Текст книги "Пожинатель горя"

Автор книги: Сергей Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Действо восьмое. Галкин подозреваемых намечает и…

В «Миллениуме» не протолкнуться. Торговый дом никогда не испытывал недостатка в состоятельных покупателях, сегодня же народ валит сюда валом, и основная масса никак не принадлежит к категории лиц с туго набитой мошной. Насмотревшись криминальных новостей местного пошиба, городской люд устремился поглазеть на место, где свершилась кровавая трагедия. Интерес подогревался расползшимися, точно раковая опухоль, слухами – число жертв росло в геометрической прогрессии, иные знатоки утверждали, что случившееся – дело рук чеченских боевиков. Даже опухший от пьянства гегемон, стрелявший на опохмелку перед торговым домом, имел свое мнение насчет произошедшего. Окидывая ненавидящим взглядом стеклянный фасад здания, он бубнил себе под нос:

– Так им и надо, буржуям. Будь моя воля, вовсе бы взорвал к едрёне фене.

На первом этаже дежурил охранник – мужчина средних лет с военной выправкой. В руке у него попискивала портативная рация, на боку – кобура с пистолетом. Видимо, администрация торгового дома раскошелилась на путевую службу безопасности.

Я поинтересовался, на месте ли Фирсов. Охранник сквозь зубы процедил, что тот отсутствует. Цепкий взгляд его серых глаз буравил людские потоки, отмечая личностей подозрительных, праздно шатающихся, смуглых и бородатых.

Вход в административное крыло мне преградил другой бдительный страж, помоложе, но тоже вооруженный.

– У вас назначено? – серьезно осведомился он на мою просьбу пропустить меня к Друзиной.

– Свяжитесь с ней, – устало вздохнул я. – Передайте, что пришел Галкин.

– Одну минуту. – Пружинистым шагом он отправился докладывать.

Вернулся, кивнул с таким видом, будто осуществил особо важную миссию.

– Пожалуйста, документы.

Еще минута ушла на бюрократическую процедуру. Охранник тщательно сверил фотографию в моем паспорте с оригиналом, переписал данные в специальную тетрадь, заведенную лишь сегодня, отметил время моего появления.

– Распишитесь.

Я расписался.

– Алевтина Семеновна согласна вас принять, – наконец прозвучало желаемое.

Я направился вперед по коридору, затылком чувствуя неусыпный бдительный взгляд сотрудника службы безопасности. Все это напоминало игру, показуху, плохой спектакль. Вспомнилась часто слышанная в детстве поговорка: «После драки кулаками не машут».

Дверь в кабинет Друзиной была приоткрыта, но, прежде чем постучать и войти, я воровато заглянул в щель. Большая полная женщина сидела за столом, упираясь в его дубовую поверхность размякшими локтями и сжимая виски пальцами. Она смотрела куда-то перед собой, но вряд ли что видела; ее лучистые светло-голубые глаза, утопнув в жировых отложениях, потеряли живой блеск, как-то смазались. Высокая строгая прическа, которую раньше носили номенклатурные дамы, растрепалась, прядь золотистых волос струилась по белой от пудры щеке. Женщина казалась ошеломленной каким-то страшным известием. Однако я не строил никаких догадок. Наблюдая за ней в этой обстановке, сам по-прежнему оставаясь невидимым, я подумал, что, несмотря на приличное состояние, высокое положение в обществе и всесильного супруга, Друзина очень одинока и несчастна, но вынуждена играть совсем другую роль – властной преуспевающей хозяйки. И еще, что уже никак не относилось к делу – давно, лет двадцать назад, Аля была очень красивой девушкой с внешностью героинь русских народных сказок.

Я решительно постучал по косяку.

– Войдите.

Друзина выпрямилась, и ее большие материнские груди заколыхались под черным свободным платьем.

– Простите, – произнесла женщина, приглаживая выбившиеся волосы пухлой розовой ладошкой. – У меня было предчувствие, что вы вот-вот должны были прийти. И принести какие-то важные новости. Мне тоже есть что сообщить вам. Только что позвонили из милиции и сообщили, что…

Ей стало трудно говорить, и взгляд вновь стал матовым, неподвижным.

– Я догадываюсь, – сказал я. – Вам сообщили о смерти Ланенского.

– Да, – выдохнула Друзина. – Вы уже все знаете?

– Это я нашел его тело. И я вызвал милицию.

– Господи, – прошептала Алевтина Семеновна. – А я все не могла поверить, сидела точно ошарашенная, потеряла счет времени. И самое главное, я ведь говорила с ним незадолго до смерти. И ничего не почувствовала.

– Вот как?

– Да. Виктор Евгеньевич звонил мне и предупреждал, что болен и на работу не выйдет. Конечно, он генеральный директор и вправе не ставить никого в известность, однако он был очень обязательным человеком. Даже подумать страшно, такие чудовищные совпадения. Сначала охранники, потом он…

– Вряд ли здесь имеют место совпадения, – сказал я. – Хотя прямой связи я тоже пока не нащупал.

– Расскажите, как это произошло, – подавшись вперед, попросила Друзина.

Уже в который раз я живописал свои утренние похождения. Не забыл упомянуть и о вчерашнем разрыве Инги с Ланенским, и о мордобое сына с отцом. Женщина не перебивала меня вопросами, лишь время от времени повторяя тихо и обреченно: «Это ужасно… Это просто ужасно…»

– Виктор Евгеньевич был незаменимым работником, о таком управляющем можно только мечтать, – собравшись с духом, заговорила хозяйка «Миллениума», когда мое повествование подошло к концу. – По натуре он был трудоголиком, почти не думал о себе, всегда на первом месте у него был бизнес. И вдруг такие потрясения: налет, разрыв с… любовницей, ссора с сыном. Какие нервы нужно иметь, чтобы пережить все это?! Вам не приходило в голову… – Алевтина Семеновна понизила голос, и я перехватил ее взгляд, робкий и просительный, – что Виктор Евгеньевич покончил с собой?

– Исключено, – ответил я. – Правда, я плохо знал Ланенского, но он не походил на человека с суицидальными наклонностями. И, кроме того, ванная комната была закрыта не изнутри, а снаружи, чего он сделать никак бы не смог. Это дело рук или убийцы, или человека, который побывал там прямо передо мной. Если это был убийца, то они очень хорошо знали друг друга. Настолько хорошо, что Ланенский открыл ему дверь, без стеснения расхаживал перед своим гостем в нижнем белье и преспокойно брился, не ожидая нападения.

– Брился? – изумленно спросила Друзина. – Насколько я знаю, Виктор Евгеньевич очень ревностно относился к своей бороде, гордился ею. Она придавала ему солидности и скрывала ямочку на подбородке, которой он всегда стеснялся. С чего бы он стал бриться?

– Он был сильно пьян и пережил драму на личном фронте, – предположил я. – Он мог посчитать, что борода его старит, к тому же Инга любит гладко выбритых красавцев, а от бороды, простите за интимные подробности, у нее бывало раздражение на теле. Я ничего не придумываю, всего лишь повторяю ее слова. В свете вчерашних событий его любовница становится одной из подозреваемых.

Алевтина Семеновна недоверчиво выслушала меня.

– Я не думала, что у него могло зайти так далеко, – сказала она с легкой долей презрительности. – Увлечься такой… пустышкой, взбалмошной размалеванной куклой, у которой, кроме красивого юного тела, ни в душе, ни на сердце… Мужчины часто корят женщин за неразумность, но сами бывают ничуть не лучше. Вы что, серьезно подозреваете Ингу Князеву?

– Я не отбрасываю такой версии.

– Уверяю, вы на ложном пути, – с неожиданной горячностью произнесла Друзина. – Она не из тех, кто может убить. У нее на уме только развлечения и отдых. Когда устает развлекаться – отдыхает, когда надоедает отдыхать – развлекается. Этим наполнено все ее существование: путешествия, шикарные машины, ужины в ресторанах и, конечно, постель.

– Я бы не сказал, что она абсолютно глупа и инфантильна, – перебил я. – Скорее косит под дурочку. Вчера она зазвала меня к себе, но ничего особо ценного не сказала. Зато попыталась соблазнить. С какой целью? У меня два объяснения. Первое: подчинить меня себе и выведать все, что мне известно, и второе: спровоцировать нашу с Ланенским ссору на почве ревности, чтобы в результате мы поубивали друг друга.

– Она не смогла бы соблазнить всех людей, работающих по этому делу, – возразила Алевтина Семеновна.

– А всех и не надо. На то я и частный сыщик, что мне могут рассказать о том, о чем не решаются сказать официальным органам. Другой вопрос, что никакими тайнами я не обладаю, но откуда это знать Инге? Зато, в отличие от милиции, у меня есть конкретный подозреваемый в обоих случаях – Владислав.

Лицо постаревшей располневшей героини народных сказок вспыхнуло.

– Вы готовы представить его бог знает кем! Вчера вы чуть ли не утверждали, что он организовал налет, сегодня – что перерезал горло родному отцу. А между тем у Виктора Евгеньевича было множество конкурентов в сфере бизнеса. Убийцу надо искать прежде всего среди них.

– У меня нет таких возможностей, милиция разберется в профессиональной деятельности Ланенского гораздо лучше, – сказал я. – Я оперирую лишь тем, что знаю. А что Владислав угрожал отцу – это факт. Но, разумеется, не имея доказательств, я ничего не берусь утверждать. Были ли еще у вашего управляющего враги… на личном фронте?

Друзина задумчиво молчала.

– Почему вы полагаете, что я должна это знать? – Она довольно неумело попыталась разыграть удивление.

Я пожал плечами.

– На основании наших бесед я сделал вывод, что вы давно знали Ланенского. Может, даже до того, как он стал генеральным директором «Миллениума». Или это секрет?

– Что вы, никакого секрета здесь нет, – приободрившись, отвечала Алевтина Семеновна. – Я действительно очень хорошо знала Виктора Евгеньевича, и поэтому его смерть оказалась для меня таким ударом. Я знала его даже дольше, чем вы можете себе представить. Только прошу, не делайте скоропалительных выводов, нас связывала исключительно работа. А в прошлом… Мы вместе учились в политехническом институте, были в приятельских отношениях и не более. Потом наши пути разошлись, появились семьи, заботы, совсем другая жизнь. Жили в одном городе, но на протяжении двадцати лет не виделись, не поддерживали никаких отношений, да что там говорить, даже не слышали друг о друге. Затем – случайная встреча, ужин в ресторане, воспоминания молодости. К этому времени был построен «Миллениум», подыскивалась кандидатура генерального директора. У Виктора всегда была ясная голова, к этому времени он получил второе высшее образование – экономическое, работал в сфере шоу-бизнеса, был устроителем гастролей и конкурсов красоты. Место управляющего он получил без какого-либо блата, если вы вдруг подумали… Он отлично зарекомендовал себя во время испытательного срока, и факт нашего давнего знакомства ровным счетом ничего не значил. Если бы я заподозрила Виктора в мошенничестве или каких других махинациях, я бы рассталась с ним без раздумий. А так как я полностью уверена в своих работниках, я просто не имею морального права в чем-либо подозревать их.

Как и накануне, я уперся в глухую стену.

– И все же вы знали Ланенского больше, чем кто-либо другой, – не сдавался я. – Меня интересует его личная жизнь. Отбросим любовницу. У него должна быть жена, мать Владислава. Не может ли мотивом убийства стать ревность с ее стороны?

– Нет, – ответила женщина. – Жены Виктора Евгеньевича уже несколько лет нет в живых.

– Она умерла?

– Покончила с собой. Я говорю вам это лишь потому, что он сам умер. Виктор никогда не распространялся на эту тему. Из того, что он сказал мне однажды, я поняла, что его жена долгое время была психически больна, почти не выбиралась из клиник. Он мог бы развестись, но, как человек благородный, не делал этого. Кощунственно так говорить, но ее смерть стала для него освобождением. Жаль только, что Виктор не смог найти себе достойную пару, связался с этой шлюхой, – закончила Друзина откровенно зло.

Она старательно рисовала передо мной новый, неузнаваемый образ Ланенского: ответственного работника, примерного семьянина, человека в высшей степени порядочного, тонко чувствующего и в личной жизни глубоко несчастного. Неужели он так сумел запудрить ей мозги, что она, свято уверовав в его достоинства, пыталась вызвать такое же отношение к нему у меня? Нет, она не была полной дурой. Она сознательно водила меня за нос. Я сделал вид, будто проглотил эту подслащенную пилюлю.

– Что я еще могу для вас сделать? – спросила женщина, когда пауза затянулась.

– Не для меня, – поправил я. – А для нашего общего дела. Во-первых, нам надо составить договор, подтверждающий, что я работаю на администрацию «Миллениума». Это облегчит мои отношения с милицией. Чувствую, что им скоро перестанет нравиться моя бурная деятельность. В договоре необходимо указать сумму моего будущего гонорара. И еще, личная просьба нескромного характера: хотелось бы получить деньги на расходы.

– Разумеется, – тут же согласилась Алевтина Семеновна.

Формальности заняли минут пятнадцать. В кабинет хозяйки был приглашен штатный юрист «Миллениума», и вскоре составленный по всем правилам договор лежал в моем кармане. Новенькие хрустящие рубли, не отраженные ни в каких документах, перекочевали туда же. Довольный собой, я раскланялся и вышел.

Меня вновь остановил охранник, отметил время ухода и попросил расписаться. Я покинул административное крыло и смешался с шумной толпой покупателей и зевак. Спускаясь на эскалаторе, я вдруг увидел, что по соседней дорожке мне навстречу поднимается Владислав Ланенский. Он не замечал ничего вокруг. Смуглое красивое лицо молодого человека было отрешенным, мне показалось, что у него тряслись губы. Расталкивая народ, я устремился вниз, перескочил на ползущую вверх ленту. Под моими ногами образовались металлические ступеньки, и я побежал по ним. Сходя с эскалатора, Владислав запнулся и чуть не упал.

Без сомнения, направлялся он туда же, где только что побывал я. Но я не успел перехватить его. Ланенский-младший, игнорируя охранника, пошел по коридору.

– Э, постойте, вы куда? – отреагировал сотрудник службы безопасности.

– Что значит – куда? Кто ты такой? – визгливо выкрикнул Владислав. Он был на взводе.

Я остановился и выглянул из-за угла. Секьюрити обогнал менеджера и встал у него на пути.

– Без документов не положено. Это распоряжение администрации, – твердо сказал камуфлированный мужчина.

– Я и есть администрация. С дороги, холуй!

Самонадеянный Владик просчитался. Охранник выполнял свою работу первый день, и то, что не знал все начальство в лицо, – не его вина. Чтобы уладить конфликт, он мог бы вызвать Друзину, и она подтвердила бы личность молодого человека, но сносить явное оскорбление мужчина не собирался. Он был не мальчишкой, не подрабатывающим студентом, не юнцом, недавно дембельнувшимся из армии.

– Щенок! – прошипел мужчина, притянув Владислава к себе за ворот куртки и заглядывая ему в глаза. – Мне плевать, кто ты здесь есть. Мне плевать, что меня сегодня же вышибут из этой сраной конторы. Но унижать себя я не позволю.

Наверное, он проходил службу в каких-то спецвойсках, потому что уже в следующую секунду красавец брюнет грохнулся на колени, носом в пол, а его тонкие запястья оказались вывернуты назад. Молодой человек взвыл от боли.

– А теперь прощения, прощения проси, щенок!

– Алевтина! – во весь голос заверещал Владислав.

Охранник отпустил менеджера, и тот, обессиленный, повалился на бок. По коридору к ним уже спешила Друзина.

– Что вы себе позволяете?! – кричала она на ходу, красная от возмущения. – Убирайтесь отсюда вон! Вы уволены!

Мужчина пожал плечами, усмехнулся и пошел прочь.

– Ты за это ответишь! – голосил ему в спину Ланенский-младший, белый от унижения и злости.

Он поднялся на ноги, опираясь на пышное плечо хозяйки «Миллениума».

– Успокойся, пойдем, – повторяла та, заботливо, по-матерински вытирая ему бисеринки пота со лба. – Нам нужно поговорить, нам очень нужно поговорить.

Они скрылись в кабинете. Я приблизился, припал ухом к обивке. Вероятно, Владислав остался стоять прямо около двери: я прекрасно слышал его высокий надменный голос.

– Я все знаю, не надо меня утешать. Но я не делал этого. Я… ночевал в гостинице. Какая разница, с кем? Один. Меня нашли по сотовому, сообщили, попросили подъехать в отдел. Понятно, чтобы тут же повесить убийство. Вчера там был этот сыщик. Какого черта вы его наняли? Он слышал, как я угрожал отцу. Если он даст показания, меня арестуют. Я не хочу сидеть за кого-то. Сделай что-нибудь, позвони прокурору, его заму…

Шаги. Очень ясный спокойный голос Алевтины Семеновны, стоящей теперь рядом с Владиславом:

– Хорошо. Только при одном условии. Эта потаскуха приносит несчастья. Она погубила твоего отца, перекинулась на тебя… Дай мне слово, что больше никогда не будешь встречаться с ней.

– Но… Я не встречаюсь с ней… в этом смысле… Между нами ничего не было!

– Не ври! Мало я для тебя сделала! Или ты все забыл?

Владислав бубнил упрямо, монотонно, не слыша никаких доводов:

– Отмажь меня от тюрьмы. Что тебе стоит?..

– Уходи. У тебя умер отец, а ты думаешь лишь…

Молчание. Сопение.

– Я… я… даю тебе слово… Теперь ты мне веришь?

Шорох.

– Я не знаю. Мне нужно остаться одной. Мне очень плохо.

– Но ты это сделаешь?

Глубокий тяжелый вздох.

– Да.

В двери повернулась золоченая ручка. На цыпочках я отбежал по коридору, свернул за угол. Услышал, как менеджер обращается к хозяйке:

– Нас точно никто не подслушивал?

Оставшись незамеченным, я влился в толпу народа и вышел на улицу. Среди других машин обнаружил красную иномарку Владислава Ланенского. Внутри курила Инга. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас видеть ее. И, переваривая только что услышанное, я направился в противоположную сторону.

Она была совсем не похожа на сестру. Маленькая, костлявая, пахнущая лекарствами женщина с болезненно желтой кожей. На птичьем искривленном носу – круглые очки в уродливой пластмассовой оправе. Она разговаривала со мной через цепочку, скупо выцеживая слова.

– Да, теперь я знаю, кто вы. Частный сыщик. Но мы не нуждаемся в вашей помощи. Мы здесь ни при чем. Нам не о чем с вами разговаривать.

– Я действую по поручению вашей сестры. Мне заплатили за поиск налетчиков и убийц.

– Это была не ее идея. Алю надоумил Ланенский. Теперь он мертв. Ваше соглашение не имеет силы.

– Он вам не нравился?

– Это не имеет значения. Мы не убивали его.

– Почему вы отвечаете за мужа? Позвольте мне поговорить с ним.

– Владимира Михайловича нет дома. И когда он будет, я не знаю. Прощайте.

Наталья Семеновна тянет на себя дверь, поскрипывая зубами, напряженно вслушиваясь в обманчивую тишину квартиры. Лицо ее вдруг сереет, вытягивается, становится злым.

– Кто там? С кем ты говоришь?

– Это соседка. Зашла за солью.

Я повысил голос:

– Владимир Михайлович, помните меня?

– Отойди, Наталья! Что за дурацкая привычка говорить через дверь? Впусти этого человека. Мне есть что сказать ему, – раздался невнятный хриплый басок Фирсова.

Цепочка соскользнула. Отодвинув плечом жену, отставной полковник жестом пригласил меня войти. Из одежды на нем были спортивные штаны и шлепанцы. Обнаженный торс Владимира Михайловича напоминал добротно сбитый пивной бочонок. Грудь поросла жестким белым волосом, из-под него проглядывала кожа в красных пигментных пятнах. Руки казались неестественно короткими и не разгибались полностью, отягощенные наростами мускулов. Покатые плечи и квадратная спина уже подернулись жирком, справа под лопаткой я увидел длинный уродливый шрам и предположил, что это память о войне.

Сегодня отставной полковник не был пьян, но переживал жестокое похмелье – подрагивали пальцы, пот обильно стекал со лба, заливая припухшие замутненные глаза. Я больше не обращал внимания на враждебно косящуюся на меня Наталью Семеновну и следом за Фирсовым прошел в зал.

Посредине стоял велосипедный тренажер, по полу раскатились сборные гантели.

– Изгоняю зеленого змия, – прокомментировал Владимир Михайлович, указывая мне на кресло. – Я все помню, приношу извинения за доставленное беспокойство. Недавно позвонила Алевтина, сообщила о Ланенском. Вещь малоприятная, но я ничуть не скорблю, он свое получил сполна.

– Володя! – взвилась его жена из прихожей. – Ты не протрезвел! Что ты мелешь? Этот сыщик… он подумает бог знает что!

– А что он должен подумать? – пощипывая себя за живот, обратился к ней Фирсов. – Что я убил Карабаса? Так у меня алиби. Я находился весь день дома, вместе с тобой.

– Свидетельство жены в расчет не берется, – вставил я. – Важно, был ли мотив. Отношения между вами были неприязненными?

– Мягко сказано, – равнодушно ответил Владимир Михайлович и взглянул на супругу, как бы подзадоривая ее.

И она не выдержала, ворвалась в комнату, волчком закружилась между мужем и мной.

– Не наговаривай на себя! Не слушайте его! Подумай хотя бы обо мне! Вам лучше уйти! Если тебя посадят… А вы этого и добиваетесь… Я… я…

Наталья Семеновна без сил упала на диван. Она всхлипывала и морщинистыми крючковатыми пальцами пыталась разломать пластинку валидола. Может, женщина рассчитывала на какое-то сочувствие со стороны супруга, однако тот не двинулся с места. На его губах расползлась гадливая улыбка. Он говорил сам с собой:

– Хватит. Я достаточно натерпелся от этой семейки и ее прихлебателей. Что они сделали со мной, в кого превратили?! Вонючие денежные мешки, да пошли вы все!..

Затем он шагнул к жене, выдавил неохотно:

– Рано или поздно все станет известно. И то, что мы молчали, будет выглядеть подозрительно. И для него, и для милиции. Не лучше ли рассказать правду сейчас?

– Делай что хочешь, – страдальчески отозвалась Наталья Семеновна.

Фирсов натянул майку и позвал меня за собой на кухню. Эти меры предосторожности были бессмысленны, потому что очень скоро шорох в прихожей и тень, скользнувшая по матовому стеклу кухонной двери, убедили меня, что супруга отставного полковника заняла под ней боевой пост.

– Наверное, вам уже сообщили. – Владимир Михайлович с трудом подбирал слова. – У нас с Натальей была дочь. Да, была… И этот жирный боров пытался домогаться ее. Он по своей новорусской привычке посчитал, что, раз у него есть деньги, он может купить на них все. С Кристиной не прокатило. Она, знаете ли, была не в меру прямолинейна и остра на язык. Сказала нечто такое… Будь Барабас один, он бы затаил злобу, и этим бы все ограничилось. Но у той стычки оказались свидетели, приятели Ланенского, такие же зажравшиеся толстомордые хамы. Получается, она опозорила его прилюдно, а становиться объектом насмешек… Ланенский озверел и ударил Кристину. Дочь прибежала домой вся в слезах, но мне удалось выпытать у нее, что случилось. Как я, отец, должен был поступить? Естественно, я тут же отправился к Ланенскому и на глазах у его дружков начистил его свиное рыло. Не раскаивался в этом тогда, не раскаиваюсь и сейчас.

– Когда это случилось? – поинтересовался я.

– Три года назад, но мне кажется, что это было вчера. И все это время мы на дух друг друга не переносили, хотя и работали вместе.

– В то время он уже был управляющим «Миллениума»?

Фирсов покачал головой:

– Нет. Он возглавлял какую-то сомнительную фирмочку, занимающуюся организацией эстрадных шоу и конкурсов красоты. Частенько под такими вывесками отмываются деньги, а все эти мисс и первые раскрасавицы позже развлекают в постелях толстосумов. Кристине повезло, что ее не постигла та же участь.

– Она познакомилась с Ланенским тогда?

– Вот именно. Моя дочь была очень красивой девушкой. И очень развитой. С детства – хореографические студии, бальные танцы… А в голове одна блажь – хочу стать моделью. Насмотрелась на всяких гламурных шлюх. Само собой, я был против. Будто неясно, что все эти богемные тусовки – сплошь дрязги, грызня и блядство. Стоило быть тверже и настоять на своем, однако этим я боялся оттолкнуть дочь. Наталья часто болела и занималась больше своим здоровьем. Кристина всегда считала меня недалеким воякой, а мать слишком приземленной. Непререкаемым авторитетом для нее стала тетка.

– Алевтина Семеновна?

– Других у нас нет. – Фирсов неприязненно поморщился, и это не укрылось от меня. – Она умеет нравиться, говорить то, что окружающие хотят услышать. Это Алевтина вбила в голову нашей дочери мысль, что такой привлекательной девушке не дело прозябать в безвестности. Она сама мечтала о чем-то подобном в юности, да ничего из этого не вышло. Своих детей она не имеет, вот и решила реализовывать свои материнские инстинкты через племянницу. Надо сказать, в этом она преуспела. Поначалу Кристина во всем стремилась походить на тетку: и манерами, и речью. Некоторые даже думали, что они и есть мать и дочь, настолько были похожи.

Владимир Михайлович мрачно замолчал. Иногда по его тяжелому красноватому лицу пробегала тень сомнения, стоит ли откровенничать, посвящать в семейные тайны человека постороннего. За дверью, переминаясь на опухших больных ногах, таилась Наталья Семеновна.

– Заходи, чего уж там, – позвал Фирсов. – Мы разговариваем о твоей сестре.

– Ты всегда был к ней несправедлив, Володя, – произнесла та, входя на кухню. – Ты забываешь, как много она для нас сделала. Тот достаток, в котором мы живем сейчас…

Фирсов зарычал.

– Деньги… В твоих бухгалтерских мозгах только деньги. Она отняла у нас дочь, ты понимаешь это, в конце концов, или нет? Это с подачи твоей сестры Кристина отправилась на тот самый конкурс красоты. Это знакомец твоей сестры грязно приставал к нашей дочери и обещал золотые горы, если она с ним переспит. Это твоя сестра, вместо того чтобы заступиться за свою любимицу и раз и навсегда поставить Ланенского на место, сделала его генеральным директором, а его порочного сыночка – менеджером. За какие такие заслуги, ведь они не виделись больше двадцати лет? Кстати, сыщик, нынешняя подстилка Карабаса получила призовое место лишь за то, что приглянулась ему и не отказала. Окажись Кристина сговорчивей, титул Мисс был бы ее.

– Ваша дочь была знакома с Ингой? – догадался я.

– Ничего общего между Кристиной и этой безмозглой куклой быть не могло, – отозвался Владимир Михайлович. – Они виделись всего один раз на том конкурсе. Инга хотела зацепить богатого любовника, наша дочь желала большего. И всему виной – твоя сестра, Наталья. Если бы не ее влияние, не было бы этих бредовых мыслей о подиумах, показах, контрактах, славе. Все было бы по-другому. И может быть, не закончилось так… так…

Совсем неожиданно этот сильный, прекрасно держащий себя в руках человек издал хриплый горловой звук, зло, ненавистно провел ладонью по глазам и щеке. А некрасивое болезненное лицо его жены вдруг разгладилось, блаженно просветлело. И она обратилась ко мне, отбросив былую чопорность, откровенную неприязнь:

– Кристиночка добилась, чего хотела. И она была счастлива. Она все-таки получила очень выгодную работу за границей и показывала моды в Париже, у самого… – Мать назвала имя знаменитого французского кутюрье, но для меня он был обычным педиком и никакой восторженности не вызывал. А потом она с какой-то торжественной маниакальностью поведала, что Ланенский действительно повел себя очень непорядочно по отношению к Кристине и что она, Наталья Семеновна, тоже осуждала его, даже ненавидела, но именно на том конкурсе их дочь заметил представитель известного модельера и, несмотря на то что девушка не заняла призового места, дал ей путевку в жизнь. И это была сама Судьба.

Настроение Фирсова резко переменилось, и не было в нем больше отчаяния и боли, а лишь обжигающая неуемная злость на всех окружающих, и прежде всего на дочь.

– Какого же хрена Кристина опять приехала сюда, в эту проклятую страну, в этот чертов город?! – выкрикнул Владимир Михайлович, стукнув кулаком по столу. – Ведь она приехала больше не ради нас, а чтобы навестить и порадовать своими успехами тетку. А здесь какой-то сумасшедший наркоман…

– Убийца вашей дочери? – понял я. – Его нашли?

– А что толку? – зло отозвался Фирсов. – Дочь нам никто не вернул.

Атмосфера на кухне накалилась, стала истерической. Задавать вопросы я больше не мог. Я встал и попрощался. Владимир Михайлович только махнул рукой. Провожать меня пошла странно возбужденная Наталья Семеновна.

– Видите, что вы наделали? – повторяла она. – Муж опять может сорваться и запить.

Но ее забота сегодня казалась мне наигранной. Кроме того, воспоминания о дочери не вызывали у женщины той скорби, которую видишь у матерей. Она словно не верила в реальность смерти, а жила прошлыми успехами Кристины и преклонением перед ее талантом. Я все больше и больше убеждался, что Наталья Семеновна, не перенеся утраты, стала невменяемой.