Текст книги "Просчитать невозможно"

Автор книги: Сергей Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1

Приходит шифротелеграмма из Лиона. С грифом «срочно». Предполагая, что это может быть оперативно добытый ответ на запрос по фирме, перечислившей деньги на счета любителей «летящих шпор», Доктор Смерть без промедления запускает ее в расшифровку, и в это время раздается телефонный звонок. Отвернувшись от компьютера, который в излишней опеке, вообще-то, и не нуждается, Доктор включает спикерфон. Звонит генерал Астахов.

– Слушаю вас, Владимир Васильевич, – басит Доктор Смерть в трубку.

– Виктор Юрьевич… Тут у нас складывается странная ситуация… Наши специалисты, что завязаны на последнем нашем с вами общем деле, говорят, что эти люди, которых вы рекомендовали нам проверить, никак не могли заработать таких денег, чтобы купить себе по «летящей шпоре». Они даже украсть их не смогли бы, потому что, грубо говоря, птицы не того полета… Они могли, в лучшем случае, только найти такую сумму на улице, в чем я сомневаюсь, потому что сам всю жизнь мечтаю найти нечто подобное и неодобрительно отношусь к тому, что это же находят другие… Наверное, я завистливый человек, хотя сам себе в этом сознаюсь неохотно… Тем не менее передо мной лежат документы из финансовой разведки, которые мнение наших специалистов попросту отвергают… Что вы со своим руководителем нам посоветуете – менять состав экономических экспертов ФСБ, выразить недоверие специалистам финансовой разведки или попросту попытаться прояснить ситуацию своими силами?

У генерала, кажется, хорошее настроение. Утром, судя по голосу и по манере разговаривать, он был обеспокоен и шутить отнюдь не расположен.

Басаргин наклоняется к микрофону телефонного аппарата, чтобы генеральское настроение слегка подпортить:

– Товарищ генерал, нам бы хотелось иметь фотографии этих людей. Вы, помнится, говорили, что их «ведут» ваши?

– Да, мы, естественно, подключили «наружку». А «наружка», как вы, наверняка, знаете, всегда ведет съемку. И видео, и фото… Нам к вечеру доставят материалы. Я попрошу лишний экземпляр для вас. Перебросим по электронной почте. А зачем они вам? Появилась мысль?

– Спасибо, товарищ генерал. У нас тоже есть подозрения, что эта парочка не в состоянии совершить что-то серьезное, на чем можно заработать большие деньги. Это данные от Зураба по его персональным каналам в среде московских чеченцев. И мне хотелось бы проверить соответствие мнению соотечественников об этих людях.

– Каким образом?

– Если они проводили какие-то операции с нефтепродуктами, то наверняка общались с кем-то на нефтеперерабатывающих заводах. У нас есть надежные связи и в Татарии, и в Башкирии. Пошлем фотографии для проверки. Пусть их опознают.

– Это дело. Но, может быть, провести такую проверку по нашим каналам – получится быстрее? Я могу послать официальный запрос в республиканские управления. Там все сделают за несколько часов.

– Хорошо. Это упростило бы ситуацию, и показало бы нам, правильным ли путем мы идем.

– Вы подозреваете, что мы зря теряем на них время?

– Я задаю себе этот вопрос. Но нам сейчас пришло какое-то сообщение из Лиона. Возможно, по нашему запросу. Подождите, я прочитаю…

Басаргин протягивает руку через плечо Доктора Смерть, но плечо это настолько необхватное, что становится очевидной правота поговорки – «умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Умным оказывается Тобако, стоящий по другую сторону стола, он помогает командиру получить лист из принтера. Басаргин читает и снова наклоняется к телефонному аппарату:

– Так и есть, товарищ генерал. Деньги перечислены фирмой однодневкой, которая только получила откуда-то значительные средства и тут же частично перевела их в несколько разных адресов, частично обналичила. И тут же фирма была закрыта. Причем закрыта официально. Президентом ее несколько дней пробыл какой-то малограмотный рабочий муниципальной службы, по-нашему – дворник. В Россию сделано четыре перевода. Два перевода в Азербайджан, по одному в Казахстан и Узбекистан. Остальные перечисления в Европу и Америку, и нам при этом не даются адреса. Этим, я думаю, будут заниматься другие сотрудники…

– Уже кое-что. Есть возможность зацепиться, проверить. Перебросьте мне адреса, Александр Игоревич. В первую очередь российские. Но мы попытаемся проверить и остальные.

– Обязательно. Отправляем сразу же шифровкой. Два получателя вам знакомы. Это наши любители «пришпорить» на дороге – Раздоев и Мадаев… Кстати, вы в курсе, что Халил Мадаев является племянником полевого командира Абдула Мадаева?

– Нет. У нас нет таких данных… Я попробую уточнить. Чем прославился этот Абдул?

– Мне трудно судить. Зураб уверяет, что эмир Абдул – самый средний, ничем особым не примечательный командир, ведущий боевые действия против федеральных войск, и, хотя устраивает взрывы на дорогах, но воюет против армии, а не против мирного населения, и потому не считает себя террористом.

– Я это уточню. Вы, в свою очередь, попробуйте узнать что-то про Мадаева-старшего по своим каналам. Вашим сотрудникам легче найти общий язык со спецназом ГРУ. Там могут быть на него данные, – шутливый тон генерала куда-то пропал. Должно быть, новые сообщения заставили его всерьез принять версию причастности Раздоева и Мадаева к расследуемому делу.

– Есть, товарищ генерал, еще один интересный момент. По нашим данным, некие уголовные круги весьма заинтересованы содержанием кошельков Раздоева и Мадаева. Мы можем позволить им действовать, а можем пресечь их деятельность… Что вы посоветуете?

– Любое обострение ситуации будет нам только на руку. Появится возможность посмотреть, что эти парни будут делать… Я не возражаю против такого поворота. И могу даже предупредить «наружку», чтобы не возникло случайных эксцессов.

– Хорошо, тогда мы действуем… – Басаргин бросает взгляд на Дым Дымыча. Тот сохраняет обычную сдержанную невозмутимость, так хорошо сочетающуюся с его восточными разноцветными четками.

* * *

Доктор Смерть переправляет реквизиты, по которым перечислялись деньги, в адрес управления антитеррора. Со спецназом ГРУ связывается, как обычно, Ангел. Он звонит в управление полковнику Мочилову.

– Чем вас заинтересовал Абдул Мадаев? – встречно спрашивает полковник.

– Вероятной причастностью к терроризму.

Мочилов некоторое время молчит, вероятно, ищет что-то в базе данных своего компьютера.

– Нет, Алексей Викторович. У меня нет данных на такого полевого командира. Хотя это вовсе не значит, что его не существует в природе. Просто наши группы с ним пока не сталкивались. Если есть большая необходимость, я могу запросить оперативных сотрудников в Чечне. Может быть, они что-то имеют… Необходимость есть?

– И весьма даже срочная. Очень срочная. Генерал Астахов проверяет его по своим каналам, а нам бы, Юрий Петрович, хотелось добыть дополнительную информацию.

– Я постараюсь, – обещает Мочилов. – И постараюсь сделать это срочно. Судя по тому, что вы запрашиваете по простому телефону, вопрос позволяет мне тоже пользоваться телефоном?

– Пока – да. Но лучше, телефоном ЗАС [20]20
  ЗАС – засекречивающая аппаратура связи. Осуществляет работу в телеграфном или в телефонном режимах.


[Закрыть].

– Понял.

Ангел кладет трубку.

– Ну, вы тут занимайтесь своими разговорами, – поднимается из своего угла Сохатый, – а мне больше по душе другой стиль работы. Волка ноги кормят. Я пошел.

– Может, сначала вместе подумаем? – предлагает Басаргин.

– Вместе думать можно только тогда, когда оперативный отдел подготовил информацию для аналитического производителя предполагаемого результата… Я внятно объясняю?

– Что-то очень мудреное, – мычит Доктор Смерть. – Я уж глаза закрыл и представил, что это говорит подполковник Сохно. Он любит такие убийственные фразы.

– То есть я хочу сказать, – Дым Дымыч выдает свою редкую улыбку, – вместе со всеми я думаю, когда нашему командиру дали информацию к размышлению, и он выкладывает перед нами предполагаемый результат. Аналитической машиной в данной ситуации я называю именно его. Тогда, во время обсуждения, я соображаю, как могу вписаться в игру, используя свои индивидуальные качества. Пока такой информации Александру Игоревичу, насколько я понимаю, не дали. Следовательно, ее надо добывать. Информация имеет обыкновение выплывать в ускоренном темпе в том случае, если чьи-то усилия создадут благоприятную ситуацию для необдуманных действий противоположной стороны. И я отправляюсь такую ситуацию создавать… Ради моей безопасности позвоните мне, как только чечены с номерами справятся и покинут славное заведение ГИБДД. Черт! Язык сломаешь… А ты, Доктор, Сохно вспомнил не зря. Я всегда утверждаю, что в мире не бывает случайностей – просто мы не всегда умеем читать закономерности случая. Помяните мое слово, он непременно окажется замешанным в этом деле.

– Стоит вспомнить черта, он тут как тут, – смеется Тобако.

– Примерно, – уже из коридора, где одевается, соглашается Сохатый.

Новый телефонный звонок не дает ему выйти, остановив на самом пороге уже у открытой двери в общий коридор. Сохатый замирает, ожидая новостей.

– Полковник Мочилов, – сообщает Доктор Смерть и включает спикерфон. – Слушаем вас, Юрий Петрович… Уже что-то нашли?

– Нашел, Виктор Юрьевич. И с первого же звонка. В настоящее время в Чечне проводится широкомасштабная операция совместными силами внутренних войск и ФСБ. В самом эпицентре действует ОМОГ нашего управления.

– Мы знаем этих ребят?

– Да, это группа Согрина… Согрин, Сохно и Афанасьев… И с ними кто-то из агентуры «Пирамиды»… Может быть, младший Ангелов, но точно я не знаю… По крайней мере, этот сотрудник «Пирамиды» хорошо знает всех наших спецназовцев… Так вот, группа Согрина противодействует джамаату эмира Абдула Мадаева. Думаю, Мадаеву пришел конец, если за него взялась эта группа. Согрин редко выпускает противника…

– Спасибо, Юрий Петрович. А что известно о самом Мадаеве?

– Отставной офицер «девятки». Крут, хитер и чрезвычайно осторожен. Его ни разу не удалось заманить в ловушку… Пока это все сведения.

– Спасибо. Ждем дополнений, если не возражаете.

Доктор отключает аппарат и смотрит через дверной проем на Сохатого. Дым Дымыч невозмутимо пожимает плечами – дескать, что я говорил… И выходит.

– Учитесь! – обращается Доктор к оставшимся.

– Там не младший Ангелов, – сообщает старший Ангел. – Сережа вчера звонил мне, он уже вторую неделю работает во Франции и пробудет там до весны. В Чечне кто-то другой…

– Главное, что Сохно в деле, – гнет свое Доктор Смерть. – Как я это прочухал! А?

* * *

Сохатый с тех пор, как вместе с Доктором Смерть перебрался в Москву, так и не поменял свой темно-серый старенький «БМВ», набегавший уже больше ста тысяч километров, на более современную машину. Слишком он привык к этому транспорту, не бросающемуся в глаза и не запоминающемуся в потоке других машин. Люди, если есть что вспомнить, могут вспомнить красную, белую, желтую машину, но по каким-то не всегда понятным законам зрительной памяти, не помнят даже марку старых машин серого цвета. И это не однажды выручало Дым Дымыча. Особенно, если яркая машина оказывалась рядом тогда, когда он желал остаться незамеченным. Что касается престижности, то такие мелочи Дым Дымыча волнуют мало. Он сам не такой громадный, как Доктор, и ему не нужна большая машина, кроме того, у Сохатого есть причины не высовываться лишний раз и не стремиться себя показать. И потому старая машина вполне удовлетворяет его привычную скромность.

– Погода мокрая, – около подъезда говорит пожилая женщина, которой, видимо, поговорить очень хочется, а не с кем.

– К лету распогодится.

Дым Дымыч выезжает из двора осторожно. Выезд перекрывает обширная, как суровый океан, и такая же грязная лужа, и где-то в этой луже, на глубоком дне, есть основательные выбоины, на которых не споткнется разве что большегрузный карьерный самосвал. Но память не подводит Сохатого, он слегка виляет и благополучно «переплывает» преграду, как скоростной катер, скулами рассекая волну. И только на чистом, хотя и мокром асфальте останавливается, чтобы заглянуть в записную книжку, и после этого звонит с мобильника.

– Красный… Это я… Я возьмусь за это дело… Только провернуть его надо быстрее… Ты где сейчас? Понял… Трезвый? Добро… Я сейчас подъеду… Смотри, чтобы все парни были трезвыми… Иначе я не работаю… Или… Или вообще один все дело обстряпаю… Ты меня знаешь…

Дым Дымыч убирает трубку, осматривается, видит, как с интересом наблюдает за ним стоящий неподалеку сотрудник ГИБДД в ярком люминесцентном жилете. В самом деле, по нынешним временам это нонсенс – человек останавливается, чтобы позвонить, тогда как все другие предпочитают разговаривать во время движения и дают возможность инспектору выписать им штраф. Но Сохатый остановился отнюдь не из уважения к правилам, а только по той причине, что ему необходимо было заглянуть в записную книжку. Однако разочарованная физиономия инспектора ему откровенно нравится.

Он выезжает на проспект Мира, не желая петлять на более коротком, но менее скоростном пути, и через двадцать минут сворачивает на нужную улицу. Здесь уже приходится попетлять, но недолго. Знакомый дом он находит без труда, но машину здесь можно поставить только на тротуаре у самого подъезда. Это Дым Дымыча смущает мало – он ставит ее вплотную к крыльцу, и пешком, не желая дожидаться лифта, поднимается в квартиру на пятом этаже, где был вечером.

2

Эмир Абдул торопится, это видят все. Молча удивляются, потому что не привыкли видеть эмира таким озабоченным. Раньше бывало, он даже в сложные минуты экстренного отхода после кратковременного боя, никогда не проявлял торопливости. Более того, он заблаговременно прорабатывал несколько вариантов отхода, и если не удавался или был блокирован один вариант, всегда вступал в действие второй или третий. Но – продумывал эмир все и всегда на несколько шагов вперед…

А сейчас?

Даже тот маленький факт, что фонарик в руке эмира загорается чаще, говорит вовсе не о том, что он хуже знает дорогу в этой стороне пещеры и боится заплутать в многочисленных здесь ответвлениях от общего коридора, опасается в торопливости не туда попасть и потерять драгоценное для него время. Все слышали, что эмир Абдул обещал выйти навстречу и просил прибывающую группу не торопиться. Впрочем, Беслан не понимает, зачем эмир просил об этом. Он, в отличие от других, прекрасно видел, как далеко еще до группы. При той трудности в прохождении тропы, что дает весенняя неустойчивая погода, на преодоление участка до главного, не заминированного пока прохода, понадобится, по крайней мере, два часа. Этого времени хватит, чтобы добраться до нужного места, заминировать его, и трижды вернуться назад, пусть даже по склону горы.

Тем не менее Беслан чувствует в шагах эмира неуверенность и сомнение. В чем-то неуловимо изменилось его поведение, но в чем – непонятно. Хотя ломать голову над этим тоже не стоит, понимает Беслан. Мало ли что может быть. У каждого моджахеда свои заботы, точно так же, как у эмира, только у эмира их больше многократно.

Сейчас у эмира Абдула свои планы. Он останавливается возле очередного поворота, подсвечивает себе фонариком, чтобы посмотреть на часы, и несколько секунд раздумывает, прежде чем принять решение.

– Теймур, – приказывает, наконец, он в темноте. – Идешь с помощником до прохода, минируешь, по проводу возвращаешься назад в распоряжение Султана… Беслан, за мной, у нас с тобой своя задача… И нам предстоит выполнить ее во что бы-то ни стало… Теймур, Султану скажешь, что мы вернемся через два часа…

И сразу, едва завершив фразу, направляется по коридору дальше, минуя выход на свет, и шаги при этом так же торопливы, и так же часто подсвечивает себе дорогу фонариком. Беслан шагает за командиром, опять пытаясь разгадать загадку. Слишком длинную фразу о задаче, и о том, что ее надо выполнить, произнес эмир Абдул. Это совсем не в его характере. Обычно он просто приказывает, ничего не уточняя, ничего не объясняя. И интонация… Не его это интонация, она сейчас звучит почти извинением. И это настораживает, хотя настораживаться сейчас, по сути дела, не от чего. Нет реальной опасности, чтобы настораживаться, и ждать неприятностей.

Беслан свой фонарик не зажигает. Ему хватает того света, что время от времени производит эмир. Молодая память позволяет ориентироваться в темноте, основываясь на тех коротких мгновениях, когда видимость есть. Так идут они долго, несколько раз поворачивая, но не покидая главный коридор. Однако скоро Абдул резко снижает темп. Теперь шаги его короче и менее выверены. И коридор сузился, стал круто спускаться под уклон. На полу стали чаще попадаться камни. К счастью, не слишком крупные, о которые, споткнувшись, не упадешь.

– Куда мы? – спрашивает Беслан.

Эмир молчит, словно не слышал. Если он не отвечает, значит, повторять вопрос смысла нет, потому что эмир Абдул все равно не ответит. Он не отчитывается перед своими подчиненными, он только с них спрашивает. Но, пройдя еще с десяток шагов, эмир останавливается, Беслан слышит это и останавливается тоже.

– Мне звонили… Проводнику той группы звонили… Он мне сказал… Твой отец умер в страданиях… Он не смог тебя дождаться…

Беслану кажется, что его ударили в солнечное сплетение. Дыхание на несколько секунд остановилось. Стало больно в голове и в груди.

– Ты слышишь? – в голосе эмира не сочувствие, но обеспокоенность. Думает, наверное, что не вовремя сообщил своему снайперу горькую новость.

– Слышу, эмир… Я ночью проснулся, словно меня толкнули в сердце… Подумал тогда… Значит, правда… Это и было… – голос у Беслана появился, но это не его голос – хриплый, сдавленный, огрубевший. – Небу было угодно прекратить мучения отца, и я благодарен Аллаху за это… Теперь я старший мужчина в доме…

Беслан единственный сын, и на его попечении теперь остаются мать и четыре сестры. Он мужчина, и горе не давит его, а заставляет держать плечи расправленными, потому что он чувствует ответственность.

– Все когда-то проходят через это, – говорит эмир. – Два года назад я был в горах, когда умер мой отец, и я не смог похоронить его… Без меня хоронили… С тобой как, все нормально?

– Нормально, эмир… Я готов идти дальше…

– Идем дальше.

Опять мигает на мгновение фонарь, и эмир шагает вперед. Беслан молча идет за ним, с трудом переставляя ватные отчего-то ноги. Такие ноги, словно он сегодня прошел заново весь маршрут от пещеры до дома и снова сюда – по талому снегу, перемешанному с грязью, со склона на склон, преодолевая подъем за подъемом. Теперь Беслан, кажется, понимает, чем вызвано странное поведение эмира Абдула. И хорошо, что Абдул не стал рассказывать о случившемся при всех. Люди любят демонстративно показать свое сочувствие, не понимая, что каждое такое сочувствие – возвращение к горю. Каждый момент сочувствия для получающего его тяжел и горек, и лучше промолчать, чем возвращать человека к моменту, который он и без того переживает… Сам эмир, должно быть, понимает это, и не лезет с разговорами. Хорошо, что он такой суровый и мужественный. Рядом с таким легче переносить утрату.

Они идут, идут и идут, и кажется, что путь этот во мраке длится вечность. Коридор становится совсем узким и низким, стены более угловатыми и неровными.

– За поворотом придется ползти, – предупреждает эмир Абдул. – Колени береги, к концу тоннеля они будут мозолистыми.

Он замирает, всматривается и вслушивается в темноту, куда-то за спину Беслану.

– Ты ничего не слышал?

– Нет.

– Эхо, наверное, гуляет.

Он поднимает с пола камень и с силой бросает его над плечом снайпера. Камень летит, ударяется о стену, потом катится по полу. Звуков много, и все они неестественны.

– Эхо… – вздыхает он.

Вот и сам поворот. Теперь эмир Абдул уже светит фонариком дольше. Батарейка основательно села, и свет уже совсем не такой, как вначале. Тем не менее эмир светит долго, рассматривая путь за поворотом, и вздыхает.

– Прицел винтовки побереги, – приказывает он и наклоняется, чтобы нырнуть головой под низкий свод каменистого потолка.

Эмиру Абдулу особенно трудно. Беслан в сравнении с эмиром – гибкий и подвижный. Абдул всегда держится прямо, словно подчеркивает своей статью, что нет на свете такой силы, которая может его согнуть и сломить. Тем не менее он сгибается по собственному желанию, делает несколько шагов на корточках, но так идти совсем неудобно, и тогда эмир становится на четвереньки и передвигается. Беслан дольше эмира идет гусиным шагом – он и ростом на полголовы ниже, и более гибкий. Но, в конце концов, и он вынужден на четвереньки встать, потому что потолок совсем опускается.

Теперь слабый луч фонаря появляется редко. При таком передвижении проще ощупывать стены руками. А пол поневоле приходится ощупывать ими же – зато не споткнешься и не провалишься в неведомую яму, которые, как говорят, в пещерах не редкость.

Способ передвижения трудно называть скоростным. И эмир несколько раз за время пути зажигает фонарик только для того, чтобы посмотреть на часы. Но скорости не прибавляет. Да и трудно это сделать. Человек не собака, чтобы на четвереньках бегать. Наконец, фонарь загорается надолго. Беслан смотрит сбоку от плеча эмира и видит, что они добрались до провала. Эмир Абдул оборачивается, смотрит через плечо, в полумраке всматриваясь в лицо снайпера.

– Здесь прыгать надо. Невысоко… Два метра… Не бойся…

Он неуклюже разворачивается в тоннеле, светит куда-то вниз, выключает фонарь, и тут же Беслан слышит звук его приземления.

– Дальше – легче… – говорит эмир. – Я отошел… Прыгай…

Беслан свешивает в колодец ноги, пытается прощупать рукой другую сторону, но рука не находит опоры.

– Прыгай! – повторяет эмир уже сердито.

И Беслан прыгает. Страшно прыгать в темноту. И при приземлении он ударяется спиной о стенку. Хорошо, что винтовка не за спиной, а в руке, а то мог бы сдвинуть прицел. А сдвинутый прицел для снайпера – несчастье, потому что винтовку после этого следует заново пристреливать. А кто даст на это время?

– Нормально?

– Нормально.

– За мной! – Снова впереди высвечивается контур прямых плеч эмира Абдула. Фонарь недолго светит, но только самому Абдулу видно то, что ждет их впереди. Беслану же видны только темные плечи и светлый фон за ними.

Но идти уже можно, только слегка пригнувшись. Впрочем, приходится постоянно держать руку поднятой, чтобы не разбить себе лоб о низкий потолок. Это тоже неудобство, но сейчас, в сравнении с передвижением на четвереньках, оно совсем не кажется таким уж великим, только руку вовремя меняй, чтобы она не устала.

– Дай твой фонарик, – приказывает, обернувшись, эмир Абдул и убирает свой в большой карман «разгрузки».

Беслан беспрекословно отстегивает от пояса свой и передает эмиру. В самом деле, первый фонарик уже почти не светит. Это становится особенно заметным, когда зажигается более яркий огонь. Теперь идти становится веселее, если Беслан вообще способен сейчас понимать, что такое веселье. Эмир Абдул хорошо просчитал момент, когда можно передать сообщение о смерти отца. Перед самым трудным участком пути, когда нет возможности сосредоточиться на своем горе и замкнуться в нем. Потом уже горе будет переноситься легче, потому что станет почти привычным, если вообще горе бывает привычным.

Еще через десять минут пути Абдул почти перестает включать фонарик. Теперь перед ними высокий и хороший коридор, по которому можно идти, только придерживаясь рукой за стену. И пол под ногами ровный, не споткнешься. Фонарь зажигается только тогда, когда они попадают в большую треугольную пещерную комнату. Из комнаты в разные стороны уходят несколько коридоров. Но фонарь и не слишком нужен здесь. Окон или провалов вверху не видно, однако рассеянный легкий свет сверху все же падает, слегка освещая помещение.

– Ничего не слышал? – опять оборачивается эмир Абдул и смотрит за спину Беслана.

– Нет.

– Не люблю эхо… Оно меня всегда пугает…

Эмир Абдул по каким-то одному ему известным признакам определяет нужный коридор, шагает в него и через десять шагов упирается рукой в камни перед собой.

– Пришли.

Луч освещает тупик. Коридор перегорожен завалом.

– Что теперь? Назад?

Эмир Абдул смеется. Тень падает на его лицо, делая его при смехе неузнаваемо страшным, похожим на злобного джинна.

– Разбирать… Я для того тебя и взял, чтобы помог… Иначе один сходил бы…

И смотрит на часы.

– Быстрее! У нас мало времени.

* * *

Пот едкими струями стекает и с того и с другого. На пот садится пыль, и все тело начинает чесаться. И нет возможности вымыться или просто лицо сполоснуть. Камни тяжеленные, для одного неподъемные. Эмир Абдул ошибся, ему надо было брать с собой здоровенного Гирея, а не юного и стройного Беслана, не впечатляющего комплекцией. Но Гирей слишком много времени теряет на бесконечные перекуры, и потому использовать его как рабсилу всегда проблематично. Беслан же быстро устает от такой работы, хотя заставляет себя снова и снова браться за камни, сдирать себе кожу на ладонях и с трудом разгибать спину. Да и сам эмир Абдул дышит тяжело. Тем не менее они справляются с работой вовремя. Отваливают очередной камень, и во мрак пещерного коридора врываются яркие солнечные лучи. Так сильно врываются, словно по глазам бьют. Еще два камня, которые тоже можно теперь только отвалить, а не оттаскивать в сторону, и проход готов.

– Приготовь винтовку! – ни минуты на отдых.

Беслан послушно снимает с прицела чехол.

Эмир выбирается на склон первым, держит автомат наизготовку. Беслан за ним, с винтовкой в руках. Присматриваются, привыкая к свету. Оказывается, они выбрались даже не на склон, а к самому подножию его, почти к началу ельника, вытянутого линией вдоль ручья до самого основного прохода в пещеру, где засел за бруствером весь остальной джамаат. Но и эмир, и снайпер смотрят не в сторону джамаата, а перед собой, в сам ельник. И видят там людей. Это те самые шесть человек из передовой группы, которых Беслан до того рассматривал в прицел.

– Мы здесь! – негромко кричит эмир Абдул и призывно машет рукой.

Но его и без того уже заметили. Прибывшие моджахеды торопливо поднимаются, взваливают на плечи тяжеленные рюкзаки и торопятся к образованному проходу. Пятьдесят шагов преодолеваются быстро. И вот уже они обнимают и эмира, и Беслана. Рады завершению пути. Сам Беслан видит происходящее словно из тумана – он так устал, что потерял радость, да и не было у него радости в душе, потому что недавняя горькая весть о смерти отца радоваться или проявлять радость ему не позволяет.

– Быстро, быстро! – словно откуда-то издалека доносится голос эмира Абдула. Он первым забирается в узкий лаз и принимает там первый рюкзак, за ним второй, третий и четвертый. Больших рюкзаков всего четыре. У двоих прибывших обыкновенные вещевые мешки.

Следом за Абдулом в лаз забирается тот боевик, которого эмир назвал Искандером. Он главный среди прибывших, это Беслан понимает сразу. Но Искандер не спешит освободить проход и дать возможность забраться внутрь другим. Его ноги мешают, и идет, видимо, какой-то разговор между Искандером и эмиром Абдулом. Слов не слышно, но все терпеливо ждут. Наконец, Искандер пробирается дальше. За ним лезет Беслан, потом остальные.

– Заваливайте дыру! – приказывает эмир Абдул.

Приказ этот обращен к тем, кто только что пришел. У них силы свежие, и впятером, мешая друг другу, моджахеды таскают тяжелые камни. Впятером они справляются с работой быстрее, чем справились с ней двое.

– Туда, – показывает луч фонарика в руке эмира.

Эмир Абдул и Искандер идут первыми. Остальные несут рюкзаки. Но нести груз недалеко – десяток шагов. Все останавливаются в большой треугольной комнате с множеством боковых коридоров. После темноты перехода в этой комнате кажется особенно светло.

– Здесь прячем. Приготовь, что надо… – командует эмир Абдул и отходит за спины, словно в темноту всматривается. Беслан уже знает, что эмир не любит эхо. А здесь, в этой комнате, эхо гуляет вовсю, отскакивая от стен, припугивая.

Искандер открывает один из рюкзаков, вытаскивает увесистый целлофановый пакет и перебрасывает мимо всех эмиру Абдулу, тот ловит двумя руками, укладывает пакет в свою нагрудную сумку, саму сумку перебрасывает за спину, чтобы не мешала. Рюкзак завязывается тщательно, с обязательным подергиванием тесемок, чтобы проверить прочность узлов. Искандер выпрямляется и вопросительно смотрит на эмира. Тот все еще ощупывает сумку за спиной – надежно ли лежит груз, не оборвется ли лямка, и оборачивается, окидывая всех единым взглядом. Беслан видит этот взгляд и понимает, что происходит нечто, не вписывающееся в обычный случай. Что-то странное происходит, но что именно – непонятно…

Фонарик в руке эмира еще горит, но он не в руке, а висит на поясе, освещая только пол. А в руках у него автомат. Тут же и Искандер резким движением вытаскивает из-под полы камуфлированной куртки большой и длинноствольный крупнокалиберный пистолет, который, как слышал однажды Беслан, называют штурмовым, и они с Абдулом начинают стрелять одновременно. Очередь укладывает троих прибывших сразу. Еще двоих укладывает Искандер, стреляя от пояса в грудь. Беслан не понимает, что происходит, и инстинктивно шарахается в сторону, почти прижимаясь спиной к углу прохода в один из боковых коридоров.

– Прости, Беслан, так надо… – говорит эмир Абдул на хриплом выдохе, и Искандер наводит на снайпера тяжелый ствол. И, одновременно с тем, как звучит выстрел, Беслан чувствует мощный удар в плечо и летит в сторону от этого удара, понимая, что это не пуля сбивает его, а какая-то иная сила. Сбивает с ног, спасая ему жизнь… Как ни странно, сам он даже слышит, как пуля, пролетев над его плечом, ударяется в стену, осыпая каменную крошку.

– Какого хрена вы так расшумелись?… Кончайте базар!.. Сопротивление бесполезно!.. Все выходы перекрыты… – спокойно говорит гибкий и сильный голос. – Предупреждаю… Хуже будет, если я шуметь начну… Быстро! Быстро!..

Следующий выстрел штурмового пистолета направлен туда, откуда раздается голос… В ту же сторону направлена рваная автоматная очередь…