тяжелые доспехи тянули их на дно, не давая возможности доплыть до такого близкого берега. До сих пор Пергамий даже не подозревал, что вода может гореть. Но она горела вместе с чужими парусниками и галерами гибнущего византийского флота. Казалось, что в этом аду не уцелеет никто. Однако до полусотни судов все-таки сумели вырваться из пасти огнедышащего дракона на чистую воду.

– Это не римляне, это вандалы! – воскликнул потрясенный Василиск и вскинул вверх руку, призывая на подмогу небеса. Увы, небеса не услышали мольбы гибнущих людей. Остатки флота, еще недавно казавшегося непобедимым, были атакованы со всех сторон вандальскими судами. Абордажные крючья вцепились в борта, и победный клич варваров полетел над опавшими волнами. Византийцы защищались отчаянно, с упорством обреченных. Пергамий с ужасом наблюдал, как рушатся мачты и падают через борт окровавленные тела, и ждал скорой смерти. К счастью для несостоявшегося ректора, галера магистра, ведомая опытным кормчим, сумела выскользнуть из объятий настырных вандалов. Помог ей и ветер, вдруг поменявший направление, что позволило Феодосию поднять парус. Вопли гибнущих легионеров затихали вдали. Пергамий облегченно вздохнул и тут же испуганно скосил глаза на стывшего рядом магистра. Сиятельный Василиск выглядел спокойным, словно это не он только что потерпел поражение от извечных врагов империи. Казалось, что магистр так до конца и не осознал весь ужас создавшегося положения и до сих пор не понял, чем обернется для империи торжество рекса Яна, сумевшего одолеть всех своих врагов.

– А где же Майорин? – обернулся вдруг к чиновникам свиты Василиск. – И что стало с римским флотом?

– Похоже, у империи флота больше нет, ни римского, ни византийского, – сухо ответил ему Пергамий. – Знать бы еще, что стало с самим Римом и где теперь его слава.