Текст книги "Братья Карамазовы том 2 (продолжение)"

Автор книги: Сергей Вербицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

А ты разве не ознакомилась с его содержанием? – Невозмутимо, вопросом на вопрос парировал Иван Фёдорович.

Я в твои дела не сую свой нос…, с последних пор.

Дорогая, а где ты это взяла?

Его принес какой-то мальчуган лет четырнадцати, спешно вручив ее мне и бросил: «отдайте срочно Ивану Карамазову», даже на чай не взял, и убежал, – сказала растерянно Екатерина Сергеевна. – Разумеется я не стала разворачивать, а направилась сразу к твоему кабинету.

Иван Фёдорович неспешно вскрыл бумажку и прочитал: «Приходи сегодня! Жду! С.П.».

А это от купца Сердоликого. Он отвечает мне…, надумал-таки.

От кого?

От купца Даниила Андреевича Сердоликого. Я ему третьего дня весьма заманчивое предложение о покупке одной вещицы сделал, он сейчас в трудном положении знаешь ли. Вот ответ! Ждет меня сегодня.

Что за вещица? Дорого ли стоит?

Для вашей Катенька красоты сущая безделица, а для него спасительная надежда от полного разорения, – ответил успокаивающе Иван Федорович.

Обед на столе Иван.

Правда остыл немного, – вставила Маша.

Нет, обедайте без меня, дело срочное, а вдруг передумает. Нужно торопиться, ехать нужно. Я у него отобедаю! – Сказал Иван Фёдорович и направился к шкафу переодеть рубашку.

Снова уходишь. Я практически тебя в последнее время совсем не вижу! Я скучаю Иван… и Родя тоже. Ты так стал занят, неужели это нужно для нашего счастья?

Для нашего благополучия Катенька. Я отец нашего семейства и должен заботиться о его денежном благосостоянии, но ты не волнуйся вечером я и тебя и Родю обрадую. Вот увидишь.

Не ужели даже в праздники нужно куда-то уходить? – не унималась Екатерина Ивановна.

Да, даже в праздники. Знаешь ли Катенька финансовые дела праздников и выходных не знают. Поцелуй Родю от меня и скажи, что я вечером буду с гостинцем, а тебе с подарком и все компенсирую, – сказал практически на ходу, уже переменив рубашку и проследовав в переднюю Иван Федорович. Екатерина Ивановна сопровождала его.

Катенька, крепко обними Родю от меня и поздравь с праздником, – сказал уже одевшись Иван Федорович и поцеловав руку жены скрылся за дверью.

Христос с тобой, – только и успела пролепетать Екатерина Ивановна.

Выйдя из парадной лучи яркого солнца больно ударило ему в глаза, от чего он прищурился и посмотрев направо и налево и не обнаружив свободного извозчика пошел по улице. Но пройдя несколько шагов как за спиной Иван Фёдорович услышал за спиной цоканье лошади.

Барин! Подвезти куда? – крикнул довольно пожилой извозчик.

Иван Федорович удивленно обернулся и уселся в повозку скомандовав:

На Офицерскую улицу в герберге (ресторан) «Отель дю Норд».

Извозчик натянул вожжи, – Гей! Но-о-о, пошла куцая, – крикнул он и сани сдвинулись с места.

Дорогой Ивану Федоровичу пришли воспоминания о прошлой ночи. Что это была за встреча с таинственным незнакомцем? Была ли она явью или просто видение? «Нет, конечно если здраво рассуждать, то это наваждение какое-то», – подумалось Ивану Федоровичу. Но все же это видение требовало от него чтобы он уверовал в его реальность, как тот черт, явившийся ему тринадцать лет тому назад в ночь смерти Смердякова. А сейчас что? Это кошмар какой-то вот и все. Хотел, чтобы я испугался и поверил ему, а через него, хоть он и темная сила уверовал в бесплотные силы, духов разных. А через них и хотел мне доказать существование Бога. Не на того напал, а я не верю во всю эту чепуху, просто болезнь какая-то во мне проснулась и все. Нужно что-то с этим делать.

Придя к такому заключению, Иван Федорович усмехнулся и выпив из железной фляги, сказав себе: «Меня так просто не возьмешь, на ко выкусите! Нет, не верю и все тут!».

Сани тем временем подъехали к отелю, а на пороге его уже встречал швейцар. Он уже знал в лицо за всегдашнего посетителя их заведения и потому сняв шапку поздоровался, но Иван Фёдорович, не обращая на него никакого внимания прошел вовнутрь. В помещении было не так много народа и потому привычный столик был свободен, и он непринужденно сел за него. Официант тут же появился возле него приготавливаясь записать заказ дорого клиента.

Ему на обед было подано: борщ по-киевски, зажаренная куропатка, сладкий рулет и сто грамм водки. С собой он распорядился взять балык из осетрины. С тем и покинул он известное заведение, снова поймав извозчика. Но в этот раз Иван Федорович сошел в квартале от Измайловской роты и дальше направился пешком. Дойдя до знакомого ему здания, он вошел во двор и прошел через черный ход. Дверь открыла ему она сама, глаза ее горели, а на лице из тонких губ играла улыбка удовольствия.

Проходи скорей. Я ждала тебя! – Сказала она, пропуская его в переднюю.

Но его радостным чувствам от встречи пришел скорый конец. Рядом с ней стоял мужчина, явно моложе его, с зачесанными назад волосами и бородкой. Иван Федорович тут же замер от его поразительно смотрящих его глаз прямо в упор.

Ну что вы встали?! – вопросительно взвизгнула она.

Молодой человек уже был одет в тулуп и валенки и хотел было пройти к двери, но она его остановила жестом своей руки.

Погоди. Знакомитесь, это Андрей, а это-о-о: Иван Фёдорович! – протянула она.

Оба стояли как истуканы молча смотря друг на друга.

Не знаю! Воды что ли набрались?! А ну пожмите скорей друг другу руки и будьте с этой минуты друзьями и кончено! – Сказала она вся, сгорая в нетерпении.

Зачем он здесь? – Спросил Андрей.

Ох, я же тебе давеча говорила о нем. Ты забыл верно? Это деловой человек его помощь очень ценна для нас и без него нам не сделать того предприятия что мы задумали. Теперь пожмите руки. Андрей, я прошу, – настоятельно сказала она и взяла у обоих правые руки и соединила в рукопожатие. – Вот уже теплее, а то мороз прямо бр-р-р.

Когда дело сделаем, я тебя застрелю, – твердо сказал Андрей и крепко сжал руку Ивана Федоровича.

Попробуй, – с усмешкой ответил Карамазов и расцепил рукопожатие.

Ой да не обращайте внимания, это он так делает для собственной значительности, – отмахнулась она и продолжила другим тоном – дорогие мужчины! Не ругайтесь, ссора только вредит нам всем. Успокойтесь и думайте лучше о деле, а я берусь осчастливить вас обоих и для каждого из вас я буду своя.

Я пошел, – сказал Андрей, – идти надо, иначе без меня начнут, а мне бы не хотелось, чтобы начинали без меня, – она робко поцеловала его в щеку, а Иван Фёдорович поморщился.

Пойдем! – Сказала она ему, как только они остались одни.

Ну что ж пошли, – ответил он и оба проследовали в одну из двух комнат, где стоял шкаф, кровать и стул.

Софья, Софья, Софья, моя любимая девочка, – сразу накинулся на нее Карамазов.

Стой…, подожди…, не надо…, я не хочу сейчас, – довольно энергично пыталась высвободиться из его объятий она, что ему пришлось уступить.

Что еще? – отступив, недоуменно спросил Иван.

Во-первых, я больше для тебя не Софья Перовская, а Мария Прохорова. Так, называй меня всегда, – сказала она как можно строже.

И даже здесь? Когда совсем одни?

Да и здесь. Я хочу, чтобы ты привык к моему конспиративному имени и фамилии, и чтобы нигде и никогда не помянул моего имени de la vie passée (из прошлой жизни).

А для чего тогда ты мне его сказала при нашем первом знакомстве?

Чтобы ты знал, что я не какая-нибудь там простушка, а женщина из знатного рода графа Кирилла Григорьевича Разумовского – последнего гетмана малороссийского, правнучка крымского губернатора. И если я согласилась быть твоей, то только потому, что ты заплатил за меня высокую цену.

И что вы теперь хотите моя царице!

Хочу?!

Да уж из глаголь же скорей, а я полностью повинуюсь вам и клянусь, исполню, в обиде не будете, я вам обещаю, – сказал с придыханием Иван Федорович и очень близко приблизился к ней так что она почувствовала его страсть, бушующую в нем всем своим телом.

Знаешь, – как-то оторопев начала Софья, – нам нужно три тысячи рублей на типографский станок и съемную квартиру на устройство в ней подпольной типографии и две тысячи на съем сырной лавки на Малой садовой, там будут работать наши люди под видом крестьянской семейной пары Кобзевых, они устроят под мостовой подкоп и заложат туда машину для взрыва.

И того пять тысяч! – Заключил Иван Федорович, и немедленно вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитав требующую сумму, положил ее на стул. – Это все? – спросил он и с вожделением посмотрел на Софью.

Да, это все, что я хотела!!! – Увидев деньги, сказала она с улыбкой и глубоким удовлетворением. – Ты…

Она не успела дальше сказать, как Карамазов накинулся на нее покрыв ее своим телом повалив на кровать. Она больше не сопротивлялась и была теперь в полной его власти. И тут из его недр души взошла огромная сила возбуждения и наскоро сняв с себя и с нее одежду, оставив на ней только крестьянского покроя сорочку, вошел с вожделенной им женщиной в соитие.

Два часа безудержной гонки, в ходе которой, она все же по своей привычке переборола его прочно взяла инициативу в свои руки. Изливаясь и фонтанируя, горячо и часто дыша, в течении отпущенного времени, они были слиты воедино получая сладострастное удовольствие друг от друга.

Насытившись в приятном изнеможении, Иван Федорович распластался на кровати, а она села, закутавшись в лежащий неподалеку плед спиной к стене. Он не сводил с нее глаз. Софья улыбнулась ему в ответ, поймав его полный любовью взгляд, показывая всем своим видом что ей было и есть приятно.

Ты доволен мной? – Спросила она.

Более чем. Plaisir inégalé (непревзойденное наслаждение).

А ты знаешь, я в семнадцать лет убежала из дома, – вдруг сказала Софья.

Зачем?

Да потому что мой па-па despote (деспот) как и Александр II. Он был похотливый самец, всю прислугу перепробовал, как только мама терпела весь этот содом. А наш царь – вот с кого он видимо пример взял, увидит в Мариинском театре, какую-нибудь невинную красотку и этим же вечером ее уже ведут в его опочивальню. Снимет первую пробу и домой с подарками отправляет, а ее папочка и жених ее, за честь это почитает. Вот только Долгорукая и умерила его пыл, так они говорят в кабинете его покойного отца свою нужду справляют. И это было еще при живой царице, которая в чахотке умирала в это время.

А со мной тебе не противно?

Терпимо. Я это для дела делаю, а так ни за что бы не согласилась. Мне было тогда двенадцать лет, когда на это дурацкое Высочество совершили первое покушение. Тогда моя двоюродная сестра Елена, дочка, кстати, бывшего декабриста, вбежала к нам, вся трясется, глаза большущие, дух еще не успела перевести, а сама только повторяет одно и тоже: «Стреляли, стреляли…стреляли…», – Мы все тогда в гостиной сидели и все хором: «Да в кого стреляли?!» – «В царя, в царя, в царя…сегодня стреляли», – наконец вылупилось из нее. Отец строго: «И что жив?!» – «Жив, жив, Бог спас!», – ответила она. Я не знаю почему, но тут у меня слезы из обоих глаз потекли и стала повторять про себя, только одно слово: «Жив, жив, жив». Малая еще была, дура наивная.

А из дому зачем убежала или Содом опостылел?

Нет. В шестнадцать я закончила Аларчинские высшие женские курсы. Это между прочим почти мужское образование. У нас дома я после прочтения Некрасова «Русские женщины», Тургенева «Накануне» образ Елены мне запал в сердце, Гончарова – Ольга Ильинская, Чернышевский – Вера Павловна, с тремя сестрами и дочерью богатого фабриканта организовала кружок по изучению женского вопроса Emancipation. Па-па раз нас послушал и все, разогнал наше собрание и строго настрого запретил об этом говорить в его доме. Тогда я в знак протеста собрала вещи и из дому вон ушла. Только маму было жалко, мы так плакали обе, но я ей тайком письма писала, а она мне деньгами помогала если чего.

А отец как отпустил?

Так он пил беспробудно уже давно, ему-то все одно. Его после покушения на царя со службы поперли так он и впал в пьянство, хотя и раньше стакана лишнего мимо рта не проносил, но тогда держал все же себя, должность обязывала. Но потом все же объявил меня в розыск, но я так умело скрывалась что меня не нашли.

И куда ты пошла?

Я ха, да у меня подруг было много – помогли, устроили. Жила в женской коммуне. Я много читала из-запрещенной литературы и наконец во всем разобралась, можно сказать: J'ai commencé à voir (прозрела) и в восемнадцать я уже стала одной из организаторов революционного просветительского кружка Николая. Васильевича Чайковского. Днем я работала в бакалейной лавке, а вечером вела пропаганду среди рабочих. О как мы зачитывались Жан Жаком Руссо. Вся жизнь строится во имя большинства, вот это идея!

Я говорила людям что царская власть испокон веков строилась и строится на интересах меньшинства – приближенной знати, а русский народ находится в унижении, а церковь является неким успокоительным средством для него, чтобы низший класс не взбунтовался против несправедливости распределении общественных благ и терпел эту боль, страдая изо дня в день. Я призывала покончить с этим и что пришел день и час, когда нужно поднять восстание против правящего режима. Но все почему-то оказались глухи к моим воззваниям, хотя одобрительно кивали головами. Как я тогда еще была молода и все мне хотелось сделать быстрей, но я не разочаровалась, я продолжала упорно трудиться. В девятнадцать лет я отправилась в Самарскую губернию в Ставропольский уезд, там я научилась прививать оспу и с этим знанием пошла по деревням и селам. Только оспу прививать оказалось легче чем пропаганда к новой жизни. Я им говорила о том, что только вы можете своим гневом, смести узурпаторскую власть царизма, что пора призвать к ответу за вековечные народные нищенские мытарства. Я им преподавала естественные науки доказывая, что бога нет и никогда не было, есть только мечты о лучшей жизни свойственные человеку оказавшегося в тяжелом положении.

И математику?

Да.

И Эвклидову геометрию, о том, что две параллельные прямые не пересекаются как палач и его жертва никогда не сойдутся в любовной идиллии всепрощения. Хотя мой брат давеча с жаром меня убеждал, что сегодняшняя наука доказала о неверности этого и что где-то там в межпланетном пространстве они пересекаются.

А кто твой брат? – насторожилась по привычке Софья.

Да так, можно сказать уездный мещанин, на который стал обладателем целого капитала, плюс удачно женился, правда его жена немощная, но тоже с капиталом.

И что же он знает о тебе?

Ты что боишься его?

Нет. Но нужно строго соблюдать правила конспирации.

Да он безобиден как ребенок.

Ну и что, что безобиден, но, если он что-то знает о тебе может это кому-нибудь рассказать. Я имею ввиду про нашу партию и ее дело.

Успокойся, мы просто говорили о существовании Бога, это наш тринадцатилетний разговор.

И каков итог?

Каждый остался при своем мнении, но на прощание он обещал бороться за мою душу. Наивен до невозможности.

Тебе необходимо наблюдать за ним. Как бы чего не вышло. Он может все провалить.

А я, наоборот, строго сказал, чтобы он больше встречи со мной не искал.

Найди его и держи под присмотром, если что, я должна знать.

Не беспокойся о нем прошу, он тих как ягненок и никуда не полезет, я его предупредил.

Так он знает?

Ну не совсем.

Его не должно быть.

Как?!

Так, он угроза.

Да я слово даю моя госпожа. Я если хочешь, ручаюсь за него. Оставь свое беспокойство, лучше рассказывай дальше.

Я дам ему шанс, но если только…

Никаких только – он мой брат и будет верен мне до конца жизни.

Хорошо поверю пока тебе, но я не спокойна знай это, – она сделала паузу серьезно посмотрела на Ивана Федоровича и сказала – А потом я вернулась обратно в Ставрополь и закончила курсы народной учительница русского и литературы, но диплома у меня не было и с этим возникли трудности крестьяне относились ко мне с недоверием. На зиму я переехала в Тверскую губернию, Корчевский уезд в село Едимново к знакомой Ободивновой. Летом уже двадцать лет я сдала экзамены и получила долгожданной учительницы и с тем вернулась в Петербург. Я содержала конспиративную квартиру, хранили запрещенную литературу, я к сати одна из первых прочитала первый том «Капитала», опять пропагандировали свобода, равенство и братство. Вела переписку с провинциальными отделениями, поддерживала связи арестованными. Меньше через год, пятого января меня арестовали у Невской заставы в собрании рабочих, студент Низовкин оказывается предал. Вечная смерть ему! Со мной весь наш кружок накрыли.

Летом этого же года при хлопотах моего отца, он видимо использовал старые связи меня выпустили, и мы с братом уехали к маме в Крым в Приморское у нас там дом небольшой. Но дома я долго не усидела и уже через несколько месяцев поехала в Симферопольскую земскую больницу при ней я и поселилась, став учиться в фельдшерской школе и работать с другими курсистками ухаживая за тяжелобольными. Закончив курсы, мне даже специальную бумагу выдали что я действительный фельдшер, я была назначена заведующей двумя бараками Красного Креста куда поступали раненые с русско-турецкой войны. Боли, крови и страдания насмотрелась просто жуть. Но не успела и месяца проработать как полицейский принес бумагу, где говорилось что меня вызывают в Петербург на суд по делу о 193-х. Я даже и не знала, новостей-то не было никаких, оказалось аресты шли в тридцати шести губерниях, было привлечено более четырех тысяч человек, из них двести сорок арестованы. Почти все чайковцы оказались под судом, но суд мы не признали, тогда правительство разбила нас всех на группы по семнадцать человек. Из-за незначительных нарушений меня обязали являться на процесс, публику естественно не пускали. Ну ты, наверное, знаешь все это дело, чего дальше рассказывать.

Нет, ты рассказывай, мне интересно. Что же ты?

Я?! Там чтобы ходить в Дом предварительного заключения и видеть заключенных и узнавать от них хоть какую-то информацию я назвалась невестой Тихомирова. Ну мы там встретились пообщались он мне понравился, и мы решили после всего это пожениться. Я готова даже была последовать за ним в Сибирь. Потом состоялось действо в здании Петербуржского окружного суда, я сидела в партере народу было много, духота, судилище это я не признала и отказалась в нем участвовать. Лев Тихомиров мне рассказывал, как оно проходило. Потом стали выпускать по нескольку десятков человек. Тут же, освободившиеся из заключения и им сочувствовавшие организовали в моей квартире на Знаменской улице Всероссийский съезд революционеров. Решений принято не было, кроме одного: бороться и еще раз бороться против существующего режима.

И тут случилась беда, при свидании кто-то дал по фуражке надсмотрщику и из-за этого все посещения прекратили. Я только от своей подруги узнала о сказанной на заседании суда знаменитой речи Петра Алексеевича Мышкина. Он говорил о 17‑часовом рабочем дне, о пинках, прикладах ружей, ссылках в Сибирь. Доказывал, что «19 февраля было одной только мечтой и сном», что крепостные и после этого дня остались крепостными. Отзывался о правительственной власти как о «временно захваченной силой». Заклиная рабочих не ждать помощи ни от кого, кроме интеллигентной молодежи, призывал их надеяться на самих себя, когда мне это передали, я была в полном восторге, и решила: во чтобы-то ни стало им как-то помочь. Главных обвиняемых – Мышкина, Рогачева, Войнаральского и Ковалика засудили на десять лет. Тихомирова освободили, и он пришел ко мне. Он надеялся стать моим женихом, но я уже больна была Мышкиным. Пока они сидели в крепости мы вели круглосуточное дежурство, а потом надеялись их освободить на вокзале при посадке в поезд, но их тайно переправили на товарном вагоне в Харьковскую Центральную каторжную тюрьму. Мы с товарищами поехали туда, там и при перевозке их совершили нападение на арестантскую коляску, но не получилось и мы, разделившись по двое, уехали обратно в Петербург, а мне пришлось вернуться в Крым, где была сразу по административному аресту сослана в Повенец в Олонежской губернию, в Восточную Сибирь с двумя охранниками. Они на одной станции заснули, ну я ночью, сняв ботинки в одних чулках, под утро сбежала от них и снова вернулась в Петербург. И с этого момента перешла на нелегальное положение.

А там уже все кипело, тяжелое ранение Трепова Засулич, можно сказать всех разворошило и все ждали революции, усилились беспорядки, город перешел на жандармский режим. Я вступила в партию «Земля и воля» и конечно, сразу влилась в дело, и в целях безопасности, партия меня отсылает, снова в Харьков, там я окончила акушерские курсы, работала в больнице. Ты знаешь детишки на свет появляются такие светлые, хорошенькие и думаешь: «Вот они вступают в этот темный мир, и ты им ничем не можешь помочь». Так же я носила книги, еду для заключенных и организовала кружок интеллигентной революционно настроенной молодежи, знакомилась с рабочими. Через несколько месяцев мне пришло приглашение посетить Конгресс партии «Земли и воли» в Воронеже. Там произошли два события: «Земля и воля» перестала существовать, а появилась новая организация «Народная воля» ставившая своей задачей убийство царя, там же я познакомилась с Андреем Желябовым.

Это тот мужик, который мне при входе встретился? – спросил Иван Федорович.

Он мой гражданский муж и самый любимый человек.

А я?

Ты? – С усмешкой спросила она, – Idologique partenaire (ты идейный партнер).

Там я балык из осетрины принес. Поешь. Да прими от идейного партнера для себя сто рублей.

Софья встала с кровати и сняла сорочку, чтобы переодеться и тут Карамазов увидел ее голую мраморную спину. У него внутри все заклокотало.

Да у меня для тебя есть новость. В праздновании нового года, я посовещалась с товарищами, и они согласились со мной. Мы примем тебя в Исполнительный комитет, сделай необходимые приготовления, чтобы перейти на нелегальное положение. Ты получишь новый паспорт.

А что нужно сделать?

Ну, во-первых, разойдись с женой, Андрей тоже ушел от своей и ребенка оставил, во-вторых, сними другую квартиру на подставное лицо, все свое имущество перепиши на партию.

А кто деньгами управляет?

Андрей, он руководитель.

Зачем? Деньги-то переводить, я и так тебе ни в чем не отказываю.

Таковы правила, будешь получать по тридцать рублей, как все.

Понятно. А ты почему не хочешь родить? По-моему, всякая женщина хочет иметь своего ребенка.

Я другое дело, я подчинена исполнению освобождению русского народа от самовластия царского и для этого готова пожертвовать своею жизнью. И еще ребенок стал бы обузой, как и семья на пути поставленной цели. Я член распорядительной комиссии, а на типографском станке будут выпускать «Рабочую газету».

Все понятно. Пошел я тогда! – Сказал Иван Федорович и надевая штаны.

Иди и приходи ко мне уже свободным.

Скоро одевшись, он вышел из квартиры и направился в ближайший трактир. Его переполняло чувство гордости, тщеславия и удовлетворенности.

СТОЛП ВЕРЫ

Lise проснулась первая и повернувшись на бок с любовью посмотрела на Алексея Федоровича, отчего тот невольно вздрогнул и открыл глаза. Не было еще и одиннадцати, когда они встретились взглядами.

А знаешь Алеша! – Произнесла Lise, – сегодня была прекрасная ночь и еще, мне кажется, чудо свершилось.

Дай бы Бог, но не это главное Lise. Важнее то что ты пребываешь в благодати Господней. А значит все хорошо.

Конечно хорошо. Я женщина и чувствую, что во мне зародилась маленькая жизнь. С Рождеством Христовым тебя Алеша! – и она заулыбалась.

И тебя тоже Lise.

Я единственное хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо. Да?!

Все будет просто замечательно, я в этом уверен, только…

Что только?

Да я так ничего, ты главное не волнуйся попусту.

Нет ты уж рассказывай мне. Ты же знаешь какая я любопытная и потому не отстану от тебя пока все не узнаю.

Да я просто о брате думаю.

Ох, – тяжело вздохнула Lise, – вот еще забота. Оставь это дело еще раз говорю, думай лучше о нашей малютке.

Ладно, давай вставать у меня дело одно есть.

Значит ты гулять со мной не пойдешь?

Прости, но нет, мне надо в церковь сходить.

О, хорошая идея и помолись о нашем будущем дитяти. А я прочитаю акафист Казанской Божьей матери.

С тем они и встали с постели. Алексей Фёдорович оделся пошел в гостиную завтракать. Он сразу на выходе столкнулся с Екатериной Осиповной. Она, как и всегда стояла у двери и все подслушивала и как только появилась возможность войти в спальню Lise она тут же юркнула мимоходом, поздравив с Рождеством Алексея Федоровича вошла в помещение и стала хлопотать вокруг нее.

Юля уже накрыла на стол. Алексей Федорович умылся и приведя себя в порядок и одиноко сел за его. Позавтракав, он оделся и вышел из дому. Выйдя на улицу, он пошел к остановке. Наконец подъехала конка и взойдя в вагончик, поехал до самого конца Невского проспекта, где расположилась Александро-Невская лавра.

Там, после долгих поисков, хождения по разным церквям Петербурга Алексей Федорович нашел-таки себе пастыря, которого ему не хватало после смерти монаха Зосимы. Его звали старец исповедник Никодим. Высокого роста, худощавый с добродушным лицом он сразу располагал к доверительной беседе. Алексей Фёдорович впервые увидел в Александро-Невской лавре в Троицком соборе, там справа от мощей Александра Невского у амвона он сидел с крестом и Евангелием принимал людей. Он занял очередь и стал терпеливо дожидаться своего череда.

Когда подошла его очередь держать исповедь, Алексей Фёдорович как смог приободрился и взглянул на старца.

Вот ты, вот я, а между нами, Господь. Можешь смело мне поведать о своем беспокойстве. Грех он же не дает человеку спокойно жить. Вот с этим ты и пришел ко мне. Верно?

Верно отче. Простите меня и вразумите. Я женился на девушке еще тогда, которая прикована к инвалидной коляске и в полной мере женских обязанностей исполнить не может. А меня одолевает желание обладать полноценной женщиной. Я молюсь Господу об усмирении своей плоти, но Христос, то присутствует и помогает, а иногда и нет и тогда я очень страдаю. Я держусь из последних сил чтобы не сорваться и не пойти в разгул и разврат – это у нас род такой Карамазовский весь погряз в страстях. Но я не такой и не хочу быть таким.

Любишь ли ты ее еще?

Да, да, очень люблю потому и борюсь, но мужское начало требует свое и как с этим бороться я даже не знаю. Помогите мне отче! Прошу! Что мне делать? Как поступать?

Ты просто ведешь борьбу духа и бренной плоти. Все подвержены этому противостоянию. Мой тебе совет молись чаще и помни, что Господь никогда не отступится от тебя, и всегда поможет. Просто Он время от времени оставляет наедине тебя с твоей душой, предоставляя возможность самому противостоять похотливому искушению. Он со всеми так поступает, позволяя закалиться душе, стать еще крепче в этой борьбе.

Но я без него словно во мраке нахожусь и тогда мною овладевает пораженческая паника.

Чаще бывай на литургии и горячее молись о воздержании и непременно исповедуй свой грех. А еще любовь к своей жене тебе должна помогать, главное не сдавайся и веруй, что Вседержитель поможет тебе.

Отче, спасибо вам, но я хотел бы еще вас попросить стать моим духовным наставником, чтобы вы направляли и помогали вести эту непростую борьбу и направляли на путь истинной веры в Господа нашего Иисуса Христа.

Что ж, если ты так желаешь…, а велика ли твоя воля

Очень, очень велика.

Тогда приходи, а я берусь тебе помочь, но помни я не всесильный у меня свои искушения, но я всегда тебя приму. Как зовут-то тебя?

Алексей.

На том Алексей и договорились, если что мигом ко мне приходи.

Конка выехала на площадь и остановилась на последней остановке своего маршрута. Алексей Федорович слез из вагончика и передним предстали ворота с белыми колоннадами, за ним по обе стороны два огороженных кладбища и узенькая дорожка ведущая на мост через Черную речку, а за ней расположилась буквой «П», построенной еще при Петре первым, Александро-Невская лавра.

Он вошел в нее и пройдя почти наискосок мимо Троицкого собора, направившись на юго-восток лавры. Там в уголке Божьей обители стоял двухэтажный Федоровский корпус, где жили все монахи монастыря. Войдя в него, Алексей Федорович поднялся на верх. Келья старца была третьей справа. Он осторожно открыл дверь и увидел стоящего на коленях перед образом Иисуса Христа м тихо молился старец Никодим. Чтобы не мешать ему он сел на стоящий почти у самой двери стул. Но Никодим почти сразу встрепенулся и встал с колен и подошел к нему, знаком пригласив его сесть на кровать.

С праздником Рождества Христова тебя. – и они похристосовались.

Вас также отче и желаю вам долголетия.

Что привело тебя ко мне Алексей?

Я….

Вижу, вижу что-то серьезное стряслось. Ты как вошел я сразу дальше молиться не смог.

Случилось, случилось отче. У меня такое тяжелое положение, что я просто обескуражен и в большой растерянности! – Печально сказал Алексей Федорович сев на кровать.

Что ж поведай мне об этом, а там будет видно смогу ли я тебе чем-нибудь ил нет.

Слово, слово нужно мне от вас, его я жажду.

На все воля Божья. Вот Христос, – и старец показал на икону, – Он свидетель и помощник во всяком благом деле и нашего разговора, так что начинай, я слушаю тебя со всем вниманием.

Lise моя супруга, ну вы наверное помните ее?

Помню, в коляске ты и ее мамаша привозили за благословением.

Так вот благословление ей нужно было ваше, чтобы заиметь ребенка. И в эту рождественскую ночь пригласила меня для этого.

Дело хорошее.

Но она не может иметь детей, скольких мы врачей приглашали и все в один голос твердили что сие действо никак невозможно, но она стояла на своем.

Верно, молится об этом деле?

Да, очень молится и верит, что возможно.

А ты?

Я только смотрю на нее и расстраиваюсь и думаю, что делать, когда она убедится воочию что никак невозможно исполнения ее желания.

Получится или нет это решается не на земле, а на небесах. Плохо то что ты ее не поддерживаешь ее молитвами и не веришь в свершении чуда Господня. Это разлучает вас, по сущности ты оставил одну ее с великим женским желанием. Не любишь ты ее, а только жалеешь тем насилуешь свою душу.

Как же не люблю, люблю всем сердцем, – возбудился Алексей Федорович и заерзал на кровати.

А если любишь, то должен верить и молитвенно поддерживать ее в этом и быть ее союзником, а не выдерживать нейтралитет, так и вера во Христа видимо в тебе сотворятся. В сомнениях ты весь, пришла пора для тебя с Господом ты или нет.

С Богом я и верую в него.

Тогда что же ты отошел от нее и от Создателя?

Просто врать и лицемерить не хочу, зная, что это невозможно.

А непорочное зачатие, воскресение Лазаря, а воскресение Христа из мертвых тоже невозможно. Знаешь мил человек веры в тебе с мизинец. Ты все судишь по земным законам, а Божий промысел исключаешь, так ты далеко не уйдешь.