Текст книги "Анафема"

Автор книги: Сергей Чекмаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

5. 2004 год. Конференция

Марина и представить себе не могла, что именно она – единственная из всего курса – поедет в Нижний на конференцию. Разговоры о ней начались еще в прошлом году, когда устроители решили сделать ее ежегодной и более представительной. Кто-то предложил пригласить на конференцию не только православных богословов, мирских психологов и преподавателей, но и специалистов по религиозной истории. Желательно, молодых, чтобы иметь возможность взглянуть на проблему непредвзято, иными глазами. На кафедру мировых религий филфака РУГН приглашение пришло зимой, и с тех пор только и разговоров было: поедем в Нижний Новгород или не поедем…

Из учебной части вдобавок пошел слух, что доклад на конференции вполне может быть зачтен в качестве летней практики. Кому ж неохота освободить июль и отдыхать целых два месяца вместо одного!

Честно сказать, Марина хотела в Нижний не только из-за этого. Она мечтала хотя бы ненадолго сменить обстановку, вырваться из бесконечной московской круговерти. Ну и посмотреть заодно, что за зверь такой – научно-практическая конференция «Тоталитарные секты – угроза XXI века».

Да и отвлечься не помешает. Бесконечные ссоры и примирения с Никитой давным-давно встали поперек горла. Марина прекрасно понимала, что он не любит ее, и не любил никогда, просто Никите нужен запасной аэродром на случай разрыва с очередной пассией. В слезах и соплях он приходил к ней, твердя одно и тоже:

– Маринка, как я был слеп! Оксанка (вариант: Катька, Юлька, Лола) – такая дура!! Дура и стерва! Где были мои глаза?! Не понимаю, как я мог променять тебя на эту шалаву? Милая, лучше тебя нет на свете!

Потом, правда, выяснялось, что «мне с тобой скучно», «мы с тобой очень разные» и – финальным аккордом – «нам надо расстаться». Значит, на горизонте появилась новая раскрашенная кукла.

Нет, конечно, Марина знала лучше кого-либо другого – когда раздавали красоту, она несколько опоздала к началу очереди. Лучшее досталось Наталье Орейро, Линде Евангелисте, Дженнифер Энистон и Лне Ханкович с третьего курса. Утром, разглядывая себя в зеркало, Марина самокритично заключала: не модель. Пухлые щечки, которые так умиляют у детей, косметологами зовутся несколько более прозаично – жировыми буграми Буша. Непослушные рыжие лохмы никогда не удается причесать, веснушки – запудрить, а фигуру – изменить. Пяток килограммов определенно не мешало бы сбросить. А эти дурацкие хвостатые родинки у самой ключицы? Из-за них даже открытое платье не наденешь. Ну, одна – еще куда ни шло, вполне можно шиковать, как Мерилин Монро. Но три! Три – это перебор, особенно когда они расположены треугольником. Выглядит пошловато…

Единственное достоинство, как любила повторять мама, – таинственные зеленые глаза, но.., Линзы ей носить нельзя, а за стеклами очков таинственность не разглядишь.

Так что парни, конечно, за Мариной стайками не бегают, как за Катькой или Яной. Ну и что? Не бросаться же по этому поводу на шею поганцу Никите! Синица, мол, в руке есть, держи, радуйся! Вот еще! Сам приползет, в очередной раз извиняться будет, на слепоту сетовать. А она еще подумает – простить его или нет.

«Ладно, подруга, не ври хотя бы себе! Простишь, как миленькая, да еще потом сама себя винить будешь… Как всегда».

Вот и уехать бы от всего этого подальше. Хотя бы на время. Развеяться, Нижний посмотреть, доклад прочитать, если дадут. И Никиту не видеть хотя бы неделю. А то специализации разные, с третьего курса в одной аудитории не сидим, но как ни старайся, все равно в столовой или в библиотеке столкнешься.

Когда Наум Львович (он же – Циклоп) прямо на лекции зачитал список приглашенных и Марина услышала свою фамилию, радости ее не было предела. Потом вызвали к декану. Старый перечник долго читал нотацию в своем обычном стиле:

– …вас, Астахова, выбрали не только потому, что из всего курса ваши учебные показатели – наилучшие. Это, конечно, существенно, но не менее важен и другой факт: вы не замечены ни в чем предосудительном, как, к сожалению, многие наши студенты, а в общении с представителями любых – я подчеркиваю – любых религиозных конфессий неизменно проявляли такт и уважение к собеседнику. Соответственно, мы с Игорем Кирилловичем уверены, что вы сможете достойно представить наш университет, ибо честь и верность традициям…

Он распинался не менее получаса. Из всей его речи Марина извлекла главное: ректор Игорь Кириллович очень заинтересован в успехе этой поездки. Ну еще бы! Университет все-таки частный, существует на пожертвования попечителей, если удастся обратить внимание на РУГН Русской православной церкви, то в перспективе можно подумать и о каких-нибудь совместных проектах. А это деньги, и деньги неплохие.

Декан рассказал Марине и еще один важный факт: доклад, посвященный взаимоотношениям подрастающего поколения и Русской православной церкви, она будет лишь читать. По замыслу организаторов докладчица должна с умным видом объяснить почтенной аудитории (а это – на девяносто процентов – православные богословы, преподаватели семинарий и священники из разных епархий), почему молодежь не стремится в лоно истинной Церкви, а идет в секты. Как явствовало из речи декана, осветить проблему максимально осторожно и деликатно, написать подобный доклад с учетом всех мнений Марина не в состоянии. Так что лучше будет, если им займутся профессор Бердан и профессор Калинин с кафедры общей философии. А ей, Марине, останется только прочитать.

Она, понятное дело, не спорила. Кивала, поддакивала:

– Да, Евгений Владимирович, конечно… Я постараюсь… А у самой внутри зрела совершенно сумасшедшая идея.

Додумывала Марина ее дома, устроившись с ногами в любимом кресле. Почему это, если у нее самые лучшие показатели на курсе, она должна читать доклад Циклопа? Сама, что ли, не сможет написать? Уж справится как-нибудь! Главное, чтобы доклад получился интересным, а кроме того – запоминающимся. Тогда все будут говорить только о ней, ну и об университете, конечно. Игорь Кириллович останется доволен, а уж она, Марина, так и вовсе прославится. На курсе она разом прибавит в популярности, декан, наверняка, похвалит… лучше, чтоб при всех…

Главное, чтобы Циклоп не обиделся. А то еще влепит на экзамене «пару». Хотя нет, не посмеет. Побоится с ректором отношения испортить. Выгонят, куда его, старого, возьмут?

«В итоге я прославлюсь на весь университет, доклад где-нибудь напечатают, а ведь через год – диплом, будет, что вписать в графу „опубликованные работы“. Неплохой задел на будущее. А Никитка пусть локти кусает. Я на него даже и не посмотрю».

К дате отъезда «альтернативный» доклад был готов. Марине он казался просто сногсшибательным, особенно в противовес тому, что написали Циклоп с Калининым. Она даже не смогла дочитать их творение до конца – настолько оно оказалось скучным и пресным. Профессора ругали сектантов и бездуховную молодежь, которой наплевать на тысячелетнее православие славных предков. Стенания, в избытке разбавленные водой и бессмысленной цифирью, занимали все двадцать листов. Зато ни один из докладчиков так и не дал ответа на главный вопрос: «почему?» Никаких рекомендаций в докладе тоже не присутствовало. Понятно – кто мы такие, чтобы советовать?

Кроме Марины и профессора Калинина в состав делегации от РУГН включили еще одного студента с пятого курса и аспирантку Верочку, как говаривали злые языки – по личной просьбе декана. При этом злые языки глумливо усмехались. Что-то там такое случилось между женой декана и Верочкой, отчего он предпочел на некоторое время удалить аспирантку из города.

Марина особенно к сплетням не прислушивалась – ей было все равно. А Верочке она скорее обрадовалась: длинноногая и длиннолицая, как лошадь, она больше всего на свете обожала мужское внимание. Вот и хорошо. Будет кому обоих мужиков отвлечь.

Поезд уходил с Казанского в 22.43. Марина, как обычно, едва не опоздала, влетела в вагон за минуту до отправления, а собственное восьмое купе отыскала, когда поезд уже тронулся.

При ее появлении элегантный седовласый профессор Калинин вежливо встал, помог забросить наверх сумку.

– Марина, – слегка укоризненно сказал он, – мы уже начали волноваться.

– Простите. У меня всегда так. Никогда не могу собраться вовремя.

Манерного вида парень, который не удосужился ни встать, ни поздороваться, что-то пробормотал себе под нос. Марина расслышала только окончание фразы – матерный глагол, обозначающий чрезмерную степень самоуверенности. Сидевшая напротив крашеная блондинка, судя по всему – та самая Верочка, тоненько хихикнула.

После такого начала, понятное дело, разговор не клеился. Профессор попытался расшевелить собеседников, но после двух-трех дежурных фраз все опять замолкали. В итоге, поезд еще не успел выехать из Москвы, а Верочка со студентом намылились в ресторан. Следом за ними засобирался и профессор.

– Марина, не хотите с нами?

– Нет, спасибо. Я лучше посплю.

Калинин несколько обиженно пожал плечами, но настаивать не стал и вышел из купе.

После всех речей и напутствий, Марине больше всего хотелось побыть одной. Она забралась на верхнюю полку, включила ночник и принялась в который раз перечитывать и править собственный доклад.

Поезд прибыл в Нижний под утро. Пока нашли встречающего с плакатиком «РУГН-Москва», пока добрались до гостиницы, уже переполненной участниками с одинаковыми бейджами, пока устраивались, отдыхали с дороги – прошло полдня. А конференция открывалась в 17:00. Времени оставалось только на обед.

К пяти раскрашенный автобус мягко подкатил к зданию Нижегородской духовной семинарии, где и проходила конференция. Перед входом довольно вольготно расположилась группа приличного вида молодых людей в костюмах и при галстуках. Некоторые держали в руках плакаты. Марина с удивлением прочла: «Свобода вероисповедания – свобода совести», «Долой православный тоталитаризм!», «Нет – запретам на веру!». На вновь прибывших демонстранты не обратили никакого внимания. Немного поодаль стоял еще один автобус. Поперек борта тянулась надпись: «Охранное предприятие Муромец». За стеклами можно было разглядеть десятка два крепких, плечистых парней в синей форме.

– Что это? – спросил распорядителя профессор Калинин.

– Научники, – ответил тот, махнув рукой. – Церковь Разума. Каждый год митингуют. В прошлый раз пытались сорвать работу семинаров, врывались в аудиторию, выкрикивали лозунги. Пришлось нанять охрану, – он указал на автобус «Муромца». – Надеюсь, в этом году обойдется. Пока, впрочем, они ведут себя тихо.

А потом было открытие. Сначала зачитали приветственное слово от Нижегородской епархии, от Братства святого Александра Невского, коротко выступил представитель мэрии Нижнего Новгорода. В кулуарах шептались, что теперь, когда прежнего полпреда в Приволжском федеральном округе, который, по слухам, сам в свое время учился в «колледже» Церкви Разума, сменили, власти проявляют к конференции больше внимания. Причем – доброжелательного.

Вечер закончился торжественным банкетом. Оглядев зал, Марина впервые заметила молодого высокого священника самого удивительного облика. Он был не просто красив, он был великолепен. Таких мужчин она раньше видела только на обложках модных журналов. Немного грубоватое лицо, жесткая складка губ, холодные пронзительно-синие глаза… Длинные волосы шли ему – впрочем, ему шло все, даже ряса.

Профессор Калинин что-то спросил, Марина на секунду потеряла красавца из виду, а когда повернулась снова – на том месте его уже не было.

В гостиницу все вернулись усталые, и вроде бы пошли спать. Но проснувшись ночью, Марина обнаружила Верочкину кровать пустой. Наутро все разъяснилось – к завтраку и она и манерный пятикурсник вышли отчаянно зевая и потирая глаза.

Во второй день доклады и семинары начинались прямо с утра. В 16:30 по расписанию значилось: «Марина Астахова. Проблемы взаимоотношений нового поколения и Русской православной церкви».

Марина потом долго раздумывала, почему ее не насторожило обсуждение доклада молодого аспиранта НГЛУ, который с научной позиции рассмотрел взаимоотношения православия и религиозных меньшинств. Сам доклад восприняли в штыки, а попытки аспиранта вступить в полемику во время обсуждения резко пресекались. Фактически его подвергли обструкции. Особенно задела оппонентов сказанная аспирантом в запале фраза:

– Да вся эта борьба православия с сектами – один большой передел сфер влияния на паству!

Докладчика удалили под возмущенный гул собравшихся. Председатель объявил перерыв. Странно, но Марина не поняла предупреждения. Она все равно хотела прочитать СВОЙ доклад.

Через полчаса, когда страсти более-менее успокоились, конференция возобновилась. Перед Мариной выступал ученый-экономист из Санкт-Петербургского Центра помощи малому бизнесу. Он с негодованием рассказал о финансовой деятельности некоторых сект, руководство которых преуспевает в бизнесе, скупает гостиницы, торговые фирмы, развлекательные центры. Рабочие места в них предоставляются только сектантам, что вполне понятно, так как им даже не нужно платить зарплату.

То, что он говорил, аудитории в основном нравилось. Марина тоже слушала с интересом, историю с изгнанным аспирантом она уже почти забыла.

Экономист закончил вполне в духе всего доклада:

– …в настоящее время тоталитарные секты и деструктивные культы активно пытаются проникнуть и внедриться в органы образования, здравоохранения, управленческого аппарата, производства и коммерции. Необходима государственная заинтересованность в сохранении и процветании традиционных культурообразующих религий, к которым принадлежит большинство населения, оказание им помощи и поддержки. В законодательство должны быть внесены соответствующие изменения с целью поставить под жесткий контроль, ограничить или вовсе запретить деятельность тоталитарных сект и деструктивных культов.

Стоило ему замолчать, как в зале грянули аплодисменты. Марина поняла – это ее шанс, ее звездный час. Аудитория настроена благодушно, доклад наверняка выслушают, запомнят, может быть, пригласят прочитать еще что-нибудь. А с такими рекомендациями после университета все дороги открыты.

Аплодисменты утихли. Председательствующий объявил:

– А сейчас перед нами выступит студентка четвертого курса кафедры мировых религий философского факультета Российского университета гуманитарных наук Марина Астахова!

Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, и Марина, пока шла по проходу, постаралась взять себя в руки. На кафедру она поднялась уже твердой походкой. Отсюда зал выглядел совсем иначе, нежели с задних рядов. В нем сидело сотни полторы человек, некоторые в обычных, светских костюмах,, но большинство – священники в черных рясах и камилавках. Первые два-три ряда были заполнены черным почти целиком. И все эти люди смотрели на Марину.

Как ей показалось – неодобрительно.

Она упрямо мотнула головой, выложила на подставку «альтернативный» доклад.

«Поздно отступать, подруга».

И тут она заметила в первом ряду того самого высокого священника. На мгновение у Марины перехватило дыхание, она с ужасом подумала, что не сможет произнести ни слова. Но он чуть улыбнулся ей, кивнул: давай мол.

– Уважаемые гости! – начала Марина и зал затих. Уже через минуту она заметила какое-то движение.

В президиуме недоуменно переглядывались, профессор Калинин дважды вскочил со своего места, что-то показывал ей.

Ага! Заметили. Доклад-то не тот.

– …Секты – доступны, – говорила Марина, – любой новичок там – желанный гость. Его всегда выслушают, поддержат, купят с потрохами атмосферой всеобщего братства и взаимовыручки. Более того: придут к нему в дом, принесут Учение на блюдечке, разжуют и преподадут в самом доступном виде. У большинства сект хорошо поставлено миссионерство, они денно и нощно ведут просветительскую работу, проповедуют на улицах, ходят по подъездам, раздают приглашения на свои службы и сборища. Кстати сказать, службы эти ведутся на русском языке, что привлекает многих и успокаивает сомневающихся: никаких тайных знаний, все ясно и понятно.

В зале нарастал гул. Марина чувствовала: такое восхваление сект до добра не доведет, пора переходить ко второй части.

– Русская православная церковь – это, наоборот, структура закрытая, государство в государстве. Считается, что человек должен прийти к вере сам. То есть надо работать над собой, подстраиваться под сложные и не всегда понятные православные каноны. Никто не заглянет к тебе в дом с иллюстрированной Библией для чайников. Сам купишь, сам прочтешь, потом, после долгих раздумий, переломишь себя, пойдешь в храм и отстоишь службу. И служба, кстати, – на церковно-славянском языке, мало кому понятном. Да еще нужно смиренно склониться перед иконой, а гордость не позволяет.

Этой частью Марина особенно гордилась. Она считала, что православная традиция слишком закостенела, что надо меняться, идти в ногу со временем, а не следовать канонам тысячелетней давности. И именно она, Марина, укажет на это. Такой доклад точно не забудется.

– …в этом смысле православная церковь далека от чаяний обычного человека. В ней много надменного, много таинственного и очень много непонятного простому неофиту. Поэтому подростки в период формирования мировоззрения не идут в храм. Им кажется, что их не выслушают, а просто застыдят и прогонят. Молодое поколение предпочтет дружескую беседу с уличным проповедником, который все поймет, простит, даст совет. Да и церемония приема в ряды свидетелей Иеговы или в Церковь Прославления проста и понятна.

В третьем или четвертом ряду вскочил дородный священник, выкрикнул что-то, но микрофон у Марины почему-то не отключали, и она продолжала говорить.

– …нынешнее православие утратило миссионерскую активность времен завоевания Сибири шестнадатого-восемнадцатого века, когда простые иноки и дьяки шли следом за казацкими отрядами и переселенцами, обращая в новую веру коренные народы. Когда церковно-приходские школы открывались чуть ли не в каждой деревне, и батюшка всегда был готов выслушать и исповедать.

Микрофон все не выключали, и в итоге Марина договорилась. Уже в заключительной части она практически обвинила Русскую православную церковь в высокомерии. Она считала это самой серьезной проблемой, думала: если указать на нее, что-то изменится. Православие становится косным, неповоротливым, не идет в народ, а сидит на месте и ждет, когда верующие придут сами. В нынешних условиях так действовать нельзя. Иначе поражение неизбежно.

Гул в зале не умолкал. Марине вполне оправдано казалось, что доклад произвел впечатление. Единственное в чем она ошибалась – в знаке. Выступление наглой соплюшки, которая без всякого смущения считала себя вправе раздавать советы всей Русской православной церкви, подогрело зал до точки кипения. Назревал взрыв.

Марине очень хотелось завершить доклад особенно сильной, запоминающейся фразой.

– …Какие мы можем сделать выводы, уважаемые гости? Думаю, они всем понятны и лежат на поверхности. Обвинять в том, что молодежь не идет в лоно истинной Церкви, нужно прежде всего саму Церковь. Потому что она ничего не делает для этого. И если так пойдет и дальше, если ничего не предпринимать, через какие-то сорок-пятьдесят лет в России не останется православных.

Микрофон щелкнул и выключился. Это послужило сигналом – зал взорвался.

– Вон! Вон!

– Долой!

– Еретичка!

Кричали все. Шум стоял неимоверный. В первую секунду Марина еще питала какие-то иллюзии, но потом…

К кафедре, размахивая руками, уже бежали несколько человек с красными, злыми лицами. Марина закрыла глаза ладонями. Вдруг кто-то больно дернул ее за плечо. Она испуганно обернулась – это оказались Калинин и незнакомый мужчина с организаторским бейджиком.

– Пойдем скорее, – сквозь зубы процедил он и грубо потянул Марину за собой. Она не сопротивлялась. На кафедре остался один профессор. Он быстро сложил в папку листки с докладом, сунул подмышку. Оглянулся. Немногочисленные организаторы с трудом сдерживали напор разъяренных слушателей. Несколько священнослужителей рангом повыше прошли в президиум и о чем-то разговаривали с ректором семинарии. Лицо у него было растерянным.

Марину втащили в какой-то незаметный проход прямо за сценой. Как оказалось – в техническую комнатку. По углам громоздились ящики с аппаратурой, у окна, завешенного выцветшими газетами, торчали две микрофонные стойки, скрещенные словно шпаги.

Организатор смерил Марину еще одним злым взглядом, бросил:

– Ты что, дура, самой умной себя считаешь? – повернулся к профессору и добавил: – С вами хотят поговорить. Владыка Кирилл ждет наверху, пойдемте.

И вышел.

– Марина, вы понимаете, что наделали? – тихо спросил Калинин. – Я не знаю, что на вас нашло, но из нашего университета больше никогда ни одного человека не пригласят на любую, даже самую незначительную православную конференцию. Игорь Кириллович будет очень недоволен.

Марина его не слушала. В голове царила звенящая пустота. Наверное, надо было разрыдаться, но почему-то не получалось. Профессор швырнул ей под ноги папку с докладом пошел к выходу. На пороге он развернулся и добавил:

– Не удивлюсь, если возникнет вопрос о вашем отчислении. По крайней мере, я буду очень настаивать на этом.

Хлопнула дверь. Девушка села на пыльный ящик, не слишком заботясь о том, что может испачкать любимую джинсовую юбку.

И только сейчас Марина заплакала. Навзрыд, не сдерживаясь. Наверное, впервые так сильно лет с десяти.

– Не плачь, Марина…

Марина вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стоял тот самый длинноволосый красавец. Черная ряса облегала его, как торжественная мантия. На груди посверкивал серебряный крест.

– Они не стоят твоих слез, дочь моя.

Совершенно не сознавая, что делает, она уткнулась лицом прямо в рясу и зарыдала еще сильнее. Священник ничуть не растерялся, наоборот – погладил девушку по голове. Марине почему-то стало уютно. Хорошо и уютно, как в теплой постели зимой. Она расслабилась, даже, наверное, отключилась на секунду. И тут совершенно некстати зачесалась ключица. Марина вздрогнула, высвободилась, повела плечами.

Священник смотрел на нее сверху вниз ласково и смиренно:

– Успокойся, дочь моя. Никто тебя не обидит.

– Простите, – пролепетала она, – как вас зовут?

– Отец Базиль. И можешь не испрашивать у меня благословения. Думаю, утешение тебе в данный момент нужнее.

«Наверное, я сейчас еще некрасивее, чем обычно, – думала Марина, размазывая слезы, – опухшие глаза, щеки – ярко-красные, как помидоры, тушь, наверное, потекла».

Но отцу Базилю почему-то было все равно. Он ласково провел рукой по волосам Марины, улыбнулся и сказал:

– Не плачь. Плюнь на них, – он кивнул в сторону зала, откуда все еще доносился недовольный ропот, – они действительно закостенели, не понимают. Ты – права, девочка, ты даже не представляешь, как ты права.

Марина немного успокоилась, достала платок, промокнула слезы. Несмело улыбнулась.

– Вот, уже лучше. Улыбайся чаще, и все изменится.

– Спасибо, – совершенно искренне сказала она.

– Не за что. Ты добрая и умная девушка, Марина. А самое главное – смелая. Мало найдется людей, способных сказать такие слова с такой трибуны. Мне нужны люди вроде тебя.

– Вам?

– Да. Видишь ли, я приехал получать новый приход. Я тоже неудобный, – он рассмеялся, – как и ты. Меня постараются услать куда-нибудь в глушь, в Сибирь, на Урал, подальше от Москвы.

– Но это, наверное, плохо?

– Наоборот, Марина, это очень хорошо! Там не будет постоянного контроля Синода, патриарших посланников, инспекторов. И я смогу сделать то, что давно задумал – нести веру по-новому, так, как ты сегодня рассказывала. А потом, если мой опыт удастся, на примере далекого уральского прихода изменится и вся Церковь. И ты, если хочешь, можешь мне помогать. Я давно искал помощников и сегодня, когда слушал тебя, подумал: вот оно!

– Сейчас? – спросила Марина невпопад.

– Что «сейчас»? А! Нет, ехать надо не сейчас. Месяца через три. Может быть, через полгода. Так что у тебя есть время подумать, – весело проговорил отец Базиль. – Вот тебе карточка, здесь все мои координаты. Если надумаешь, звони! И помни: мне очень нужны такие как ты.

Глядя вслед его удаляющейся спине, Марина тихо сказала:

– За тобой – куда угодно.