Текст книги "Искушение"

Автор книги: Сергей Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

3

Я не из тех людей, думал он, которые имеют всего пять или десять причин для поступков. И он не из тех людей, которых стоит жалеть. Что из того, что он помог мне? Справедливость – предрассудок, как и многое другое в этом мире. В конце концов, разве не для этого я здесь? Разве я не знал заранее, что обязательно это сделаю?

Труднее всего преодолеть это проклятое табу. Даже самый последний негодяй боится поступить несправедливо.

Он лег на постель не раздеваясь и теперь смотрел в высокое окно. Несмотря на ночь и полное отсутствие света на улице, было заметно, что по небу движутся облака. Яркая звезда нанизывала на себя их полупрозрачные обрывки.

Для начала нужно успокоить свою совесть, думал он. Но зачем совесть человеку, если у природы никакой совести нет, как нет совести и у так просто убивающей судьбы? Это – как поединок двух вооруженных людей, один из которых стесняется пользоваться своим оружием. Потому мы и гибнем, из-за своей совести. Вот потому все вершины принадлежат людям без совести. Надо воевать на равных. Что сделать для начала? Конечно, самое приятное. Или самое выгодное? Нет, приятное. Самое приятное – это его жена. Конечно, есть женщины получше, но эта необычна. Необычность привлекает. Когда? Чем раньше, тем лучше. Например, завтра. Она, без сомнения, несчастлива со своим старым мужем. Тем более, с полоумным. Нет такой женщины, которая бы не растаяла от слов. Некоторые клюют на внешность, некоторые – на деньги и успех, но на слова – все. Поэтому о деталях беспокоиться не следует. Лучше всего импровизировать, приспосабливая каждое свое слово к ее ответам или к ее молчанию.

Он встал и разделся, не включая свет. Теперь он был спокоен, потому что знал, что будет делать.

Следующим утром он сказал несколько любезных слов Мартине. Служанка насторожилась и внимательно посмотрела на него, ожидая продолжения. Похоже, ее устроило бы любое продолжение.

– Бедняжка Эльза, – сказал Юлиан Мюри, – жить так долго одной, без мужа, и наконец дождаться! Я надеюсь, у нее хотя бы были любовники?

– Вы зря надеетесь, она честная женщина, – ответила Мартина.

Как любой женщине, ей было приятно обсудить эту тему, а особой щепетильностью она не страдала.

– А вы тоже честная женщина? – спросил Юлиан Мюри.

– Конечно, – сказала служанка, – как можно?

– А я вот нечестный мужчина, – сказал Юлиан Мюри, – как только вижу красивую женщину, так вдруг сразу вся моя честность и пропадает. Не знаю, что с собой поделать. Может быть вы предложите средство?

– Ну, – сказала служанка, слегка задумавшись, – например, пореже видеть красивых женщин.

– А если одна из них уже стоит передо мной, что делать тогда?

– А это зависит от женщины. Для начала нужно ей понравиться.

– Правильно, а что нужно для этого сделать?

– Пригласить ее куда-нибудь, – сказала Мартина.

– А куда, например?

– Например, поужинать.

– Замечательная идея. Я бы сам никогда не догадался. А когда?

– Хотя бы завтра вечером, после работы.

– Прекрасно, значит, завтра вечером, после работы. Нет, лучше сегодня.

– Так вы что, меня приглашаете?

– Ну конечно, – сказал Юлиан Мюри, – Я следую вашим советам. Ведь это советы честной женщины, их нельзя отвергать.

Весь остаток дня он ухаживал за хозяйкой дома. Иногда он ловил на себе взгляды Мартины и радовался, что все идет прекрасно. Яков не замечал этой милой тонкой игры. Похоже, что он был просто чурбаном.

Вечером, около шести, он и Эльза остались одни в темнеющей комнате. Это получилось само собой. Такие вещи всегда случаются сами собой. Эльза снова сидела на своем любимом месте и снова скребла ногтями лак, не замечая этого.

– А знаете, – сказал Юлиан Мюри, – сегодня утром Мартина пригласила меня поужинать с ней. Точнее, она сделала так, что я ее пригласил.

В ее лице будто что-то растаяло. Туманное, чуть мечтательное выражение сразу приобрело определенность.

– Поздравляю, – сказала она, – вы пользуетесь успехом у женщин.

– Но, – сказал Юлиан Мюри, – я передумал. Я не буду с ней ужинать.

– Почему же, она вам не нравится?

– Нравится, но не больше, чем первая попавшаяся женщина, первая, встреченная на улице. Ведь первая попавшаяся тоже немного нравится, если она молода и одинока, особенно если одинока? Вы знаете, о чем я говорю?

– Знаю, всем мужчина нужно одно и тоже.

Боже мой, подумал он, все женщины говорят одно и тоже. Наверное, от каждой я слышал эти слова. И каждая хотела, чтобы я опроверг это универсальное женское оправдание. Не столько опроверг, сколько дополнил.

– Раз вы так думаете, вам не везло с настоящими мужчинами. Вы знали только одну породу мужчин – ненастоящих.

– Неужели есть другие?

Все шло так правильно и предсказуемо, что на минуту ему стало невыносимо скучно. Будто в сотый раз смотришь один и тот же фильм. Он подавил в себе это несвоевременное чувство и некоторое время сидел молча.

Ему показалось, что она готова заплакать. Кажется, в ее глазах заблестели слезы. Но он не был уверен из-за полумрака, вползающего в окно.

– Неужели есть другие? – спросила она.

– Конечно, ведь в отношениях мужчины и женщины есть многое другое, кроме секса.

– И что же именно?

– Вся жизнь. Первый внимательный взгляд, первое доверие, первый наклон головы – чтобы было лучше слышно и чтобы не услышали другие, первое касание руки или локтя, полуслучайное, первая трещина в стене – стене, которая разделяет любых людей на земле. Это ничуть не хуже, чем секс. Не лучше и не хуже. Все, что происходит впервые, происходит в единственный раз. Остальное не идет ни в какое сравнение с этим. Вам приходилось встречать людей, которые едят только для того, чтобы не чувствовать голода, и пьют только для того, чтобы напиться пьяными, не чувствуя бездны оттенков, которые хранит в себе вкус вина?

– Да.

– Как по-вашему, они счастливы?

– Нет.

– Они находят только один процент счастья, теряя остальные девяноста девять. Один процент счастья называется развлечением.

Он протянул ей руку сквозь пустоту. Ее рука потянулась навстречу. Это напоминало знаменитую фреску <<Сотворение мира>> или <<Сотворение Адама>> – он позабыл название, но помнил картину. Чтобы забыть о сходстве с фреской, он встал. Теперь это выглядело не так патетично. Еще несколько секунд, и все произойдет.

– А как же та женщина? В поезде?.. Перед взрывом?.. – вдруг спросила Эльза.

Он поразился глубине моральной пропасти, разделяющей их. Он привык быстро забывать женщин.

– Почему? – спросил он намеренно невпопад.

– Но я ведь не могу в этом доме… – сказала Эльза.

– Почему?

– Но ведь муж. И дверь не запирается изнутри.

– Но так намного интересней, это придает остроту чувствам.

– Тебе не хватает остроты?

– Мне всю жизнь не хватает чего-то, я не знаю чего. Может быть, я пойму это сегодня?

Вот еще одна универсальная фраза, подумал он. Каждая женщина, если она женщина, а не просто человеческая самка, стремится стать для кого-то единственной. И как просто дать ей эту возможность…

Во время ужина Яков был печален и серьезен. Юлиан Мюри догадывался, что Мартина уже обо всем доложила хозяину. Это прекрасно, это входило в планы. Сейчас бедняга на пределе, хотя пытается казаться спокойным. Он не знает, с чего начать. Он еще просто не бывал в такой ситуации. Пусть теперь помолчит, его молчание приятнее, чем его христианские внушения и россказни о божественной справедливости.

– Дорогой, что мы будем пить? – спросила Эльза.

Как замечательно женщины приспособлены к обману, подумал Юлиан Мюри. Любая ложь становится правдой в тот момент, когда они ее произносят, но она не была правдой до этого момента и не будет правдой после. Наверное, все дело в том, что они обманывают не других, а себя.

Яков, не отвечая на вопрос, потянулся за бутылкой пива. Он откупорил бутылку и пиво запенилось, потекло по пальцам и свесилось пенной бородкой на донышке. Яков поставил бутылку прямо на скатерть, оставляя мокрое пятно. Бородка из пузырьков пены почему-то напомнила о Рождестве. Ах да, белая борода, – подумал Юлиан Мюри.

– Я слышал, что ваша фабрика выпускает рождественские украшения? – спросил он.

– Да, – ответил Яков.

– Как хорошо, вы несете радость людям. У вас всегда должно быть праздничное настроение.

Яков нахмурился еще больше. Юлиан Мюри почувствовал мстительную радость и добавил:

– Так как ваше настроение? Почему-то вы не говорите сегодня о справедливости.

– Эльза, – сказал Яков, – мне нужно с вами поговорить.

– С нами? – спросил его Юлиан Мюри.

– С вами обоими. Что произошло сегодня до ужина?

– Да ничего страшного, – сказал Юлиан Мюри, – просто вам изменила жена. Со всеми бывает.

– Эльза?

– Вы не верите мне? – спросил Юлиан Мюри, – вам не достаточно моих слов?

Он наслаждался ситуацией.

– Но почему? – спросил Яков, – Я не понимаю, почему?

– Вы считаете это несправедливым? – осведомился Юлиан Мюри.

Яков не ответил. Он выпил снова. Его движения были неровны и некрасивы. Сейчас его лицо было очень усталым и старым.

– Это правда, – сказала Эльза, – Это правда. Ну и что теперь?

– Ну и что теперь? – повторил Юлиан Мюри, – знаете, мне нравится этот убийственный вопрос. Что вы собираетесь делать?

– Ничего, – сказал Яков, – ничего. Я только попрошу… Попрошу, чтобы больше ничего такого не было.

Юлиан Мюри чуть не рассмеялся. События приобретали совсем забавный оборот.

– Попрошу?!!! – возмутилась Эльза, – Ничего?!! Ты хочешь, чтобы я каждый день видела вас обоих? Может, мы и спать будем втроем?!!

– Очень забавно, – сказал Юлиан Мюри, – женщина всегда права, даже в такой ситуации.

Эльза вскочила из-за стола и бросилась в свою комнату. Из-за спешки и волнения она споткнулась о порожек двери и едва не упала.

За столом они остались вдвоем. Мартина не показывалась – наверное, слушала и наблюдала из укрытия, на всякий случай.

– Вы любите мою жену? – спросил Яков.

– Я? Конечно, нет.

– Значит, она любит вас?

– Вы льстите моему мужскому самолюбию. Честно говоря, я не знаю. После всего, что произошло, – наверное, нет.

– Но тогда почему?

– А просто так, – сказал Юлиан Мюри, – просто мне захотелось этого. Я же вас предупреждал, что со мной опасно иметь дело. Вы меня не послушали, и вот результат. Вы не хотите меня выгнать?

– Не хочу.

– Но ведь для вас будет гораздо лучше, если я уйду.

– Да, гораздо лучше.

– Вы признаете, что то, что я сделал с вами, было несправедливостью? Если вы признаете это, я уйду. Если вы снова скажете, что Бог наказал вас за грехи или послал вам испытание, которое нужно нести, как крест на Голгофу, или о том, что пути господни неисповедимы, я останусь. А если я останусь, то рано иди поздно я сделаю еще большую несправедливость. Что вы скажете?

– Оставайтесь.

– Знаете, – сказал Юлиан Мюри, – мне кажется, что вы сумасшедший. Если не полностью, то наполовину. Но это ваше дело. А сейчас я пойду утешать вашу жену. Она нуждается в утешении.

Он вошел в комнату Эльзы. Эльза лежала на кровати и плакала. Он подошел и положил ей руку на плечо. Она узнала его прикосновение.

– Уйди!

– Но зачем же?

– Уйди или я вызову полицию.

– Или позовешь своего мужа, чтобы защитил. Давай, зови.

Она резко перевернулась и села, прижалась головой к его плечу. Потом она долго говорила, говорила, рассказывая ему о муже, о всех тех бесчисленных обидах, которые ей довелось перенести, а он не всегда улавливал смысл, даже в те моменты, когда слушал внимательно. Он ласкал рукой ее волосы. У нее были мягкие шелковистые волосы. Когда он ушел из ее комнаты, было три часа ночи. В четыре Эльза уехала, взяв с собой один небольшой чемодан. Больше она не возвращалась.

4

С января по май фабрика игрушек не работала. Как узнал Юлиан Мюри, это было время отпусков. Был еще только март, но за два теплых дня холода вдруг отступили и улицы наполнились звоном весны. Утром и вечером Юлиан Мюри гулял по улицам пешком. После трехмесячной неподвижности ему нравился сам процесс движения. Несмотря на боль в колене, ему хотелось идти и идти, куда-нибудь. Он мог бы ходить даже по кругу, как ходит пойманный и запертый зверь. С каждой прогулкой он уходил все дальше и все лучше узнавал окрестности. Город заканчивался примерно в километре от дома Якова Йеркса; за городом тянулись дороги и строения вдоль них, расставленные с неравномерной плотностью. Одним из таких строений была фабрика игрушек. Юлиан Мюри добрался до нее на четвертый день, к вечеру.

Фабрика представляла собой двухэтажное здание с пристройками сверху и сбоку. Здание было ограждено забором. Забор подходил совсем близко к задней, похоже, глухой, стене; впереди он огораживал широкое заасфальтированное пространство, на котором в беспорядке стояло несколько забитых досками контейнеров. Здание было массивным, кубической архитектуры. Вдоль белой стены тянулись два ряда окон, окаймленных коричневыми прямоугольниками. Окна были большие, но не высокие, вытянутые в ширину. Каждое окно состояло из трех секций. В окнах нижнего этажа угадывались решетки, в форме встающего солнца с лучами. Все окна были темными. Правда, еще не было достаточно поздно, чтобы кто-нибудь включал свет. Юлиан Мюри заметил светлые ящики в окнах второго этажа, но затем понял, что видит не ящики, а прямоугольники окон с противоположной стороны здания. Второй этаж просвечивался насквозь. Значит, он был пустым или почти пустым. Ему показалось, что он видит пятнышко электрического света в одном из окон первого этажа. Впечатление было такое, будто свет пробивается сквозь рваную плотную штору. Немного подумав, он решил, что это не свет, а только яркое оранжевое пятно неизвестной природы. С большого расстояния не особенно разглядишь.

Он обошел здание и зашел с задней стороны. Здесь дорога разветвлялась: одна ветка шла вниз, к городу, другая делала невразумительный зигзаг и направлялась в поля. По дороге из города полз белый автомобиль с двумя усиками-антеннами на лбу, как у насекомого. Юлиан Мюри мысленно проклял водителя и пошел, теряя время, вдоль забора. Вперед и назад. Когда он вернулся назад, автомобиль еще был около фабрики.

Забор был невысоким и решетчатым, напоминающим сетку. С задней стороны здания он почти вплотную подходил к стене одноэтажной длинной пристройки без окон. Должно быть, это был склад. Отсутствие окон и дверей несколько затрудняло проникновение внутрь. Однако предприимчивые люди изменили первоначальный замысел архитектора – вплотную к пристройке они построили еще и сарайчик из металлических листов. Сарайчик тоже не имел окон или дверей. Значит, он открывался внутрь.

Дальше поднимался второй этаж, ступенькой, над ним нависала крыша, козырьком. Крыша второго этажа была плоской, как теннисный корт. Над крышей поднималась еще одна пристройка, маленький третий этаж. Юлиан Мюри решил, что на третьем этаже расположены комнаты и кабинеты администрации. Это было видно по величине окон. На крышу третьего этажа вела металлическая лестница из прутьев.

Узкое пространство у задней стены было завалено разным хламом, до которого, видимо, просто не доходили руки. Юлиан Мюри поискал глазами и увидел обрезок стальной полосы. Это то что нужно. С внутренней стороны забора росло несколько деревьев – клены, судя по неопавшим пучкам крылатых семян. Кора на стволах кленов была почему-то закручена так, будто деревья росли спиралью, делая один оборот за жизнь. Пока он размышлял, на дороге появился мальчик с собакой. Собака, довольно хищного вида, изо всех сил тянула поводок; мальчик сплевывал каждые два шага. Юлиан Мюри снова прошелся вдоль забора, чтобы не привлекать внимания. Он взглянул на небо. Небо почти очистилось от облаков. На фоне начинающегося заката совершенно черным силуэтом летела дикая утка. Он узнал ее по несоразмерно длинной шее и быстрому трепыханию крыльев. А здесь, наверное, неплохая охота, подумал он. Когда мальчик с собакой прошел, Юлиан Мюри взялся за решетку. С внутренней стороны забора шла кошка, серая, с белыми тапочками шерсти на задних лапах. Поймав его взгляд, кошка приостановилась, но потом подошла поближе и сделала шеей явно дружественное движение – будто ласкаясь – и ушла.

Он без труда перелез на другую сторону, еще раз оглянулся. Теперь поблизости явно никого не было. Если послышится мотор машины, то можно просто лечь на землю или, лучше, спрятаться за стволом. Если машина повернет, то нужно спокойно идти. Тогда на него не обратят внимания. Но машины не было.

Он подобрал кусок стальной полосы и поддел им один из нижних листов металла. Лист держался на четырех заклепках. Заклепки лопались почти бесшумно. Он оторвал три, а одну оставил, чтобы придерживала лист на месте. Потом он повернул лист по часовой стрелке. В получившуюся дыру вполне можно было пролезть.

Внутри лежали бумажные коробки. Он толкнул их рукой, и коробки неожиданно легко провалились внутрь – так, будто они были пустые. Он протиснулся в дыру и оказался внутри. Затем он поставил лист на место и расчистил себе проход от коробок, стараясь не поднимать шум – на тот случай, если внутри кто-то есть. Коробки были мягкими, но не пустыми. Должно быть, какая-то бумажная дребедень, подумал Юлиан Мюри.

Он оказался в маленьком светлом чуланчике с окном во двор. Дверь легко открывалась изнутри и вела в коридор. Помещение было складом. На полу и стенах лежали розовые прямоугольники солнца. Перед тем как зайти, солнце снова показалось из-за туч. В коридоре ощущалась тишина и пустота – и странный запах давно покинутого места. Юлиан Мюри шел не опасаясь – теперь он был уверен, что внутри никого нет. Он осмотрел несколько комнат и убедился, что склад будет хорошо гореть. В одной из комнат он нашел несколько баллонов с газом. Если поджечь в этом месте, то рано или поздно баллоны взорвутся, и пожару будет легче проникнуть на второй этаж. Это была разумная мысль. Он вытряхнул бумажное и ватное содержимое нескольких больших коробок. Содержимое было разноцветным. Чтобы не терять времени, он не стал открывать остальные коробки, а только свалил их в кучу. Потом он присел на корточки и щелкнул зажигалкой. Огонек неохотно пополз вверх, съедая зеленую вату, прорвался длинным голубым язычком с яркой желтизной на конце.

Перед тем как уйти, Юлиан Мюри сделал поджог еще в четырех местах, чтобы фабрика загорелась сразу со всех сторон. При таком количестве бумаги и ваты она обязательно сгорит дотла. Нужно только подождать, пока огонь разгорится. Тогда в коридоре запахнет дымом и навсегда исчезнет странный запах пустоты. Последний поджог он сделал в маленькой комнате без окон. Было так темно и так приятно смотреть на огонь. Огонь быстро вырос до размеров небольшого костра, но дальше расти не спешил. Юлиан Мюри не спешил тоже. Он решил дождаться запаха дыма. Он сел на пол и стал ждать. Пол был холодным, и пришлось подложить длинную плоскую коробку. Огонь пожелтел и осветил комнату. Темнота отодвинулась, но не ушла, а собралась в углах. Глядя на огонь, он чувствовал, как меняется, постепенно раздвигаясь, его сознание – будто перед пыльным зеркалом кто-то поставил еще одно зеркало и начал протирать пыль. Наверное, подобное чувство всегда приходит, когда смотришь на огонь. На огонь, на морской прибой, на текущую воду, на лицо человека – на все бесконечное. Он вспомнил свой первый огонь; это было невообразимо давно, это было одним из самых дальних и самых искаженных отражений в зеркале, – была рождественская елка в доме со сверчком – теплый дом, полный родных, дом защищал от всего, потому что в мире не было ничего, кроме дома. Кроме огня свечей был тогда и свет лампы, почему-то зеленый, так запомнилось. Такого оттенка он не встречал никогда больше, хотя иногда вспоминал. Он вспомнил один из своих последних огней. Это был костер в лесу. Тот лес был в двухстах километрах к югу и в полугоде прошедшей жизни. У костра сидел парень лет четырнадцати – один из случайных людей, которых можно встретить путешествуя. Парень имел лицо старика, он слишком много пил. Так много, что Юлиан Мюри удивился. Два дня до того парень чуть было не умер от перепоя. Юлиан Мюри купил в аптеке какой-то рвотной гадости, и парень остался жить. Это происшествие сблизило их на несколько дней. Парень рассказывал странные вещи. Юлиан Мюри полагал, что он знает жизнь, но тогда усомнился в своем знании.

– Да, мы живем очень просто, – говорил тогда парень, – очень просто, больше ничего не надо. Мы воруем лошадей в селах.

У него был короткий плетеный хлыст с деревянной ручкой. Время от времени он прижимал хлыст к щеке. Костер горел мягко и уютно; темнота то приближалась, то отступала, но оставалась такой же плотной и по-осеннему молчаливой.

– А что люди? – спросил Юлиан Мюри.

– Да что люди – стреляют. В том году убили одного. Тогда зима была, и они его загнали на реку. Лед стал проваливаться и он не пошел дальше. Тут его и пристрелили. А потом бросили в прорубь. Они думали, что мы испугаемся.

– Он был твоим другом? – спросил Юлиан Мюри.

– Не-а. У меня друзей нет. У него тоже не было. Зато жизнь веселая.

– А дорого дают за лошадь?

– За какую как. Но мы дорого не берем. Нам ни к чему это. Что делать с деньгами?

– А с вещами?

– А что делать с вещами? Потом, если надо, можно украсть, – парень неожиданно рассмеялся. Его лицо напоминало высохшую кожаную маску. Когда он смеялся, лицо морщилось, будто кожа была очень тонкой.

– Ну а за сколько продашь лошадь? – спросил Юлиан Мюри.

– Тебе даром отдам. Украду и отдам, хочешь?

– Мне лошадь не нужна. Но – спасибо.

– Вообще мы берем ведро водки, – стал вспоминать парень. – Продавать – это опаснее, чем воровать. Как-то мне ногу прострелили. – Он завернул штанину и показал шрам. Юлиан Мюри ничего не увидел, но поверил на слово. – Ведро водки – это лучше всего. Без водки куда ж денешься?

– И всегда только водкой берете?

– Всегда, но не обязательно. У меня сейчас кобыла есть, плохая, много не дадут. Я за нее ведро малины попрошу. Так малины хочется, а собирать лень. Давно уже малины не ел. Завтра возьму ведро малины. Тебя тоже угощу.

– Странная у тебя жизнь, – сказал Юлиан Мюри, – если разобраться, очень странная.

– Зато интересная. А если разобраться, то у всех жизнь странная. У тебя что ли нет?

– У меня – да.

– Вот, – сказал парень, – у всех она такая. Живи, пока живется, а потом помирай. Какая разница?

На следующий день парень пошел в село за ведром малины. Юлиан Мюри долго ждал, но парень не вернулся. Прождав до вечера, он сам пошел в село. Там он услышал то, что ожидал услышать. Парня застрелили за ведро малины. Сначала дали ведро – для смеху и чтоб труднее было убегать, – а уже потом застрелили. Если бы он бросил ведро, то бежал бы быстрее. Мог бы успеть убежать. Но он давно не ел малины и ему очень хотелось. Он так и не успел попробовать. Когда он упал, малина рассыпалась. Потом ее подобрали местные беспризорные малявки. Странная у него была жизнь. Как и у всех нас. А впрочем, какая разница – живи, пока живется.

Огонь разгорелся и в комнатушке стало совсем светло, Светло и жарко. Юлиан Мюри выглянул в коридор. Под потолком тянулась тонкая нитка дыма. Нитка ползла медленно, местами останавливаясь и сбиваясь во вращающиеся клубки. Самое время уходить. Солнечные квадраты переместились на среднюю часть стены. Обратно он шел не спеша, любуясь природой. Людей почти не было, машины проезжали редко. На полпути к дому Якова Йеркса он заметил женщину в зеленом плаще. Женщина приближалась, и цвет плаща менялся, становился ярко-голубым. Это либо оптический обман, либо дефект зрения, подумал Юлиан Мюри. Бывают же люди, которые не различают цвета. Когда голубой плащ приблизился, Юлиан Мюри разглядел девушку, очень молодую и совсем не пучеглазую. Конечно, это могла быть совсем другая девушка и совсем другой плащ.

– Здравствуйте, – сказал Юлиан Мюри.

Девушка задумалась, пытаясь вспомнить, и вяло кивнула – здравствуйте.

– Всего доброго, – сказал Юлиан Мюри.

Девушка остановилась, вспоминая. За ее спиной, слева от дороги, стояла большая старая береза, вся черная от старости. Вокруг ствола дерева ходила ворона, невесть откуда прилетевшая. Наверное, спрыгнула с ветки. Ворона шла по кругу, останавливаясь через каждые два шага, нагибала голову, вытягиваясь вперед, и тихо каркала, стесняясь пробовать полную силу голоса. Потом ворона снова делала два шага. Увидев, что привлекает внимание, ворона совсем застеснялась, остановилась, каркнула совсем с человеческой интонацией – обиженно и удивленно – дважды прыгнула, разбегаясь, и уверенно полетела в сторону заката.