Текст книги "Пассаж в Пассаже"
Автор книги: Сергей Михалков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Семен Семеныч. Дальше-то что?
Иван Матвеич. Наученный опытом, представляю из себя пример величия и смирения перед судьбой. Стану поучать праздную толпу. Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество! Даже одни-единственные сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, – драгоценны. И потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на блистательнейшую из карьер. Несомненно, изобрету что-нибудь оригинальное, чего доселе не мог за недосугом по службе и в пошлых развлечениях света. Но к делу. Как жена? Как моя "милая нелепость"?
Семен Семеныч (кривя душой). Скорбит и плачет. Ночь не спала – капли принимала, пасьянсом утешалась. Вздыхает по тебе бедняжка.
Иван Матвеич. Имею на нее особые виды. Если я буду знаменит здесь, то я хочу, чтобы она была знаменита там.
Семен Семеныч (в полном смятении). Что ты имеешь в виду, Иван Матвеич? Ты, в твоем безвыходном положении?!
Иван Матвеич. Вот оно-то как раз и открывает передо мной все горизонты.
Семен Семеныч. О каких горизонтах ты говоришь?
Иван Матвеич. Ученые, поэты, государственные мужи после беседы со мной в этом крокодильнике будут посещать по вечерам салоны Елены Ивановны, моей законной супруги. С будущей недели у нее обязательно должны начаться приемы. А так как прием должен ограничиваться одним чаем и двумя нанятыми лакеями, то тут и разговору быть не может. И здесь и там будут говорить обо мне. Давно, ох как давно жаждал я случая, чтобы все заговорили обо мне, но не мог достигнуть этого, скованный малым значением в обществе и недостаточным чином. Теперь же все это достигнуто каким-нибудь самым обыкновенным глотком крокодила.
Семен Семеныч. Вот, оказывается, о чем ты мечтаешь?
Иван Матвеич. Это уже не мечта, а реальность, друг мой! Каждое слово мое будет выслушиваться, каждое изречение обдумываться, передаваться из уст в уста, переводиться на многие языки и печататься! Уж я задам себя знать! Поймут наконец, каким способностям дали исчезнуть в недрах крокодила. Ты меня слушаешь?
Семен Семеныч. Слушаю, слушаю...
Иван Матвеич. Да, чтоб не забыть, пусть Елена Ивановна завтра же на всякий случай купит в лавке энциклопедический словарь, чтоб уметь говорить в обществе обо всех предметах. И пусть почитает его хотя бы на ночь. Передашь ей мое указание?
Семен Семеныч. Передам.
Иван Матвеич. Что же ты мне ничего не скажешь по поводу моих прожектов?
Семен Семеныч (осторожно). Друг мой, надеешься ли ты на долговечность? И вообще скажи: здоров ли ты? Как ты ешь, как ты спишь, как ты дышишь? Я друг тебе, и согласись, что твой случай слишком сверхъестественный, а, следовательно, любопытство мое слишком естественно.
Иван Матвеич (с ноткой раздражения). Праздное любопытство, и больше ничего. Но ты будешь удовлетворен. Спрашиваешь, как я устроился в недрах чудовища? Изволь. Во-первых, крокодил, к удивлению моему, оказался совершенно пустой.
Семен Семеныч. Как – пустой? Возможно ли это?
Иван Матвеич. То есть совершенно пустой! Внутренность его состоит как бы из огромного пустого мешка, сделанного из резинки, вроде тех резиновых изделий, которые распространены у нас, если не ошибаюсь, на Вознесенском проспекте. Иначе, сообрази, мог ли бы я в нем поместиться?
Семен Семеныч. Ничего не понимаю.
Иван Матвеич. А тут, друг мой, и понимать нечего. По всей вероятности, он устроен так по законам самой природы. Крокодил обладает только пастью, снабженной острыми зубами, и вдобавок к пасти – значительно длинным хвостом. Вот и все по-настоящему! В середине у него, между сими двумя оконечностями, находится пустое пространство, обнесенное чем-то вроде каучука, вероятнее же всего, действительно, каучуком.
Семен Семеныч (со злобой). А ребра? А желудок? А кишки, а печень, а сердце?
Иван Матвеич (невозмутимым голосом). Ничего, совершенно ничего этого нет и, вероятно, никогда не бывало. Все это – праздная фантазия легкомысленных путешественников. Подобно тому как надувают геморроидальную подушку, так и я надуваю теперь собой крокодила. Он растяжим до невероятности. Даже ты в качестве домашнего друга мог бы поместиться со мной рядом, и даже с тобой еще достало бы места.
Семен Семеныч поднимается, начинает ходить по
крокодильнику, то и дело потирая себе лоб.
Семен Семеныч (про себя). Он бредит... бредит...
Иван Матвеич. Что ты сказал? Я не расслышал. Ты сидишь или ходишь?
Семен Семеныч. Я хожу.
Иван Матвеич. Не ходи. Сядь и дослушай меня до конца. Я еще не все сказал.
Семен Семеныч (садится). Я сел. Говори.
Иван Матвеич. Поскольку, как я тебе это уже сказал, чудовище достаточно вместительно, я даже думаю в крайнем случае выписать сюда Елену Ивановну.
Семен Семеныч (в тревоге). Друг мой, не принять ли тебе теперь хоть слабительного! У тебя жар. Мне кажется, что ты в бреду! Не вызвать ли к тебе врача?
Иван Матвеич. Вздор! Какого врача! Как он до меня доберется? И как потом отсюда выберется? Вздор! А о слабительном не может быть и речи...
Семен Семеныч. Друг мой, а как... как же ты питаешься? Обедал ты сегодня или нет?
Иван Матвеич. Не обедал, но пока сыт. Впрочем, добродушный хозяин решил, что будет на всякий случай каждое утро просовывать в пасть крокодила изогнутую металлическую трубочку, вроде дудочки, через которую я мог бы втягивать в себя кофе или бульон с размоченным в нем белым хлебом. Дудочка уже заказана по соседству, но полагаю, что это излишняя роскошь. Я по горло сыт идеями, которые меня тут озаряют. Стоит только закрыть глаза, идея уже тут как тут! Только запоминай, потому что записывать не на чем и нечем. Ты еще здесь?
Семен Семеныч (мрачно). Здесь.
Иван Матвеич. Что ты делаешь?
Семен Семеныч (с раздражением). Что я могу тут делать? Слушаю тебя и диву даюсь.
Иван Матвеич. Друг мой, сделай мне одолжение: справься завтра в какой-нибудь естественной истории, сколько лет живут крокодилы? Помнится мне, что до тысячи лет, но я мог ошибиться, смешав крокодила с каким-нибудь другим ископаемым. Справишься и сообщишь мне, когда придешь навещать следующий раз. Выполнишь мою просьбу?
Семен Семеныч. Неужто ты тысячу лет в крокодиле просидеть задумал?
Иван Матвеич. Видно будет. Я же теперь с ним почти одно целое.
Семен Семеныч. А если он тебя переварит?
Иван Матвеич. Видишь ли, я одет в сукно, а на ногах у меня сапоги, так что он не сможет меня быстро переварить. Сверх того, я, как видишь, живой и потому сопротивляюсь перевариванию – время от времени меняю положение, верчусь с бока на бок, ибо понятно, что не хочу обратиться в то, во что обращается всякая пища, так как это было бы слишком для меня унизительно. Но боюсь одного...
Семен Семеныч. Чего ты боишься?
Иван Матвеич. Сукно моего сюртука да и сапоги могут в конце концов просто истлеть за временем. И тогда я, оставшись без одежды, несмотря на все мое негодование, начну, пожалуй, и перевариваться и хотя днем я этого ни за что не допущу и не позволю, но по ночам, во сне, когда воля отлетает от человека, меня может постичь самая унизительная участь какого-нибудь картофеля, блинов или пельменей. Такая идея приводит меня в бешеней во. Но до этого еще, слава богу, далеко.
Семен Семеныч. А если...
Иван Матвеич. Во всяком случае, надо кому-либо из людей государственных подать мысль: увеличить поставку заморских сукон и кожи, которые крепче наших отечественных. Обязательно подкину эту мысль политическим обозревателям наших ежедневных петербургских газет. Пусть прокричат. Надеюсь, не одно это они у меня теперь позаимствуют...
Семен Семеныч (вскакивает со стула, начинает бегать по помещению). Нет... горячка... горячка... Что он мелет? (Остановившись.) Иван Матвеич! Я тебя не узнаю! В своем ли ты уме? Не лишился ли ты рассудка в недрах крокодиловых?
Иван Матвеич. Наоборот, мой рассудок свеж, как никогда! Я мыслю ясно и чувствую при этом, как я совершенствую свое мировоззрение. В моем уединении одного боюсь: глупцов и завистников. Как бы не осмеяли. Как бы они не подняли вокруг меня шум и свист. Но я приму меры. С нетерпением жду завтрашних отзывов публики, а главное – мнения газет наших и иностранных. О газетах сообщи завтра же поутру. Крокодильник открывается в девять утра, но хозяин пустит тебя раньше, если ты дашь ему полтинник за мой счет. Мы с тобой рассчитаемся. Буду тебе должен семь рублей семьдесят пять копеек, учитывая твой сегодняшний четвертак, который он с тебя слупил.
Семен Семеныч. Хорошо. Завтра же принесу тебе ворох газет.
Иван Матвеич. Почитаешь мне вслух, а я потом буду диктовать тебе мои мысли и давать поручения. Каждый день чтоб были здесь все европейские телеграммы. Не исключаю, что мировая общественность выступит в мою защиту, будет требовать моего освобождения, но это будет мне только на руку. Моя известность пересечет все границы, и я стану мировой знаменитостью. Обо мне узнает весь континент, заговорят короли и президенты многих стран! Нет, каково? Ты здесь? Ты еще не ушел?
Семен Семеныч. Да не ушел еще. Хозяин меня тут запер и куда-то вышел. А без него я не выйду из крокодильника.
Иван Матвеич. Вероятно, ты уже хочешь спать? Я тебя утомил. Который час? Я оставил дома часы.
Семен Семеныч (устало). Час десятый.
Иван Матвеич. Иди домой и не думай о том, что я сейчас говорил о критике: я не боюсь ее, ибо она сама находится в критическом положении.
Появляется Крокодильщик.
Крокодильщик. Поговориль с ваш друк?
Семен Семеныч. Поговориль, поговориль.
Крокодильщик. Ваш друк ошень умна шеловек.
Семен Семеныч (отводя Крокодильщика в сторону). Простите, герр...
Крокодильщик. Шульц. Карл Шульц.
Семен Семеныч. Так вот, Карлуша, сколько бы вы взяли за вашего крокодила в том случае, если бы вы вздумали его продать?
Крокодильщик. Я? Продайт мой крокодиль? Никто не смейт покупаль мой крокодиль! Не смейт! Он не продаваль! Я не хотим продавайт! Я сегодня сто тридцать талер браль за посмотрель на мой крокодиль! Завтра будет много публикум, и я совсем много, зер много талер буду положиль мой касса. Я десять тысяч талер буду собираль, а потом сто тысяч каждый таг!
Семен Семеныч. Погодите! Погодите подсчитывать! Поймите, что если каждый день вы будете с публики собираль по стольку денег, то за неделю у вас перебываль весь город, и потом уже не с кого будет собираль ваши талеры. И вообще: крокодиль ваш может лопнуль не перевариль моего друк, который собираль вам капиталь, да и мой друг может заболель и померель во чреве вашего крокодила. Штербен! Поняли? Мой друк штербен в ваш крокодиль! Что тогда? Вас, я вас спрашиваю?
Крокодильщик (помолчав). Я буду ваш друк капли из аптек даваль. И ваш друк не будет помираль!
Семен Семеныч. Капли каплями, но возьмите и то, что может начаться судебный процесс.
Крокодильщик. Зачем процесс? Варум процесс?
Семен Семеныч. Варум-дарум! Начнется – и все! Супруга Ивана Матвеича Елена Ивановна может потребовать от вас законного супруга – ее манн! Поняли? Вот вы намерены богатеть, а намерены ли вы назначить хоть какую-нибудь пенсию... пенсион Елене Ивановне, – пенсион цум фрау майн друк?! Итак, не лучше ли вам взять за все разом? А потом – полиция! Ее ведь тоже интересует, кто, где и как сидит... С ней шутки шлехт! Плохие шутки с полицией! Ферштейн, герр Шульц?
Крокодильщик (напрягая свою память, думает, затем неожиданно заявляет). Карашо! Я согласиль.
Семен Семеныч. Сколько же?
Крокодильщик. Каменный хауз и аптек на Гороховой и хочу бить русски польковник!
Семен Семеныч. Господи! За что вам полковника-то? Какой вы подвиг совершили? Какую службу царю и отечеству сослужили? Какой военной славы добились? Ну, не безумец вы после этого?
Крокодильщик. Безумны? Феррюкт? Нет, я ошень умна ше-ловек-менш! Их бин зер клюг! Я заслужиль польковник, потому что показаль крокодиль, а в нем ганц живой русский гоф-рат! Я чрезвычайно умны шеловек и ошень хочу сталь русский польковник! Я не хочу больше с вами говориль... (Отходит в сторону.)
Иван Матвеич (из крокодила). Видишь, Семен Семеныч! Хоть ты и шептался с хозяином, но я все слышал, через ухо крокодила. Кроме последнего безумного желания производства в полковники, он совершенно прав, ибо вполне понимает теперешнюю ценность своего чудовища. Это – его банк!
Семен Семеныч. Как только пускают таких в Россию!
Иван Матвеич. Я лично не разделяю твоего мнения, Семен Семеныч! Не разделяю. И если хочешь знать, то я, понимая твою обо мне заботу, все же просил бы тебя не торопиться с моим выходом на свет божий. По службе у меня сейчас отпуск, и кому какое дело, за границей я или тут... в крокодиловых недрах. А мне здесь не так уж плохо, тем более что я познаю счастье самоутверждения!
Семен Семеныч, схватившись руками за голову, почти
выбегает. За ним с ключом в руках, не спеша, следует
Крокодильщик. Из крокодила, который вращает светящимися
глазами, все еще доносится патетическая тирада Ивана
Матвеича.
(С воодушевлением.) Я чувствую, что нахожусь накануне изобретения целой социальной системы. Оказывается, стоит только уединиться куда-нибудь подальше в угол или хоть попасть в крокодила, закрыть глаза, и тотчас же изобретешь целый рай для человечества! Давеча, как вы ушли с Еленой Ивановной, я тотчас же принялся изобретать и изобрел уже три системы новых экономических отношений, теперь заготовляю четвертую. Правда, сначала надо все опровергнуть, но из крокодила так легко опровергать, мало того, из крокодила как будто все это виднее становится!..
Входит Крокодильщик.
Крокодильщик. Генуг, генуг! Спат, спат! Шляфен! Шляфен! (Тушит свет в крокодильнике.)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Крошечная комнатка перед спальней, так называемая малая
гостиная. На нарядном диванчике, за чайным столиком
сидят Елена Ивановна и Андрей Осипыч, молодой
щеголеватый господин фатовской наружности. Елена
Ивановна в полувоздушном утреннем пеньюаре, Андрей
Осипыч также недвусмысленно полуодет. Оба пьют кофе из
маленьких чашечек, макая в него сухарики. Большая пауза.
Откуда-то, вероятно из передней, доносится звон
колокольчика.
Елена Ивановна (вздрагивая). Андрей Осипыч! Кто бы это мог быть? (Вопросительно смотрит на Андрея Осипыча.)
Андрей Осипыч (пожимая плечами). Приказывайте, озорница!
Елена Ивановна выразительным жестом указывает на дверь
спальни. Андрей Осипыч быстро выходит из-за столика и,
захватив с собой чашечку с недопитым кофе, ретируется за
дверь спальни, плотно прикрыв ее за собой. Елена
Ивановна двумя-тремя движениями наводит на столике
порядок и продолжает пить свой кофе. Появляется Семен
Семеныч.
Семен Семеныч (с виноватым видом). Драгоценнейшая Елена Ивановна! Приношу свои извинения за столь ранний визит. Должен был самым неотложнейшим образом с вами увидеться. Движимый наилучшими намерениями...
Елена Ивановна (перебивая). Ах, вы шалун! Такую-то рань заявиться к замужней даме, без предупреждения... А если я в неглиже? Это же неприлично... Ну, уж коли пришли, садитесь, ветреник, пейте кофей! Я вам наливаю.
Семен Семеныч, поклонившись, принимает приглашение и
присаживается на край пуфика. Елена Ивановна наливает
ему чашечку кофе.
Семен Семеныч. Как я уже сказал, движимый наилучшими намерениями, я осмелился вас побеспокоить в столь ранний час, Елена Ивановна. Хотел проведать... беспокоился, как вы тут... Я ведь вчера был у Тимофея Семеныча... беседовал... А потом заезжал к нашему узнику...
Елена Ивановна. К какому узнику? Ах, да! Бедняжка! Ну, что он скучает? А знаете... я хотела спросить... я ведь могу теперь просить развода?
Семен Семеныч (оторопев). Развода? Какого развода? Вы что, собираетесь развестись с вашим законным супругом?
Елена Ивановна. Ну и что ж, что с законным? Он там будет сидеть в крокодиле и, пожалуй, всю жизнь просидит, а я его здесь дожидайся в полном одиночестве? Муж должен дома сидеть, а не в крокодиле! Разве не так?
Семен Семеныч. Так-то оно так, да ведь это случай непредвиденный!
Елена Ивановна (машет ручкой, капризно). Ах, нет, не говорите, не хочу, не хочу! Вы вечно мне напротив, такой негодный! С вами ничего не сделаешь, ничего не посоветуете! Мне уж чужие говорят, что мне развод дадут, потому что Иван Матвеич уже не будет получать жалованья.
Семен Семеныч. Елена Ивановна! Вас ли я слышу, добрейшая? Какой злодей мог вам это натолковать?
Елена Ивановна. Вовсе не злодей, а Андрей Осипыч! Он теперь надворный советник. Разве могут быть злодеями надворные советники?
Семен Семеныч. Да как же он мог с вами об этом заговорить? Во-первых, развод по такой неосновательной причине, как жалованье, совершенно невозможен, а во-вторых, бедный Иван Матвеич к вам, так сказать, весь пылает любовью, даже там, в недрах чудовища! Мало того – тает от любви, как кусочек сахару.
Елена Ивановна (надув губки). Ну и пусть себе тает.
Семен Семеныч. Он даже упоминал, что в крайнем случае, может быть, решится выписать вас в качестве законной супруги к себе, в недра, тем более что крокодил оказывается весьма поместительным не только для двух, но даже и для трех особ...
Елена Ивановна (в удивлении). Как, как?.. Вы хотите, чтобы я также полезла туда, к Ивану Матвеичу? Вот выдумки какие! Да ни за что не полезу! Да и как я полезу, так – в шляпке и кринолине? Господи, какая глупость! Да и какую фигуру я буду делать, когда буду туда лезть, а на меня еще кто-нибудь, пожалуй, будет смотреть... Помните, как он давеча лез?.. Это смешно! И что я там буду кушать?.. И... и как я там буду, когда... ах, боже мой, что они выдумали!.. И какие там развлечения?.. Вы говорите, что там просторно, а как же я буду, если мы там с ним поссоримся – все-таки рядом лежать? Фу, как это неинтересно, как даже противно! Фу! Как вы только могли так плохо обо мне подумать, милейший друг наш, Семен Семеныч! Вот Андрей Осипыч никогда бы себе такого не позволил. Никогда! Я-то уж его знаю!
Семен Семеныч (несколько растерянно). Согласен, согласен со всеми вашими доводами, добрейшая Елена Ивановна, но вы не оценили одного при всем этом...
Елена Ивановна. Чего же это я не оценила? Скажите, если знаете.
Семен Семеныч. Вы не оценили того, что Иван Матвеич без вас жить не может, коли зовет туда. Значит, тут любовь, любовь, любовь страстная, верная, стремящаяся... Вы любви не оценили, милая Елена Ивановна, любви!
Елена Ивановна. Какая же это любовь тащить жену в пасть крокодила? Что-то вы не то говорите, Семен Семеныч! Не хочу, не хочу и слышать ничего не хочу! Противный! Вы доведете меня до слез. Полезайте сами, если это вам приятно, а меня оставьте в покое. Ведь вы друг, ну и ложитесь там с ним рядом из дружбы и спорьте всю жизнь о каких-нибудь скучных науках, о политике... А я уж тут как-нибудь... сама все решу...
Семен Семеныч (обиженно). Напрасно вы смеетесь над сим предложением Иван Матвеич и без того меня звал туда... Конечно, вас зовет туда долг супруги, меня же только одно великодушие, но, рассказывая мне вчера о необыкновенной крокодиловой растяжимости, Иван Матвеич сделал весьма ясный намек на то, что не только вам обоим, но даже и мне в качестве домашнего друга можно бы поместиться с вами вместе, втроем, особенно если б я захотел того, а потому...
Елена Ивановна (в испуге отшатнувшись). Как так, втроем? Втроем? Так как же мы... так все трое и будем там вместе? (Смеется.) Ха-ха-ха! Какие вы оба глупые! Ха-ха-ха! Я вас непременно буду там все время щипать, негодный! Втроем! Ой, не могу! Слышал бы это Андрей Осипыч... Ха-ха-ха!
Откинувшись на спинку диванчика, Елена Ивановна
заливается смехом. Семен Семеныч бросается целовать ей
ручки.
Семен Семеныч. Ах, вы обольстительная!.. Ах, вы шалунья!.. Озорница вы наша, божественная!.. Не хотите, чтобы втроем... А если бы Андрей Осипыч вместо меня?..
Елена Ивановна (хохочет). Андрей Осипыч – совсем другое дело! Но ведь не о нем речь...
Семен Семеныч успокаивается, приглаживает растрепавшиеся
волосы. Елена Ивановна тоже приводит себя в порядок.
Семен Семеныч (отдышавшись). Вы еще не знаете, какие виды на вас имеет Иван Матвеич! Есть у него один прожект...
Елена Ивановна (заинтересовавшись). Какие такие виды? Какой прожект?
Семен Семеныч. Нынешнее его положение, по его словам, несомненно выдвинет его на поверхность высшего света. Это в свою очередь не может не отразиться на вас, как на его пока законной супруге. На вас будет обращено особое внимание. Все захотят с вами общаться. Буквально все образованные люди.
Елена Ивановна (не понимая). Как общаться? Где именно общаться? В каком смысле, так сказать?
Семен Семеныч. Иван Матвеич предполагает устраивать у вас на дому открытые салоны с приемами гостей с положением в обществе. Жена должна составлять пандан такому мужу – у него ум, у нее красота и сама любезность. – Она прекрасна, потому что его жена! – поправят другие. Он сделает вас блестящей литературной дамой – вы начнете писать стихи! Он выдвинет вас вперед. Вам будут завидовать все образованные женщины. О вас будут писать во всех газетах столицы и даже там... (Делает выразительный жест рукой.)
Елена Ивановна (в раздумье). А он?
Семен Семеныч. Что – он?
Елена Ивановна. Где будет он?
Семен Семеныч (замявшись). Пока... в недрах, так сказать...
Елена Ивановна. В крокодиле?
Семен Семеныч. Иногда его будут привозить к вам в ящике.
Елена Ивановна (ужаснувшись). Вместе с крокодилом?
Семен Семеныч. Люди привыкнут. Он будет беседовать с вашими гостями. Он будет в центре внимания. Это ли не заманчиво, Елена Ивановна? Может ли что-либо подобное предложить вам Андрей Осипыч? Не может!
Елена Ивановна (в раздумье). Но только надо будет нашить очень много новых платьев, и потому надо, чтоб Иван Матвеич присылал как можно скорее и как можно больше жалованья... Только... только это... как же... как же это его будут привозить ко мне в ящике? Это очень даже смешно и глупо! Я не хочу, чтобы моего мужа носили в каком-то ящике! Мне будет стыдно перед гостями. У одних мужья будут во фраках и мундирах, рядом со своими женами, а мой будет сидеть в ящике, да еще и в крокодиле! Как же так? Я не хочу, нет, не хочу! И не уговаривайте! Не нужно мне никаких салонов, я и без приемов проживу! С меня маскарадов хватит!
Семен Семеныч (помолчав). Кстати, чтоб не забыть, был у вас Тимофей Семеныч?
Елена Ивановна (оживившись). Ах, был! Вчера, до маскарада заехал. Все утешал... Мы с ним в свои козыри играли. Он на конфеты, а коль я проиграю он мне ручки целует и вообще... Такой, право, негодный и, вообразите, чуть было в маскарад со мной не поехал. Право! Вот бы он там с Андреем Осипычем встретился! (Смеется.) Ха-ха-ха! Вот бы занятно было!
Семен Семеныч. Вы были вчера в маскараде?
Елена Ивановна. Была. А что?
Семен Семеныч (упавшим голосом). Я думал... После такого происшествия...
Елена Ивановна. Не напоминайте мне об этом!
Семен Семеныч (вздохнув). Ну, я, пожалуй, покину вас, обольстительница вы наша! Право слово, обольстительница! (Поднимается.)
Елена Ивановна (поднимается). Ну уж вы поехали со своими комплиментами! Постойте, я вас как следует ущипну на дорогу. Я ужасно хорошо выучилась теперь щипаться. (Щиплет Семена Семеныча.) Ну, что? Больно? Да, кстати, вы говорите, что Иван Матвеич про меня вчера вспоминал?
Семен Семеныч (замявшись). Да... то есть н-нет, не то чтобы очень... Признаюсь вам, он более думает теперь о судьбах всего человечества и хочет...
Елена Ивановна (провожая гостя до двери). Ну и пусть его! Не договаривайте! Верно, скука ужасная. Я как-нибудь его навещу. Завтра, может быть, заеду в Пассаж. Только не сегодня. Голова что-то болит, а к тому же там будет много публики... Скажут: это жена его, пристыдят... Прощайте! Вы ведь у него будете?
Семен Семеныч. Сейчас туда еду. Велел газет привезти.
Елена Ивановна. Ну вот и славно. И ступайте к нему и читайте. А ко мне сегодня больше не заезжайте. Я нездорова, а может, и в гости поеду. Ну, прощайте, шалун!
Елена Ивановна на прощанье щиплет Семен Семеныча еще
один раз. Семен Семеныч, вскрикнув, целует ей ручки.
Уходит. Елена Ивановна поправляет перед зеркалом
прическу и открывает дверь в спальню. Появляется Андрей
Осипыч. Он успел переодеться в свой мундир надворного
советника.
Андрей Осипыч. Выкатился?
Елена Ивановна. Проводила.
Андрей Осипыч (целует Елену Ивановну в щечку). Я все слышал... Все!
Елена Ивановна. Подслушивали, озорник вы эдакий?
Андрей Осипыч. И про развод слышал... и про то, как вы втроем... (Смеется.) Знал бы он, что я за стенкой сижу! Вот бы сухариком подавился!
Елена Ивановна. Разве можно? Он бы по всему городу разнес. Хорошо еще, что у меня прислуга такая... Никогда меня не выдаст, я не зря себе неграмотную немую девку из деревни выписала.
Андрей Осипыч (обнимает Елену Ивановну). Умница вы моя! Ах, какая же вы умница и какая у вас...
В передней звенит колокольчик. Андрей Осипыч опять
вопросительно смотрит на Елену Ивановну, та в недоумении
пожимает плечами и опять указывает на дверь спальни.
Андрей Осипыч с недовольным видом уходит, притворив за
собой дверь. Елена Ивановна садится на диванчик и
наливает себе чашечку кофе. Появляются Нина Павловна и
Анна Петровна.
Нина Павловна (с порога). Душенька! А мы к вам!
Анна Петровна. К вам, милочка!
Нина Павловна. Просто невозможно было не заехать!
Анна Петровна. Мы уж так, по-родственному, без предупреждения!
Подруги целуются.
Елена Ивановна (уставшим голосом). А который теперь час? Что-то я нынче проспала. Поздно заснула.
Нина Павловна. Час одиннадцатый, душенька!
Анна Петровна. Мы с Ниной Павловной нынче рано поднялись.
Елена Ивановна. Садитесь. Кофею хотите? Я велю кофею принести. Этот уже остыл.
Анна Петровна. Спасибо, милочка, мы уже пили.
Нина Павловна. Я чаю со сливками напилась и калачик съела.
Анна Петровна. Мы, милочка, в Пассаж собрались.
Нина Павловна. На крокодила посмотреть.
Елена Ивановна. В Пассаж?
Анна Петровна. В Пассаж. Заезжий иностранец там какого-то особенного крокодила за плату показывает. Весь Петербург уже там!
Нина Павловна. Говорят, этот крокодил человеческим голосом разговаривает. Будущее предсказывает.
Анна Петровна. На вопросы отвечает. О политике высказывается...
Нина Павловна. Да еще как высказывается! Смело так рассуждает...
Анна Петровна. Вот мы решили сегодня пораньше туда поехать, посмотреть и послушать, а то позже уже не попасть. Не составите ли нам компанию? Втроем всегда веселее!
Нина Павловна. Поедете с нами, душенька? Когда еще такое увидишь?
Елена Ивановна (неожиданно). Я уже видела.
Анна Петровна. Ах, когда же вы успели, раньше нас?
Нина Павловна. Ну и как? Что, действительно, человеческий?
Елена Ивановна (откровенно). Конечно. А как же иначе? Это не сам крокодил разговаривает, а мой Иван Матвеич!
Большая пауза. Подруги переглядываются.
Анна Петровна (не сразу). Супруг ваш, Иван Матвеич? Как же ж это понять?
Нина Павловна. Странно. Где же он там прячется? За ширмой?
Елена Ивановна. Почему за ширмой? Там никаких ширм нет. Он в крокодиле сидит и оттуда разговаривает.
Подруги переглядываются.
Анна Петровна (осторожно). Да как же это может быть, милейшая Елена Ивановна? Как же может живой человек в живом крокодиле сидеть? Вы просто над нами смеетесь?
Нина Павловна (обиженным тоном). Шутить изволите?
Анна Петровна (пожимая плечами). И, главное, ваш супруг... Зачем же это вы так? Зачем вы его с крокодилом равняете? Я своего Фому Степаныча иной раз в сердцах ослом или косолапым медведем обзову, но дома, в семейных обстоятельствах, а не при людях... А вы... крокодилом...
Нина Павловна. Мы, конечно, свои люди, но зачем же так?
Елена Ивановна (невозмутимо). Крокодил – это крокодил, а Иван Матвеич это Иван Матвеич.
Анна Петровна. Так как же вас тогда понять, милочка?!
Елена Ивановна (откровенно). А так и понимайте, Анна Петровна, как я вам говорю: Иван Матвеич сидит в крокодиле и оттуда разговаривает.
Анна Петровна. Что же он там делает?
Елена Ивановна. Предается размышлениям, прожекты строит... Мало ли что...
Нина Павловна (обретя дар речи). Как же он туда забрался?
Анна Петровна. А с какой целью?
Елена Ивановна. С какой целью – не знаю, но забрался. При мне.
Анна Петровна. При вас?
Елена Ивановна. При мне-с.
Нина Павловна. И вы нам вчера в маскараде ничего не сказали?
Елена Ивановна. Я забыла.
Нина Павловна. Как же можно такое забыть? Если бы с моим такое стряслось, да я бы... не знаю что...
Анна Петровна. А если бы с моим Фомой Степанычем такое приключилось, я бы с ума сошла. А вы, Нина Павловна, сошли бы?
Нина Павловна. Непременно сошла бы.
Елена Ивановна. А чего с ума сходить, если это ему выгодно.
Анна Петровна. Чем же выгодно?
Елена Ивановна. Скоро о нем весь мир узнает.
Анна Петровна. Это почему же?
Елена Ивановна (невозмутимо.) Потому что он в крокодиле сидит, а все другие на свободе, по домам сидят, по улицам ходят. Был бы Иван Матвеич на свободе, как все, кто бы о нем что сказал? Кто бы его слушать стал? А теперь, когда он в крокодиле пропадает, да еще речи оттуда говорит, да все о политике, об обществе, обо всем человечестве, так его и слушают. И даже записывают за ним...
Анна Петровна. Что вы говорите, Елена Ивановна? Неужели записывают?
Нина Павловна (не без зависти). Хоть бы моему куда-нибудь залезть... По вечерам дома сиднем сидит и меня никуда не пускает. Вчера с трудом в маскарад выпросилась. Ты, говорю, опять к Никифору Никифорычу идешь, деньги проигрывать, а я в маскарад – танцевать! Отпустил. Так я ему на зло в пять утра домой вернулась. Часа три только и поспала, как Анна Петровна меня разбудила. Если бы не наш уговор обязательно в Пассаж утром поехать, ни за что бы не поднялась, весь бы день в постели пролежала...
Анна Петровна. Елена Ивановна! Выходит, и вы теперь через вашего супруга можете прославиться? Ведь если весь мир, как вы говорите...
Елена Ивановна. Я на развод подам.
Нина Павловна. Это зачем же на развод? Да при таком знаменитом муже?
Елена Ивановна (неуверенно). А какой мне интерес, скажите пожалуйста, мужа иметь, который из крокодила не вылезает?
Анна Петровна. Может, он еще и вылезет?
Елена Ивановна (морщится). Но в каком виде? Он же будет крокодилом пахнуть! Зачем мне муж с таким запахом? Я себе другого, более душистого подберу. У меня уже есть один на примете.
Нина Павловна. Это тот... черномазенький на букву "А"?
Елена Ивановна. Может быть... может быть... А может, и не на эту букву, а на какую-нибудь другую...
Подруги переглядываются.
Анна Петровна (вздохнув). Вот уж пассаж так пассаж. Правда, Нина Павловна?
Нина Павловна. Да уж... мы никак не думали, что в этом крокодиле Иван Матвеич расположился. Правда, Анна Петровна?
Анна Петровна. Никак не думала. Разве можно такое подумать? Это же как страшный сон... Значит, вы, Елена Ивановна, с нами в Пассаж не поедете?
